Мой покровитель — Самурай

      — Что мы здесь делаем? — тихо спросил Хосок, недоверчиво наблюдая, как друг тщательно выбирал в полном ящике яблок самые красивые. — Ты уволил всех помощников?       Чонгук со всей серьёзностью рассматривал со всех сторон каждый плод, чем очень сильно раздражал не только пыхтящего рядом Хосока, но и остальных покупателей. Несколько красных яблок всё-таки прошли жёсткий контроль и отправились в тележку к остальным таким же идеальным фруктам. Альфа, к сожалению, не знал, что любит Юнги, поэтому решил набрать всего понемногу. Кроме яблок, были так же внимательно отобраны ярко-жёлтые бананы, апельсины, персики и много-много вкусно пахнущих мандаринок. Что-то из этого обязательно понравится омеге. Чонгук надеется на это… В любом случае, сегодня он обязательно спросит.       — Это для Юнги. Поедешь со мной. Боюсь, один я могу наделать глупостей.       — Что, блядь?! — не стесняясь рядом стоящих в панамках бабушек, Хосок громко выразил всё негодование, сжав от злости зубы.       Милые старушки в шоке открыли рты — молодёжь совсем стыд потеряла! Взяв гружёную тележку в четыре руки, они без сожаления прокатили колёса по начищенной туфле невоспитанного альфы.       — Ауч! Аккуратнее надо быть! Очки дома забыли, а? Музейные экспонаты? — крикнул вслед бабушкам злой Хосок.       Колёсики тележки заскрипели, не торопясь двигаясь в сторону отдела с напитками. Ни на кого не обращая внимания, Чонгук, погружённый в свои мысли, то и дело смотрел по стеллажам и ящикам, раздумывая над тем, что бы ещё взять для омеги. Как там Юнги? Будет ли у них возможность поговорить?       — Я говорю, могу убить случайно кого-нибудь, — взяв в руки коробку апельсинового сока, Чонгук пытался найти на ней состав.       — И ты хочешь, чтобы я, как дипломированный психолог, уговаривал тебя опустить пистолет?! — Хосок, прихрамывая, плёлся позади, засунув руки в карманы чёрных брюк. — Ты же знаешь, у меня самого терпения на пол чайной ложечки! Я могу тебя только ненадолго вырубить ударом по твоей пустой голове.       — Мне всё равно, что ты будешь делать и как.       — Я тебя услышал. С удовольствием проедусь по твоей красивой мордашке, — нервно засмеялся Хосок, чувствуя тревогу за друга. Эта идея с больницей ему совсем не нравилась. Их друг потихоньку сходил с ума, а они с Намджуном ничего не могли с этим поделать. Если любовь выглядит и ощущается так, как у Чонгука, то Хосок в гробу видел такую любовь!       Когда коробка сока и банановое молоко были аккуратно поставлены в тележку, Чонгук, наверное, в первый раз за всё проведённое в супермаркете время, поднял сонные глаза на друга и сказал:       — Идём на кассу.       После проведённой бессонной ночи в больнице Чонгук жил только одной мыслью — как можно быстрее опять вернуться обратно к Юнги. Он, насколько это возможно, быстро уладил дела в офисе, по большей части перекинув всё на плечи своего заместителя Кико, отправился до Хосока, которому, ничего не сказав, притащил в супермаркет. Сегодня Чонгук надеется так же провести ночь в тёмной палате, охраняя сон дорогого его сердцу мальчика. Только бы не нарваться на чудовище…       На часах стрелка перевалила только за двенадцать, а они уже были у главного входа в больницу. В планах у Чонгука было навести порядок на прикроватной тумбочке, выкинув с неё не им принесённое, и разложить только что купленное. По возможности накормить Юнги и уехать опять домой для того, чтобы принять душ и сменить одежду. А к полуночи он бы вернулся в больницу. Но у судьбы, как оказалось, были свои планы.       И вообще, с чего он решил, что его сегодня кто-то пустит в триста тридцать третью палату? Здравый смысл покинул Чонгука ещё вчера и возвращаться в ближайшее время не планировал. Мозг справлялся проверенным способом — заряженный пистолет, направленный в чью-нибудь голову, решал любую проблему.       Сжимая белый пакет в руке, Чонгук зашёл в больницу и, как у себя дома, широко шагая, направился прямиком по коридорам к лестнице. За ним, еле поспевая, бежал прихрамывая Хосок, иногда теряя из виду друга в бесконечных поворотах.       И вот когда спустя несколько минут они оказались у нужной палаты, а Чонгук почти открыл дверь, их грубо окликнул женский голос, по всей видимости, медсестры:       — Куда собрались, молодые люди?! Отойдите от палаты! — омега средних лет ускорила шаг и наперевес с кипой больничных карт направилась к альфам, что застыли как вкопанные на месте.       — Мы навестить больного, госпожа. Братик наш там лежит! — пока Чонгук соображал, Хосок быстро нашёл, что соврать. Его отличительная особенность от друзей — длинный и изворотливый язык.       Омега наконец-то подошла к незнакомцам и, поправив очки с толстой линзой, от неожиданности открыла рот. Вот теперь она пожалела о своих ранее сказанных словах.       — Здравствуйте, издалека не узнала вас, господа. Не хочу разочаровывать, но часы приёма закончились. Пациент, скорее всего, спит после процедур…       Чонгук подошёл к медсестре вплотную и, глядя сверху вниз, настойчиво произнёс:       — На одну минутку. Я посмотрю на него и уйду.       — Но… — омега сжалась под тяжёлым взглядом.       — Зайду и выйду. Одна минута, — ещё раз повторил Чонгук.       — Хорошо, если только быстро… Но сначала я проверю больного.       Тяжёлую стопку с больничными картами омеге пришлось оставить на ближайшем диванчике. Будучи налегке, она открыла дверь палаты и застыла в недоумении. Ни пациента, ни личных вещей — ничего не осталось. Абсолютно пустая палата. Койка аккуратно заправлена, приборы выключены, а на некогда заставленной тумбочке лежала одинокая пачка бумажных полотенец.       Захлопнув дверь и повернувшись к альфам, медсестра быстро донесла то, что увидела несколько секунд назад, не подозревая, как сильно эта информация ударит по одному больному сердцу:       — Не знаю, кого вы собрались навещать, господин Чон, но там никого нет.       — Где он? — сердце Чонгука пропустило удар. Юнги могли увести на осмотр? Конечно могли. — Я дождусь его возле палаты, — горькую правду принимать совсем не хотелось. Хотя даже Хосок с первого раза всё понял. Юнги здесь больше нет.       — Господин Чон, там больше никто не лежит. Палата пустая. Сегодня, скорее всего, тут будет лежать уже кто-то другой, — омега подхватила с диванчика карты. — На первом этаже сидят регистраторы. Они вам подскажут, куда перевели больного. Извините, мне надо работать, — быстро проговорив, медсестра ретировалась вглубь коридора.       В отличие от вчерашнего вечера, за стойкой регистрации было уже три омеги. Все они были заняты, так как возле них столпилась очередь из людей, задающих по десятку вопросов. Через бесконечные двадцать минут, в течение которых Хосок то и дело держал друга за рукав рубашки, чтобы тот не сорвался, они смогли попасть к молоденькому омеге-регистратору.       Чонгук положил один локоть на высокую стойку и, сдерживая вырывающийся огонь, который мог бы спалить всех присутствующих в один миг, спокойно спросил:       — Куда перевели Ли Юнги из триста тридцать третьей палаты?       — Одну минуту, господин! — ответил омега, начиная тут же что-то быстро печатать на клавиатуре. — Господина Ли два часа назад выписали.       — Что? Его не могли выписать! Он ещё не до конца восстановился! — Чонгук выпустил из рук пакет, собранный для омеги, и, обойдя стойку, схватил напуганного омегу за грудки.       Хосок не растерялся, тут же подскочил к другу и со спины обхватил за плечи.       — Чонгук, отпусти несчастного омегу… — Хосок прошептал на ухо другу.       Голос Хосока погасил вспышку раздражения. Чонгук тяжело выдохнул, прикрыв глаза, и отпустил воротник регистратора.       — Прошу меня извинить, — вырвавшись из рук друга, он вернулся обратно за стойку. — Тогда… может быть, его перевели в другую больницу?       — Да, может, и в другую. Но нам об этом неизвестно, так как представитель пациента забрал его под свою ответственность. Будет ли это лечение в домашних условиях или в частной клинике, зависит только от него.       — Спасибо. Я всё понял, — Чонгук со стеклянным взглядом поднял забытый пакет с пола и положил на стойку. — Это вам в качестве извинений…       Чонгук развернулся и медленно поплёлся к главному выходу, не обращая внимания на жужжание рядом хромающего Хосока.       Уже выйдя из больницы, он уткнулся головой в плечо друга, беспрестанно повторяя только одно:       — Он забрал у меня Юнги, что мне делать, Хосок? Что мне теперь делать?

***

      Пожилой бета в медицинском халате поправил иглу от капельницы и вытер салфеткой несколько капель крови с тонкой прозрачной кожи омеги, что лежал сейчас и крепко спал, не реагируя на присутствующих в комнате.       Спальня супругов на какое-то время превратилась в подобие больничной палаты. Повсюду были разложены различные средства гигиены, коробки с таблетками, шприцы и латексные перчатки. Всё это было организовано на скорую руку по приказу Феликса, пока он в это время забирал Юнги из больницы. По плану лечение должно было продолжаться ещё как минимум неделю, но то, что ему рассказали утром, заставило принять такое поспешное решение.       Когда ему доложили, что некий мужчина, размахивая пистолетом, попал в палату Юнги и провёл там всю ночь, Феликс пришёл в бешенство и от гнева чуть ли не вырвал на своей голове клок волос. Какого чёрта он об этом узнаёт только утром? Уже в больнице, подняв на уши охрану, он своими глазами увидел главу «Белой розы» на записи с камер видеонаблюдения.       Самурай всю ночь был в палате с его мужем.       Если бы его предел ярости в тот момент мог стать материальным, то эту сраную больницу сравняло с землёй от пламенного взрыва. Что, чёрт возьми, тот делал с его мужем? Неужели за его спиной Юнги крутил роман? И мёртвый ребёнок был от Чонгука? Нет. Это невозможно. Юнги был под присмотром все двадцать четыре часа. Тут что-то нечисто…       — Господин Ли, ваш супруг проспит как минимум пять часов, поэтому я возвращаюсь в клинику, — врач собрал свои инструменты в небольшой чемоданчик и торопливо проследовал к двери, обходя Феликса, что молча стоял у изножья кровати чернее грозовой тучи, нервно потирая ладонью на шее следы от зубов. — Если что, сразу звоните.       Феликс ничего не ответил, а только кивнул головой.       Немного задержавшись в проёме дверей, врач всё же решился задать вопрос, который мучил его вот уже час:       — Эта истерика… Вы рассказали ему о ребёнке?       — Да.       — Почему меня привезли домой? Малыш ведь в больнице? Да, Феликс? — Юнги в одной большой футболке лежал на кровати, укрытый одеялом, и всё ещё не понимал, что происходит. — Ответь мне уже! Где мой ребёнок?! — в голове омеги неожиданно промелькнула ужасная догадка, в которую он отказывался верить. Но всё, что происходило вокруг, складывалось не в их с малышом пользу…       — Его нет, Юнги. Ты целые сутки ходил уже с мёртвым плодом, — Феликс медленно стал ходить по комнате, не поднимая головы в сторону мужа. Как оказалось, зря.       — Омега? — из глаз Юнги покатились обжигающие слёзы. Губы задрожали, предвещая начало душераздирающей истерики. Горькая правда острым ножом пронзила раз и навсегда сердце несостоявшегося папы, оставляя на нём глубокую кровоточащую рану.       — Омега.       — Забрал? — пока альфа был не в силах на него посмотреть, Юнги бесшумно скинул с себя одеяло и опустил слабые ноги на пол.       — Нет.       Звук бьющегося стекла заставил Феликса дёрнуться в испуге и посмотреть на кровать, где должен был лежать омега. Но там его уже не было. Юнги стоял у тумбочки, с которой только что уронил одним движением стеклянный стакан и наполненный до краёв водой графин. Маленькое тело колотила крупная дрожь. А пальцы сжали на голове белоснежные волосы в бесполезной попытке привести омегу в чувства.       — Ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! — Юнги упал на колени в груду острых осколков, которые тут же превратили колени в кровавое месиво. — Верни мне тело, и я похороню своего ребёнка! Верни! — безумный вой пронзил комнату, пуская по телу альфы пугающие мурашки.       Феликс от этой развернувшейся картины впал на несколько секунд в ступор. Это не его Юнги. Его муж так не умеет.       Бросившись к омеге, он предпринял попытку поднять того на руки, но ничего не вышло. Феликс не мог совладать с бьющимся в истерике телом. Откуда в ослабшем организме столько силы?       Схватив с пола треугольный осколок от бывшего графина, Юнги начал им размахивать, пытаясь попасть по альфе, что умело сейчас стискивал его запястье. Они барахтались на полу, сцепившись друг с другом в мёртвой хватке. Феликс как мог сдерживал одной рукой тело омеги, а другой — его руку с осколком.       — Я убью тебя! — кричал сквозь рыдания Юнги. — Или сам умру! Хочу умереть! — изо всех сил укусил шею мужа, совсем потеряв контроль над телом.       На звуки борьбы и крики в комнату прибежали две горничные. От развернувшейся сцены они замерли на пороге с открытыми ртами.       — Дуры! Что встали?! — Феликс кое-как поднял с пола орущего омегу, всё так же крепко стискивая в своих объятиях. — Ты! Звони врачу! — крикнул он, посмотрев на пожилую омегу. — А ты держи вместе со мной Юнги! А то он либо мне горло перережет, либо себе!

***

      Лунный свет проникал в гостиную через панорамное окно, попадая на сонное лицо одиноко сидящего альфы. В сумраке ночи не было видно уставшего, безразличного взгляда, взлохмаченных волос и помятой рубашки.       Вернувшись после больницы полностью разбитым, Чонгук выключил телефон и, не снимая рубашки и брюк, рухнул на кровать, сразу же проваливаясь в беспокойный сон. Ему ничего не снилось. Только тело время от времени просыпалось, заставляя альфу переворачиваться с боку на бок.       Сегодняшний день окончательно растоптал его, отбирая хоть какую-то надежду на несколько встреч в больничных стенах. Все планы разбились в один миг. Хотелось выть, ломать, крушить. Или наоборот — закрыться в тёмной комнате, не желая никого больше видеть и слышать. Хотелось курок над виском нажать. Бежать долго-долго до дома Юнги и ждать, когда кто-то другой в него выпустит пулю. Хотелось плакать. Натворить глупостей. Хотелось сброситься в реку.       Голову разрывало от сотни ужасных мыслей, которые обычно заливаются алкоголем. Но сегодня Чонгук не пил. Бутылка виски так и осталась нетронутой, как и пачка сигарет. Альфа решил устроить себе линчевание. Прочувствовать всё на ясную голову. Он себя так наказывает. Потому что слабый. Проигравший неудачник. У него связаны руки и закрыты глаза. Он не знает всей ситуации. Что ему делать дальше?       Проснувшись к полуночи, альфа спустился в гостиную и, устроившись в кожаном кресле, стал наблюдать через окно за полной луной, что ярко светила на безоблачном небе. Она была сегодня особенно красива. Красива и так одинока. Как мальчик, что был брошен в больничной палате один.       Мальчик-омега и есть луна.       Чонгук в веренице мыслей не сразу услышал шаги. Из сумрака гостиной к нему всё ближе и ближе кто-то подходил. Не страшно. Если это сама госпожа смерть, то он с удовольствием её встретит…       — Господин Чон, к вам приехал господин Ли! — охранник выдохнул, так как с его начальником всё хорошо. Не дозвонившись до альфы, они приготовились уже к худшему.       — Пусть зайдёт. Некрасиво выгонять гостя, — Чонгук знал, что Феликс рано или поздно приедет к нему. Им есть о чём поговорить.       Только Феликс успел переступить порог гостиной, как тут же без приветствий подскочил к всё ещё сидящему в кресле Чонгуку. Ночной гость схватил главу «Белой розы» за воротник рубашки и начал трясти, казалось, вкладывая в это действие все свои силы. Наверное, хотел вытрясти из несопротивляющегося Чонгука грешную душу.       — Как ты, сука, посмел приблизиться к моему омеге?! — не стесняясь в выражениях, проорал, брызжа слюнями, Феликс. Его горящие, бешеные глаза были прекрасно видны в сумраке гостиной. — Отвечай!       — Почему альфа приходит к омеге? — в ответ сказал Чонгук, смотря на разъярённого Феликса не моргая. — Сам догадаешься или мне подсказать?       На несколько секунд Феликс замер, обдумывая смысл вопроса, а как понял, так со всей силы ударил Чонгука по лицу, разбивая губу и нос. Глава «Белой розы» знал, что так будет, но целенаправленно выжидал, когда ночной гость ударит первым и развяжет этим ему руки.       — Держи свой член в штанах! Только попробуй ещё раз подойти к Юнги! Только попробуй! И я… — не успел договорить, как Чонгук тут же его перебил, попутно вытирая рукавом рубашки хлынувшую из носа кровь:       — И что ты?! Убьёшь меня?! — Чонгук встал на ноги и медленно наступал на Феликса, закатывая окровавленные рукава.       Глава «Красного дракона» не растерялся и оттолкнул от себя Чонгука, сквозь зубы обещая:       — Убью.       Первый удар пришёлся Феликсу по солнечному сплетению, тем самым выводя из равновесия тело. Вторым ударом Чонгук разбил тому бровь. Два сильных, разгорячённых альфы сцепились друг с другом в мёртвой схватке, не желая уступать. В темноте гостиной они то и дело сбивали всё, что попадалось у них на пути. За несколько минут от некогда красивых и хрупких вещей осталось лишь название.       Будучи изрядно побитым и измотанным спаррингом с Чонгуком, Феликс, являясь человеком не самых честных правил, достал спрятанный за спиной пистолет. Повалив такого же уставшего главу «Белой розы» на пол, он приставил дуло к его лбу. В гостиной на минуту воцарилась гробовая тишина.       — Может быть, мне сейчас тебя прикончить, а?! — победно спросил Феликс, сидя на грудной клетке Чонгука.       — Я не боюсь смерти, Феликс. Иначе наедине с тобой не остался бы, — тяжело проговорил глава «Белой розы», прикрыв от усталости глаза, — но ты же знаешь, что будет за убийство главы?       — Я прекрасно знаю наши законы, Самурай, — нервный смешок сорвался с разбитых губ Феликса. — За убийство главы или его семьи — публичная казнь. Отсечение головы катаной.       — Верно, — Чонгук тяжело выдохнул, не предпринимая попыток вырваться. Палец на спусковом крючке в любом случае быстрее его. — Ну так что? Стреляешь? Или перед этим отпустишь мне грехи?       Феликс скривил губы и резко соскочил с главы «Белой розы». Действительно, своя жизнь ему дорога. Охранники на улице его сразу же схватят. Ничего так и не ответив, он быстрым шагом направился к выходу, оставляя после себя только звук хрустящего под туфлями битого стекла.

***

      Последние дни августа грели не хуже середины июня. Почти целую неделю стояла невыносимая жара, выжимая из людей последние силы перед тем, как наступит долгожданная осень. Лучи обеденного солнца жгли нежную кожу омеги через открытое окно. Юнги сидел на широком подоконнике, опустив на согнутые, исполосованные стеклом колени голову. Тёплый лёгкий ветерок хозяйничал в его волосах, а жаркое солнце, что светило прямо на него, горячо обнимало за голые плечи. В такую духоту было только одно желание — ходить голышом, но Юнги позволить себе такого не мог, поэтому тонкая майка все эти дни заменяла ему весь гардероб.       В последнее время Юнги часто сидел с закрытыми глазами на подоконнике перед открытым настежь окном и много о чём размышлял. Ещё курил. Много. И иногда пил. Красное. Полусладкое. Август только этим и запомнился: горячий воздух, пачки Winston и пустые бокалы. Что-то подсказывало — так больше жить нельзя. Чем больше Юнги будет в этом тонуть, тем тяжелее будет всплыть на поверхность. Страшно от одной мысли, что конечная остановка — психиатрическая клиника, в которую его рано или поздно упечёт муж. Терпение Феликса уже на пределе, и когда оно лопнет, он возьмётся за воспитание омеги.       Сигареты вновь вернулись в его жизнь, как только он оправился после выкидыша. В школьные годы они часто с друзьями могли баловаться, раскуривая одну сигаретку на всех. Юнги не хотел казаться белой вороной, поэтому делал то, что и все остальные. Сейчас же это кажется глупым. Повзрослевший Юнги так бы не гнался за одобрением друзей, наплевав на свои желания.       Одна-две сигареты в день превратились в пачку. Если сначала Феликс не придавал этому значения, то теперь мог оставить омегу без дозы. В такие дни Юнги с нетерпением ждал, пока муж покинет особняк — и стоило только машине отъехать от ворот, он с колотящимся сердцем бежал, иногда босой, к охранникам стрельнуть хоть одну спасительную. Он стал бояться такого себя.       Бессмысленные дни бесконечно тянулись, раздражающе повторяя друг друга. Юнги, словно на невидимой цепи, сидел почти всё время в комнате сам с собой. Не самая лучшая компания. Поэтому омега решил, что новые пристрастия скрасят его серые будни. С ними было легче переживать мучительный мыслительный процесс, который иной раз не давал сомкнуть глаз. А если и получалось заснуть, то кровавые картинки недавнего прошлого сразу же всплывали перед глазами.       Всё происходящее можно было описать одной фразой — жизнь потеряла всякий смысл.       Когда Феликс зашёл в комнату, громко хлопнув дверью, то не был удостоен от омеги даже взгляда. Юнги, как обычно, сидел с закрытыми глазами на подоконнике и грелся под последними летними лучами солнца. Альфа медленно подошёл к туалетному столику для того, чтобы произвести каждодневный подсчёт. Два.       — А что так мало? Всего два бокала? — с удивлённым лицом задал вопрос омеге.       — Не хочу, — не поднимая головы с колен, еле слышно протянул Юнги.       — Не хочешь?! Вот это новости. Может, и курить не хочешь? — Феликс подошёл вплотную к омеге и носом уткнулся в обесцвеченную макушку. — От тебя несёт перегаром и пачкой выкуренных сигарет. Думаешь, так должен пахнуть омега?       — Без понятия…       — Нормально отвечай, когда муж тебя спрашивает, — альфа грубо схватил волосы Юнги и потянул назад. Вот теперь можно разговаривать, смотря друг другу в глаза.       — Мои волосы! Больно! — взвыл омега, пытаясь убрать руку мужа.       — Разбаловал я тебя! А ты и рад. Сел на шею и ножки свесил! — всё так же держа за волосы, одним движением он скинул омегу с подоконника на пол.       Юнги осторожно поднялся, поправив спавшую с плеча лямку майки, и попятился назад на безопасное расстояние.       — Так отпусти меня. Я никудышный омега. Отпусти, и я уйду. Больше не буду трепать твои нервы, — Юнги пытался донести до мужа то, о чём так долго думал.       — Тебе плохо живётся на всём готовом? Ты за забором никому не нужен! Сдохнуть хочешь в какой-нибудь подворотне? — Феликс начал закипать от решения омеги.       — Я хочу начать всё сначала. Найти цель и идти к ней! Я умираю в этой комнате, как ты не понимаешь?! — Юнги не сдержался и сорвался на крик.       — И? Например? — с ухмылкой на лице альфа начал тяжёлыми шагами наступать на загнанного в угол Юнги.       — Работать или учиться? Ты же меня не отпустишь?       — Нет. Тебе это и не надо. Твоё место, как и у домашней собаки, рядом с моей ногой, — набросился на Юнги и больно стиснул в руках дёргающееся исхудавшее тело. — Я два месяца терпел весь этот цирк, не подходил к тебе, молчал, но с меня хватит. Смотрю, ты совсем расслабился. В ответ на мою доброту ты решил сбежать, а?       — Отпусти! Ты мне что-нибудь сломаешь! — пытался вырваться из крепких рук, но безуспешно.       — Ха, — громко смеётся Феликс. — Кто-то хочет опять на перевоспитание? Забыл, как бетонный пол в подвале пахнет? Так я тебе быстро устрою день воспоминаний! Помнишь, как там темно и сыро? А тот грязный матрац? — мокро целует-кусает шею омеги.       — За что? Я ничего не сделал! Феликс, ты не поступишь так со мной! — плакал уже от страха, сжимая от боли зубы, а перед глазами стали всплывать, казалось, уже забытые картинки с начала их семейной жизни.       — Кажется, ты забыл, где твоё место. Хороший омега — это?.. — кинул Юнги на кровать и лёг сверху на него. Лицом к лицу.       — Покорный… омега, — кое-как выдавил из себя слова. Альфа придавил его всем телом — не пошевельнуться. Майка предательски задралась, а под ней было абсолютно нагое тело.       — Верно. Умница, — засунув ладони под майку омеги, он начал беспорядочно грубо мять тонкую кожу. — Только вот ты у меня как был строптивой сучкой, так и остался! Покорности в тебе, как во мне терпения, — резким движением перевернул дрожащее тело на живот.       — Молю, не делай этого! Отпусти меня, пожалуйста! Хватит! Не трогай меня… — из последних сил пытался достучаться до уже возбуждённого мужа.       — И заруби себе на носу. Узнаю, что ты лежал под другим, пощады не будет, — Феликс одной рукой придавил голову омеги к кровати, а другой расстегнул ширинку джинсов и вытащил подрагивающий твёрдый член. — Не убью. Но мучить буду очень долго. А сейчас я тебе попробую сделать новый смысл жизни, — трётся членом по сухой сжатой дырочке. — Когда ты уже потечёшь?       От кровавого вторжения Юнги спас входящий вызов на телефон альфы.       — Сука! — Феликс отпустил омегу и, вытащив из заднего кармана телефон, принял вызов, одновременно заваливаясь спиной на кровать.       Юнги тем временем, пока муж нервно разговаривал с кем-то, отполз к изголовью и, поджав под себя дрожащие ноги, накрылся уголком покрывала. Тыльной стороной ладони вытирал непрекращающиеся слёзы и молился, чтобы этот телефонный звонок как можно дольше не заканчивался. Он знает — Феликс продолжит начатое. От этого только ещё больше хотелось кричать, но в реальности Юнги молча сидел, боясь подать признаки жизни.       Поговорив, Феликс, не вставая с кровати, заправил в джинсы опавший член и неторопливо поднялся. Перед тем как уйти, он посмотрел на раскрасневшегося от истерики омегу.       — Мне надо отъехать, кое-кому выбить дурь из башки, — поправил ладонями выбившиеся волосы. — Не скучай без меня. Вечером продолжим, — вышел из комнаты, не закрывая за собой дверь. Образовавшийся сквозняк вмиг затанцевал с лёгким тюлем. В комнате стало тихо и спокойно, как будто ничего и не было. Только розовые щёки, опухшие глаза и красные отметины на теле остались немым напоминанием о почти совершённом насилии.       Спрятанная в цветочном горшке сигарета сейчас была как никогда кстати. Юнги до сих пор колотило, хотя после ухода альфы прошло уже двадцать минут. Дрожащими пальцами он еле-еле зажёг сигарету и полной грудью затянулся.       Сегодня Юнги только убедился в своём решении. Надо бежать. Как можно быстрее. Как можно дальше. Ещё раз неделю в холодном подвале он, скорее всего, морально не переживёт. Сломается там окончательно. Пока Феликс не заделал ему ещё одного ребёнка, нужно уносить ноги. Даже если за высоким забором ждёт сама смерть. Здесь она заберёт его душу намного быстрее. И Феликс не будет убийцей. Наложить на себя руки. Вот что пугало больше всего.       С сигаретой в руке Юнги облокотился о стену и скатился по ней вниз. Зажмурил глаза. Вторая волна истерики оказалась сильнее. Новая порция слёз брызнула из покрасневших глаз. Между пальцев тлела сигарета, пепел с которой медленно осыпался каждый раз после того, как тело в очередной раз содрогалось от рыданий.       В тишине комнаты между всхлипываниями Юнги бормотал только одно, самое сокровенное:       — Мамочка, я так боюсь его… Мамочка! Мне так страшно…       Успокоившись спустя час, уже лёжа на полу, в голове омеги неожиданно всплыл один-единственный человек. Этот мужчина обещал протянуть ему руку помощи. Бесконечные дни размыли в памяти их разговоры. Последняя встреча в больнице вообще до сих пор кажется сном. Но самое главное Юнги помнит — данное обещание. Прошло уже достаточно времени, и альфа мог и забыть про него? Выбора нет, как и знакомых, кто бы помог. Номера друзей он не помнил, как и они, собственно, за это время забыли про когда-то шебутного омегу Мин Юнги.       Из последних сил он поднял прикроватную тумбочку. Визитка, запылившаяся за эти месяцы, всё ещё лежала на своём месте, смиренно ожидая своего часа.       Набрав номер господина Чона, сердце омеги замерло. На что он рассчитывает? Альфа ему откажет.       Как ни странно, но на том конце трубки сразу же ответили.       — Слушаю, — от этого голоса у Юнги затряслись поджилки. От волнения. Так давно он его не слышал.       — Это Юнги, господин Чон… Чонгук… — все слова вылетели из головы, а мозг отказывался крутить шестерёнки.       — Говори.       — Помоги мне спрятаться, Чонгук. Пожалуйста… — Юнги теребил заусенцы на пальцах, пытаясь успокоиться. Ему казалось, что сейчас кто-нибудь ворвётся в комнату и отберёт телефон уже навсегда.       — Понял. Я что-нибудь придумаю и вытащу тебя. Сейчас с тобой всё хорошо? Ты плакал?       — Он не должен знать, что мне кто-то помог. Я сам. Один выберусь отсюда, — делает паузу, а Чонгук терпеливо ждёт, когда омега продолжит. — Если всё получится, мне необходимо будет спрятаться. Кроме вас… тебя у меня больше никого нет.       — У тебя есть план?       — Да. Расскажу лично, если мы всё же встретимся после этого с тобой.       — Буду ждать твоего звонка, — шепчет в трубку Чонгук, ещё до конца не веря, что говорит с омегой. — Клянусь, я сделаю всё возможное для тебя, Юнги…       — Спасибо, Чонгук. Спасибо…       Юнги первый сбросил вызов. Огонёк в конце тёмного тоннеля засиял, освещая, казалось, несуществующий выход. Чонгук поможет ему. У них получится. Он выберется из золотой клетки. Вдохнёт полной грудью и будет жить другую жизнь — без страданий и боли.