Круги и треугольники

Плеск воды. Её лицо. Считал, что забыл его. Интоксикация местным воздухом приводит к галлюцинациям. У кого-то из придворных поэтов он читал, что глаза её похожи на медовые лучи солнца. Из воды, однако, смотрела коричневатая болотная слякоть. В глазах королевы и правда прекрасно отражалась сущность Метамура. Он плохо запоминал сны, но этот настойчиво повторялся уже несколько дней — странно было бы забыть. Раньше она никогда не снилась — ни в первые дни после смерти, ни много лет спустя. Исчезла вместе с наследницей. К ней она, говорят, приходила — об этом даже Седрик вещал, твердя, что сестрице было видение. Словно с выращенной предателями девчонкой было, о чём говорить. Тем страннее было увидеть водную гладь и услышать тихий голос, похожий на шелест Шептунов. Возможно, этот голос и Вейре на самом деле не принадлежал. Память стёрла голос матери даже раньше, чем детали её лица: — Приходи. Словно без её разрешения он не придёт и не возьмёт — и своё, и чужое, если посчитает нужным. Потому что на его Меридиане по-настоящему чужого не было. Источник во сне всегда был один и тот же — он хорошо запомнил его, когда ещё юнцом пытался забрать оттуда чашу для посвящения. В руках Вейры она светилась, но сколько бы князь не старался, при его прикосновении сосуд много лет оставался лишь грубо обработанной медью. Однако уже несколько дней во сне он видел ослепительное сияние, теплой дымкой струящееся по кистям рук. То, что в первый раз он списал на непростительную слабость — вряд ли сны о величии в изгнании могут вызывать что-то, кроме жалости, — становилось всё более реальным. Он открыл глаза и почувствовал, как на кончиках пальцев потрескивает так хорошо знакомое электрическое пламя. Всего пара секунд, но он ощутил себя убогим нищим, пристрастившимся к дурману и наконец получившим дозу. Первой его гипотезой было, что его посетило безумие. Досадное, однако ожидаемое. Но когда в магазин заявились незрелые марионетки Кандракара, сны перестали казаться бредом. Он двигался вслепую — знаки на запястьях мешали не только колдовать, но и чувствовать чужую магию. Он быстрым движением снял бинты, которыми упросил перевязать раны Седрик. Ничего не изменилось — татуировка на месте. Тем не менее в комнате определённо ощущалось нечто неуловимо знакомое, чуждое Земле. Босиком он прошёл к настежь открытому окну. Казалось, что в этом каменном мешке никогда не хватает воздуха. На раме появилась тонкая корка льда, а на подоконнике собирался и не таял снег. Ни следа того, кто мог прислать видения. Оракул Химериш, безусловно, мог попытаться свести его с ума. Мог насмехаться, давая ложную надежду. Две секунды, лёгкая тень былого могущества, а он уже почти готов поверить, что полуразложившийся Метамур наконец готов воззвать к своему истинному владельцу. Жалко. Он отстукивал по подоконнику замысловатый ритм. На улице бестолково сновали земляне. Отроки издавали звуки, больше похожие на рычание северных носорогов, чем на достойную речь. Он должен был проснуться от их выкриков, а не от магического всплеска. То, что они — без единого следа чешуи — были всего лишь крестьянами, казалось насмешкой. Эсканоры всегда гордились человеческой кровью. В юных дикарях на улице Хитерфилда её было больше, чем в ком-либо на Меридиане, включая лучезарную Элион. Крестьянская девчонка, в своём вульгарном наряде похожая на шута, резко подняла голову и встретилась глазами с Фобосом: — Извини, дядь! — прокричала она. Он вздрогнул и резко рванул занавеску. С улицы слышалось отчётливое: — А чё там? Чё, копов вызывает? Фобос опустился на пол. Неуловимое присутствие чего-то знакомого ускользало.

***

Седрик надел уже второй свитер, но это не спасало от холода, льющегося из комнаты его князя. Только что ему удалось прогнать из-под окон Фобоса местных маргиналов, но, кажется, господин уже проснулся. Это неизменно означало, что утро началось, и неважно, что стрелка часов едва миновала четвёрку. Как можно тише Седрик открыл огонь на плите и поставил на него сковороду. Затем вытащил доставшиеся от Элион наушники, убедившись, что всё ещё слышит недовольный скрип половиц из-за двери — пропустить появление князя было бы непростительно. Пару дней назад он вспомнил, что у него сохранился ворох файлов, присланных Элион. Помнится, отнеслась к делу серьёзно: «Тебе нужно что-то, чтобы понять землян? Что-то модное? Или что-то, что мы считаем великим? Это, ну...разные вещи». «Мне нужно то, что нравится тебе». Краснела она мило, особенно когда пятна не скрывали её целиком, включая шею. «Не то чтобы я часто слушала джаз, но подумала, тебе будет интересно. Я как-то плакат для концерта местной группы рисовала, тонну переслушала... Прости, тебе, наверное, странно осознавать, чем я тут занималась девятнадцать лет». Странно, действительно, было. От их схожести с господином. Та же внешняя хрупкость, то же пушащееся серебро волос, та же привычка крутить в руке первую попавшуюся под неё вещь. А вот того же голубого цвета глаза совсем другие. И хрупкость её, в отличие от обманчивой непрочности Фобоса, была истинной. Она всё тараторила, смущённо и сбивчиво. Словно боялась не оправдать ожиданий даже в такой мелочи. Это было забавно, особенно когда Седрик попытался представить на её месте своего князя. Из всего многовекового наследия разумных рас в первую очередь он, разумеется, признавал литературу. Но он всегда был любопытен. Нельзя сказать, что все эти грустные девичьи голоса, завывающие о тщетности бытия — иногда даже без использования глагольных рифм, — были особенно ценны для него сами по себе. Но они явно нравились Элион больше, чем всё остальное. Он привык к звучанию, как когда-то привык к наивной маленькой Элион. А отказывать себе в мелких удовольствиях всегда считал одной из самых больших глупостей. Седрик как раз заканчивал с каким-то сложнопроизносимым блюдом, рецепт которого нашёл в переливающемся подарочном издании поваренной книги — его любовь ко всему блестящему не оставляла шансов ознакомиться с чем-то более тривиальным, — когда в кухню вошёл Фобос. Говорил он скорее сам с собой, и разобрать удавалось лишь отрывистые проклятия. — Доброе утро, мой господин, — Седрик поклонился, филигранно избежав столкновения с полумёртвым фикусом. Несчастное растение пару дней назад вручила ему соседская старушка-лавочница, собирающаяся то ли к внукам, то ли в лучший мир. Не то чтобы Седрик резко проникся идей помощи ближнему, но ему показалось, что даже такое чахлое на его вкус растеньице — то, что может вызвать у Фобоса хоть какие-то эмоции. Брезгливость в адрес земных садовников, злость из-за потери собственного Сада, — именно так, с большой буквы, — ярость, направленная на самого Седрика за попытку отвлечь его таким идиотским способом. Что угодно было лучше мёртвого оцепенения, в котором князь проводил первые дни на Земле. Фобос приказал убрать из своей комнаты цветочный горшок, как только заметил его. Седрик дождался лишь одного комментария: «Земля». То ли князя не устраивало качество местной почвы, то ли планета в целом. — Сегодня мне потребуется отлучиться на несколько часов, нужно обсудить оформление бумаг. Фобос в ответ равнодушно молчал. Седрик был рад, что господин всегда считал себя выше таких мелких забот. Оставались шансы, что он так и не узнает, что с оформлением магазина обещала помочь стражница Земли — явно не ради прохождения практики на своём юридическом факультете. Седрик, всю жизнь исповедовавший принцип «дают — бери», был вовсе не против. В конце концов, Кандракар нанёс такой ущерб его физическому и эмоциональному здоровью, что отработать хотя бы мизерную часть было бы неплохо. К еде князь так и не притронулся. Его взгляд бессмысленно гулял от плиты до горшка с фикусом. Наконец он пробормотал: — Холодно! — в голосе Фобоса послышалось такое негодование, словно это Седрик поздней осенью открыл все окна в практически неотапливаемом помещении. Не сразу он понял, что господин беспокоится о состоянии растения. — Поливал? Седрик с готовностью кивнул, но князь даже не обратил на это внимания: — Сам, — Фобос подошёл к горшку, провёл рукой по влажной земле, оценил опадающие листья и слегка нахмурился, констатировав, — Испортил. Седрик уже подумывал выбросить этот зеленоватый полутруп, но теперь испытал жесточайшее раскаяние и рассыпался в тысяче извинений. Фобос в ответ лишь неопределённо фыркнул. — Позволите перевязать Ваши руки? — взгляд Седрика беспокойно метнулся к свободно болтающимся на запястьях бинтам. — Займись делом, — бросил Фобос, намекая, что дела эти находятся как можно дальше от него. Глубоко внутри Седрик издал полный усталости вздох, но внешне недовольства никак не проявил. Ему и правда требовалось ещё подготовить к открытию торговый зал. Несмотря на сомнительный юридический статус, другого способа заработка у них пока не было, а это означало, что магазин вновь готов принимать заказы на редкие издания и продавать тетради отчаянно флиртующим девицам. Несколько часов он потратил, пытаясь разобраться в учётной документации и найти контакты старых поставщиков. Часть из них прекратила деятельность, но и с теми, кто оставался, все контракты потребовалось бы оформлять заново. В процессе к нему заглянул задумчивый князь, устроивший допрос с пристрастием по поводу происхождения полученного растения. Видимо, к нему и правда возвращалась тяга к садоводству. Когда часы показали девять, Седрик быстро взглянул на себя в зеркало и, почти довольный увиденным, поместил на дверь табличку «Открыто». В первые полтора часа ничего не происходило. Заглянула пара скучающих школьников и заметно вымотанная женщина, спрашивающая, не продают ли здесь картриджи для принтера. Седрик и свою собственную технику ещё не восстановил. Когда стрелка приближалась к половине одиннадцатого, в магазин вошла та самая соседская старушка. Кажется, они с Элион встречали её, когда работали здесь. Она стояла, какая-то особенно маленькая и покинутая, какими часто бывают одинокие пожилые женщины, и это совсем не показалось Седрику странным. Он прекрасно знал таких старушек — одинаковых в любых мирах и любых обличиях. За доброе слово они способны рассказать всё, что угодно, в том числе выдать доброжелательному незнакомцу информацию о повстанцах, и этим помочь повесить собственных внуков. Седрика справедливо назвали бы идиотом, если бы он этим не пользовался. Она рассеяно побродила между стеллажей, а затем спросила: — Отопление ещё не включили? Посетительница в этот момент показалась ему какой-то неожиданно трогательной, но Седрик был мало расположен к светским беседам, поэтому лишь утвердительно кивнул, не отрываясь от бумаг. Послышался скрип лестницы. Седрик в недоумении развернулся к дверному проёму, не веря собственным глазам — в зал спустился князь. Он резко махнул рукой, приказывая шокированному Седрику отойти. Если князь в разгар рабочего дня спустился в магазин, это означало, что ткань бытия начала жалобно трещать. Фобос стоял, впившись глазами в посетительницу. Обычно от такого падали в обморок, но она всё ещё была на ногах, хотя и изрядно побледневшая. Стояла и смотрела прямо на князя, как заворожённый хищником хугонг. Седрик уже собрался вежливо, но неумолимо выдворить старушку — для её же блага, — когда входная дверь распахнулась от удара ноги: — Где она?! Седрик не мог сдержать усмешки, глядя на взмыленного повстанца, который, совершенно не стесняясь, достал меч и теперь угрожающе переводил лезвие с Седрика на князя. — Добрый день. Быстро же ты, образец номер девяносто два, пристрастился к трактирной дряни. Неудивительно, что твоя королева от тебя сбежала, но... — начал было Седрик, оценивая, насколько вероятно, что этот умалишённый и правда бросится на Фобоса. Князь даже не посмотрел на своё блудное творение. Не открывая взгляда от старушки, сквозь зубы прошептал: — Низкопробный фарс. Личина слетела с неё так легко, что Седрик даже не уловил момент, когда это произошло. А как хорошо сидела — его школа. Жаль, при любой ситуации сохранять лицо — во всех смыслах, — он Элион так и не научил.

***

Вообще-то открывать порталы самостоятельно Кандракаром не рекомендовалось, но Элион посчитала, что уже достаточно провела в Башне, чтобы заработать право на такую вольность. В голубоватом сиянии просматривались очертания осеннего Хитерфилда, а она всё стояла перед зеркалом, снова и снова заплетая и расплетая косы. Гребень, ручку которого обвивала искусно вырезанная из дерева змея, подарил ей он. Непривычно тонкая для Меридиана работа. Инкрустированные глаза смотрят с живым интересом, оттенками золотого переливается лакированная чешуя. Столько раз клялась выбросить, однако тут же говорила себе, что уничтожать такую тонкую работу — варварство. И сама же не верила, что дело только в этом. Он ведь даже не увидит её под личиной. Да и чем собирается его удивить? Даже идиотизмом не получится, слишком знаком уже. Ничего не случится, если она просто посмотрит, как у них дела. И если Фобос будет в достаточно приемлемом расположении духа...если хоть когда-нибудь она увидит его в таком расположении, они ведь смогут поговорить? Она коснулась лица. Кажется, соседку-продавщицу звали Анной. Та держала то ли садоводческий магазин, то ли палатку с овощами. Выглядела она совершенно типичной сухонькой старушкой, которую легко представить вяжущей носки для внуков и пекущей пироги. Но ей нужна была настоящая Анна. Как же та выглядела? Она красилась в блонд цыплячьего оттенка — этот кричащий цвет всегда привлекал внимание раньше, чем всё остальное. За этим легко было не заметить, что уголки живых голубых глаз у неё опускались вниз, и уже от этого взгляд делался грустным. Мимика у старушки была живой, и многочисленные морщины казались наглядной картой её жизни. Нос немного вздёрнут вверх, губы узкие и высохшие. Почти. Элион поправляла мельчайшие детали. Может быть, они не узнают. Несколько дней назад ей уже удалось поговорить с Седриком. Всё было, как во сне. Она сама не понимала, хочет броситься к нему в объятия или отвесить пощёчину. Возможно, она уже вообще разучилась что-либо чувствовать. Она стояла и словно со стороны наблюдала, как рассказывает Седрику — почти такому, как она его запомнила, словно не было месяцев заточения, — о докучающей ломоте в костях. Передаёт на попечение фикус. Седрик казался очень милым, хотя во время её монолога явно витал в облаках. Даже не заметил, что из его хвоста выбилась прядь. Раньше он моментально поправлял их. Хотелось снять с него маску доброжелательного соседа. Только Элион подозревала, что под ней окажутся ещё десятки. Какую по счёту видела сама? Тащить Фобосу розовый куст было бы оскорблением. В итоге её выбор остановился на баснословно дорогом фикусе. Таких она в его саду точно не видела, зато они часто стояли в пафосных земных офисах. Отлично подошёл бы для магазина в компанию к жутковатой скульптуре павлина. Иногда вкусы Седрика её искренне удивляли. Кажется, Седрик и правда поверил истории про отъезд. Или, возможно, просто был слишком занят. Во всяком случае, горшок с растением он забрал, и этот успех вдохновил её. Зря. Элион очень хотелось бы сказать, что личину снял с неё Фобос, но более вероятно, что та слетела вполне самостоятельно. Без доспеха в виде старушечьей трости и толстых очков она чувствовала себя голой. Она смотрела только на князя, но чувствовала сразу три взгляда. И все из них явно были разочарованными. Вынужденно демонстрировала уникальное, но не самое полезное умение краснеть и бледнеть одновременно. Хуже всего было молчание. Если бы он оскорбил её, высказав всё, что думает о способности править, было бы лучше. Она бы подписалась под каждым словом. Фобос сейчас едва ли мог создать малейшую искру, но в повисшей тишине она слышала опасный звон молний. Она так устала от тишины. От непривычно тихих ночей Метамура, от молчаливого разочарования, рекой льющегося на неё со всех сторон, от полубезумных видений, где предыдущая королева так же молчала, словно Элион должна понять её без слов. Она не понимала. А из объяснений от Галгейты — ей она хотя бы немного доверяла, — получала лишь что-то об уникальных знаках королев. Сакральное знание, которое, видимо, должно было прийти само. Однако в предназначения Элион не верила. Она заговорила раньше, чем поняла, что действительно делает это: — Фобос, нам...нам нужно поговорить! — как же пересохло в горле, — И лучше наедине. — Королева Элион! — почти одновременно с ней прервал молчание Калеб. Князь не отводил от неё брезгливо-равнодушного взгляда. Так он смотрел на любого вида мёртвых вредителей, имеющих неосторожность оказаться в его саду. Он молчал не меньше минуты, но за это время не шелохнулся даже взвинченный Калеб. Затем просто сказал: — Нет. — Да как ты смеешь!..— первый советник снова замахнулся мечом. — Калеб, прекрати! — на секунду в голосе Элион прорезалась истерика, но к князю она развернулась почти бесстрастно — Фобос, я...вижу странные вещи. То, чего нет. Ей было бы проще, если бы Фобос съязвил. Но тот просто молчал и не моргая смотрел на неё, а она то испуганно отводила взгляд, то снова пыталась заглянуть в лицо брата. У него были глаза, которые ей ни разу не удалось правдоподобно нарисовать. Он даже не выглядел злым. Просто с тем же успехом она могла говорить с ледяной статуей. — Я видела Вейру. Вижу. Иногда. Почти каждый день в последнее время, — её взгляд метался по полу, словно она читала текст, написанный на местами потёртом линолеуме. — Но она ничего не говорит, а если и говорит, то я потом забываю. Она не со мной, а с кем-то другим беседует обычно. Фобос развернулся и направился к лестнице. — И в последние дни вижу воду, чашу...Каждый раз одно и то же. Я знаю, ты считаешь меня дурой. Да, я дура, а возможно, теперь ещё и сумасшедшая, потому что эти видения приходят даже днём! На чаше гербовая печать первых Эсканоров, — её голос то почти срывался на крик, то становился едва слышен. Калеб попытался прервать этот поток излияний: — Королева, они недостойны знать о делах Меридиана. И снова тишина. А потом её пронзило электричеством: — Мой князь, не об источнике ли на востоке идёт речь? Мы знаем это место, — Седрик говорил так, словно они собрались за чаем обсудить погоду. Элион не повернулась, лишь заметила, как взгляд Фобоса лениво скользнул к кассе: — Тебе ли не знать, — холодно отметил он. — Если потребуется, я могу указать это место на карте, — продолжал Седрик. В его голосе не было ничего, только наигранная беспечность. Он словно и не замечал пригвоздившего его взгляда. Ответить она не смогла. — Нет. Пойдёшь с ней, — не меняясь в лице, вдруг произнёс князь. Калеб вспыхнул: — Только через мой труп нога этого выродка ступит на землю Меридиана! — Что ж, никто не тянул тебя за язык, — улыбающийся голос Седрика лучился дружелюбием. Элион стояла к нему спиной, но знала, что сейчас он смотрит на князя. Его шаги показались такими громкими. Как когда-то на помосте, где вокруг них ревела толпа. Элион не готова была смотреть ему в лицо, но Седрик без тени смущения поймал её взгляд, и она уже не смогла его отвести. — Здравствуй, Элион. Он улыбался. Ещё недавно всё бы отдала, чтобы снова это услышать, но сейчас ей казалось, что этими словами он выстрелил в неё. Грудь обожгло. Она резко сделала вдох, а выдохнуть уже не получалось. — Отойди от неё! — Калеб почти втиснулся между ними. Элион чувствовала, что ещё секунда, и она упадёт — физически от дурноты, а морально от слёз перед всеми тремя. Ноги почти не слушались, но она двинулась к выходу, уже не заботясь о том, как это выглядит. — Я подумаю. Спасибо. И...извини за беспокойство, — Элион смотрела только на князя. Калеб метнулся к ней, подхватив у порога, где она запнулась. Они уже стояли на улице, когда до неё донеслось знакомое и бесконечно далёкое: — Буду ждать. Я скучал.