Мой покровитель — Самурай

      — Любимый, ты спишь? — нежно прошептал Феликс, склонившись над укрытым с головой одеялом Юнги.       Хорошее настроение с накатившим внезапно приступом нежности овладело альфой, вынуждая его с самого утра играть самого лучшего мужа на свете. Проснувшись с первыми лучами солнца, он тихо покинул комнату, перед этим поправив на Юнги одеяло и поцеловав того в макушку. Приняв душ и плотно позавтракав, Феликс вернулся обратно в комнату, чтобы ещё раз перед работой посмотреть на укутавшегося в одеяло мужа.       На вчерашний поздний приезд Самурая Феликс решил не обращать внимания. По всей видимости, тот был действительно сильно пьян, раз его действия не поддавались никакой логике. После поспешного ухода непрошеного гостя альфа поднялся в комнату, где уже на кровати, облокотившись об изголовье, сидел Юнги. Задрав пижамную рубашку, омега с закрытыми глазами гладил кругленький живот, напевая колыбельную.       — Малыш, тебе действительно плохо? — Феликс, сняв с себя всю одежду, забрался на кровать, устраиваясь рядом с животом омеги.       — Низ живота и поясницу тянет немного… Надеюсь, к утру пройдёт, — убрав ладонь с живота, Юнги стал внимательно наблюдать, как альфа сам принялся его нежно наглаживать, время от времени прикладывая ухо в желании услышать ребёнка.       — Надо к врачу сходить. С твоей тошнотой тоже надо что-то делать. Может, таблетки выпишут? — прикрыв глаза, Феликс гладил живот мужа, иногда отвлекаясь на лёгкие поцелуи, что оставляли влажные следы везде, куда он мог дотянуться.       — Не знаю, Феликс. Не знаю… — запустив пальцы в волосы мужа, Юнги осторожно начал их перебирать. Таких спокойных моментов у них было не так уж и много. Вернее, почти не было.       Не дождавшись от омеги никакой реакции, Феликс аккуратно отодвинул край одеяла, что закрывал лицо мужа, и, оставив поцелуй на влажном от пота лбу, ещё раз повторил:       — Юнги, я знаю, что ты уже не спишь. Всё ещё обижаешься на меня за ужин? — альфа провёл ладонью по щеке омеги, любуясь мягкими чертами лица и длинными ресничками, что сейчас дрожали на закрытых веках. — Я больше не буду заставлять тебя есть. Открой глазки, посмотри на меня.       Сонно моргнув, Юнги всё-таки посмотрел на склонившегося над ним мужа. Феликс был прав — он притворялся, что спит. Желание разговаривать с ним не было.       — Мне проводить тебя? — неужели Феликс опять собирался заставить его спускаться на первый этаж? Из-под тёплого одеяла вылезать совсем не хотелось. Июньская жара перед этой любовью была бессильна.       — Нет. Я хотел спросить: как ты себя чувствуешь сегодня? — Феликс совсем близко наклонился к лицу Юнги, отчего их носы почти соприкасались. — Как бы я ни орал на тебя, для меня ты — самое дорогое, что у меня есть. Я не могу тебя потерять, — несколько раз поцеловал невесомо сухие губы омеги.       Удивлённый такими откровениями альфы, Юнги даже поначалу не поверил в то, что он проснулся. Казалось, сон всё ещё властвовал над сознанием, рисуя нереальные для его серого мира картинки.       — Думаю, мне лучше, чем вчера.       — Я всё равно сейчас позвоню врачу и попрошу принять тебя после обеда, хорошо? — Феликс, не обращая внимания на нахмуренный задумчивый взгляд мужа, припал к тонкой манящей шее и прижался к ней губами.       — Хорошо, — сколько бы Юнги ни прислушивался к себе, так и не смог почувствовать, шевелится ли ребёнок или нет.       — Если с тобой что-нибудь случится, я не переживу. Я жить без тебя не смогу, — водил носом по шее мужа. — Очень сильно люблю. Очень.       Взяв в ладони лицо альфы, Юнги посмотрел тому прямо в глаза и прохрипел пересохшим горлом:       — Феликс, поезжай на работу, я справлюсь. После обеда поеду к врачу.       Только потом Юнги поймёт, что совершил фатальную ошибку, отпустив так беспечно мужа.       — Звони мне, хорошо?       Юнги ничего не ответил, только кивнул головой в знак согласия, ведь обычно у него не было причин названивать альфе. Каждый день было одно и то же. Обычный день, коих у них было уже предостаточно. Ничего не предвещало беды. Ну что могло с ним случиться?       Поцеловав на прощанье холодные руки мужа, Феликс ушёл, тихо прикрыв за собой дверь.       В образовавшейся тишине Юнги перевернулся на другой бок, опять закрывая тяжёлые веки. Но заснуть никак не получалось. Непрошеные мысли жужжащим роем начали крутиться в голове, мешая покинуть реальный мир и окунуться в спасительный сон.       Ситуация с господином Чоном никак не хотела укладываться в голове. Придуманный Юнги образ не соответствовал реальности. Альфа оказался не таким уж добропорядочным и верным. Что им двигало вчера вечером? То, что ему мог понравиться замужний беременный омега, скорее всего, ложь. А вот сделать подлость его мужу — вполне возможно? Да, наверное, так и есть. Господин Чон решил свести счёты с Феликсом, начав вести грязную игру с беззащитным наивным омегой? Он не может быть тем мужчиной, которого напророчила мадам Нунари. Господин Чон — чужой альфа. Он предназначен тому красивому омеге, что с горящим восхищённым взглядом смотрел только на него. Место Юнги рядом с Феликсом. Гадалка ошиблась — не будет у него другого альфы. Законный муж — вот его судьба и тяжёлое испытание.       Ещё немного понежившись в тёплой кровати и прокручивая в голове странное для мужа поведение, Юнги нехотя вылез из безопасного убежища, чтобы привести себя в порядок. Медленно передвигаясь по комнате, он раздвинул шторы, чтобы следом открыть окно и впустить утренний свежий воздух. С улицы стали доноситься болтовня охранников, звук уезжающей машины Феликса, противно скрипящий секатор садовника и щебетание стрижей, которые соорудили гнездо на старом высоком клёне.       Пока Юнги заправлял кровать, тянущая боль внизу живота и пояснице с новой силой дала о себе знать, оказывается — она и не проходила, а лишь меньше напоминала о себе в горизонтальном положении. Малыш со вчерашнего утра так и не толкался, заставляя омегу нервничать ещё больше. Что-то было не так. Феликс был прав — надо как можно быстрее в больницу.       С колотящимся сердцем Юнги быстро вытащил из шкафа первое, что попалось под руку, и бросил на кровать. Кое-как он стянул с себя пижаму, стараясь не обращать внимания на усилившуюся схваткообразную боль внизу живота, и принялся натягивать небесно-голубые спортивные штаны. Успешно просунув сначала одну ногу, омега наклонился, чтобы проделать то же самое и со второй, но, почувствовав, как что-то тёплое побежало по бедру, резко замер, задержав дыхание.       То, что Юнги увидел в следующую секунду, навсегда останется в памяти, всплывая в кошмарах окровавленной картинкой. К лодыжке стекала тёмно-алая тягучая дорожка. Капли крови окрасили сначала так и оставшиеся не натянутыми штаны, а потом просочились на пол, образовывая лужицу. Нестерпимая боль пронзила живот, вырываясь протяжным стоном, который никто не услышит.       Схватившись за живот, Юнги в полуобморочном состоянии начал передвигать в сторону телефона трясущиеся ноги, которые увязли в штанах. Необходимо позвонить Феликсу — он быстро поднимет всех на уши. Добравшись до прикроватной тумбочки уже на коленях, в глазах омеги начало темнеть. Чёрные вспышки становились всё чаще и чаще. Последнее, что запомнит об этом дне Юнги, так это то, как он окровавленной рукой успел разблокировать телефон. Эта сцена также станет частым гостем ночных сновидений. Повторяющийся кошмар, в котором он раз за разом ищет телефон, а отыскав, не может набрать ни один из номеров.

***

      Дом семьи Чон находился в элитном районе Сеула, куда простым смертным попасть было невозможно. Множество камер видеонаблюдения, охрана и полностью закрытая территория делали этот тихий семейный район на сто процентов безопасным. Одинаковые белоснежные виллы располагались на приличном расстоянии друг от друга, сохраняя для каждого собственника приватность. У каждой семьи здесь было не по одному автомобилю — минимум три, не считая крутых байков и даже яхт, обычно покачивающихся на волнах где-нибудь в бухтах.       Чонгук без проблем проехал пункт охраны и, преодолев несколько поворотов, оказался перед высокими коваными воротами родительского дома. Раз в месяц ему приходилось откладывать все дела, чтобы посетить семейный ужин и выслушать миллион вопросов, после которых его ноги в этом доме не будет следующих тридцать дней.       Его родители живут душа в душу вот уже более сорока лет. Двадцатилетний Чон Сунан женился на младшем брате лучшего друга — Тэяне. Шестнадцатилетний омега, придя из школы, не сразу понял, почему мама в спешке собирала его вещи, составляя сумки у входа. В то время было в порядке вещей отдавать несовершеннолетних омег замуж. Чем раньше, тем лучше. Быть незамужним в двадцать лет считалось позором, поэтому при первой возможности родители спихивали своих детей первому, кто изъявил желание взять под своё крыло маленького омегу. Особенно эта традиция играла на руку таким бедным семьям, как у Тэяна, где рождение омеги приравнивалось к появлению бесполезного домашнего животного или ещё одного лишнего голодного рта. Сунан же рос в обеспеченной семье, но ходил в обычную школу, где и подружился с братом Тэяна. За несколько случайных встреч омега пленил сердце молодого Сунана. Альфа настолько был очарован добротой и робостью голубоглазого ангела, что взял у его родителей обещание не отдавать омегу никому другому взамен щедрого денежного вознаграждения после свадьбы. Дождавшись шестнадцатилетия Тэяна, альфа как можно быстрее забрал его к себе, не желая ни на минуту оставлять любимого среди той нищеты, в которой тот жил. И вот спустя четыре десятка лет их любовь всё также нежна и трепетна, как в юности. Они смогли пронести свои чувства сквозь время, ни разу не усомнившись друг в друге. Единственным результатом их любви был Чонгук. Желанный малыш рос окружённый заботой и получал по первому зову любую игрушку. Папа Чонгука вытянул счастливый билет, выйдя замуж за Сунана, — он ни одного дня в своей жизни не работал, посвятив всего себя мужу и сыну.       Начало июля выдалось дождливым. Проливной дождь лил почти без остановки уже пару дней, заливая потоками воды дороги и тротуары. Владельцам машин повезло больше, чем пешеходам: им приходилось натягивать резиновые сапоги, цветные дождевики и ходить каждый раз под неудобными зонтами, с которых вечно бежала вода, оставляя гадкие лужи в помещениях. В такую погоду покойная бабушка Чонгука любила сидеть в уютном кресле и, укрывшись пледом, смотрела через окно на пасмурное небо, бормоча себе под нос одну и ту же фразу: «Небо плачет, по кому же оно плачет?».       Подъехав к дому родителей, Чонгуку пришлось оставить свой чёрный джип и быстро пробежаться под дождём по каменной дорожке до парадного входа.       Не успел альфа зайти в просторный холл, как тут же почувствовал тёплые, нежные руки папы.       — Папа, я мокрый, сам сниму, — ласково проворчал Чонгук, когда с него насильно стали стягивать мокрый чёрный пиджак.       — Ну дай мне поухаживать за любимым сыном. Я имею на это право, — стянув вещь, Тэян свободной рукой обнял сына за талию и чмокнул в небритую щёку. — Целый месяц у родителей не появлялся, позорник!       — Не ругайся, папа, — Чонгук в ответ обнял омегу, целуя в светлую макушку.       — Хорошо, сынок, не буду. Лучше обрадуй меня чем-нибудь…       — «Чем-нибудь» — это чем?       — Не прикидывайся, Чонгук! — просмеялся Тэян, хлопая сына по спине. — Пойдём к столу, отец уже, наверное, заждался нас…       Они прошли по светлому коридору, украшенному различными картинами красочных пейзажей и ярких для глаз безвкусных абстракций. Кто додумался повесить их рядом? В доме Чонгука, например, нет и никогда не будет ни одной картины. Он далёк от искусства. Лучше купить книгу и прочитать её, чем повесить на стену то, что не принесёт никакой пользы. В будущем Чонгук заберёт свои слова обратно. Будет в его жизни картина ценнее миллиона книг.       В столовой, сидя за круглым дубовым столом и потягивая из бокала красное вино, ждал отец семейства. Широкоплечий, полный альфа тихо сам с собой одной рукой листал новости в телефоне, а второй крепко держал бокал. Чёрный лабрадор мирно спал в ногах хозяина, не реагируя на вошедших Тэяна и Чонгука. Слух уже подводил старого пса, мешая ему в когда-то любимых занятиях: встреча гостей у дверей, выполнение команд за вкусные косточки; игры с пищащим зелёным мячиком, который почему-то он всё чаще не мог отыскать. Теперь у пса была одна надежда — уши такого же пожилого хозяина.       Чонгук присел возле спящего лабрадора, чтобы немного погладить мягкую блестящую шерсть.       — Что, Джек? Дождался? — губы Сунана расплылись в улыбке от такой картины. Проснувшийся пёс от радости протяжно завыл и завозился по мраморному полу на спине, подставляя брюхо Чонгуку.       — Кто тут хороший мальчик? Джек? — погладив псу поседевшую мордочку, Чонгук поднялся на ноги. Отряхнувшись и поправив рубашку, он сел к ожидавшим за накрытым столом родителям.       Весь ужин, как ни странно, они спокойно обсуждали работу отца, так как Чонгук о своей деятельности никогда не рассказывал, — скорый приезд родственников из Пекина, больные колени папы и мигрени отца. Всё это только оттягивало самый нелюбимый момент альфы в семейных ужинах. Главный вопрос Тэян держал наготове, выжидая для него самый удобный момент.       Решив, что беда миновала, Чонгук с чашечкой кофе пересел в удобное кресло, мысленно уже покидая отчий дом.       — Когда внуков нам сделаешь, а? — Тэян спокойно собирал со стола грязные тарелки, несмотря на то, что в доме всегда были помощники.       — Как только женюсь.       — Когда женишься? Хочешь до конца жизни вдовцом ходить?       — Папа, мой омега замужем и ждёт ребёнка. Что хочешь, то и делай с этой информацией. Больше ничего не скажу, — Чонгук откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Что он только что сказал? Юнги его омега?       — Тэхён замужем? — Сунан в шоке открыл глаза, а рука, что гладила спящего Джека, застыла в воздухе.       — Какой, к чёрту, блядь, Тэхён, отец! — резко подскочив с кресла, Чонгук подошёл к окну и, нахмурив брови, посмотрел на серое небо. Капли дождя громко колотили по стеклу и рисовали неровные дорожки, стекая на подоконник, а следом исчезали в сырой земле.       — Тэхён — хороший мальчик, зачем тебе чужой омега, Чонгук! — от услышанной информации Тэян со всей силы кинул на стол белую салфетку и плюхнулся на стул. Этот любимый сынок скоро доведёт его до сердечного приступа!       — Мой второй ребёнок будет рождён только по любви.       — Ну первого же ты как-то заделал. В чём проблема это сделать с Тэ? — отец до конца выпил кофе, ставя чашку на стеклянный столик. — Тебе уже сорок лет скоро стукнет, а ты всё любовь ждёшь…       — Не будем ворошить прошлое, хорошо?       — Мне вот интересно, чем тебя околдовал тогда тот омега, да ещё и с пузом?! — никак не унимался папа. Другой на его месте давно замолчал, лишний раз не задевая сына, что был уже как тлеющая спичка — ещё чуть-чуть и загорится.       — Я каждый день умираю от невыносимой боли в груди, стоит только подумать о нём. Вы всё равно меня не поймёте, — потрепав напоследок Джека за ухом, Чонгук понял, что пора уходить. — Он просто живёт и дышит. Этого для меня оказалось достаточно.

***

      Пятничный вечер собрал всех жаждущих веселья в одном из самых известных ночных клубов Сеула. На круглом танцполе под разноцветными софитами в алкогольном дурмане теряли свою скромность и невинность молоденькие омеги, нежась в крепких объятиях альф. Гостям приходилось стоять в очереди по несколько часов, прежде чем попасть хотя бы на первый этаж заведения. VIP-кабинки на втором этаже всегда были заняты высокопоставленными лицами, для которых бронь почти никогда не снималась. В одной из таких кабинок сидели, как обычно, главы трёх кланов.       После встречи с родителями Чонгук окончательно потерял душевное равновесие. И этим же вечером он решил восполнить его в ночном клубе, в который так вовремя пригласил Хосок, забронировавший им VIP-комнату ещё две недели назад. Зияющая дыра в груди опять требовала нести свои ноги туда, где можно забыться — пусть ненадолго, но оторваться от этой удушающей реальности.       Со второго этажа открывался отличный вид на отрывающуюся до потери сознания под ремиксы известных зарубежных песен золотую молодёжь. Соблазнительные омеги и разгорячённые альфы составляли сейчас адскую смесь на битком заполненном первом этаже. Тратя родительские деньги, они опустошали бар и делали хорошую прибыль тем, кто не любил светить свои лица, но их всегда можно было встретить в тёмных коридорах, курилках и уборных с единственным вопросом: «Как насчёт того, чтобы поднять настроение?».       Раскурив пару сигар, парни развалились на низких диванчиках, что стояли возле прямоугольного стеклянного столика, и потягивали из квадратных стаканов виски. Друзья наконец-то собрались этим прекрасным вечером втроём, ведь из-за постоянных неотложных дел они очень давно не виделись.       Два омеги в униформе, состоящей из чёрных брюк и такого же цвета приталенной жилетки на голое тело, принесли два больших круглых подноса, заставленных различными закусками и солёными снеками.       Как только официанты ушли, Хосок прервал молчание, устав смотреть на разбитого головными и душевными стенаниями Чонгука:       — Лицо попроще не думал сделать? Мы в клубе, а не на похоронах, — пнул туфлей кроссовок Чонгука. — Если бы я знал, какие вы тухлые приедете, то не звал вас! — выпил залпом виски и закусил сушёными кальмарами.       — Я уже старый и замученный, не могу зажигать, как раньше, — издал смешок Намджун, откинувшись на спинку дивана. — Прихожу на работу — проблемы, домой прихожу — у детей проблемы или у Джина. Так что, Хосок, не трогай то, что уже сдохло.       — Ой, заебал страдать! Такое чувство, что тебе семьдесят лет, — Хосок скривил губы, стоило ему только посмотреть на развалившегося на диване Намджуна. За какие такие заслуги ему Вселенная отправила этих двух ленивцев? — Чонгук? Ты с нами или как? Так и будешь гипнотизировать тарелку с осьминогами? Они не оживут, если ты боишься, что они вдруг убегут.       — Дебил, — Чонгук не моргая всё так же продолжал смотреть на мёртвых маленьких осьминожек. Сигара в его руке тлела, грозя без предупреждения осыпаться на пол.       — Я?! — возмущаясь, крикнул Хосок, тыча себе в грудь указательным пальцем.       — Я… Я дебил! — Чонгук положил недокуренную сигару на квадратную пепельницу и, поставив локти на колени, опустил тяжёлую голову на ладони.       — Да ладно тебе, Чонгук. Я работал с дебилами, ты у меня совсем не такой! — гладил утешающе друга по спине. — Что тебя терзает, мой друг? Поделись с нами…       — Это всё из-за проблем в клане? Я прав? — наклонившись ближе к столу, Намджун стал внимательно разглядывать напротив сидящего с опущенной головой Чонгука.       — Кто-то вставляет мне палки в колёса, срывая сделки и стреляя по моим парням.       — Но ты в этом не виноват! — как мог поддерживал друга Хосок.       — Виноват, — Чонгук достал из кармана джинсов пачку сигарет и, вынув оттуда последнюю, поджёг. — Вместо того чтобы бросить все силы на поиски этой крысы, всё, что я делаю, так это разлагаюсь, словно труп, который бросили гнить где-нибудь в грязной яме. Чувствую, как сквозь пальцы утекает мой авторитет и отлаженная за столько лет торговля. У меня опустились руки. Ничего не хочу делать. Пусть всё горит адским пламенем…       В последнее время с телом Чонгука стали происходить странные вещи. Если до этого он хоть как-то функционировал, выполняя повседневные дела и строя из себя непробиваемого главу почти самого прибыльного клана, то после того, как Юнги его заслуженно опустил с небес на землю, можно сказать, одним взглядом, всё стало ещё хуже.       Прошло чуть больше недели с той сумбурной встречи. За окном уже июль. А он почти перестал спать. Есть. Стал раздражительным, и в офисе его было теперь не сыскать. Безысходность. Бессилие. Вот кто в последние дни ходил бок о бок с альфой, иногда сжимая по ночам свои клешни вокруг его шеи.       Юнги правильно сделал, когда отвесил ему словесную оплеуху. Почему нельзя самому себе съездить кулаком по лицу? Чонгук однозначно так бы и сделал. Особенно за такие мысли, как похитить омегу у Феликса, которые посещают его голову каждую ночь. Как в свои тридцать семь он умудрился увязнуть настолько сильно в другом человеке? В омеге, о котором он ничего не знает. В омеге, которому хватило всего три встречи с альфой, чтобы окончательно и бесповоротно вскружить ему голову, при этом не делая для этого абсолютно ничего. Ни-че-го.       — Депрессия? — серьёзно спросил Намджун.       — Нет, не думаю, — истлевшую на половину сигарету Чонгук также убрал в пепельницу. Даже злосчастный никотин уже не приносил никакого удовольствия.       — А что тогда? Устал? На курорт тебе, значит, надо! — не признавая душевных болезней, Хосок предложил единственный в его понимании беспроигрышный вариант. У него всегда всё просто: хочешь есть — ешь; хочешь спать — спи; не можешь работать — отдохни. Люди сами всё усложняют!       — Нет, не устал. Я… У меня всё валится из рук. Не могу сосредоточиться. Мои мысли не здесь.       — И где же твои мысли? — спросил аккуратно Намджун, уже зная, в чём причина. Эти симптомы болезни он прекрасно знал. Его сын сейчас переживал нечто похожее.       — С омегой Феликса. Как-то так, парни… — Чонгук нервно усмехнулся, не ожидая от себя, что вот так просто признается.       — Ты сейчас пошутил? Не смешно, Самурай. Завязывай с этим, — Хосок опустошил бокал с виски и продолжил: — У тебя Тэхён. Не лезь даже туда. Феликс узнает — башку твою прострелит, даже не разбираясь. Тем более сейчас. Вчера его видел — злой как чёрт!       — Я уже, кажется, залез… — Чонгук откинулся на спинку дивана, зажмурив глаза. Приступ головной боли нестерпимо сдавил виски́.       — Если бы мой Джин лежал в больнице, я, наверное, ещё хуже себя вёл!       — Что? — резко открыв глаза и нахмурив брови, Чонгук непонимающе посмотрел сначала на одного друга, затем на другого.       — Как «что»?! Весь Сеул уже шепчется. Юнги в больнице. Потеряли они ребёнка. Ещё в конце июня, — сам того не зная, больно бил словами шокированного друга.       — Почему я об этом только сейчас узнаю? — Чонгук положил ладонь на грудь. Там сейчас так больно бился наполненный кровью орган, который каждое утро напоминал ему, что он всё ещё жив.       — С людьми не только по работе говорить надо, Самурай. Мне вот мои мальчики всё докладывают. В борделе крутятся все сплетни Сеула.       — Что ещё тебе известно? — прежде чем сорваться с места, Чонгук должен узнать все подробности.       — Юнги нашла горничная уже без сознания. Ребёнок, кажется, на тот момент был мёртв как сутки. Его самого еле откачали. Много крови потерял, — через силу рассказывал Хосок, вспоминая то, что ему рассказали его омеги.       — Дальше, — сжимая до боли кулаки, просил Чонгук. У него сейчас всё перед глазами поплыло. Потемнело. Не слышно было музыки с танцпола, криков диджея и ора безумной толпы. Время, казалось, для него остановилось.       — Несколько дней реанимации. Сейчас уже вроде как перевели в обычную? — пожал плечами Хосок.       — Больница какая? — Чонгук нервно схватил телефон со столика и резко подскочил с дивана.       — Чонгук, сядь, пожалуйста, — в один голос обратились к альфе напуганные таким поведением друзья.       — Остынь! Не делай глупостей! — Хосок подошёл к Чонгуку и положил ладони на его плечи в бесполезной попытке остановить.       — Больница?!       — Откуда мне, блядь, знать, какая больница! — уже орал на обезумевшего друга Хосок. Даже если бы и знал, то не сказал.       — Сам узнаю.       Толкнув Хосока в сторону, Чонгук не прощаясь выскочил из VIP-комнаты, громко хлопнув дверью.       Хосок, сделав несколько глотков виски прямо из бутылки, упал на диванчик, тяжело выдохнув.       — Почему ты мне не помог его остановить, Намджун?!       — А ты хочешь, чтобы мои дети остались без отца?

***

      Чонгуку не составило труда узнать номер больницы, где всё это время лежал Юнги. Спустя час он, уже протрезвевший и немного промокший под дождём, стоял у стойки регистратуры. Молодая рыжеволосая медсестра спокойно что-то заполняла в журнале, не обращая внимания на то, как её уже несколько минут гипнотизирует огнедышащий дракон. Оставшись на ночное дежурство вместо заболевшего коллеги, та и подумать не могла, что сегодня почувствует себя героиней фильма про мафию.       Навалившись всем весом на стойку и марая каплями с волос бумаги медсестры, Чонгук задал один-единственный вопрос, ради которого летел сюда, выжимая до предела педаль газа на джипе:       — Номер палаты Ли Юнги?       Омега вздрогнула от неожиданности и в испуге подняла глаза. Медсестра не знала, кто перед ней сейчас стоит, но по будоражащему кровь голосу было понятно — ночной посетитель не простой смертный. Вопрос был задан тоном, не терпящим отказа. Медсестра прекрасно знала, о ком спрашивает альфа. И то, что к омеге было запрещено кого-либо пускать, она тоже знала. Как ответить незнакомцу и остаться в живых? В университете к таким ситуациям их не готовили.       Долго листая журнал, наигранно делая вид, что ищет нужную фамилию, девушка прокручивала в голове все варианты избавления от недружелюбно настроенного мужчины.       Не придумав, как отмазаться от пугающего альфы, омеге пришлось сказать как есть:       — К сожалению, господина Ли запрещено навещать всем, кроме супруга… Извините, ничем не могу помочь.       — Милая моя, может, ты ещё раз проверишь свои ебаные бумажки и скажешь мне номер палаты! — со всей силы Чонгук ударил ладонью по стойке, пугая медсестру ещё больше.       — Господин, я сейчас вызову охрану. Покиньте больницу! — дрожащим голосом приказала девушка.       — Вызывай. Только к тому времени, пока эти неуклюжие предпенсионные охранники приковыляют, у тебя будет дыра в голове, — Чонгук достал из-за пазухи пистолет и направил прямо в висок испуганной медсестре. Подло так поступать. Но она не оставила ему выбора. — Я видел, как они один громче другого храпели, сидя на посту возле камер. Не повезло тебе сегодня, красавица. Говори быстро номер.       — За что мне всё это?.. — стала причитать омега, перестав сдерживать слёзы под дулом пистолета. Она ещё раз посмотрела в журнал и через рыдания икая прохрипела: — Триста… тридцать третья. Триста тридцать… третья.       — Спасибо.       Три заветных цифры крутились безостановочно в голове альфы. Три тройки. Первая означала этаж. Третий. Не дожидаясь лифта, он побежал вдоль коридора к лестничному пролёту, по которому попадёт на нужный этаж. И только сейчас голову Чонгука пронзила, словно молния, мысль: «Что, если Юнги стерегут головорезы Феликса?».       Выхода нет. Он попадёт к Юнги, и они ему не преграда.       К удивлению альфы, возле заветной палаты никого не было. Странно. На Феликса совсем не похоже. Да что уж там говорить, Чонгук и сам не оставил бы Юнги без своих парней.       Выдохнув, Чонгук тихо открыл белоснежную дверь и, не издавая ни малейшего звука, прошёл в сумрак палаты.       Сердце защемило от увиденной картины.       Лучи от, казалось, плачущей луны бережно и ласково освещали бледное лицо омеги, что лежал на спине с закрытыми глазами на огромной больничной койке. К маленькому человечку была подсоединена капельница, которая время от времени с каждой каплей что-то отправляла в его ослабленный организм. Малиной с топлёным молоком не пахло. Глаза Чонгука заблестели. В палате, кроме лекарств и растворов, больше ничем не пахло. По небритой щеке покатилась слеза, следом падая с подбородка на больничную плитку.       На тумбочке стояли вазы с различными цветами: от белых лилий до красных роз. А в глубокой тарелке был целый набор из фруктов, к которым, по всей видимости, даже и не притронулись. Бутылочки с водой, прятавшиеся в тени ваз, ни разу не были открыты — воды в них по самое горлышко.       Такой одинокий маленький омега лежал один в темноте палаты. А рядом никого.       Чонгук осторожно сел на стул возле койки. Желание взять ладонь Юнги он быстро погасил в себе, боясь тем самым нарушить призрачное спокойствие омеги. Знает ли тот, что малыша больше нет? Смахнув тыльной стороной ладони мокрые дорожки, альфа прикрыл глаза и выдохнул в желании успокоить сумасшедшее сердце.       — Кто здесь? — тихий, слабый голос раздался внезапно, пугая Чонгука.       — Юнги, это…       — Чонгук? — Юнги повернул голову на голос альфы и стал вглядываться в сумрак, сощурив сонные глаза.       — Это я, не бойся, пожалуйста, — как можно тише ответил альфа. — Прости, если напугал. Я приехал, как только узнал…       — Пить хочу… — облизав сухие губы, омега перевёл взгляд на тумбочку.       В ящике тумбы Чонгук нашёл пластиковую трубочку. После того как она оказалась в бутылке, он аккуратно приложил её к губам Юнги. Сделав несколько глотков, омега выпустил трубочку изо рта, и альфа убрал воду обратно на место возле цветов.       — Чонгук, ты не знаешь, где мой ребёнок? Ничего не помню. Сегодня двадцать восьмое июня, да? — жалобно спросил, теребя на плоском животе белое одеяло.       — Седьмое июля, — первый вопрос заставил сердце Чонгука замереть. Оказывается, Юнги ничего не знал. Ему никто не рассказал.       — Я постоянно сплю. Молчаливые медсёстры мне что-то вкалывают, после чего я проваливаюсь в сон, — испуганный датой, он начал вертеть головой и хмурить брови. Так происходит отрицание реальности. — Они забрали моего малыша и не показывают. Представляешь, Чонгук? У меня остался шрам на животе. Он так сильно ноет… — бормотал себе под нос омега, растягивая слова и делая часто паузы. Успокоительные дают о себе знать.       Чонгук изо всех сил пытался сдержаться и не зарыдать во всё горло. Он — сильный мужик, переживший смерть родных и не раз сам забиравший жизнь, — сейчас же был абсолютно слабым и немощным перед большой койкой, где лежал совсем маленький, ослабший омега. У него не было сил сказать страшную правду.       — Его, наверное, забрал Феликс домой. А я тут валяюсь, — нервный смешок сорвался с губ Юнги. Любой человек, даже без медицинского образования, знает: семимесячного малыша никто домой не отпустит.       — Юнги, скажи, пожалуйста, когда тебя навещает муж? — Чонгук взял в свои большие ладони маленькую холодную ладошку омеги, что всё это время теребила одеяло, и крепко сжал.       — Кроме тебя, я никого не видел, — немного подумав, добавил: — Может быть, это было вчера или сегодня, но я точно видел одного из охранников. Не уверен. Могло и присниться. Я всё время сплю и не знаю, кто бывает в моей палате. Но Феликса я не видел…       — Скорее всего, когда он приходит, ты крепко спишь, — продолжал греть ладонь омеги, пока тот на это даже не обращал внимания.       — Мне надо домой, Чонгук. Я так долго, оказывается, здесь лежу, — прерываясь на то, чтобы зевнуть, протянул обессиленно Юнги.       Юнги сейчас выглядел потерянным и слабым, словно слепой котёнок. Он пытался собрать воедино все мысли, но ничего не получалось. Его разум прыгал от одного к другому, не имея возможности зацепиться за что-то конкретное. Сил в теле не было, а глаза норовили вот-вот закрыться, совсем не слушаясь хозяина.       — Посиди со мной… Мой телефон. Не могу его найти, — Юнги повернул голову обратно к потолку и закрыл глаза. — Я полежу немного… Отвезёшь меня домой? — последнее было произнесено чуть слышно.       — Спи, мой хороший… Я буду рядом.       Дыхание Юнги замедлилось, и сумрачную палату заполнило еле уловимое слухом сопение.       Чонгук уйдёт с рассветом. Всю ночь, не сомкнув глаз, он только и делал, что отогревал неподвижные ладони спящего омеги. Этот день ещё больше запутал больную голову. При всём желании он не мог без согласия Юнги забрать того к себе. Это совсем бесчеловечно. Особенно в данный момент, когда тот находился в нестабильном эмоциональном состоянии и любое поползновение в его сторону могло очень плохо закончиться. Быть по возможности как можно ближе и в случае чего первым подать руку помощи — всё, что пока доступно Чонгуку. А для его вспыхнувших чувств к Юнги совсем не время. Они пока никому не нужны…