302

Вытащить Джисона на прогулку или в кафе всю следующую неделю у Сынмина не получается, из-за чего скапливается сожаление, что не получилось провести время с Джисоном, когда он сам предлагал. Ему сложно отделаться от развития всевозможных сценариев, как бы сложился их вечер, если бы он взял его с собой, да и вообще, как может сложиться общение с Джисоном в ситуации, когда они оба сознательно решили провести свободное время с друг другом. Через неделю, однако, Сынмин сдаётся и возвращает вектор общения с Джисоном в прежнее русло: вместо того, чтобы выкроить часы, когда они оба свободны и не в край усталые, он решает продолжить свою серию социально-психологических экспериментов. В детстве у него была муравьиная ферма: через стекло можно было наблюдать, как функционирует муравейник в разрезе и как живут муравьишки, и Сынмин любил кидать в муравейник кусочки разной еды, чтобы проверить, что муравьи будут есть. В отличие проведения экспериментов над муравьями, проводить эксперименты над людьми без их согласия — неэтично, но Сынмин плюёт на этичность с высокой колокольни. Он не знает, чего именно он хочет добиться — и хочет ли добиться чего-нибудь, но докапываться до соседа по комнате и наблюдать его реакции равносильно наблюдению за муравьями — просто, доступно, а главное — весело, поэтому на бессмысленность этого занятия Сынмин предпочитает не обращать внимание. И даже добавляет новые переменные в свои опыты над Джисоном. Он смотрит в интернете статьи о привязанностях, чтобы расширить набор инструментов для воздействия на подопытного. Из полезного и реализуемого он вычитывает, что люди больше симпатизируют друг другу после долгого зрительного контакта, и эта тема мгновенно заинтересовывает. Джисон не склонен смотреть кому-либо глаза в глаза, а потому для Сынмина это кажется вызовом: ему невероятно сильно хочется добиться от Джисона зрительного контакта. Для этого он делает много вещей, которые не поддаются объяснению со стороны: задаёт Джисону вопросы (тот удостаивает ответом каждый четвёртый), разыгрывает сценки, будто ему попало что-то в глаз (на третий раз такого актёрства Джисон советует Сынмину обратиться к окулисту), пытается взять на слабо и на спор сыграть в гляделки (с учётом подросткового максимализма в характере Джисона, эти варианты маркируются как самые рабочие, однако проваливаются, как и все остальные: Джисон тупо посылает его нахуй). В основном, на его выходки откликается Феликс, но Феликс, к счастью, воспринимает любые, даже странные вещи, как данность и, если у него есть настроение, может подыграть. Так, на спор в гляделки соглашается сыграть Феликс и, одержав победу в двух из трёх раундов, выигрывает символические 1000 вон. Не богато, а всё равно приятно. Ни одна из попыток Сынмина так и не увенчивается успехом. Но он никогда не страдал недостатком упёртости, поэтому, когда они с Джисоном остаются в комнате вдвоём, Сынмин идёт на крайние меры. Джисон сидит за единственным столом, разложив на всей поверхности учебники, тетради и распечатки; какое-то время он действительно занимается, дёргая головой в такт музыки из наушников, но затем он концентрируется на своём телефоне, и Сынмин считает, что это лучшее время приступить к осуществлению своего плана без зазрения совести. Он подходит к Джисону, снимает с него наушники, снимает очки и, прежде чем тот успевает понять, что происходит, заключает его голову в свои ладони, вынуждая оторваться от телефона и смотреть прямо на него. — Ты чего делаешь? — сдавленно спрашивает Джисон. Недовольство сочится в каждом звуке, при этом он выглядит так смешно, что Сынмин не может сдержать улыбку. Глаза Джисона беспокойно мечутся, но как только Сынмину удаётся поймать его взгляд, тот резко успокаивается и смотрит, будто в самую душу. Глаза у него красивые. Насыщенно шоколадные с угольной окаёмкой, зрачков почти не разглядеть. Сынмин разглядывает их, запоминая каждую деталь, и хотя проходит не больше тридцати секунд, по ощущением кажется, что действие затягивается на несколько минут, прежде чем он выпускает его из своих рук. — Свободен. — Ёбнутый в край. Сынмин смеётся, но по большей части, чтобы сбить странное ощущение, внезапно появившееся в районе грудной клетки. Он — Ёбнутый в край, — повторяет Джисон, надевая на себя очки. — Вот и нафига это было? — Хотел заглянуть в зеркало твоей души, принцесса. — Иди нахуй. Сынмин никогда не бросает дела на полпути, даже если его посылают нахуй. Если начинает, то доводит до конца, чего бы ему это не стоило. В парасоциальных отношениях с Джисоном не очень понятно, что считать «концом», поэтому в этой деятельности он придерживается самурайской философии — у него нет цели, у него есть только путь, и он с упорством, которому можно позавидовать, не сворачивает с него и не останавливается. Сынмин также пристрастен к организации и систематизации окружающего его хаоса, поэтому вскоре он начинает вести статистику: заводит блокнот, в котором каждый вечер записывает, какую шалость он сделал сегодня и каков был ответ Джисона. Тот разнообразием не блистает, посылая его нахуй в 9 из 10 случаев, однако благодаря записям Сынмин замечает, что Джисон — взвинченное дикое животное — кажется, постепенно смиряется и бесится уже для вида, не тратя силы на реальное внутреннее возмущение и агрессию. Успех! Свои наблюдениями и выводами Сынмин делится с Феликсом: с самого начала именно он был связующим звеном между ними, примиряя всех со всеми в особо трудные моменты. Он был куда терпимее к Джисону, да и Джисон относился к нему более благосклонно, чем к кому-либо ещё. И хотя они никогда ничем вместе не занимаются и сами не понимают, в насколько хороших они отношениях, Сынмин доверяет Феликсу в его рассуждениях о Джисоне. Однако вместо того, чтобы фокусировать на предмете их дискуссии, Феликс акцентирует внимание на совсем другом: — Ты ведёшь себя как первоклассник, которому нравится девочка, и он дёргает её за косички, — смеётся он, на что Сынмин лишь отмахивается: — Без понятия, о чём ты. Мне никогда не нравились девочки. — Вот и я о том же. Будучи человеком вдумчивым, Сынмин всё-таки анализирует слова Феликса, параллельно выдумывая новую шалость для Джисона. Он прекрасно понял намёк — сложно его не понять — и читая статью о том, что красный цвет на психологическом уровне более привлекателен для людей, он рассуждает, что сравнение его действий с действиями первоклассника действительно корректно: он не знает, каким ещё способом можно заставить Джисона общаться с ним, поэтому выбирает самый действенный и беспроигрышный вариант — раздражать его. Джисон однозначно интересен Сынмину, но скорее как НЛО для скептиков-энтузиастов, которые планируют доказать, что на фотографии в плохом разрешении изображена не летающая тарелка, а воздушный шарик. Всё их общение держится на том, что один не знает, чем себя занять, а другой не знает, как вести себя в обществе. Однако нравится ли ему Джисон? Это уже загадка, которая не поддаётся логическому решению, и Сынмин откладывает её в чёрный ящик своего сознания, сосредотачиваясь на поиске красной шапки в интернет-магазинах. Шапка ему нужна в любом случае, а красный — яркий цвет, который, например, водители смогут заметить издалека. Так что не всё делается ради Джисона. Его гипотетическое внимание — так, побочный эффект. И всё-таки Сынмин рад, когда Джисон отмечает его новую ядрёно-красную вязаную шапку. Он, видимо пребывая в необычайно хорошем и спокойном настроении, даже делает комплимент («прикольная шапка»), и Сынмин не может его не поддразнить: — Что, хочешь себе такую же? — Возможно, — Джисон пожимает плечами. — Только не говори, что ты и шапки начнёшь мне покупать. — Ещё чего. Обойдёшься. Сам себе покупай, — отнекивается Сынмин, мысленно записывая, что на Рождество можно подарить ему как раз такую шапку. Вообще интересно, будет ли Джисон поздравлять его и Феликса с праздниками. Феликса поздравить он обязан, в конце концов, они неплохо ладят, а Рождество — важный праздник. Сынмин точно разочаруется в Джисоне, если тот вновь поступит также, как поступил на день рождения Феликса, то есть психанул и сбежал. Но если тогда они ещё не знали друг друга как следует, то за полгода даже у Джисона могли сформироваться какие-то тёплые чувства, да и вероятно, он уже выучил некоторые социальные нормы. По крайней мере, Сынмин надеется. Феликс более всех заслуживает хорошего отношения. А вот по поводу себя он не уверен. Кажется, что они и вправду стали лучше общаться: они не разговаривают по душам и их присутствие в жизнях друг друга ограничивается комнатой в общежитии, однако прогресс по сравнению с тем, что было в самом начале очевиден. Тем не менее, Сынмин, в основном, Джисона раздражает, и не исключено, что Джисон в тайне его ненавидит. И никакое шоколадное молоко это не исправит. Но он продолжает исправно его покупать. Как и триггерить Джисона другими способами. Всё идёт гладко, но единственное, что Сынмин не учитывает в своих экспериментах, так это то, что испытуемый может догадаться, что является частью смутного плана. Эта мысль настолько чужеродна, что ни разу не приходит ему в голову, пока Джисон, с утра вставший не с той ноги и поэтому особо чувствительный ко всяким внешним воздействиям, не спрашивает: — Зачем ты это делаешь? Я же вижу, что ты специально! Специально Сынмин пытался поймать взгляд Джисона, отвлекая того от просмотра аниме, однако было очевидно, что Джисон говорит не только про эту ситуацию. Можно было бы притвориться дурачком и сделать вид, что вообще не понимает, о чём речь, но вариант сказать правду кажется намного веселее. — Это эксперимент, — признаётся Сынмин. — Я тебе что, собака Павлова? — фырчит Джисон. — Какой ещё эксперимент? — Проверяю твои реакции. Считаю, сколько раз за день ты пошлёшь меня нахуй и какие мои фразы чаще всего провоцируют тебя на это. На данный момент больше всего тебя триггерит слово «принцесса». У Джисона на лбу написано, что он прямо сейчас посылает Сынмина нахуй. Много-много раз. Чуть ли не пар из ушей идёт. Но вслух он ничего не говорит, видимо, чтобы не дополнять статистику Сынмина новыми данными — и что самое худшее, подтверждать её. — Зачем? — Интересно, принцесса. Тебя что-то смущает? — Я тебе не принцесса, — огрызается Джисон. При этом его щёки, нос и шея покрываются густыми бордовыми пятнами, будто у него расцвела аллергия на Сынмина. — Заткнись. И прекращай свои проверки. Я вообще не понимаю, почему ты со мной разговариваешь. — А что, плебеям вроде меня нельзя открывать рот в вашем присутствии, ваше величество? — Ты просто конченый. Вот что. Кон-че-ный. Ты задолбал меня в край. Джисон по-настоящему зол. Ни грамма шутливости или усталости, или смирения — только огонь в его глазах. И это по-странному глухо отдаётся в груди Сынмина. Ощущение неправильности происходящего горько оседает на языке: хочется вернуться во времени на пять минут назад и начать весь диалог сначала. Ведь всё должно было идти не так, совсем не так. Можно было бы взять паузу сейчас. Остановиться. Но по инерции диалог продолжается: — На твоём месте я бы молился на то, что хоть кто-то на тебя взглянул, принцесса. — Иди нахуй. Вау, теория снова подтверждается: Джисон в очередной раз посылает его после обращения «принцесса». Но на этот раз Сынмин и вправду идёт — не прям нахуй, но в библиотеку, просто чтобы не быть с соседом один на один в замкнутом пространстве. Что-то однозначно пошло не так в его экспериментах.