Мой покровитель — Самурай

      — Не трогай меня! — кричал из последних сил Юнги, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и будет повержен своим бывшим охранником.       Юнги прижался к заблокированной задней двери автомобиля и пытался выбраться в открытое окно, но альфа, который залез в салон через переднее пассажирское место, тянул его за ноги к себе между двух сидений. Закрытые Бао двери должны были, по его мнению, послужить, наоборот, защитой для омеги. На деле вышло всё иначе: Юнги оказался в ловушке, капкане, из которого он теперь не мог выбраться.       Всё произошло настолько быстро, что Юнги сначала даже и не понял, почему Бао резко остановил машину.       Чёрный тонированный внедорожник неожиданно подрезал их, едва ли не сминая крыло и капот. Как Бао и Шиву не заметили хвост, останется теперь навсегда загадкой. Из внедорожника выскочили четыре бритоголовых амбала и в доли секунды отлаженными движениями окружили чужую машину.       Шансов на отражение атаки у Бао и Шиву почти не было, но даже зная это, они до конца защищались, отбивались от трёх головорезов. Четвёртый амбал не обращал на них внимания. Он дёргал заблокированные дверцы автомобиля, в котором сидел напуганный и ничего не понимающий Юнги. Бао в последний момент успел нажать на брелоке кнопку, чтобы полностью заблокировать двери. Не помогло. Головорез разбил пистолетом стекло передней двери и, дотянувшись до панели у руля, что-то нажал, открывая себе доступ в салон.       Юнги в это время пытался в панике открыть окно, в которое он бы беспрепятственно вылез, а потом бежал, бежал без оглядки туда, где бы ему помогли. Бывший охранник оказался быстрее. Как только голова Юнги пролезла в окно, альфа схватил его за обе ноги и затащил обратно в салон.       Омега отбивался от головореза, хоть и силы их были не равны. Стокилограммовый альфа вновь и вновь хватал его за ноги и тянул в глубь салона, всё дальше от открытого окна.       Вокруг автомобиля стихли звуки борьбы — сразу же после нескольких выстрелов.       Крики безразличной толпы проходимцев так же быстро исчезли, как и возникли. Никто не пытался помочь. Желающих получить пулю в лоб не было. Было бы хорошо, если кто-то из них осмелился вызвать полицию и скорую.       Альфа навис над почти вжавшимся в дверь Юнги, пытаясь схватить того за ноги или руки.       — Юнги, босс приказал притащить тебя любой ценой, — начал тихо дружелюбно альфа, — разрешил применить к тебе грубую силу. Ты же не хочешь этого? Я вот не хочу делать тебе больно.       — Я не вернусь, — прохрипел сорванным голосом Юнги. Он в ужасе дёргал дверь, хоть и прекрасно знал, что чудо не произойдёт и она не откроется. Из открытого окна в салон поступал холодный воздух: — Не вернусь! Отпусти меня! Ты же знаешь, что он со мной сделает! — пытался докричаться до совести альфы, но выходило едва слышно.       Юнги брыкался, извивался, колотил руками и ногами, пытаясь отпихнуть от себя головореза. Но выходило у него это совсем плохо — сил почти не осталось.       Последнее, что омега успел, так это один раз попасть ботинком в нос когда-то охранявшему его альфе. Кровь хлынула из, скорее всего, сломанного носа, падая бордовыми каплями на кожаное сидение и джинсы омеги.       Бывший охранник тяжело выдохнул и холодно ответил окровавленными губами:       — Знаю. Прости.       После этих слов он достал спрятанный за спиной пистолет и ударил им Юнги по голове, от чего омега под ним сразу же обмяк.       Могло показаться, что развернувшаяся сцена тянулась очень долго, но на самом деле всё произошло не больше чем за десять минут.       Прибывшая через полчаса полиция застала на месте только лишь два бездыханных тела — водителя и охранника. У одного была прострелена голова, а у другого — сердце.

***

      Сознание вернулось к Юнги только после болезненного падения на бетонный пол. Кто-то со всей силы швырнул его несопротивляющееся тело и молча наблюдал со стороны за лежащим на животе омегой.       Открыв с трудом глаза, Юнги сразу же зажмурился и стиснул зубы, ощутив ноющую боль в затылке. Голова раскалывалась и болела так, будто её кто-то открутил и какое-то время играл ей в футбол. В ушах звенело, а перед глазами то появлялись, то исчезали чёрные вспышки.       Из памяти омеги исчез последний час жизни, а остальные воспоминания если и остались, то только размытыми картинками. За закрытыми веками у него проносились, как титры кинофильма, чужие руки, глаза и губы. Ласковый голос альфы где-то на задворках сознания что-то шептал ему, возможно, важное — признания в любви? Только вот Юнги, к сожалению, ничего из этого не мог разобрать. Все слова в голове смешались в один неразборчивый гул.       Юнги лежал на животе боясь пошевелиться. Знал, понимал ведь, где находится — у законного мужа. Так же знал, в какой именно части особняка его бросили. Тело навсегда запомнило холодный бетонный пол, который был шершавым и омерзительно грязным; тошнотворный затхлый запах и гробовую тишину толстых стен.       Кошмар вернулся, настиг Юнги, словно грозовая чёрная туча средь июльского жаркого дня. Сбежать некуда и укрыться негде. Он как в бескрайнем поле без единого дерева сейчас: промокнет до нитки, продрогнет от холодных капель, не повезёт — и молнию, яркую красавицу, через себя и в мокрую землю пропустит.       Звук приближающихся шагов заставил Юнги задержать дыхание.       По левому бедру прилетел болезненный удар от чужих туфель.       Юнги сдержался — не издал и звука. Жгло место удара до слёз, до искр из глаз и зажатого между зубами языка.       — Приходи в себя, малыш. Ну же! Прекращай притворяться… — Феликс пнул омегу по ноге ещё раз. — У нас мало времени.       Феликс присел и склонился над омегой, трогая белую макушку.       — Твоя злая псина, наверное, уже мчится сюда спасать хозяина из лап чудовища, — Феликс рассмеялся, одновременно расстёгивая верхние пуговицы серой рубашки. — Юнги, посмотри на меня, открой глазки. Ты не хочешь меня видеть?       Локоть омеги точным ударом пришёлся прямо альфе в челюсть, отчего тот потерял равновесие и сел на задницу.       — Надеюсь, он тебе голову откусит… — тяжело прохрипел Юнги, пытаясь встать с пола, пока Феликс замешкался от неожиданного удара.       — Он мне ничего не сделает! Я неприкосновенен, — Феликс улыбаясь встал и подошёл к пыхтящему омеге, который чудом поднялся и еле стоял на ногах. — Порычит, покажет свои клыки, и всё на этом. Не обольщайся, малыш. Ты не стоишь того, чтобы мы тут грызли друг другу глотки. Я это, к счастью, понял…       Слушая бессмысленный бред альфы, Юнги в голове обдумывал план действий. Ему необходимо было придумать что-то, что поможет выиграть время до приезда Чонгука и, по возможности, не пострадать. Задача перед омегой стояла не из лёгких, но и сдаваться — опускать руки — он ни в коем случае не собирался.       — Что молчишь? Оглох или как? — грубо спросил Феликс, протягивая руки к распахнутой куртке омеги, желая её наконец-то стянуть. — Хочу опробовать тебя так, как раньше, а там видно будет. Может, и верну тебя бешеной собаке… Если, конечно, ты будешь ей нужен, — он рывком стянул с несопротивляющегося Юнги куртку и бросил на бетонный пол. — Не успею вкусить, то хоть понадкусываю!       — Прошла любовь? — вдруг тихо спросил Юнги, а сам терпеливо ждал момента. Альфа в это время добрался до пуговиц его кардигана.       — Это я как раз таки и хочу проверить. Ну и потешить свою растоптанную вами гордость.       Пока Феликс был занят тем, что стягивал с омежьих плеч вязаную вещь, Юнги решил воспользоваться этим моментом и, надеясь на то, что альфа не изменил своей привычки носить пистолет за спиной, обвил руками чужую талию, спрятанную под пиджаком. Нащупал то, что было спрятано за поясом брюк. Вытащил пистолет и зажал в руке — большего ему, к сожалению, не позволили сделать.       Феликс схватил его за руки и сжал; больно скрутил тонкую кожу, что Юнги даже через неснятый кардиган почувствовал, как горит его кожа, словно её, как в детстве, обожгло молодой цветущей крапивой.       — А я думаю, что это ты притих? — продолжал выкручивать руки омеге, желая сломать. — Застрелить меня решил? Вот теперь узнаю своего малыша! — рассмеялся Феликс, вытаскивая чужие руки из-под своего пиджака. — Умеешь же возбудить меня.       — А-а… — протянул болезненно Юнги и разжал ладонь. Пистолет упал к ногам альфы, откуда был откинут в сторону — ближе к обшарпанной железной двери.       Феликс грубо схватил омегу за шею и толкнул со всей силы в самый угол подвала, где лежал тонкий запятнанный матрас.       Сердце Юнги, казалось, вот-вот остановится, не выдержит происходящего ужаса. После провального плана в голове крутился лишь один вопрос: «Когда он приедет?». Время шло, а железная дверь так и оставалась запертой — как и тогда, Юнги снова был один на один со своим мучителем. А вдруг и в этот раз его никто не спасёт? Если так, то, может быть, в следующей жизни ему посчастливится, и он пройдёт босыми ногами по татами, наденет красивое кимоно и заговорит на японском? Но лучше будет всё-таки вообще больше сюда не возвращаться; попросить там кого-нибудь не отправлять его душу обратно хотя бы ближайшие сто лет. Хочется отдохнуть от земной жизни и набраться сил, а потом, возможно, попробовать спуститься в тяжёлое тело вновь — ради того, чтобы разыскать одного мужчину, который наверняка будет даже спустя век где-то его ждать.       Навалившись сверху на омегу, раззадоренный Феликс начал рывками стаскивать с него одежду.       Юнги был придавлен животом к матрасу и почти обездвижен. Запах вонючего грязного матраса ударил в нос, отчего сразу же к горлу подкатил тошнотворный позыв. Попытки освободиться только сильнее возбуждали бесов, что сидели внутри альфы. Пока Юнги дёргал руками и ногами, с него сняли практически всю одежду. Ещё недавно белый кардиган валялся уродливой кучей возле матраса, а голубые джинсы были откинуты в другой конец плохо освещённого квадратного помещения — туда, где тусклый свет от единственной жёлтой лампы совсем не попадал.       Оставив омегу в одних трусах, Феликс решил перевернуть его на спину. Он хотел видеть лицо мужа-предателя, когда боль от вторжения пронзит, словно электрический разряд, слабое омежье тело. Альфа так долго и мучительно ждал сегодняшнего дня, представлял по секундно, фантазировал, что и как сделает с пленником.       — Ты сегодня немногословен. Молчишь… — Феликс сверлил взглядом лицо омеги. Одной рукой альфа сдавил Юнги шею, а другой содрал с него, словно кожу, трусы. — Проси прощения, и я, возможно, буду не так сильно вколачиваться в твою розовую дырку.       Юнги еле дышал, теряя всякую надежду на помилование от судьбы. Казалось, на пороге были слышны мягкие шаги той, что подарила бы долгожданный покой. Руки омеги вцепились в ладонь альфы, что яростно сдавливал его шею.       — Моли о пощаде! — Феликс расстегнул ремень, а затем и брюки, которые так стесняли возбуждённый член. — Ай! Сука! — взревел альфа, когда Юнги большими пальцами надавил на его глазницы.       Феликс отпустил шею омеги, хватаясь от болевого шока за лицо.       Дикий зверёк опять обманул, обхитрил — продолжал испытывать его последние нервные клетки.       В одних носках Юнги подскочил с матраса и кинулся, шатаясь, к валявшемуся у двери пистолету. Нашёл не сразу. Пришлось трогать холодный пол почти вслепую, ведь одна-единственная лампа не справлялась со своей задачей, а в глазах от кислородного голодания мигали чёрные вспышки.       — Не двигайся, — прохрипел Юнги, когда направил дуло пистолета прямо в лоб стоящему в противоположной стороне от него альфе.       — Зверёныш, ты хоть знаешь, как пользоваться этой штукой? — с улыбкой спросил Феликс, находя в этом что-то забавное.       — Знаю.       Юнги глубоко дышал, пытаясь немного успокоиться, чтобы утихла в сжимающих пистолет руках дрожь. Попытка попасть в цель была одна. Права на ошибку у омеги не было.       — Не сможешь, — Феликс застыл на месте, не моргая следя за омегой.       — Смогу.       Сняв пистолет с предохранителя, Юнги спустил курок.       Звук выстрела оглушительной волной пробежал по стенам подвала. В ушах омеги зазвенело.       Юнги открыл глаза и посмотрел туда, где стояла его личная мишень.       Мимо.       — Мне повезло, Юнги. Тебе — нет.       Прижав ладонь к окровавленному уху, Феликс в два счёта достиг Юнги и выбил из его рук пистолет.       Никто из охраны так и не пришёл на звук выстрела. Настолько хорошо была сделана звукоизоляция? Может быть, может быть… В этих четырёх стенах только они вдвоём. Как будто больше не было никого не только в подвале, но и за его пределами. Юнги размышлял об этом, пока Феликс за волосы тащил его к матрасу, который через минуту окрасится, как и всегда, в бордовый цвет.       Феликс прижался к спине омеги, придавливая его к матрасу. Одной рукой он зажал Юнги рот, а другой приставил истекающую головку к сжатой сухой дырочке.       Одним резким движением альфа пронзил бьющееся в истерике тело.       Крик Юнги так и остался где-то между пальцев чужой ладони.       Толкался Феликс размашисто, выходя из омеги почти на всю длину и входя до упора. Первые несколько раз дались тяжело, с неким препятствием. Все последующие толчки шли скользко и мокро.       Задушенные хрипы разбавляли звуки хлюпающей крови; она ярко-красной змеёй сползала по молочному бедру омеги, укладываясь бесшумно на матрас.       Кончая омеге на красивые поясничные ямочки, Феликс в порыве эйфории уткнулся в когда-то любимую шею. Как и думал — уже не то…       — Воняешь своим псом. Даже если я сдеру с тебя кожу, думаю, мясо и кости также будут источать этот раздражающий мой нос запах, — запыхаясь от пережитого оргазма, проговорил альфа.       Феликс вытер окровавленный член об ягодицы неподвижного омеги и застегнул брюки. Казалось, что тот был без сознания.       — Отдохни, малыш, — альфа склонился над растерзанным телом и посмотрел на раскрасневшееся заплаканное лицо. Из-под закрытых век омеги брали своё начало прозрачные солёные дорожки и спускались плавно по щекам к шее. — Ты свободен.       Через пару минут Феликс сидел в машине, раздумывая над тем, где лучше всего продолжить вечер и поднять испорченное настроение. Ухо, которое задела пуля, горело огнём.       Перед тем как отправиться веселиться, он отдал охране приказ:       — Приедет — отдайте. Если к полуночи не заберёт — выбросить у трассы, что за лесом.

***

      Джип резко остановился у закрытых ворот особняка, оставляя на асфальте длинный чёрный след от колёс.       Чонгук, не глуша двигатель, выскочил из салона, бросив машину с открытой дверью.       Приехал один. Не взял с собой никого. Ему казалось, что он и сам способен справиться со всеми — хотел собственноручно задушить каждого, кто встанет перед ним.       Один звонок убил альфу. Теперь его кровь по венам больше не бежала — остановилась, не поступала в сердце. Всё умерло внутри, безжизненно застыло.       Мертвец приехал за своим омегой.       И будет он, проклятый, если придётся, стоять один против всех до последнего. Сегодня он уже умер — сломался внутри окончательно.       Проклятый? Пока ехал, сам себя с тысячу раз проклял. Виноват до гробовой доски? Нет, на этом не закончится. Даже после смерти, открыв глаза в чистилище, он будет помнить, как своими руками сломал, покалечил, растоптал самое дорогое, что было в его руках; как допустил роковую непростительную ошибку, которая разделила их жизнь на до и после.       Ворота подозрительно быстро открылись, как только Чонгук подбежал к ним.       Он достал спрятанный за спиной пистолет и снял с предохранителя. Готов стрелять в любого, кто преградит ему путь в особняк.       Как назло, на пути к особняку никто альфе не попался. Головорезы где-то прятались, позволяя главе «Белой розы» беспрепятственно проникнуть в дом.       Происходящее больше походило на спланированный спектакль или ловушку, в которую Феликс пытался заманить своего врага. Наверняка Чонгука где-то за углом поджидала подстава, но ему сейчас на это было абсолютно плевать. Он бегал по коридорам чужого особняка, крича лишь одно имя. В ответ же — тишина. Казалось, ни одной живой души в этих давящих стенах не было. Ошибся? Юнги здесь нет? Феликс не мог вот так закончить то, что сводило того с ума столько времени. Или мог?       Чонгук остановился на миг в гостиной, приложил пальцы к вискам. Закрыл глаза и глубоко вдохнул, к волку прислушался. Зверь внутри знал, чувствовал больше, чем хозяин, — ощущал то, что человеку бывало не подвластно.       Завыл большой и сильный, зарычал, когда чуткий нос уловил слабый, еле осязаемый любимый запах.       Зверь привёл хозяина по тускло освещённым коридорам к железной обшарпанной двери, что находилась на цокольном этаже — подвале, где нет места солнечному свету. Там как в склепе: темно, холодно и сыро. Гробовая тишина.       Чонгук толкнул незапертую дверь.       Увидел его.       Опоздал.       От шока альфа начал хватать ртом воздух — задыхался от ужаса развернувшейся перед глазами картины.       Юнги лежал голый на матрасе в самом углу помещения. Омежьи спина и ягодицы были чуть освещены тусклым светом единственной лампочки.       Сняв с себя пальто, Чонгук спрятал пистолет за спину и не чувствуя ног подошёл к не подающему признаков жизни омеге. Упал перед ним на колени. Проверил на чужой шее пульс, так как слабое дыхание было неуловимо для глаз.       Живой.       Из глаз альфы потекли слёзы, когда, перед тем как закутать Юнги в пальто, он разглядел на омежьей пояснице засохшую сперму, а на ягодицах и бёдрах — багровые кровавые разводы.

***

      — Ты уверен?       — Да ты затрахал меня уже! Зачем я только с тобой связался?..       — Скажи мне, чёрт возьми, что он не придёт за мной! Я боюсь, Феликс! Я больше так не могу… Мне страшно… Он придёт за мной, точно придёт. И за тобой тоже! Придёт…       — Ты похож на мокрую крысу, Тэхён. Один в один — грязная, помойная крыса.       Феликс с пренебрежением посмотрел на сидящего возле его кровати омегу, затянул пояс чёрного шёлкового халата сильнее и подошёл к туалетному столику, которым пользовался раньше его муж, чтобы, смотря в зеркало, поправить немного влажные волосы. Рыдания Тэхёна на фоне его очень раздражали.       Омега притащился к нему в особняк ни свет ни заря. Поднял охрану на уши, распугал ещё сонных горничных — навёл, одним словом, хаос. Тэхён, как умалишённый, носился из угла в угол, плакал, кричал что-то совсем нечеловеческим голосом. Даже бритоголовые охранники шарахались от омеги, так как его вид оставлял желать лучшего. Прежнего лоска и с ног сшибающего шарма больше не было. Сбежавший пациент психиатрической клиники — вот на кого тот был похож.       Тэхён подтянул колени к груди и натянул чёрную шапку на глаза, почти закрывая себе обзор. Пальто и сапоги он сбросил где-то на лестнице, когда спотыкаясь бежал в комнату Феликса. Ночью его опять настигла навязчивая мысль, что не давала спать вот уже неделю, а может и больше — Тэхён точно не знал: в последнее время он потерял счёт дням. С наступлением темноты ему казалось, что за входной дверью кто-то стоял и пытался взломать замок. Ситуацию не спасала даже пустота, которую омега видел через дверной глазок.       Подойдя к шкафу, Феликс снял с себя халат и, оставшись обнажённым, совершенно не стесняясь гостя, начал перебирать на вешалках рубашки.       — Вали к себе в квартиру, Тэхён. Твои сопли выводят меня из себя.       — Н-нет… Там страшно. Я не могу больше спать, есть… От каждого шороха начинаю трястись, — бормотал омега сквозь слёзы. — Я здесь останусь.       — Ты что-то перепутал. Мой дом не отель, — холодно отрезал Феликс. Выбрав рубашку, он откинул её на кровать.       — Тогда поклянись мне, что все записи с камер удалены! Скажи, что он ничего не найдёт! — Тэхён подполз на коленях к альфе и вцепился руками в его голые бёдра.       — Блядь, тебе лечиться надо! — Феликс оттолкнул омегу от себя и как ни в чем не бывало стал дальше копаться в шкафу. — Я сто раз тебе сказал: мой человек отключил тогда камеры! Нет тебя на них! Успокоишься ты наконец или нет!       — Т-точно? — Тэхён лежал на спине и тихо всхлипывал. Его руки мелко дрожали, а из носа и глаз текли прозрачные дорожки.       — Да точно! Точно! Уверен! Почти месяц прошёл, Самурай уже забыл о нашем существовании. Если бы он хотел как-то отомстить, то дал бы о себе знать ещё в первые дни после похищения.       Тэхён снял шапку и прижал её к губам. Несколько раз глубоко вдохнул, обдумывая, стоит ли сказать то, что на самом деле думал о сложившейся ситуации.       — Это ты виноват, что я сейчас так мучаюсь! Ты! — выкрикнул омега.       — Не я украл чужой телефон.       — Если бы я знал, что ты выкинешь его обратно, то не стал бы в этом участвовать! Я рискнул своей жизнью! И остался в итоге ни с чем! — с новой силой зарыдал Тэхён. — Это несправедливо… Ты меня… Использовал…       — Жизнь, Тэхён, сама по себе штука несправедливая. И я ничего тебе не обещал. Ты взрослый и сам должен был подумать о возможных последствиях.       — Что мне теперь делать, а?! Где спрятаться? Где?!       — Что с тобой стало, Тэхён? Превратился не пойми во что. Как же ты достал меня своим нытьём… — Феликс натянул трусы и подошёл к лежащему на полу омеге. — Ты отстанешь от меня, если я найду тебе другую квартиру? — спросил он, склонившись над Тэхёном.       Тэхён на минуту задумался и наконец ответил:       — В Тэгу. Хочу уехать из Сеула.       — Хорошо, будет тебе квартира в Тэгу, — согласился альфа, желая побыстрее избавиться от омеги.

***

      Две усталые, осунувшиеся за месяц фигуры тихо поднялись на второй этаж и прошли к комнате Чонгука, в которой вот уже как две недели жил и восстанавливался после лечения в больнице Юнги.       Чонгук спал где придётся или в большинстве случаев вообще не спал. В одной кровати с омегой больше не смел не то что спать, но и лежать, даже сесть на неё не мог. Боялся нарушить чужие границы, которые высокими толстыми стенами были возведены вокруг Юнги. На верхушках этих стен — колючая проволока и острые колья. Не омега окружил себя ими, а сам альфа — собственноручно.       Юнги больше сам ничего не делал, не желал, не бился за неприкосновенность. Казалось, он и глаз бы не открыл, если кто-то залез к нему под одеяло. Настолько безжизненным он был — как фарфоровая кукла, которую случайно уронили, сломали идеальное красивое лицо, затем отреставрировали, вернули прежний облик, поставили обратно на верхнюю полку. Кукла, в отличие от своего хозяина, не чувствовала ничего. Красивой; всё равно, что будет с ней сегодня или завтра. Будет ли она стоять на полке десять лет или через несколько часов снова упадёт и разобьётся на сотню осколков. Так и Юнги целыми днями лежал под одеялом в закрытой от солнечного света комнате и не чувствовал внутри больше ничего, кроме безразличия к окружающему его миру.       — Будем надеяться, что сегодня тоже немного поест… — прошептал Чонгук, когда он и Тэян остановились у двери комнаты.       — Будем… Завтракать не стал, но думаю, ужин сегодня не пропустим. Я постараюсь, Чонгук, как и вчера, как-нибудь накормить Юнги… — ответил омега, смотря пустым взглядом за спину сыну.       — Я вернусь к ужину и сам попробую сегодня… — еле слышно сказал альфа.       — Закончил свои срочные дела?       — Да.       — Не расскажешь?       — Не могу, папа, прости.       — Я боюсь за тебя, Чонгук.       — Знаю, поэтому и не говорю.       Чонгук попросил омегу остаться в коридоре, а сам он бесшумно открыл дверь и зашёл в комнату.       Медленно, боясь нарушить чужой покой, он подошёл к кровати и, положив телефон на тумбочку, сел на колени у изголовья. Одну руку альфа положил на подушку, а второй аккуратно отодвинул край одеяла в попытке найти лицо омеги. Болезненные, заострённые черты лица в сумраке комнаты были едва различимы.       Чонгук осторожно убрал со лба омеги упавшие влажные волосы. Почти невесомо погладил чужую лохматую макушку.       В комнате было душно, но омега с утра до вечера лежал под толстым одеялом, укрывшись с головой; очевидно, он мучился от жары, потел, но никак не мог из-под него вылезти, разве что в туалет или душ. Еду также приносили в комнату.       Юнги не шевелился, позволял трогать, гладить свои волосы альфе. Глаз не открывал даже ради того, чтобы хоть на мгновение посмотреть, пусть и в темноте, на любимые черты лица.       — Юнги? Если ты меня слышишь, то я хотел сказать тебе, что я сейчас уеду и вернусь к ужину. Папа будет рядом с тобой. Ты же знаешь это? — тихо проговорил альфа, почти соприкасаясь носом с омежьими волосами. — Ты составишь мне компанию за ужином? Папа приготовит всё, что ты захочешь. Только скажи. Только скажи, Юнги… — Чонгук замолчал, не получив никакой обратной реакции от омеги, который, скорее всего, делал вид, что спал. — Ты мне нужен… Нам всем тебя не хватает. Мы скучаем по тебе, любимый… — на последнем слове голос альфы дрогнул. Месяц они бились в закрытую изнутри дверь. Никто им не открывал, как бы они ни пытались.       Поправив одеяло, Чонгук встал с колен и по памяти вышел из комнаты; его глаза, полные слёз, абсолютно ничего не видели.       Тэян, решив проводить сына до порога и закрыть за ним дверь, также спустился на первый этаж.       Омега выглядел не лучше Чонгука — такой же осунувшийся и с тёмными кругами под глазами. С самого первого дня в больнице они вдвоём, плечом к плечу, следили за Юнги круглые сутки. Сейчас же он на неопределённый срок переехал в особняк сына, где остановился в гостевой комнате, которая расположена напротив комнаты Юнги.       Тэян самый первый примчался в палату, как только узнал о случившемся. Сам остался на помощь сыну; сам ухаживал за омегой, когда оставался один; не спал и не ел наравне с Чонгуком, когда после того, как Юнги пришёл в себя, был риск, что омега с собой что-нибудь сделает. В тот злополучный день Тэян отбросил свою сущность и показал всем, каким он может быть на самом деле — любящим, заботливым, терпеливым папой, пусть даже и не для кровного ребёнка.       — Спит? — спросил Тэян, пока альфа надевал пальто.       — Думаю, нет. Но… видимо, не хочет меня видеть и не открывает глаза.       — На меня Юнги тоже почти не смотрит. Вчера только если… больше, чем обычно. Тут дело в другом… — несмело сказал Тэян, пожимая плечами.       — Психиатра уже ищут. Нам необходим специалист, — Чонгук похлопал по карманам и не обнаружил телефона. Тот остался лежать в комнате на тумбочке. — Телефон забыл.       Поднявшись снова на второй этаж, альфа открыл дверь и застыл на месте. Луч солнца хозяйничал на пустой кровати, пока Юнги стоял возле окна и, чуть отодвинув тёмную ткань в сторону, смотрел во двор, где должен был по каменной дорожке пройти к джипу Чонгук.       Застигнутый врасплох Юнги, словно напуганный оленёнок, повернулся на звук открывшейся двери и застыл с широко открытыми глазами. Не мог пошевелиться, забыл как дышать под удивлённым взглядом альфы.       Чонгук зашёл в комнату, не закрывая за собой дверь, и остановился, почти прижавшись к стене. В груди закололо от этой картины. В нескольких метрах от него в солнечных лучах стояла его любовь. Как давно он этого не видел.       — Я… телефон забыл… — начал тихо альфа, а сам еле сдерживался, чтобы не дать волю чувствам. Губы и подбородок, как назло, задрожали, сдавая его с потрохами. — Можно… забрать? — стоял на месте, не смея подойти ближе.       Юнги растерянно кивнул и, не сдвинувшись с места, стал наблюдать, как Чонгук неторопливо обошёл кровать, остановился в метре от него, взял телефон и также вернулся обратно к двери.       — Скоро всё закончится… И тебе больше некого будет бояться, — пообещал альфа и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

***

      Тэян проводил Чонгука и сразу же поднялся на второй этаж в комнату Юнги.       Они боялись оставлять омегу надолго одного, хоть тот и был с виду спокойным и безразличным. Без специалистов было понятно, что плотина, которая сдерживала внутреннюю боль и невыплаканные пережитые эмоции того дня, в один из дней не выдержит и рванёт, снося всё на своём пути. Страшно представить, что может прийти в голову Юнги, когда пережитая боль задавит его изнутри настолько, что тело заживёт своей жизнью отдельно от головы и навредит само себе, совершив непоправимое.       Когда Тэян зашёл в комнату, то увидел спустя столько времени совершенно другую картину.       Юнги лежал на кровати, по пояс укрывшись одеялом. Лучи солнца из приоткрытого окна падали прямо на его бледное лицо. Он щурился, но продолжал через силу смотреть в окно — там голубое небо, голые ветки деревьев и холод декабря.       Закрыв собой солнечный свет, Тэян сел на край кровати, переключая чужое внимание на себя. Он улыбнулся, взял ладошку Юнги в руку и начал нежно поглаживать, словно маленького ребёнка.       — Сегодня чувствуешь себя лучше? — осторожно начал омега. Юнги отвёл взгляд от Тэяна и посмотрел на их руки. — Что приготовить тебе?       Юнги пожал плечами, так как больше не мог делать вид, что будто глухонемой. Он всё понимал — наверняка надоел всем со своими заскоками, но ничего поделать со своим телом не мог. Голова понимала, что нужно идти навстречу тем, кто заботился о нём, но вот тело сопротивлялось; оно противилось всему — не хотело ничего: ни есть, ни говорить, ни жить. Особенно жить. С последним Юнги боролся каждый день. Как только приехал из больницы, проверил в комнате всё на наличие острых и режущих предметов. Ничего не нашёл, чему был несказанно рад, если это можно было так назвать. Больше пока нигде не искал — знает, что найдёт, тогда и дело с концом.       — Вчера же тебе понравились мои блинчики с клубничным джемом? — Тэян подсел к Юнги ещё ближе и обнял. Обхватил его — несопротивляющегося — двумя руками, не сильно сжимая, а белую макушку положил на свою грудь.       — Д-да… — хрипло ответил Юнги после недолгой паузы. К горлу подкатил ком, а глаза намокли. Родительское тепло накрыло его с ног до головы.       — Сделаю ещё, сынок! Папа сделает для тебя, — Тэян сжал омегу крепче и заплакал. — Папа готовит лучше всех поваров, правда же? — поцеловав Юнги в висок, он ласково прошептал: — Мой ребёнок…