Омега + Омега. Укради меня у луны

I

      Кит повторяет:       — Йен, сядь в машину.       Чего я хочу, так это сбежать подальше. Поэтому, глупо замерев у Ярис, я смотрю на небо: скоро закат. Никогда еще за все эти месяцы с Китом я не осознавал так четко: мне не уйти. Если я психану, если захочу побыть один, в эти три ночи точно — мне не уйти.       — Йен, пожалуйста.       Я сажусь на пассажирское. И молчу. Нет смысла выяснять сейчас. Конечно, он убил человека. Разумеется. А я чего ожидал?       Кит выезжает на дорогу. И объясняет:       — Ему недолго осталось. Еще пара таких трюков — и он бы не вернулся назад.       Тот омега был очень ослаблен даже в облике зверя. И на представлениях сидят другие оборотни, они бы… ну, смогли остановить, наверное…       Кит говорит:       — И это не жизнь…       — А ты теперь решаешь? — спрашиваю я. — Для справки: я не хочу это обсуждать сейчас. Но ты даже не попытался помочь.       — Таким, как он, не помочь…       — Надеюсь, эта мысль усыпляет твою совесть. Если, конечно, она не перманентно в отключке.       — Ты сказал, что тебе всё равно, что я делал для выживания.       — Да. Но это не вопрос выживания. Ты убил человека из своих глубоких моральных принципов.       — Он не человек. Мы не люди, Йен.       — Купить тебе «Молот ведьм»? Откроем свою инквизицию и будем решать, кому жить, а кого спасет только боженька. Если вообще спасет…       Кит отвечает спокойно:       — Ты думаешь, что мог бы помочь. Но ты не мог. Он был не в себе. И, якобы спасая его, мы бы только отсрочили неизбежное.       Я вспоминаю того парня, его исхудавшее слабое тело, бегающий затравленный взгляд. И говорю:       — По крайней мере я бы знал, что сделал всё, что было в моих силах.       — Всех не вытащишь, Йен.       Кит собирается прочитать мне лекцию о том, какой я еще ребенок, идеалист и максималист. И я обрываю его на полуслове:       — Я не хочу больше говорить.       И видеть его оборотнем тоже. Оставаться рядом в эту ночь. Я не хочу.       Кит смотрит на меня с сожалением. И делает какие-то свои выводы. Например, что я слишком мягкий и меня надо оберегать. А я думаю о том, что не успел бы выхватить Глок. Если бы он подошел так быстро сзади. И даже обернуться, увернуться — я не успел бы. Когда он в облике человека. Когда он в облике монстра, у такого, как я, вообще нет никаких шансов…

II

      Дом, в который мы заселяемся, похож на глиняный. Такого цвета. Цвета глины. У него почти нет острых углов, всё будто стесанное. Это словно за́мок, построенный на пляже из песка. На карте полно обычных домов, более привычных взгляду. Поэтому мы здесь. Этот — другой.       Мы заходим внутрь, и я, как обычно, первым делом открываю окна, выгоняя затхлость.       У этих «гостевых» общих домов есть правила. Как только въехал — отметь в приложении, что занял жилплощадь. Отнесись к этой жилплощади с уважением. Если что-то сломано — сообщи или почини. И сохрани всё в чистоте, как сохраняли до тебя.       У Кита в телефоне всегда показывает, кто занимал дом раньше. Так что сыграть в свинью не получится… Да и влезть тайком в дом, который контролируют оборотни, — тоже идея так себе.       Мне нравится эта система. Она — про социальную ответственность.       Я умываюсь после тяжелого дня и застилаю постель. Кит встревоженно всматривается в меня. Но я не маленький мальчик. А видеть трупы мне приходилось и раньше. Даже если не само убийство… И сейчас у нас есть проблемы… кхм, поживее.       Когда я заканчиваю, Кит подходит, чтобы обнять со спины, и меня всего пронимает. Мое тело на него отзывается, как на кого-то близкого, как на всю безопасность мира — по-прежнему. И я бессильно закрываю глаза.       — Йен…       Он целует меня в щеку и зарывается носом в мои волосы. У нас есть… где-то час или чуть больше. Перед закатом.       Но я говорю:       — От тебя очень пахнет волком…       Он отстраняется. И спрашивает, отметая мысль о совместном вечере:       — Поможешь с цепями?       — Есть смысл?       Приковывать его, если он освободится и всё равно придет. Не хочу слушать его вой и ждать. Пусть сразу остается рядом.       Он уточняет:       — Уверен?       Я отрицательно качаю головой. Не уверен. Он ляжет со мной, начнет скулить и обжигать мое тело, и мы оба не будем спать.       Мне нужно принять душ. И я говорю:       — Ты со мной.       — Да?       — Да. И возьму тебя я.       Просто чтобы напомнить волку внутри Кита, что мы оба — омеги. Из-за ранчо. Не могу объяснить это словами. Просто хочу, чтобы его тело помнило ощущение подчинения и доверия. И после того, как перекинется, — тоже.       Кит аккуратно притягивает меня к себе и говорит:       — Всё что захочешь…

III

      Вот что я понимаю: я настолько свыкся с тем, что Кит бывает монстром по ночам, что сейчас мы ведем себя так, будто он не перекинется через пару часов.       Сегодня его поцелуи в душе — мягкие и невесомые. Он хочет, чтобы я знал: со мной всё будет в порядке. Его руки скользят по моему телу и обещают мне, что он позаботится. Он пытается унять во мне тревогу. А я пытаюсь смыть с него запах безумия.       Не помню, чтобы Кит бывал таким сдержанным перед обращением. Я всё еще злюсь, так что хочу спросить его насчет совершенного убийства: выпустил пар? Но это слишком даже для меня.       Я делаю воду прохладней, потому что мне душно с Китом. Когда он поворачивается спиной, он раскаленный. Уже предчувствую, как у него внутри…       — Приезжает однажды парень в больничку, — я придумал анекдот и тут же озвучиваю Киту, — и жалуется, что у него ожог члена. Все гадают: в чем дело и куда он сунул? А он говорит: «Я провел ночь с оборотнем».       Кит усмехается:       — Ты ужасно холодный, Йен… Иногда во всех смыслах…       Я вхожу в него, пытаясь себе представить, каково ему. Его тело обхватывает меня жаром. Я обнимаю его и выдыхаю.       И переспрашиваю про свою холодность:       — Я недостаточно тебя люблю?       И чтобы он хорошо подумал перед ответом, зацеловываю его разгоряченную кожу и двигаюсь внутри него.       Он отвечает:       — Дело не в любви… Но ты бы ушел… Я бы не смог… Я бы не смог, как ты…       Кит выдыхает стоном. Я смотрю на его напряженные руки, которые тщетно пытаются оцарапать кафель. У него удлиняются ногти. Я накрываю его руку своей, пролезая пальцами между пальцев. И кусаю Кита, как обычно кусает меня он. Нисколько не заботясь о силе. На нем — всё заживает в два счета. И мне не прокусить его кожу до крови, только оставить след. Он скулит и слабеет, и волк в нем уступает. Всё еще не могу это объяснить… но рядом с Китом я не могу быть только человеком… и я почему-то знаю… или просто чувствую, как общаться с ним…       И я думаю о том, что… в этом плане… может, он и прав: мой мозг не отключается. Даже сейчас, когда он подается навстречу и отдается… я думаю, не переставая, как он любит, от чего тащится… как усмирить зверя внутри него.

IV

      Интересно, если попытаться остудить Кита, замедлит ли это процессы обращения в его организме?       Кит падает на постель и бубнит:       — Ты хочешь меня убить.       — Поэкспериментировать…       — Чертов ученый ум…       Я прыскаю и ложусь с ним рядом. Солнце заходит…       Смотрю на Кита, пытаясь запомнить его черты, и убираю мокрые черные волосы с его лба.       По его радужке пробегает луна… и у него уже начинается лихорадка. Я притягиваю его ближе и прижимаюсь лбом к его лбу. Обжигает… Не могу понять, когда я стал таким спокойным… ко всему.       И меня всё еще парит, что́ он сказал обо мне. Про то, что я холодный.       — Ты ведь знаешь, какой я вспыльчивый, да?       — Это возраст… И ты вспыхиваешь, но не горячишься… Ты можешь думать в гневе. Страшная черта, Йен… Заметил? Ты хорошо целишься, когда злишься.       Нет, не замечал… И спрашиваю, улыбнувшись:       — Не сводишь с меня глаз?       — Да. Не могу оторваться… даже взглядом, — он тоже улыбается, но затем почти сразу становится серьезным. Он уже понял по мне: — Ты завтра уедешь… Когда я усну.       После того, что он сделал в цирке… да и вообще — после всего… я не знаю, как мне остаться. Потому что перестал понимать, куда и зачем пытаюсь его увезти. И куда еду сам.       Я говорю:       — Мне нужно побыть одному. И я сделаю это не завтра. А когда ты придешь в себя. Не хочу, чтобы ты обезумел от тоски как волк.       — Как человек — не хуже? — спрашивает Кит и слабо усмехается.       Не могу по нему понять, когда едва заметная тяжесть пробегает по его лицу: ему больно от того, что горит тело, или от того, какой я?       Иногда мне кажется, что из-за того, какой я, волк в нем однажды не выдержит… Не знаю, чем это кончится для нас обоих.       — Я люблю тебя, — говорю и целую его еще раз.       Последний луч прячется за горизонтом, и Кита начинает ломать. Я закрываю глаза, чтобы не видеть. Есть много вещей, на которые бы я не смотрел, и мне нужно со всем разобраться. С собой, с моим отношением к Киту… с нами. И еще… с трупами, которые копятся позади нас.       Быть с таким, как Кит… не то чтобы оказалось тяжелее, чем я предполагал… Но мне нужно остыть… потому что, может быть, он слишком горячий, а я слишком привык переваривать всё в одиночку. С ним рядом… не получается.