302

Сынмин ходит угрюмый два дня. Потом запирается в библиотеке и приходит в общежитие тогда, когда даже на плохое настроение нет сил, чтобы отрубиться до утреннего будильника. Подготовка к экзаменам и сами экзамены неплохо отвлекают от жизни, выжимая абсолютно все соки: Сынмин прилежный студент и, в отличие от многих, действительно учился на протяжении всего полугодия, что давало преимущества в виде того, что он хотя бы понимал, к чему именно надо готовится, однако он хочет не просто получить проходной балл, а оказаться среди лучших, а это тяжело не столько из-за учебного материала, столько из-за нервов — а тут ещё этот дурацкий Джисон. У Сынмина нет ни времени, ни сил, ни желания думать о Джисоне. И он не думает. И дело не только в Джисоне. У него задачи по математическому анализу и вопросы по теории экономики, и он сосредотачивается на них, пока не становится тошно. В субботу он не идёт с Феликсом в бар, в воскресенье он не идёт отмечать сдачу первого экзамена со своей группой, потому что в понедельник у него ещё один. И в среду. И в следующий вторник. Он делает перерывы на еду и уход за собой, потому что быть голодным и вонять — совсем отстойно, но на всё остальное забивает. Так что ссора с Джисоном не к месту. Она не вписывается в его распорядок дня и легче игнорировать Джисона вовсе, чем разбираться с последствиями. Да, они поссорились на ровном месте. Но Сынмин не собирается извиняться первым: он просто дразнил его, ничего больше. Он вообще не думает, что Джисону нужны извинения. Да и не всрался ему этот Джисон. Часы, потраченные на учёбу вместо личной жизни, вскоре окупаются. После последнего экзамена Сынмин выходит из аудитории с зудением в висках, но полным удовлетворением: хотя ему кажется, что он написал неправильно абсолютно всё, он чувствует, что сделал всё, что было в его силах, и заслуживает отдых. Можно подумать о подступающих праздниках, отпустить себя и позволить рождественскому духу, царящему в городе, захлестнуть себя. Он заходит в уютное кафе с кошмарным оверпрайсом, но красивыми стаканчиками с символом приближающегося года, и берёт себе навороченный раф со вкусом имбирного печенья из специального зимнего меню. Осторожно делает глоток — приторно до жути. Самое то. Он не особо любит сладкое и все напитки обычно пьёт без сахара, чаще всего и вовсе ограничиваясь простой водой. Однако в такие дни, как сегодня, ему необходимо что-то подобное: переслащенное и согревающее. Поскольку больше никаких заданий и планов нет, Сынмин не спешит возвращаться в общежитие и прогуливается без какой-либо цели, проветривая мозги. С наступлением сумерек на улицах зажигаются фонари и гирлянды, протянутые между зданий, заливая пространство мягким тёплым светом. Из кафе и ресторанов, заполняющихся людьми до отказа, льются всевозможные рождественские мелодии. С неба начинают сыпаться крупные хлопья снега — и вечер становится по-настоящему волшебным. Сынмин доходит до торгового центра, у входа в который стоит огромная искусственная ёлка, и вспоминает, что до сих пор не озаботился подарками. Пребывая в хорошем расположении духа, он решает, что самое время это сделать — тем более, что ноги сами сюда его привели. Он проходит через стеклянную вращающуюся дверь и оказывается в полном хаосе: если на улицах атмосфера праздника ощущалась как что-то естественное и не особо навязчивое, то магазины прям-таки охватила рождественская горячка. Народ сновал туда-сюда с брендовыми пакетами, с витрин смотрят манекены в блестящих костюмах, а вывески кричат об огромных скидках. К счастью, Сынмин уже представляет, что и кому может купить, поэтому, не теряясь во всей этой суматохе, сразу направляется в определённые места. Сначала в книжный, где выбирает набор открыток, чтобы отправить их своим родственникам и дальним знакомым, и находит увесистую книгу про пиво, которой можно пользоваться как справочником по всевозможным сортам, для папы. В соседнем магазине всякой гиковской мелочёвки он покупает Феликсу коллекционную фигурку из его любимой игры. Уже на кассе его взгляд цепляется за красную вязаную шапку с пышным помпоном и вышивкой Oh Deer— он сам сейчас почти в такой же, разве что без помпона и вышивки. Такую же хотел себе и Джисон. В груди образуется ледяной ком. Внутренний голос напоминает о ссоре и что с тех пор они ни разу не поговорили, и, кажется, теперь Джисон искренне его ненавидит. Сынмин оплачивает покупку и идёт в лавку китайской посуды за заварочным чайником для мамы. После возвращается в магазин с дурацкой шапкой, будь она неладна. Джисон точно ничего не будет дарить Сынмину, но Рождество есть Рождество, и даже непослушным детям родители покупают подарки. Сынмин ничего не потеряет, кроме 10 тысячи вон, если подарит Джисону эту шапку, зато его совесть будет чиста. На последок он заходит в супермаркет и закупается стандартными подарочными пакетами. На остальную порцию подарков у него уже нет сил и, вымотавшийся, он возвращается в общежитие. Джисона в комнате не обнаруживается, что уже хорошо — можно сразу запрятать его подарок в надёжное место, чтобы он не нашёл его раньше времени, — но обнаруживается Феликс, который, в прочем, слишком занят сборкой вещей, чтобы обращать внимание на то, чем занимается Сынмин. Через два дня Феликс уезжает домой, в Австралию, на весь зимний перерыв и уже как неделю не находит себе места. — Мне будет без тебя одиноко, — жалуется Сынмин, когда прячет подарок — он подарит его прямо перед отъездом. — Мне тоже. Но ты же не будешь совсем один, ты будешь с Джисоном. Будете развлекать друг друга. О да. Развлекать друг друга они умеют. Если бы родители не уезжали в Японию к маминой давней подруге, то Сынмин тоже поехал бы домой и провёл Рождество в семейном кругу. Он был бы не против отпраздновать Рождество и с Феликсом: показать ему новогоднюю Корею было в списке его планов на жизнь. Но встречать праздник с Джисоном… не то, чтобы не хотелось. Если бы не их глупая ссора, он был бы рад это сделать. А так — он ещё не придумал, как вести себя с ним. — Он не уезжает? — любопытствует Сынмин. — Говорил, что нет. У него родители живут за границей, и ему слишком долго и дорого туда-сюда мотаться. — Дальше и дороже, чем тебе? — Без понятия, в такие подробности я не вдавался. Что ж. В какой-то степени их ситуации похожи: можно будет обсудить за праздничным столом, чтобы не сидеть в полной тишине. Если, конечно, Джисон захочет с ним разговаривать. Вообще Сынмин не представляет, как проведёт Рождество. Обычно они собирались всей семьёй перед телевизором и устраивали марафон всего, что показывалось в эфире. Они ели джольмён, жареное мясо — без него никак — а на десерт мама пекла штрудель. Ничего из этого сделать в этом году не получится. Сынмин впервые будет праздновать Рождество не дома и не среди своих родных и какого-либо плана у него нет. Теоретически можно воспроизвести домашнюю обстановку: телевизора в общежитии не имеется, однако трансляция доступна на ютубе, а джольмён и мясо можно приготовить на общей кухне. Тем не менее, мысли об этом скорее угнетают, нежели воодушевляют. Всё ощущается жалким подобием настоящего праздника. Феликс настаивает на том, чтобы они поставили ёлку, и в последний день перед отъездом притаскивает в комнату искусственную ель. Выглядит она отвратительно настолько, что случайно купить такую трудно: куцая, облезлая, с редкими ветками и синтетического жёлто-зелёного цвета, она будто просит отнести её на помойку, источая едкий запах резины. Вместе с деревом Феликс приносит пластиковые шарики и мишуру, сообщая, что хочет нарядить её всем вместе. И смотря на улыбку Феликса, сложно отказаться от предложения. Комната маленькая и по-хорошему места для ёлки нет, поэтому им приходится пожертвовать столом: они задвигают стул и ставят дерево вплотную к нему. Ни подойти, ни тем более сесть за него теперь нельзя. Джисон, несмотря на первоначальное сопротивление, тоже оказывается вовлечённым в это безобразие. С Сынмином он не разговаривает, как и Сынмин с Джисоном, однако беседа льётся через Феликса, и напряжения не возникает. Ёлка после всех навешанных украшений становится ещё хуже. Игрушки не сочетаются между собой, мишура и дождики, призванные исправить ситуацию, только добавили смехотворности. — Это самая уродливая ёлка, которую я видел, — комментирует Джисон. Феликс смеётся: — Это вместо уродливого рождественского свитера. Кстати! Далее Феликс роется в одной из своих сумок и достаёт два довольно крупных свёртка, различающихся разве что цветом обёрточной бумаги, и кладёт под ёлку, прикрывая ими её пластиковые ножки. — Это вам подарки. От Санты. Только не открывайте раньше времени! Сынмин достаёт свой подарок для Феликса и тоже наставляет его быть терпеливым. Джисон на удивление также протягивает маленький пакет. Этот жест одновременно греет Сынмина и заставляет испытывать странное колкое ощущение где-то в районе его души. С одной стороны приятно видеть, что Джисон начал вписываться в социальные нормы и отношения и позаботился о подарке Феликсу явно заранее; с другой — это лишь ещё одно напоминание, что каким-то способом Феликс нашёл подход к Джисону в то время, как Сынмин при всех его попытках провалился с потрохами. Феликс уезжает, и комната тускнеет. Уродливая ёлка становится единственным ярким объектом в помещении. Дружить с соседями лучше, чем враждовать. Сидя в комнате один на один с Джисоном, Сынмин на повторе прокручивает мысль, что надо было извиниться за то, что он его доставал. Он делал это не для того, чтобы навредить, но, очевидно, Джисону это сильно не нравилось, и он слегка переборщил. Однако поднимать эту тему спустя столько времени неловко и кажется, что он только стриггернёт то, что уже начало укладываться и забываться. Джисон целый день проводит, уткнувшись в телефон. Сынмин старается не обращать на него внимания, но не преуспевает в этом: его тянет на поболтать. Он хочет снять с Джисона его огромные наушники и вылить на него свой поток несвязных дурашливых слов лишь за тем, чтобы увидеть хоть какую-то реакцию. И всё же он ясно представляет, что ничего кроме ругани у них не выйдет. Сынмин не сможет сдержаться от поддразниваний, а Джисону они испортят настроение. А он не Гринч, чтобы портить Рождество. В какой-то момент находится в замкнутом пространстве с Джисоном становится невыносимо и следующий день Сынмин проводит в прогулках: он добирается до почты и отправляет все посылки и открытки; вновь исследует кафе с интересным декором и проводит часы в торговом центре, уже подбирая подарки самому себе. Он заслужил подарок за все страдания в этом году. По пути в общежитие он заходит в продуктовый и берёт себе несколько упаковок острого рамёна и кимчи на завтра. Он решает, что это будет лучшим вариантом его праздничного меню, а заодно берёт шоколадное молоко Джисону. Тоже на завтра. Будет небольшое дополнение к его подарку. Он возвращается к ночи. Свет в комнате выключен, Джисон как лежал, так и лежит, словно за время отсутствия Сынмина он не двигался вовсе. И всё же кое-что поменялось: на уродливой ёлке теперь висела гирлянда. Значит, Джисон всё-таки чем-то занимался, пока его не было. Мило. Сынмин включает лампу, снимает верхнюю одежду, раскладывает вещи. На улице уже давно темно, и хотя время ещё довольно детское, его клонит в сон, и он не противится своему желанию. Он вымотался за день, надышался свежим воздухом. Через неделю занятия возобновятся и ему вновь будет не до отдыха, так что лучше восполнить ресурсы организма, пока есть возможность. Только Сынмин отворяет шкаф, чтобы взять пижаму, как слышит крик, а мгновением после — грохот. Джисон, свалившийся со своей кровати, указывает на стену: там сидит здоровенный, жирный таракан. Сынмин всякой живности не боится, однако старается её избегать и держаться, как можно дальше. Джисон же не даёт ему время на подумать и цепляясь за него, как за щит, и кричит, чтобы тот его убил. Это сделать сложнее, чем кажется. Сынмин не хочет убивать таракана голыми руками, пачкать свою обувь — тоже. Он пытается найти какую-нибудь тряпку или что-нибудь, чем можно прихлопнуть усатое создание, но под вопли Джисона, не отпускающего его, сосредоточиться не получается, а таракан тем временем начинает ползти по стене. Под руку попадается тонкая, но с твёрдой обложкой книга, и за неимением лучшего Сынмин использует её как оружее. В крошечной комнате, половину которой занимает рождественская ёлка, не так много места для манёвров: одного шага, точного выброса руки и оглушительного хлопка оказывается достаточно, чтобы таракана в мир иной. — Всё, дыши спокойно, принцесса. Злой таракан тебя не тронет. — Ой, да пошёл ты, — толкается Джисон, словно это не он сам в него вцепился. И вот что Сынмин опять делает не так? Он ему помог, а вместо минимальной благодарности его в очередной раз посылают. Он даже не специально назвал его принцессой, оно вырвалось само и не имело никакого негативного подтекста. Оно изначально таковой не имело, но это уже детали, которые можно проигнорировать. — Господи боже, да что с тобой не так? — бормочет Сынмин и, взяв пижаму, уходит в ванную. Когда он возвращается, свет в комнате снова выключен. Тишина гробовая. Сынмин, не нарушая покой, тихо прокрадывается к своей кровати и забирается под одеяло. В течение нескольких минут он почти засыпает и на грани сна и яви вдруг слышит всхлип. Сначала Сынмин думает, что ему послышалось. Но затем всхлип повторяется, а следом Джисон шмыгает носом. Сомнения рассеиваются вместе с сонливостью. — Джисон? Ты плачешь? Джисон резко замирает, как если бы его поймали с поличным, и затихает. На Сынмина это не действует: он вылезает с нагретого места и садится на краешек чужой кровати. — Что случилось? — Я случился! — вспыхивает Джисон. Лицо его красное, припухшее, мокрое от слёз. — Иди нахуй, Ким Сынмин. Не смей надо мной издеваться. — Я не собираюсь над тобой издеваться, Джисон. Что случилось? Вместо ответа Джисон отворачивается к стенке и рыдает взахлёб. Так, как рыдают маленькие дети, когда им очень-очень больно, и Сынмин не знает, что делать, поэтому неловко поглаживает Джисона по спине. Тот дёргается от первого прикосновения, но затем привыкает и позволяет прикасаться к нему. — Пожалуйста, поговори со мной, — предпринимает попытку Сынмин, когда всхлипы становятся чуть тише. — Тебе станет легче, если ты выговоришься. Я честно не собираюсь издеваться. — Да ничего не случилось. Просто со мной всё не так. — Что именно? — Всё! — с надрывом кидает Джисон, но чуть погодя объясняет более спокойно: — Я не понимаю, что происходит вокруг и что всем от меня надо. Вот что ты от меня хочешь? Не сейчас, а вообще. Я не понимаю, почему ты со мной общаешься. Я же тебя обидел, вот почему ты здесь? Ты сам сказал, что со мной всё не так. Значит, Сынмин всё-таки довёл его до нервного срыва. Отлично. Восхитительно. Лучше не бывает. — Я… я не совсем это имел ввиду, — пытается объясниться Сынмин, аккуратно подбирая слова. — Ты не понимаешь меня. А я не понимаю тебя. Вот и всё. С тобой всё в порядке. Я иногда говорю грубые вещи, но я не стремился тебя задеть. Так что, скорее, это у меня не всё в порядке с головой, не думай на себя. — Дело не только в тебе. Ты просто единственный, кто продолжает со мной общаться так, и если ты не издеваешься таким образом, то я вообще не понимаю причины. — В смысле «единственный»? А Феликс? Или ты тоже думаешь, что он издевается? — Нет, Феликс хороший, Феликс исключение. Но с ним легко, а с тобой… я вообще тебя не понимаю. — Как и я тебя. Взаимность, получается, — усмехается Сынмин, и даже Джисон выдавливает из себя облегчённую улыбку, хотя слёзы всё ещё стекают по его щекам. — Я тебя дёргаю, потому что я хочу с тобой дружить, — признаётся Сынмин чуть погодя. — Я хочу знать, что происходит у тебя в голове, но ты не очень любишь делиться информацией, поэтому я пытался достать её, как умел. — Я не против дружить с тобой. Я думал, что ты смеёшься надо мной, в плохом смысле. Все твои действия и слова… они меня путали. — Значит, друзья? — Друзья. Они в шутку пожимают друг другу руки, и Джисон, наконец полностью успокоившись, говорит: — Прости. Я не хотел рыдать. — Я бы сказал, что все принцессы плачут, но я боюсь, ты меня убьёшь. — Ты вновь издеваешься надо мной. — Немного. Но я делаю это, чтобы развеселить тебя, а не чтобы обидеть. Обещаю, я больше не буду называть тебя «принцессой». По крайней мере, специально. — Ладно, — кивает Джисон. Видно, что он устал и немного опустошён из-за всего, что только что произошло. — Можешь ещё немного посидеть со мной, пожалуйста? Сынмин соглашается, сдержав несколько едких комментариев. Сейчас точно не время. Может, он пошутит на эту тему завтра. Вот только Сынмин сам устал. Слишком много эмоций. Голова тяжелеет, глаза закрываются сами собой — его система требует перезагрузки. Поэтому он решает совместить приятное с полезным: забирает своё одеяло и подушку и ложится рядом, обнимая Джисона. У того как будто не остаётся сил на удивление или сопротивление, и он лишь двигается ближе к стенке, освобождая место. Перед тем, как провалиться в сон, Сынмин улавливает, что Джисон пахнет персиковым гелем для душа и мятной зубной пастой. Почему-то это кажется очень важным.