Сезон дождей

Просыпаясь в пять утра от звонка будильника на мобильном, Чонгук не сразу понимает: спал ли он вообще этой ночью или мелодия лишь вывела его из неглубокой дрёмы. Казалось, что ломило всё тело, как будто бы он бежал до этого марафон и проходил полосу препятствий. Так бывает. Он не знает, от чего это зависит, но чаще всего утренние подъёмы для него не лёгкие и приятные. Он не помнит, какими были его утренние пробуждения до аварии. Не совсем, конечно. Многие воспоминания сохранились в его памяти. Да и амнезии у него никогда не было. Просто все эти подъёмы в «нормальной жизни» были, когда он только-только мог называться подростком. Что он может помнить, кроме дикого нежелания идти в школу? Есть несколько воспоминаний из совсем раннего детства. Особенно ярки те, что связаны с какими-нибудь праздниками. Новогоднее утро; утро в его день рождения; утро в загородном доме его бабушки с дедушкой, когда, просыпаясь, за окнами слышно не шум города, а пение птиц. Авария отняла у него даже нормальные утренние пробуждения. Сначала была только боль. Физическая боль, от которой после выписки из больницы мало помогали медикаменты, ведь нельзя постоянно пичкать организм химией. Ему нужно было восстанавливаться, а это требовало много времени, усилий. И не всегда процесс восстановления приятен. В случае Чонгука — это был ад. Вместе с болью с первых дней «пробуждения» пришло нежелание жить. Зачем ему вообще просыпаться? Зачем ему всё это? Зачем он в этом мире? Чонгук тяжело вздыхает, всматриваясь в очертания интерьера сквозь утренний сумрак, всё ещё стоящий в комнате. Хочется перевернуться на бок, но лень делать даже самое малейшее движение. Каждая мышца в теле словно каменная. Мог бы привыкнуть за столько лет. Он и привык отчасти. Привык просыпаться с болью, жить с ней, засыпать. Привык к усталости во всём теле, к фантомным ощущениям. Часто пытается не обращать на всё это внимания. Часто, просто смирившись, живёт, потому что жив. Но иногда… Нет, наверное, всё же не так и редко, случаются срывы. Моменты или дни, когда он погружается в каждое ощущение, каждую плохую эмоцию настолько глубоко, что срывается. Иногда это происходит тихо — он просто лежит, вот как сейчас, задумавшись и вспоминая. Молча жалея себя. Иногда громко, хотя никто никогда этого не слышит, кроме домашних стен, впитывающих в себя его боль. И подушки, впитывающей его слёзы. Часто подобные срывы происходят, когда что-то нарушает его привычный ход жизни. Как Тэхён, встряхнувший в нём что-то. Чонгук с его появлением, к сожалению, как он считает, вновь задумывается о жизни и его месте в этом мире. О своих возможностях и желаниях, которые старается прятать подальше, забивая их работой. Мысли возвращаются к ресторанчику и работе. Он размышляет обо всех приготовлениях, которые обычно необходимо сделать рано утром. Хотя часть из них он сделал уже вчера, чтобы не нагружать Юнги. Не то чтобы он не был уверен в его силах. Скорее… Он просто не мог не сделать. Он приоткрывает глаза в тот момент, когда телефон озвучивает очередное уведомление. Чонгук уже даже знает, какое: на экране светится время запланированного визита к врачу. Да, сегодня на работе его не ждут. — Опять?! — Не нес бы чушь и ничего бы не было, — не глядя, отвечает Чонгук. — Промокшая грудь твоего… По глазам Чонгука видно, что он в поисках нового предмета, которым можно было бы заткнуть его слишком болтливого друга. Юнги уже поднял руки в закрывающемся жесте и был готов отразить любую атаку, но его спасло напоминание на телефоне Чонгука о запланированном визите к доктору. Чонгук отключил его, не глядя, тут же убрав телефон обратно в карман штанов. — Когда приём? — Юнги даже не допускает мысли о том, что ошибётся с предположением. Чонгук, однако, долго не отвечает. — Чонгук? — Завтра. Его порой раздражает такое проявление заботы от друга. Он понимает, что в этом нет ничего страшного. Как и знает, что Юнги редко когда переходит черту. Но иной раз, когда Чонгук сам не уверен в своих силах, решениях или желаниях, подобный «контроль» выглядит так, будто Юнги претендует на роль его родителей. Или, как минимум, старшего брата. А Чонгука даже дядя с тётей давно не задалбывают подобной заботой. Не говоря уже о родителях… Подвезти Юнги не предлагал. Знает, что Чонгук откажется. Знает, что привык сам, что не хочет, чтобы кто-то видел его слабость. Юнги не думает, что Чонгук слабый. Даже наоборот. Насколько сильным человеком нужно быть, чтобы пройти через столько и продолжать что-то делать? Проблема в том, что сам Чонгук считает себя таковым, и Юнги это знает. Пусть Чонгук всем вокруг чаще всего пытается доказать обратное. Что он сильный, что может сам со всем справиться и помощь ему не нужна, на самом деле он так о себе не думает. А зря. Спальня постепенно наполняется утренним светом, но Чонгук так и продолжает лежать в кровати. Чувствует, как затекла спина и по-прежнему нестерпимо хочется перевернуться на бок. Как же его это достало, господи. Он очень устал. Он переплетает пальцы на груди, касаясь мягкой, шероховатой ткани футболки, и поворачивает голову в сторону окна. В окно видно сливовое дерево, растущее возле его дома, и часть каменного забора. Часто на нём отдыхают соседские коты, которые смываются от своих хозяев на самовыгул. Чонгук тоже как-то думал завести кота. Но не уверен, сможет ли о нём заботиться. С каждой минутой в комнате становиться всё душнее. Он думает о том, что было бы неплохо включить кондиционер, но пульт отчего-то оказывается на его рабочем столе и просто протянутой руки, чтобы добраться до него, для этого не хватит. Лето в Японии очень странное время. С одной стороны: буйство красок, развлечений, мир ярок и позитивен. Всё цветёт, распускается, можно не напяливать на себя тонны одежды, морозный ветер не бьёт в лицо и проблем с передвижением намного меньше. С другой стороны: нестерпимая жара и духота часто не оставляют сил и желания наслаждаться всеми этими прелестями лета. Чонгук задумывается, пытаясь откопать в памяти моменты, когда он вообще последний раз наслаждался летом. На лбу пролегает несколько морщинок. Неужели это было лишь в детстве? Кажется, самое нормальное лето после аварии было у него с Юнги. Где-то через год после их знакомства? Решив всё же перевернуться, он чувствует тупую тянущую, словно забитую боль в мышцах спины. Всё тело кажется невероятно тяжёлым. Он грузно вздыхает, уже привычно опираясь на руки, чтобы после того, как перенесёт вес верхней части тела, помочь себе с ногами. Как же ему хочется, чтобы кто-то размял затёкшие мышцы. Особенно после долгих рабочих часов. Но к массажисту Чонгук не ходит. Причина банальна, проста и очевидна, потому что она всегда одинаковая. Он — инвалид. Он не хочет, чтобы с ним возились или ещё хуже — жалели лишний раз. Он с этим и сам прекрасно справляется. Каждый раз как заезженную пластинку прокручивая в голове поблекшие, но не ставшие от этого менее болезненными фразы медсестёр в отделении интенсивной терапии. Не хочет больше чувствовать подобное. Коснувшись ног в области бёдер, он внезапно чувствует. Сначала даже не осознаёт. Уже после, оказавшись на боку, до сознания доходит, что он чувствовал. Только что? И не было ли это обычным фантомным ощущением, что возникают у многих, потерявших способность двигаться? Или ещё хуже — конечность. Чонгук часто убеждает себя в том, что всё, что он чувствует, особенно боль — это фантомное. Взгляд цепляется за те самые плакаты на стене, которые давно думал снять. Он злится. Раздражение медленно поднимается из глубин груди, задерживаясь где-то на полпути к горлу. Как же это всё… Достало… Спустя около получаса после того, как заставил себя вылезти из кровати и пересесть в кресло, со стены уже снята половина рам. Чонгук — неумытый, не переодевшийся, не выпивший ни капли воды — сидит на одной из тумб, что подкатил к стене, и аккуратно один за одним снимает надоевшие элементы интерьера. Спустя ещё пятнадцать минут все плакаты лежат аккуратной стопкой на его столе, а сам Чонгук сидит в кресле, сцепив руки в замок на коленях, и смотрит на опустевшую стену. Чистка зубов, утренний душ — привычные действия, с которыми большинство справляется за считанные минуты, у Чонгука занимает почти час. Это долго даже для него. Сегодня он промялся исключительно из-за того, что попросту не хотел собираться. В итоге просто заставил себя. В его случае «надо» — не пустой набор букв. Не требование, которым родители муштруют детей, чтобы те учились гигиене. В его случае «надо» — это очередной вопрос его здоровья. Хотя порой он хочет забить на всё и ничего из этого не делать. Так, как часто поступает большинство подростков и парней: просто проваляться весь день в кровати, бессмысленно пялясь в экран телика или играя на приставке. Забить на душ хотя бы на сутки. Не вспоминать о контроле. Сбор сумки в дорогу заставил начать паниковать на моменте упаковки катетера с пакетом. Чонгук ненавидит им пользоваться, и последние несколько лет ему эта вещь пригождалась совсем нечасто. Но даже тот факт, что приходится брать на всякий случай с собой, поднимает в голове очередную порцию воспоминаний, которые хотел бы навсегда забыть. А ещё лучше, чтобы этого ничего не происходило. Во время приготовления кофе раздаётся телефонный звонок. Он не совсем неожиданный, но всё же… — Госпожа? — Ах ты, маленький негодник, — на другом конце звонка его показательно журят, — столько лет прошло, а ты по-прежнему так ко мне обращаешься. — Простите, — Чонгук неловко, но очень искренне улыбается, прижимая трубку плечом к уху и пытаясь аккуратно налить себе кофе, — тётя. — Ну, хоть так, — голос женщины слегка подрагивает из-за возраста. — Как ты, дорогой? — Да ничего, спасибо. — Чонгук справляется с кофейной колбой. — Сегодня день твоего визита к врачу. Так и знал. Чонгук был уверен, что тётя звонит именно поэтому. Нет, в этом нет ничего плохого. Они очень хорошо общаются и за годы, что они с мужем заботились о нём, довольно сильно сблизились. Тем более, что своих детей у семьи его тёти никогда не было. Они прошли долгий и довольно трудный путь с ним, но всё же не сдались. Спустя годы, как и многие родители, его тётя немного отстранилась, понимая, что Чонгуку нужно своё собственное пространство и, как и любому человеку, не слишком понравится контроль взрослых. Но переживать о нём не перестала, периодически звоня, напоминая о себе и расспрашивая его о жизни и здоровье. Всегда уточняя, что будет рада видеть его в гостях. Семья Като живёт совсем недалеко от столицы префектуры. В Янагаву же Чонгук перебрался от них два года назад. — Вы помните. — Дорогой, ну конечно, помню. Я понимаю, что, возможно, надоедаю тебе… Но… — Нет, нет… — Чонгук чуть склоняет голову, рассматривая серые широкие штаны, теребит невидимую ворсинку на колене, пытаясь быстро придумать ответ для тёти. Не хотелось бы её обижать, всё же она — его единственный родственник и заботится о нём столько лет. А могла бы просто бросить в больнице, сделав вид, что никакого племянника у неё нет. Чонгук не знает, что бы с ним было в таком случае… — Что вы… Вы не надоедаете. — Может, я могу чем-то тебе помочь? Сходить с тобой? Всё же Фукуока — очень большой город. Чонгук щурит глаза, прикусывая изнутри губы. Он помнит, насколько город шумный и большой. Помнит, и от мыслей об этом его почти мгновенно бросает в жар. Он сжимает веки ещё сильнее и выдыхает. В груди нарастает тревога. Он задерживает дыхание на несколько секунд, стараясь выдохнуть как можно тише, чтобы госпожа Като не услышала. Он пока ещё дома. — Нет, тётя, спасибо, я… Со мной поедет Юнги… — Юнги? О! Как он там? Всё ещё работает с тобой? — Да. — Всегда удивлялась, как вы друг друга выносите, но, видимо, противоположности притягиваются — верно говорят. Чонгук едва слышно выдыхает себе под нос, улыбаясь. Да, Юнги не сказать чтобы сильно близок ему по характеру и интересам. Он и сам до сих пор не может понять, что они нашли друг в друге.              

***

— Добро пожа…! — Юнги осекается, завидев Тэхёна, показавшегося в дверях сразу за звоном колокольчика. — О! Это ты. Тэхён, конечно, понимает, что не один ходит в эту лапшичную, но всё же то, как резко Юнги, узнав его, перешёл на будничный тон, даже как-то словно бы и задевает. — Привет. — Он всё же поднимает ладонь, слегка двигая пальцами и сразу после сканируя пространство на присутствие Чонгука. — Добро пожаловать! — от поисков отвлекает новый голос. Непривычный в этом помещении японский язык заставляет Тэхёна тут же обратить взгляд в ту сторону, откуда донеслось приветствие. В двери, ведущей в заднюю часть здания, показывается молоденький парень, которого Тэхён раньше не видел. Тот низко кланяется ему, а когда разгибается, Тэхён замечает на нём униформу лапшичной и бейджик с именем, которого издалека трудно прочитать. — Такеши — наш новенький. Я тебе говорил про него. — Юнги кивает в сторону парнишки. Тот на вид совсем молоденький, хотя Тэхён может и ошибаться. Он тоже не стар, но этот парень выглядит лет на двадцать. Хотя это его не особо волнует. Гораздо больше волнует, где Чонгук. — Таке, это Тэхён, — Юнги разговаривает с ним на японском. Он позволяет себе вольность указать в сторону Тэхёна шумовкой, — парень Чонгука. — Очень прият…! — Новенький вновь начинает кивать, осекаясь на полуслове, и, резко поднявшись, во все глаза таращится на Тэхёна, который, в свою очередь, таращится и на него, и на Юнги поочерёдно. — Огоо. — Что?! — Тэхён, конечно же, не понявший ни слова, теперь таращится лишь на Юнги. — Что ты ему сказал?! Юнги, почему он так вылупил на меня глаза? — Он не понимает японского, — хитро улыбаясь, продолжает издеваться Юнги, — поэтому если захочешь обсудить, какой красавчик достался твоему семпаю, то он ничего не поймёт. Юнги подмигивает, а парень тут же заливается краской, заставляя Тэхёна ещё больше волноваться о том, что же такого ему рассказывает Юнги. — Эй! — Он, копируя жест Юнги, указывает на него сложенным зонтом. — О чём вы разговариваете? Это некрасиво, я всё-таки гость. — Ты не гость. — В смыы-ы-сле? — О, зонт принёс? Это хорошо. — Юнги кивает, подзывая новенького к себе и дав какие-то указания, всё же выходит к Тэхёну. Выглядит он спокойно и приветливо. Да и Тэхён понимает и чувствует, что Юнги к нему более чем благосклонен, хотя эта конспирация японским языком всё же заставляет эмоции в груди побушевать. Что такого он мог сказать этому юнцу, что тот весь краской залился? — Что? — Он уже хочет настаивать на том, чтобы Юнги всё же раскрыл тайну смущения этого Такеко. Или как там его? Но Юнги его прерывает. — А Чонгука сегодня не будет. — Как… А… Юнги пожимает плечами, хлопая себя по карманам джинсов, видимо, проверяя, куда сунул пачку сигарет. — У него дела сегодня. Не думаю, что появится. Только уже если совсем к закрытию. — Он находит пачку, постукивает ею по ладони и начинает выуживать оттуда сигарету. —Завтра, наверное, будет. На звон дверного колокольчика они поворачиваются одновременно. Никто из них троих явно не ожидал подобной встречи. — Ты что здесь забыл?! — Юнги с порога не церемонится, застывая с полувытянутой сигаретой. Чонгук, ставший виновником всеобщего недоумения, медленно проезжает внутрь ресторанчика. — Это мой ресторан, если ты забыл, — он хмурится, отвечая. — Я пришёл на работу. А после складывает губы в линию и бросает робкий взгляд на Тэхёна — совсем не ожидал его здесь увидеть так рано. Ожидал возмущений от Юнги и был готов отвечать на его претензии, но не был готов к тому, что свидетелем их разборок может стать Тэхён. В животе предательски скручивает судорогой неуверенности. Но то, с какой силой в голосе давит на него Юнги со своими претензиями, возвращает Чонгуку немного первоначальной уверенности. — Ты сейчас должен быть на полпути в больницу! — Он загораживает креслу Чонгука проезд. — Кому должен? — Чонгук прищуривается, с силой сжимая губы из-за подступающего раздражения. — Себе, придурок! — Пачка сигарет, что Юнги достал до этого, оказывается смятой в кулаке, пока он стоит перед Гуком, отзеркаливая его хмурое выражение и сложив на груди руки. — Пусти. — Нет. — Юнги! — Нет! Ты поедешь на осмотр в больницу, как и должен был! Тэхён, оказавшийся невольным свидетелем ссоры, стоит в стороне, пытаясь оценить обстановку и не совсем понимая, стоит ли ему вмешиваться или же лучше дать им выговориться. Не станут же они драться, верно? Хотя Чонгук, вцепившийся в колёса кресла до побелевших костяшек, выглядит так, будто ещё немного и точно попытается ударить Юнги. — Не повышай на меня голос, ты мне не отец! После этих слов замолкают оба, и в ресторанчике воцаряется почти гробовая тишина, нарушаемая лишь шумом кухонного оборудования. Чонгук тут же отворачивается в сторону, а Юнги так и продолжает стоять, изучая его. Тэхён видит, что эти слова задели обоих. У Чонгука играют желваки, и он выглядит так, будто пытается сдержать слёзы. Юнги стоит напротив, так же поджимая губы и тяжело дыша. Словно его наотмашь ударила эта фраза. Хотя Тэхён не совсем понимает, что в ней такого. Да, грубо, да, громко, но… Юнги тяжело выдыхает, опуская плечи, и заметно грустнеет. — Нет, Чонгук, я тебе не отец, — Юнги отвечает тише и намного спокойнее. — Я всего лишь твой друг… После его слов Тэхён отчётливо слышит, как Чонгук шмыгает носом, и видит, что он изо всех сил пытается не смотреть ни на кого в помещении. Не хочет, чтобы кто-то увидел его такого… Его глаза, в которых, судя по всему, сейчас стоят крупные, едва сдерживаемые слёзы. Тэхён буквально чувствует это. Тэхён решает попытаться немного спасти ситуацию, без разрешения протискиваясь между Чонгуком и Юнги, почти закрывает собой Чонгука. Мимолётным взглядом даёт понять Юнги, что им обоим нужно остыть, а Чонгуку нужно дать прийти в себя. И Юнги, который всего несколько секунд смотрит в глаза Тэхёна, склонившего голову к плечу, без слов понимает его и указывает подбородком на дверь выхода. Тэхён, до этого ни разу не возивший инвалидные кресла, обходит Чонгука и хватается за едва заметные ручки на его спинке. Те едва видны и так расположены, что со своим ростом ему приходится совсем низко склониться, отчего он оказывается очень близко к Чонгуку. Так странно, но Чонгук не говорит ни слова, по-прежнему отвернувшись и сидя молча, он позволяет Тэхёну вывезти себя из помещения. Позволяет склониться к себе ближе и, когда чувствует его дыхание возле своей шеи, по телу непривычно ярко, целым беспокойным табуном бегут мурашки. Тэхён тоже внезапно волнуется, оказавшись от макушки Чонгука буквально на расстоянии вдоха и ощутив едва уловимый запах миндаля и хлопка. — Давай-ка пойдём подышим воздухом, — возле уха Чонгука раздаётся тихий шёпот. И в этот момент табун мурашек, уже поднявшийся к его затылку, резко спускается к груди, после концентрируясь внизу живота, где непривычно сильно тянет, отчего Чонгук как-то ещё больше затихает и даже почти задерживает дыхание, боясь пошевелиться. Голос Тэхёна и его присутствие так близко непривычно волнуют. На улице и правда как-то легче дышится. Но легче — это только на первый взгляд. На самом деле воздух тут уже какое-то время наполнен влагой и тяжестью. Сладкими, даже как будто приторными, а оттого чуть горчащими запахами цветущих деревьев и зелени, приносимыми тяжёлыми ленивыми облаками и совсем неспешным ветром. Тэхён оставляет кресло Чонгука немного в стороне от входа и молча встаёт совсем рядом, глядя сверху на тёмную макушку парня и отчего-то отчаянно желая потрепать его по голове. Он не знает, нужно ли что-то говорить, а сам Чонгук по-прежнему молчит, теребя пальцы и глядя куда-то в сторону. Судя по движению рук, он всё ещё нервничает. Тэхён мысленно представляет, как берёт одну из его неспокойных ладоней, потирает её своими пальцами, массируя и расслабляя. Пытаясь хоть так избавить Чонгука от части напряжения. А потом представляет, как переплетает их пальцы вместе. Ему даже кажется, если он сейчас это сделает, то есть шанс, что Чонгук его не оттолкнёт. За их спинами раздаётся звук открывающейся двери. Юнги молча выходит к ним, засунув руки в карманы джинсов, встаёт возле Чонгука с другой стороны и, как и он, смотрит на противоположную сторону дороги. Спустя несколько секунд молчания он достаёт из кармана руку, в которой та самая смятая пачка сигарет, и протягивает её на раскрытой ладони Чонгуку. — Ты мне сигареты должен. Чонгук молча забирает пачку и достаёт оттуда одну — кажется, наименее всего пострадавшую сигарету. Он не успевает поднести ту к губам, как Юнги выхватывает её у него из рук и быстро закуривает, глубоко затягиваясь, удовлетворённо мычит, запрокидывая голову к небу. — Мелкий ещё слишком для курева, — не вынимая сигареты изо рта, говорит, даже не глядя на Чонгука. Чонгук бы возразил, но за него Юнги покарает стихия. Он наблюдает, как на коленях скромно и медленно растекаются первые капли начавшегося дождя. И молча ждёт. — Твою мать, — раздаётся злобный голос Юнги, после того как усиливающийся дождь промочил сигарету. Слева от Чонгука вдруг слышится звук раскрывающегося зонта. Того самого, который Тэхён так предусмотрительно взял с собой. Зонт этот он раскрывает аккурат над Чонгуком, который, подняв голову, сквозь слой прозрачного полиэтилена ловит взгляд Тэхёна. Взгляд и улыбку, адресованную ему. Юнги, прищурившись, поворачивается, глядя на этих двоих, и вновь чертыхается, вспоминая про зонт, одолженный вчера Чонгуку. — Ты мне ещё и зонт должен, — он забавно складывает губы, сощурившись и почти по-кошачьи шипя на Чонгука. А потом он внезапно начинает смеяться. Всего несколько секунд, прошедших с момента брошенной фразы про зонт. И Чонгук, что всё это время смотрел на него, смеётся ему в ответ. Так заразительно и ярко, что Тэхёну, глядя на этих двоих, тоже почему-то становится смешно. И в общем-то плевать на дождь, который мочит их с Юнги, главное, что Чонгук укрыт. И ещё главное, что, кажется, никто не в ссоре. И смех Чонгука. Тэхён понимает, что ради его смеха, кажется, готов на всё.