Плач огненной птицы

Вереница следов на свежем, тихо поскрипывающем снегу резко обрывалась. Девственно белый, чуть искрящийся в темноте ночи покров был безобразно смят, вспахан, перерыт после короткой и безжалостной схватки. Превратился в уродливые комья, обагренные горячей кровью, что подобно выжигающей кислоте проела дыры к стылой земле. Недвижимое тело припорошило лениво кружащим в воздухе снегом, укрывая его тонкой, шелковой шалью поверх мундира Фатуи. Чуть в стороне, поломанной неестественно фигурой, лежало еще одно, утопая в алом и неумолимо остывая. Разорванное практически пополам, оно испускало пар и вонь сожженной плоти в колючий от мороза воздух, будто очередная грязная душа члена организации нехотя покидала этот мир. Поодаль от равнодушно оставленных трупов, следы вновь возобновлялись. Бежала рядом с промятым снегом дорожка из капель крови, что расцветали темными бутонами на белоснежной земле. Растекались, подобно краске по мокрой бумаге, пятнами уходящей жизни. Третья — высокая фигура в форменном плаще Фатуи — решительно пробиралась к массивному стальному ограждению. Словно раздавливала с хрустом своим тяжелым шагом черепа павших под ноги врагов, не замечая, как с пальцев срываются теплые капли. Кровь — своя или чужая — уже не имело никакого значения, когда за забором уродливым бетонным массивом высилась главная лаборатория Предвестника, ведь пролито сегодня будет еще очень много. Плевать, что тело насквозь прошибало от мороза, стеклянной крошкой впивающегося в кожу и пробирающегося под недостаточно теплый плащ, ведь по жилам тек горячий яд, выжигающий вены чернотой. Все равно, что собственная плоть, натянутая на кости, бесконечно болела и ныла от ран, ведь он привык игнорировать это, считая ее лишь рабочим инструментом, который пока способен выполнять поставленные задачи — не нуждается во внимании. Собственная бренная оболочка давно ощущалась словно чужая, взятая на время в пользование, и ее даже не требовалось потом возвращать обратно. Некому. Да и незачем. Единственное, что сейчас было важно — пылающая ненависть в груди и решимость оставить к утру от этого места лишь груду дымящихся останков. Любой ценой. Упрямо смотря только вперед — на безликие стены лаборатории — Дилюк сжал зубы, с шипением выдыхая сквозь них облако пара. Жжется. Каждое использование глаза Порчи в последнее время оставляло после себя ощущение изъеденного до костей тела. Он прибегал к силе артефакта слишком часто, чувствуя, что подбирается все ближе к своей цели, и эта нетерпеливость имела свои последствия. Намотанная на руку цепь клубилась черной копотью. Обманчиво ласково льнула к своему хозяину и крупица за крупицей выжирала жизнь и разум. Купалась в крови, довольно шипя и забирая свою плату. Пьянила взамен обещанием могущества и власти над чужими судьбами, соблазняя быстрым достижением нужных результатов, в отличие от глаза Бога, владение которым ощущалось совершенно иначе. Дар Селестии — это великая честь, ответственность, знак чистой души и благородных намерений. Всего того, что более ему не присуще. Оно осталось далеко в Мондштадте, вместе с прошлой жизнью и призрачными, размытыми за мутной пеленой силуэтами некогда близких людей. Дилюк больше не видит их лиц. Не помнит. Всех, кроме одного — уже мертвого. Погибшего из-за ублюдков Фатуи отца. Брызнувшие с лязгом во все стороны искры осветили на короткий миг темноту морозной ночи. Металлические решетки ограждения оплавились от неистового жара и сломались под натиском вырвавшихся из-под земли цепей, что обвили крепкой лозой толстые, промерзшие прутья. Они затрещали от вспыхнувшего тьмой проклятого пламени и осыпались, словно хрупкие кости, обломками стали в растаявший, почерневший вокруг снег. Жжется. Один единственный шаг сквозь мерцающее облако инея на территорию лаборатории показался огромным, будто перенес на тысячи километров в другое измерение, прямиком в Бездну. Отрезал навсегда путь назад. Дилюк цепко огляделся по сторонам, прислушался, но вокруг по прежнему был только безмятежный белый покров, пуховым одеялом укрывший землю перед глухой стеной здания. Ни души. Слишком тихо. Как и сказал человек из информационной сети, связавшийся с ним, в этом месте проходил лишь один патруль, что сменялся каждый час. Если верить этому, то он лежал сейчас за проломанным ограждением двумя остывающими телами, и времени еще достаточно перед тем, как Фатуи заметят пропажу своих людей. Или же Дилюку закинули жирную приманку и уже ожидают с распростертыми объятиями. К обоим вариантам он был предельно готов, разрезая молчащее снежное поле первыми следами. С каждым шагом клокочущие внутри ярость и решимость все сильнее затмевали разум, извиваясь на плечах черным дымом. У стены под покатым сугробом оказались захоронены несколько узких, подвальных окон, ведущих в кладовые и технические помещения. Пламя глаза Порчи нетерпеливо зашипело, облизнуло взвившийся паром снег, что осел холодным серебром на волосах. Колени утонули в натекшей ледяной грязи, пока Дилюк выдирал из стены вместе с бетонной крошкой расшатанную, ржавую решетку. На обнажившемся цоколе остался кровавый отпечаток его ладони. Жжется! Внутри было темно, затхло. Воняло пылью и сыростью, но от множества труб, переплетающихся между собой, прорастающих металлическими корнями в стены и потолок, исходило тепло, напоминая лишний раз о смертном, продрогшем теле. Спертый воздух нехотя перемешивался с уличной морозной свежестью, лениво втекающей из выпотрошенной рамы, словно из пустой глазницы. Разбитое стекло звонко хрустнуло под грубой подошвой. Раскрошилось с треском, но ничего помимо его скрежета и мерного гудения ряда бойлеров Дилюк не услышал. Пока что все шло слишком гладко, позволяя шагнуть в темноту извилистых коммуникаций. Спрятаться от света тусклой лампы у выхода и ощутить, как по телу прошла крупная волна дрожи. Плоть жадно пила окружившее ее тепло, ленно и непослушно расслаблялась, становясь тяжелее. Мокрый рукав неприятно лип к коже, тянул грузом вниз — задело все-таки, но рука еще слушалась, возмущаясь короткими вспышками боли, накатывающими сквозь медленно стихающий жар порчи. Потерпит. Нельзя сейчас останавливаться. Только идти, идти, идти дальше. До конца. Следующее помещение — всего-лишь закуток склада — тоже встретило пустотой и глухой тишиной, тем не менее насторожив чужим незримым присутствием с первого шага внутрь. Что-то было не так. Глаза напряглись в полутьме. Пробежались по предметам, немигающим взором выискивая источник, и заметили на одном из ящиков огарок свечи. Совсем недавно погасший, судя по еще витающему в воздухе аромату дешевого воска и фитиля. Рядом нашлась и оставленная недопитой кружка. Здесь кто-то только что был. Услышал не особо аккуратно ввалившегося гостя, чтобы созвать сейчас сюда всю охрану для бурных приветствий? Или же остался сам? Дилюк медленно прошел вдоль стены, двигаясь плавно, осторожно, словно крадущийся на охоте гибкий зверь. Не дыша и ожидая возможной засады, скользнул неприметной тенью между высоких рядов полок. Напряженный, как натянутая до треска струна, отскочил тут же в сторону, натыкаясь на светлый силуэт за поворотом. Твою мать! Под стоящий гул в ушах он успокаивал взвившееся в ладони пламя и зашедшееся в груди сердце. На забитом коробками металлическом стеллаже висела форменная рубашка рабочего — аккуратно на плечиках — принятая в темноте на доли секунд за стоящего спиной человека. Дилюк чуть было опрометчиво не сжег ее вместе с пыльным хламом, устраивая пепелище вокруг. Стряхнув с руки дым и болезненно нахмурив брови, он осмотрелся… Как же жжется! Плотно сжав губы, чтобы не заскулить, Дилюк пошатнулся и ухватился за ближайшую полку, унимая пришедшую волну боли, скрутившую едкой спиралью. Глупое тело подводило не вовремя, но игнорировать его крик дело привычное. Сейчас пройдет. Сейчас. На складе кто-то жил. Прямо на полу в рядок выстроились пустые бутылки и, забытая после ужина, грязная посуда. В углу, спрятавшись за линией, лежал матрас с помятой постелью. Вместо кровати приспособили обычные палеты. Дилюк тихо присел рядом и прикоснулся к простыням: еще теплые. В глубине помещения хлопнула дверь, и раздались ленивые, шоркающие шаги, приближаясь. Словно сонно волочили по полу ноги. Всего-лишь один человек. Ни охраны, ни поднятой тревоги. Пригнувшись, Дилюк призраком скользнул за стеллаж. Обошел его, чтобы зайти со спины, и затаился, пристально наблюдая за силуэтом в прорехи между коробками. Неторопливо подкрадывался все ближе, едва дыша, чтобы не выдать себя раньше времени. В тишине раздался усталый, завывающий зевок, ставший сигналом. Пора. Из темноты позади ничего не подозревающего мужчины соткалась мрачная фигура в красном. Вокруг ее ладони взвилось проклятое черное пламя, слизывая грубой наждачкой кожу. Почувствовав дыхание самой смерти в затылок, рабочий обернулся. Шарахнулся в страхе в сторону, пытаясь убежать. Ему в спину вспыхнула рычащим огнем порча, коптя, словно горящий торф. Настигла хлестким ударом заскрежетавших цепей, сшибая с ног и оставляя подпаленную, рваную рану на боку. По складу пронесся болезненный скулеж, впившийся иглами в уши. — Нет! Не убивайте, умоляю! Я ничего не сделал! — взмолился мужчина, выставляя перед собой руку и силясь отползти назад, — Я ничего не видел! Про организацию никому не рассказывал, как и подписывал! Тяжелый сапог хладнокровно пригвоздил извивающееся тело к бетону, продавливая грудную клетку и вынуждая задохнуться словами. — У меня семья, дети! — вцепился он в ногу, хрипя. Дрожа и со страхом глядя в мертвецки безразличное лицо, мужчина наконец осознал, что перед ним вовсе не один из Фатуи, — Прошу! Я всего-лишь котельщик! По мановению руки плоть прошило цепями, словно нитями, вышивающими по живому смертельный узор кровью. Яркие кляксы растеклись по серому полу, расчертили подтеками пыльные бока картонных коробок, брызнув во все стороны. Окропили горячими каплями кожу бледной щеки, добавляя ей цвета под стать глазам. Все, кто испачкался работой на организацию заслуживают лишь смерти. Дилюк уничтожит и испепелит каждого, кто берет подачки с этой гнилой руки… Жжет! Жжет! Жжет! Порча грызла кости так, что хотелось кричать. Он словно сам горел изнутри, медленно превращаясь в обугленные останки, пока по коже игриво и любовно вилось черное пламя. Артефакт растворял разум, оплетал его липкой паутиной, подобно паразиту. Ощущался роднее собственного тела, покорный и легко дарующий так необходимую силу. Вытирая с лица красные разводы и заставляя непослушные ноги двигаться, Дилюк вывалился в узкую кишку коридора. Свет редких ламп еле разреживал сырую, липнущую к коже, темноту вокруг. Плесень блестела грязными разводами на стенах, складываясь узором из скорчившихся лиц в мутном зрении. Совсем рядом капало, глухо разбиваясь об пол — то ли с руки, то ли с прохудившейся трубы. Слух пытался чутко уловить шорох далеких шагов, хлопание дверей, голоса — любые признаки чужого присутствия, но различал лишь собственное тяжелое дыхание в тишине, отражающееся от стен. Оставалось только гнать себя дальше. Вперед. Сейчас пройдет. Вскоре ходы подвала начали ветвиться, расползаясь под комплексом настоящим лабиринтом. Путать безликими поворотами и запертыми дверьми со странной нумерацией. Однако стало чуть светлее и менее грязно. В этой части ходили чаще, пользуясь помещениями, но в них не было ничего интересного и важного. Сами лаборатории, где Предвестник развлекался своими бесчеловечными экспериментами, находились на этажах выше. Найти бы только проклятую лестницу. За углом громыхнуло. Лязгнуло о бетон железом, словно неосторожно уронили что-то большое, и Дилюк услышал громкую ругань в несколько голосов на местном диалекте, который не разобрать чужаку. Следом зазвенела связка ключей и провернулся трижды замок. От мерзкого скрипа петель, что резанул по ушам, свело зубы, а волосы на руках встали дыбом. Как лезвием по стеклу. Вязкая слюна облепила пленкой рот, с трудом сглатываясь. Дилюк привалился спиной к стене, тихо-тихо выдыхая и устало прижимаясь затылком к ее холоду. Прикрыл на пару секунд веки, собираясь с силами и вслушиваясь в возобновившиеся натужные шаги, скребущие подошвой по полу. Один, два… Третья пара ног идет ровным шагом. Трое скрылись в одном из помещений, затаскивая внутрь нечто тяжелое. Он осторожно выглянул из-за угла, проверяя не осталось ли кого незаметной тенью в коридоре: чисто, но двустворчатая дверь распахнута гостеприимно настежь, усложняя задачу проскользнуть мимо незаметно. Ждать пока фатуйцы закончат возиться уже не было времени. Оно неумолимо таяло, утекая водой сквозь пальцы все быстрее. Нужно идти — вдали как раз виднелись заветные ступеньки, убегающие вверх. Дилюк только шагнул в коридор, как навстречу из открытой комнаты, вальяжно и расслабленно — чуть ли не нога в ногу с ним — выплыл застрельщик с мушкетом на плече. Бездна. Незаметно не получится. — Эй ты! — пренебрежительно позвал он на общем тейватском, признавая форму на плечах, — Иди-ка сюда! Поможешь. Ладонь сжалась в кулак, останавливая потекший чернотой по пальцам дым и не давая порче нетерпеливо заняться огнем. Бросив взгляд на чужие шевроны, Дилюк встал по струнке, отдавая честь «старшему по званию». Раз уж приняли за своего, не разглядев толком в потемках, то он немного подыграет. Шанс застать врасплох только на руку при таком паршивом раскладе. — Почему не по форме? — недовольно спросил фатуец, предвещая грядущие неприятности «младшему», — Где твоя маска? К глазам не подходит или думаешь, что если руководящий состав не на месте, то можно по-раздолбайски относиться к дисциплине? — В ней трудно дышать. Здесь спертый воздух, — сокращал расстояние Дилюк, постепенно выходя из полутени под яркий свет лампы. Не сводил пристальный взгляд с застрельщика, ведя внутренний отсчет до момента, как он углядит кровь и грязь на плаще. — Какие мы нежные. Отправлю запрос дизайнеру на изменение униформы, — выплюнул он с едким сарказмом, после чего смолк и напрягся. Пригляделся, потянувшись к мушкету, — Стоять! Из какого ты подразделения? Дилюк вскинул руку. Вырвавшись из темноты за спиной, цепи хищной вспышкой рассекли пространство. Шелестя звеньями, выбили из рук застрельщика оружие и, обвившись гибкими змеями вокруг его шеи, вздернули вверх. Ноги в форменных, грубых сапогах загребли воздух, пока фатуец хрипел, отчаянно силясь выбраться из удушающей хватки. — Я ведь говорил: в маске трудно дышать, — Дилюк равнодушно смотрел на чужие предсмертные потуги. Провел ладонью в воздухе, поворачивая кисть к себе, и послышался короткий хруст шейных позвонков. Приятный звук. Тело мужчины обмякло, безжизненно повиснув в затянувшейся петле. Сбоку полыхнуло голубым, снося с ног яростным порывом элементального ветра. Припечатало с силой об стену невидимым ударом анемо-щита, выбивая кислород из легких. Дилюк сжал зубы, едва расправляя ушибленные ребра. Вскинув взгляд на показавшихся противников, быстро оценил ситуацию. Плохо дело. За чуть подрагивающим, плотным буревым заслоном маячил молотобоец с электро глазом. Вокруг него нетерпеливо танцевали и трещали гвалтом рваные нити напряжения, накапливая заряд для атаки. Достаточно будет ее одной, чтобы по белой коже расползся уродливым цветком узор смерти, что прорастет корнями в грудь и остановит навсегда бьющуюся в ней жизнь. Адреналин встряхнул в пену кровь, подстегивая кричащим чувством опасности. Смешался с черным ядом в гремучую смесь, и она растеклась по телу проклятой силой. Давясь этим горьким, крепким пойлом, сердце зашлось в бешеном ритме, и Дилюк рванул в сторону, выпрыгивая из кокона сгустившегося, наэктризованного воздуха. Позади яростно взвизгнула молния, холостой вспышкой ударив в бетон. Оставила после себя раскаленный, дымящий след. Перекатившись через плечо и пригнувшись к полу сжатой пружиной, Дилюк, не выпуская из поля зрения бойцов Фатуи, без промедления атаковал в ответ. Клокочущей тьмой взвились в обманном маневре цепи, прикрывая его попытку зайти сбоку. Ударились о щит, что отозвался низким, возмущенным гулом, но так и не смогли пробить воздушный барьер. Он отталкивал их прочь, раскидывал в стороны острыми потоками ветра, что разбивали звенья на части. Пока щитовик сдерживал натиск, медленно отступая, Дилюк скользнул кровавым всполохом ему за спину. Выпустил на волю взревевшее пламя порчи, в последний момент замечая несущийся навстречу электро-молот. Прогремел яркий, короткий взрыв. От перегрузки отшвырнуло в открытую комнату, ударяя о пол, и тело прокатилось по инерции вглубь, замирая посередине поломанной, безвольной куклой. Фарфорово белое лицо заслонил кровавый каскад волос. Растекся алыми волнами вокруг головы, более не сдерживаемый тугой лентой. Дилюк, тихо шипя и дрожа, с трудом приподнялся на локтях, пытаясь сморгнуть густую темноту перед глазами и унять противный писк в ушах. Несколько секунд, пока к нему возвращались зрение и слух, показались жуткой вечностью, от которой прошибло холодным потом вдоль позвоночника — вдруг бойцов Фатуи не задело, и тяжелый молот уже занесен над ним, готовый вот-вот опуститься и размозжить череп на множество осколков? Он никак не может умереть, когда зашел уже так далеко и оказался, наконец, как никогда близок к своей цели. Не сейчас. Вставай. Ну же! Соберись! Вокруг стойко пахло дымом и паленым. Шатаясь и смаргивая неохотно расползающуюся черноту, Дилюк заставил себя подняться на непослушные ноги. По лицу, расчерчивая на несколько частей, потекла яркая кровь, но он этого не заметил, пока пара капель не забились в рот солью и металлом. Собственное тело ощущалось совсем слабо, будто личность все больше теряла с ним связь, отделяясь. Зато текущий по плечам горячими объятиями проклятый огонь становился неотъемлемой частью, врастая в плоть. Как второе сердце, перекачивающее по жилам разрывающую, кипящую мощь. В дверях показались рослые фигуры фатуи, так же нетвердо стоящие на ногах и что-то злобно выплевывающие на местном лающем диалекте. Не увидев голубоватого сияния щита, Дилюк шагнул им навстречу. Объятый вспыхнувшим пламенем, воззвал к Глазу Порчи, и сила покорно прильнула к рукам, низко рыча и ласково покусывая за ладони. Рвалась нетерпеливо в бой, подобно цепному псу с диким оскалом. Только спусти с поводка — и все сгорит дотла. И Дилюк выпустил эту гончую Бездны на волю, теряя над ней всякий контроль и ужасаясь ее истинной неукротимости. Перед глазами остались лишь яркие всполохи темного огня, что абсолютно не грел и пожирал весь свет вокруг. Невыносимая горелая вонь расползлась по помещению вместе с густой сизой вуалью. Забилась в нос плотной ватой, внезапно подступая к горлу едкой желчью, а в коридоре, обугленными, дымящимися останками, лежали два тела. На стене остался отвратительный черный след, в котором угадывались их опаленные силуэты. Словно бойцов, отбросив назад ударной волной, обвело по контуру пламенем. Обрисовало жаром, как по трафарету. Дилюк не успел в полной мере осознать произошедшее, едва сохраняя собственный рассудок. Вцепившись пальцами в китель на груди, он, согнувшись, задохнулся. Рот широко распахнулся в беззвучном крике. Жжет! Как же жжет! Прожигает все!.. Насквозь… Его разъедало изнутри, словно он глотнул серной кислоты. Набросившаяся боль от отдачи повалила с ног, выкручивая раскаленными щипцами кости. Перемалывала внутренности в смердящий жженой плотью фарш, мешая сделать вдох. Уперевшись слабыми руками в пол, Дилюк задушенно закашлялся, сотрясаясь, и грязный бетон перед глазами окрасился ярким алым цветом, стекающим с губ. Терпи. Дыши. Сейчас пройдет. Пройдет… Словно издали, слух уловил еще один кашель, глухо разнесшийся по помещению. Слабый, тихий, тонкий — звук шел откуда-то со спины, вынуждая суматошно обернуться в ожидании нападения. Напряженно вглядываясь в мутную, медленно рассеивающуюся завесу, Дилюк поднялся, утирая рукавом рот. Осторожно, медленно, ловя все норовящее ускользнуть равновесие и шатаясь, приблизился к источнику непонятного шума. Он исходил от одной из клеток в углу, проявившейся среди дыма, как изображение на фотокарточке. В таких обычно держали крупных собак, однако сейчас через решетки на него смотрели испуганные и слезящиеся детские глаза. Мальчик плотно зажимал руками рот, силясь задавить рвущийся из груди кашель. Боялся издать даже малейший звук, словно перед ним стояло страшное чудовище, что накинется и разорвет на части, если заметит. Замерев напротив, как вкопанный, Дилюк ошарашено глядел в ответ. Его словно окатило ледяной водой, резко приводя в чувство и сбивая с плеч черный дым, но сдвинуться с места оказалось внезапно трудно, как если бы все суставы в теле обратились твердым камнем от вида этих глаз, наполненных страхом. — Эй, — преодолев сопротивление, он присел перед прутьями и тихо позвал забившегося в дальний угол ребенка, — Не бойся. Я… я не причиню вреда. — Он всегда говорит так же, — глухо послышалось из соседней клетки, — А потом связывает и делает уколы, от которых все чешется и болит, — повернувшись на голос, Дилюк наткнулся на еще один пронзительный взгляд исподлобья, — Нас вы тоже убьете? Как и этих солдат? — Что? — опешил он, видя девочку, сжавшуюся в крохотный комок, — Я не собираюсь вас убивать. Оглядевшись внимательнее по сторонам, Дилюк заметил гораздо больше настороженных глаз, следящих за ним из мутной темноты. Подсчитав их количество, он похолодел от ужаса и затопившей следом ледяной ярости. До ушей не раз доходили слухи о различных экспериментах Предвестника. Однако Дилюк не ожидал, что реальность окажется куда хуже, сжимая холодными пальцами нутро, а материалом для исследований — дети. Обычные дети, которых держали в сыром, стылом подвале, как какой-то неприхотливый хлам. Проводили опыты над их телами и разумом, возомнив о себе слишком много. Дотторе стер все грани дозволенного, как карандашные линии с листа бумаги. Переступил черту в своем безумии, и это подняло в груди новую обжигающую жажду крови. Разрушения. Неотвратимого возмездия за все его деяния. — Тогда вы… Вы пришли нас спасти? — внезапно, с пылкой надеждой спросил другой мальчик, вжимаясь лицом в прутья, — Вы ведь Герой, что наказывает только плохих людей? Как в историях из книг, да? Мне мама раньше их читала, и там всегда был добрый Герой, что помогал в беде! — Разве герои так выглядят? — с сомнением промолвила девчушка, продолжая обнимать острые коленки и буравить тяжелым взглядом. Слишком взрослым для ребенка. — Он весь в крови, как настоящий монстр. — Я, — Дилюк запнулся, проглатывая вставшие в глотке слова, словно получил жгучую пощечину. Его взгляд метался от одной клетки к другой, считывая на лицах за прутьями лишь страх перед собой, а не надежду на спасение, — Я не монстр. Я помогу вам. — Правда? — воскликнул мальчик, что, кажется, единственный не боялся «монстра» перед собой, после чего тяжело и мокро закашлялся, утирая выступившие от натуги слезы. — Да. Но сначала мне нужно разобраться с плохими парнями. Я за вами вернусь чуть позже, — поднялся на ноги Дилюк, прикидывая, сколько времени потерял в подвалах. Много. Слишком много, чтобы рисковать миссией длиной в три года. Другого шанса у него может уже и не быть, если он бросится прямо сейчас выводить отсюда детей. Лабораторию нужно уничтожить, чтобы остановить производство Глаз Порчи и пошатнуть военную мощь организации… — Нет! Подождите! Не оставляйте нас здесь! Пожалуйста! Не бросайте! — тонкие пальцы вцепились полы бурого от грязи кителя, не отпуская, и в груди встрепенулось что-то давно забытое. Болезненно сжалось в сожалении, истекая кровью. — Я вернусь, — Дилюк терпеливо опустился обратно перед клеткой, осторожно обхватывая маленькую ладонь. Она была ледяной. — Потерпите еще немного и это все закончится. — Обещаешь? — с надеждой глядели испуганные глаза. — Клянусь, — уверенно произнес он, грея холодные руки в своих, несмотря на то, что пачкал багряными разводами чистую кожу, — Или я никогда не посмею назваться Героем. Взбегая по ступенькам вверх, Дилюк был полон решимости. Он все делает правильно. Увиденное в подвалах подстегнуло хлестким ударом кнута двигаться дальше, отодвинув прочь все сомнения. Напитало топливом из злости и праведного гнева, и уже ничто не могло остановить его, как голодного зверя, вгрызшегося с оскалом в кусок свежего мяса. Кровь шипела, пузырилась, кипела насыщенная порчей. Это пьянило. Словно наркотик, она снимала один за другим тяжелые ограничители с возможностей человеческого тела. Откидывала их небрежно в сторону и шептала: «Убивай. Больше. Еще. Всех, одного за другим. Смотри, как легко обрываются их жалкие жизни. Ты ведь этого хотел? Уничтожить все, спалить дотла, оставляя после себя только летящий в небо пепел и алое зарево? Так чего же ты медлишь? Я дам тебе силу. Бери всю!». Обезображенные тела выстилали Дилюку дорогу, падая под ноги, словно жухлые листья поздней осенью. Внутри него говорила лишь колючая тьма, что обрела собственный голос в одурманенном ядом сознании. Она тянула за собой в ледяные объятия бездны. Все глубже и глубже. Ломала его руками кости врагов и разрывала их плоть звенящими цепями. Сжигала в голодном темном пламени, что кружило вокруг игривым вихрем. Запахи крови и горелой плоти заполнили собой очередной коридор вместе с дымом, клубящимся в своем неспешном танце. Тяжело дыша и дрожа от копоти, вьющейся черной лозой по коже, Дилюк стоял кровавым жнецом посреди поля обугленных трупов. Глядел на них свысока, не зная ни жалости, ни пощады. Только отвращение. Его алые глаза пылали ярким безумием, смешанным с тягучим предвкушением. Вот оно. Как же долго он ждал этого момента отмщения за отнятую жизнь. Восстановления справедливости. И, наконец, перед ним была финишная черта в виде тяжелой, стальной двери. А в руках ключ от замка, с которого срывались густые, темные капли. Дилюк не почувствовал новой сносящей с ног волны боли. Она не пришла. Порча отказалась уходить обратно в тюрьму багрового камня, укутывая собой в плотный, урчащий кокон и ластясь. На периферии сознания мелькнула одна единственная, совершенно неутешительная мысль, однако время еще было, чтобы успеть завершить начатое. Свершить свое правосудие. Помещение лаборатории, заставленное странной аппаратурой, неприветливо скалилось стальным блеском кушеток и столов. Взирало высокомерно с высоты стеллажей забитых журналами исследований и с гордостью выставляло напоказ колбы с мутной жижей, в которой плавали останки элементальных созданий со всего Тейвата — гнилые плоды исследований Предвестника, что хотелось беспощадно растоптать. Не дать им расползтись по всему миру и отравить своими семенами жизни многих людей. Оставляя на чистом полу следы, Дилюк бегло осмотрелся, замечая проем, ведущий в смежное помещение — еще одна лаборатория с высокими емкостями в потолок, похожими на перегонные кубы. По всему полу запутанной сетью тянулись многочисленные трубки, словно вывалившиеся из их стальных животов кишки. От них едва фонило, как от Артерии земли, но совершенно иначе. Неправильно. Это насторожило на уровне инстинктов, а чутье настойчиво подталкивало прочь отсюда. Что бы ни было внутри — оно крайне нестабильно, и отзывалось на зов Порчи гадким бульканьем жидкости в пузатых чревах. Раздавшиеся за спиной быстрые, летящие шаги вынудили спешно отбросить эти неясные ощущения в сторону. Мимо лица опасно просвистело острое лезвие, со звоном срикошетив от загудевшей емкости. Едва увернувшись от кинжала агента Фатуи, Дилюк не задумываясь воззвал к силе, наивно полагая, что она будет его слушаться. В следующий же миг темный огонь, вырвавшись из-под контроля, заполнил собой все вокруг, взмывая с ревом ввысь непроглядной стеной. Прячась в сплетении мягких труб, в глубине комнаты тихонько истекала жижей одна из линий, пронзенная брошенным ножом. Расползалась по полу мерцающая цветными разводами лужа, оставшаяся никем не замеченной. Порча сжирала. Переваривала заживо, заточив внутри шторма из клубящейся и воющей тьмы. Расплавляла ткани в жидкую, вонючую массу, что стекала с костяного остова слизью на бетон. От тела останется лишь тлеющий хрупкий скелет и пятно посреди комнаты, если не вернуть над ней контроль. Дилюк, сгибаясь и впиваясь пальцами в грудь, услышал сквозь гул собственный надсадный крик. Выдрать бы едва живое сердце из груди и милостиво пронзить насквозь. Это будет не намного больнее, чем вынести этот нескончаемый ужас. И все же… Еще не время. Он должен вернуться. Помочь. Спасти. Разве не в этом когда-то заключалась его истинная цель? Дилюк ведь поклялся. Давным-давно, перед ныне низвергнутыми со своей лживой трибуны лидерами Ордена. Вовсе не в услужение им он тогда приносил клятву, посвящая свои сердце и душу — а простым людям, нуждающимся в защите. Кем он станет, если, в итоге, так же предаст их? Собравшаяся на полу жидкость вытягивалась тонкими ручейками, пробираясь все ближе к бушующему пламени. Агент Фатуи, опасливо глядя на столб взбесившейся стихии, отступил назад, опаленный жаром. Огонь, казалось, был живым и разумным. Бугрясь всполохами, он все больше обретал знакомую величественную форму. Ревел гордой птицей, рождающейся в мучениях из тьмы. Она с трудом расправляла свои тяжелые черные крылья, с которых липким мазутом на пол стекала Порча. Не сбросить, не смыть эту грязь, глубоко въевшуюся в пылающее оперение. Хромая и пытаясь взлететь, феникс бился о стены пойманным в ловушку зверем, отчаянно желающим свободы. Сметал хаотичными взмахами лопающиеся колбы и шелестящие страницами журналы. Его пламенные перья липли ко всему, чего касались, порождая после себя чистое, яркое пламя. Поджигая подкравшуюся под ноги жидкость, оно убежало тонкой змеей за спину. Забралось внутрь сплетенных трубок, устремляясь бурлящим потоком прямиком в сердце высокого резервуара. Мощный взрыв сотряс весь комплекс. Снес напрочь внешнюю стену здания, вырывая из него зубами огромный кусок бетона и камня. Все вокруг выло, скрежетало, падало, рушилось, пробираясь к сознанию даже сквозь шум в ушах. Дилюк, лежа лицом вниз, вяло пошевелился, запертый со всех сторон в небольшом кармане, словно в гробу. Пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в темноте, он закашлялся от пыли, осевшей толстым слоем в дыхательных путях. Не до конца понимал, что произошло, ощущая кожей холодный уличный сквозняк. Последнем его воспоминанием была атака агента Фатуи. Лаборатория. Перегонные кубы. Огонь… Постепенно приходя в себя и восстанавливая в памяти цепочку событий, Дилюк тихо всхлипнул. Попытался перевернуться, упираясь плечом в плиту сверху. Больно, словно его несколько часов пинали ногами. Тело трясло, как в лихорадке, но присутствия Порчи совершенно не ощущалось. Это не отдача. Это истинное состояние измученного организма, навалившееся внезапной тяжестью без стимуляторов. Больно — значит он все еще жив. Жив — значит нужно выбираться. Вставать. Сражаться. Двигайся! Груда обломков зашевелилась. Покатились вниз мелкие камни, пробегаясь по потрескавшемуся полу и улетая в пропасть между обрушившимися этажами. Восставшая фигура шатко замерла на краю, жадно вгоняя в грудь морозный воздух. Смотрела обезоружено на открывшийся вид, пытаясь осознать масштабы взрыва, а перед глазами медленно падал снег, вперемешку с летящими хлопьями пепла. Ветер развевал полы плаща, подкармливая полыхающий позади огонь. Яркий и горячий. Рука потянулась к артефакту, что все еще странно молчал, не отвечая на осторожные попытки позвать его. В ладони тускло блеснула оправа. Опустив взгляд на камень, Дилюк увидел, что он раскрошился, осыпаясь погасшими осколками между пальцев. Это принесло странное чувство свободы и облегчения. Словно из головы пропал статичный гул, позволяя заново осознать себя. Вспомнить, что его миссия еще не окончена. Сердце, остановившись, провалилось в бездну, темнеющую под ногами. Развернувшись, Дилюк побежал по уцелевшим коридорам вниз, уворачиваясь от обжигающего огня и задыхаясь от едкого дыма. Врезался плечами в стены от подкашивающихся ног, навскидку считая, сколько ребер у него сломано, но гнал себя упрямо вперед. Он обещал вернуться. Поклялся помочь. Быстрее! Подвал обвалился, продавленный рухнувшими сверху этажами. Спасать внутри оказалось уже некого. Лишь покореженные клетки смотрели на него обагренным кровью металлом, а из под бетона торчали изломанные части… Вереница следов на свежем, тихо поскрипывающем снегу резко обрывалась. Недвижимое тело припорошило лениво кружащими в воздухе хлопьями, укрывая его тонкой, шелковой шалью поверх мундира Фатуи. Кровь — и своя и чужая — покрывала его с ног до головы. Разве Герои так выглядят?.. В отдалении, бушующий пожар пожирал останки лаборатории, озаряя ночное небо ярким цветом крови. Дилюк, лежа в снегу, все глядел на это пустым взглядом и не чувствовал ничего, кроме разъедающего хуже порчи сожаления. Он сделал свой выбор, разменяв жизни невинных на эту алую ночь.