𝕷𝖔𝖘𝖙

«Алая луна, окрашенная кровью,

Несёт раздор, греховное застолье,

Как только час покажет полночь,

Взойдёт герой, сияя болью.

Тьма склубится над домами,

Восстанет демон, вскрывая земные грани.

Его шаги — клин разрушений.

Его дыхание — запах бездны.

Среди руин, где павший мир смирён,

Взорвётся вихрь, обрушив божий трон.

И ярость мрака в бой сорвётся,

Но яркий свет, что в сердце жив,

Прольёт рассвет, разрушив миф.»

☾☾☾

      Звуки музыки вырываются из открытых окон, словно волны, захлёстывающие улицу. Они накрывают близстоящие дома, делают их невольными заложниками и затягивают в водоворот развязного веселья. Пульсирующий ритм гудит в ушах, заглушает назойливые мысли, оставляя после себя чистый холст, которому суждено взорваться хаотичными красками.       Свет стробоскопов настырно пробивается через тёмные стёкла особняка, раскрашивая фасад в неестественные оттенки. Обычно безупречный дом Бомгю утопает в огнях и назревающем приступе безумия. Стены увешаны световыми гирляндами, блеск которых отражается в разлитом алкоголе и затуманенных взглядах присутствующих. Ученики танцуют, смеются, опустошают стаканы, как будто это их последний шанс почувствовать свободу. И среди всего этого хаоса, будто центр вселенной, находится он — зачинщик назревающей бури.       Сейчас Бомгю находится на самодельной театральной сцене, где ему присвоена роль главного героя — отличника, безудержного сердцееда и души компании. Роль, которую он прописывал годами, вкладывал в неё всё естество и, в конечном счёте, слился с фальшивым «я».       Бомгю, небрежно облакотившийся о барную стойку, растягивает губы в притворной улыбке, в который раз сталкиваясь с «псевдо» друзьями, стремящимися ему подлизнуть. Сотня, по его меркам, учеников то и дело мельтешит перед глазами, подтвержая факт реальности происходящего. Пиво, взявшееся в его руке из ниоткуда, приятно холодит кожу и окончательно приводит в чувство.       — Отличная выпивка, — насмешливо комментирует подошедший и показательно цокает своей бутылкой по той, что материализовалась в руках Бомгю. Тот недовольно вскидывает бровь и отставляет алкоголь в сторону, будто его коснулось что-то грязное. Впрочем, что недалеко от истины, ведь тот, кто стоит перед ним — не может похвастаться безупречной репутацией и хорошими манерами.       Ким Тэян — вездесущий паразит, липкими пальцами впившийся в популярность Бомгю. Жирные пятна, оставленные им на белоснежном образе юноши, просачиваются даже после того, как Бомгю пытается их стереть. Мерзкий, надменный и до неприличия наглый.       — Естественно, — хмыкает Бомгю, протягивая пальцы к пучку красующегося на затылке. Изъяв из него золотую шпильку, позволяет россыпи волос мягко коснуться плеч, скрывая от глаз свежие засосы на шее, вызвавшие непрошенное внимание. — Я не привык затариваться в дешманских супермаркетах, как это делаешь ты, — пожимает плечами, даже не удосуживаясь одарить кратким взглядом собеседника.       — Не всем суждено родиться с серебряной ложкой в заднице, — беззаботно отвечает Тэян, ни сколько не оскорбившись. — Кстати, — внезапно хмурит брови, задумчиво вертя бутылку в руках и делая вид, что тщательно рассматривает этикетку. — Твои родители в курсе происходящего? Не боишься, что тебя посадят на цепь и лишат бездонного кошелька?       Бомгю фыркает из-за слабой детской манипуляции. Привкус озорства пьянит эффективнее, чем недавно выпитая бутылка алкоголя, и он по инерции наклоняется к недругу ближе. Терпкий запах сандала, просачивающийся в ноздри, вызывает удушье, отчего Бомгю морщится и борется с порывом зажать нос. Проглотив едкие комментарии о том, что тому следует мыться, а не выливать на себя весь флакон одеколона, он опирается спиной о холодильник и сладко улыбается.       — А что такое? Уже не терпится на меня настучать? — склоняя голову набок, интересуется Бомгю. Язык сам по себе толкается в щёку, выдавая раздражение, но голос остаётся всё таким же приторным, почти сравнимым с кошачьим мурчанием. — Не беспокойся на этот счёт. Если постоянно лезть своим носом в чужие дела, он может внезапно загноиться. Нам ведь это не нужно, верно? — издевательски вопрошает Бомгю, нашаривая рукой стакан с алкоголем. И пока Тэян злобно раздувает ноздри и судорожно пытается выдавить из себя колкость, хозяин дома равнодушно отталкивается и проходит мимо, не дав шанса побороться на языках. Бомгю планирует использовать его в другом направлении и внутренний компас настойчиво подталкивает его в эпицентр вечеринки.       В комнате, где воздух пропитан ароматом алкоголя и сладковатых духов, Чхве Бомгю будто стоит на вершине. Его уверенность скользит по полу, как тень, притягивая девичьи взгляды. Юные создания буквально липнут к нему, словно мотыльки к пламени, а жаркие тела извиваются под грохочущую музыку. Каждая из них жаждет хотя бы минуту его внимания, и Бомгю наслаждается этим, смакуя неведомый всплеск чувства нужности.       Он делает вид, что слегка смущён этим и тактично уворачивается от цепких пальцев. А взглядом ищет ту, которая заставляет сердце биться чаще. Неведомую богиню, выбивающую из его лёгких весь воздух. Она стоит чуть поодаль, как будто боится быть втянутой в чуждую для неё атмосферу. Свет мягко ложится на её кожу, придавая ей лёгкое сияние, а волосы, едва завитые, касаются нежных плеч, оставляя проблески небрежного совершенства. Она словно из другого мира: её скромность подчёркивает контраст с яркостью остальных, её естественность выделяется среди пёстрой толпы. Именно это влечёт Бомгю — её тишина, её непохожесть.       Он медленно облизывает нижнюю губу, придавая своему взгляду хищную настойчивость. Миён, заметив это, тут же краснеет и неловко отводит глаза, отчего его ухмылка становится шире. Подойдя к ней ближе, он мягко касается её локона, накручивая его на палец.       — Приветик, Миён. Отлично выглядишь, — его голос звучит тихо, почти интимно, но в нём проскальзывает явная игра.       Девушка переминается с ноги на ногу, а её пальцы нервно теребят подол юбки, которая слишком коротка для того, чтобы прикрывать ягодицы.       — При...вет, спасибо, — её голос дрожит, как тонкая струна.        Бомгю не спешит. Он внимательно изучает её лицо, словно читает книгу. Его взгляд скользит по нежным линиям шеи, спускается ниже, на открытое декольте, смазанное серебристым глиттером. В какой-то момент ему захотелось увести её от голодных взглядов и сорвать эти недостойные её шмотки. Переодеть в обычную домашнюю одежду и укутать пледом, шепча на ухо что-то по типу: «— Тебе не нужно производить на меня впечатление, чтобы я был у твоих ног.»       — Это твоя первая вечеринка? Как проводишь время? — возвращая взгляд к тёплым карим омутам, интересуется Бомгю. Отпивает алкоголь из стакана и стойко выдерживает напряжение девичьего взгляда. Она невольно вспыхивает, закусывает трясущуюся губу и, не зная, куда себя деть, просто приобнимает себя руками.       — Да, вечеринка что надо. Ты хорошо постарался, — Миён пытается улыбнуться, но выходит это неестественно, криво.       — Только «хорошо»? — Бомгю делает вид, что озадачен, и печально вздыхает. — А что мне нужно сделать, чтобы это «хорошо» сменилось на «отлично»?       Он медленно тянет её к себе ближе свободной рукой, слегка дёрнув за локон. Девушка спотыкается о собственную ногу, в то время как её сердце бьётся где-то в горле. Его пальцы осторожно касаются её острого подбородка, поднимая лицо вверх. Миён снова закусывает губу, а он не может не заметить блеск её губной помады. Бомгю наклоняется ниже, уверенный, что сможет замкнуть это расстояние. Один рывок и Бомгю коснётся желанного рая, однако, как это бывает в фильмах, сталкивается с жестокой реальностью.       Звуки вечеринки, ещё секунду назад громоподобные и всепоглощающие, будто срезали ножом. Мягкий свет разноцветных ламп, рассыпанный по стенам, теперь кажется блеклым, как и вся иллюзорная атмосфера праздника, которая рушится прямо на глазах. Толпа, лишённая привычного ритма музыки, замирает в неловкой тишине.       Чхве Бомгю стоит в центре, всё ещё держащий стакан в руке, на губах задерживается лёгкая ухмылка, хотя глаза выдают досаду. Полицейский — невысокий мужчина с острыми чертами лица, смотрит на него, как на мелкого хулигана, которого он обязан усмирить.       — Вечеринка окончена, — голос полицейского звучит громко и чётко, как удар гонга.       Бомгю не спеша делает последний глоток, всем своим видом демонстрируя спокойствие, которое на самом деле бурлит негодованием. Миён густо краснеет и быстро скрывается в застывшей толпе, отчего Бомгю приходится раздражённо выдохнуть и пообещать себе воссоздать интимную обстановку между ними. Толпа вокруг заходится в негромких шепках и расстерянных взглядах. Ученики быстро соображают, что нужно уходить, пока всё не обернулось ещё хуже.       — Я вынужден забрать тебя в участок, — продолжает полицейский, внимательно следя за каждым движением юноши, который вальяжно расселся на кожаном диване.       — Правда? С какой это стати? — Бомгю слегка склоняет голову набок, как будто до конца не понимая серьёзности ситуации. Он произносит это с той самой небрежной наглостью, которая так часто выводит взрослых из себя. — Разве я недостаточно вам плачу, мистер полицейский?       Мужчина скрещивает руки на груди, не отводя взгляда.       — Ким Тэян позвонил твоим родителям, — оповещает он с нажимом, словно наблюдая за тем, как эта новость пробивает защиту Чхве. — Они уже в пути.       Уголки губ Бомгю нервно дёргаются вверх.       — Ах, ну конечно. Крыса и здесь постаралась, — выплёвывает он, устало откидывая голову на спинку кресла.       Всё сходится. Ещё недавно, в безобидном разговоре, тот самый Тэян так невзначай спрашивал про родителей.       Подлый самодовольный ублюдок.       — Пойдём, не усугубляй, — полицейский делает шаг ближе, но Бомгю смиренно поднимает руки в насмешливом жесте «сдаюсь».       — Ладно, ладно. — Бомгю, наконец, выпускает из рук опустевший стакан прямиком в ворох мусора на полу. Он неспешно направляется к выходу, а за ним, словно сторожевые псы, движутся двое полицейских.       Выйдя на улицу, он вдыхает прохладный ночной воздух, резко контрастирующий с жаркой атмосферой вечеринки. Бомгю оглядывается через плечо на дом, который ещё несколько минут назад был его империей. Теперь он напоминает арену, где он впервые познал поражение и заставил остальных в себе усомниться.       Поездка в участок была недолгой, но наполненной тяжёлым молчанием. Бомгю сидел на заднем сиденье полицейской машины, устремив взгляд в окно. Город за стеклом жил своей жизнью, а он только и думал, как будет выходить сухим из воды.        Получится ли? ☾☾☾       Напряжение в комнате становится почти осязаемым, словно тяжёлое покрывало, опускающееся на каждого присутствующего, — слова отца режут воздух, как хлёсткие удары плети:       — Не хочешь объясниться? — гремит он, звуча строго, с подавляющей уверенностью. Глаза сверлят Бомгю, полные ярости и разочарования, словно пытаются проникнуть внутрь и вытащить правду силой.       Бомгю сидит молча, опустив голову так низко, что подбородок почти касается груди. Он избегает их взглядов, словно они обжигают. Уже час он вынужден выслушивать бесконечные обвинения и укоры, которые сыпятся, будто раскалённые угли.       Сегодня — день, когда иллюзии рассыпались, словно карточный домик под порывом ледяного ветра. Всё, что Бомгю так старательно прятал под тонким слоем лжи и манипуляций, всплыло на поверхность — вся грязь, притрушенная до поры до времени слоем снега, теперь обнажилась, выдавая истинную сущность.       — Мне нечего сказать, — наконец произносит он ровным, холодным тоном, но внутренний накал чувств даётся ему с трудом. Гнев и обида кипят под поверхностью, грозя прорваться сквозь почву напускной безразличности.       Грохот в стороне раздаётся столь неожиданно, заставляя Бомгю невольно вздрогнуть. Кулак отца обрушивается на стол с такой силой, что кажется, столешница готова треснуть под столь яростным натиском. Этот звук пробивает тишину, а вместе с ним спокойствие Бомгю.       — Ты хоть понимаешь, какими идиотами ты нас выставляешь? Ты совсем забыл, из какой ты семьи? — голос отца становится ещё громче, как будто он намеренно хочет заставить сына почувствовать себя ничтожным. Но даже и не подозревает, что Бомгю давно плавает в этом до боли уже родном чувстве.       — Ничего страшного с вашей хвалёной репутацией не случится, — неожиданно произносит Бомгю, едва скрывая язвительность в голосе. Бомгю медленно поднимает голову. Лицо мужчины ярко-красное, глаза налиты кровью. Вены на его шее вздулись так сильно, что кажется, ещё чуть-чуть и лопнут. — Вы ведь умеете подчищать за собой хвосты, не так ли?       Эти слова пролетают, как искра по пороховой дорожке. Лицо отца становится ещё ярче, если это вообще возможно. Его крик почти заглушает собственное эхо:       — Да как ты смеешь так со мной разговаривать?!       Он вскакивает со своего места, фактически подлетая к невежественному сыну. Заносит руку для удара, отчего Бомгю машинально отшатывается, но кулак зависает в воздухе, остановленный женской изящной рукой. Миссис Чхве, до этого принимающая безучастную позицию, сейчас огорошена чрезмерной усталостью, не в силах терпеть сцену, где два её самых дорогих человека готовы пересечь черту.       — Успокойся, милый, — её голос звучит мягко, даже ласково. Она настойчиво накрывает чужой кулак, взглядом умоляя остановиться.       Мужчина застывает на мгновение, будто борется с желанием высвободиться и всё же довести дело до конца. Но её прикосновение и слова медленно вытесняют его ярость. Он тяжело дышит, его грудь вздымается и опускается, как после изнурительной тренировки.       Всё это время Бомгю смотрит на них, ощущая, как внутри пылает глухая обида. Он знает, что не услышит извинения за их вечное отсутствие. Знает, что вся вина ляжет на его плечи, хотя это они позволили ему стать таким. Позволили творить всё, что ему вздумается взамен на их наплевательское к Бомгю отношение.       Семья, чьи имена неизменно появляются в списках самых влиятельных и богатых людей мира по версии Forbes. Те, чьё положение в обществе возвышает их над остальными, словно они неподвластны времени и обстоятельствам. Их лица мелькают на экранах телевизоров, их имена звучат в залах, где проводятся благотворительные вечера и престижные аукционы. Они — символы успеха, силы и щедрости, направленной на помощь нуждающимся.       Но стоит им выйти за пределы камер. Стоит только скрыться за закрытыми дверями. Всё дерьмо выплёскивается на единственного сына, несправедливо огороженным от их зияющей популярности. Его держат в тени, даже и словом о нём не обмолвятся. Будто он не их ребёнок вовсе.       Семья, умеющая любить только при свете софитов, становится ледяной и безразличной, когда дело касается того, кто нуждается в их тепле больше всего.       — Как здесь успокоиться? — не унимается отец, грузно осевший на стул. — Ну что за дурной характер? Мы дали тебе всё. Деньги, машину, престижную школу. Как ты посмел отплатить нам такой чёрной неблагодарностью? — недоумённо вопрошает он, впившись взглядом в побледневшего юношу.       — А что насчёт любви? — вопрос срывается неожиданно даже для него. Возможно, это первый раз, когда он настолько откровенно требует то, чем он был обделён.       Зачастую, родители думают, что, если они дадут ребёнку красивую игрушку, то он будет ею увлечён. Однако даже не подозревают о том, что дети не нуждаются в бесполезных цацках, которые сломаются через некоторое время. Им нужны они. На каждом этапе взросления.       — Любви? Может, тебе ещё невесту на блюдечке преподнести, чтобы Ваше Величество было довольно? — отец удивлённо тянет вопрос, наполненный сарказмом.       — Я говорил о вашей любви, — едко отвечает Бомгю, отчего брови отца взлетают вверх, обнажая складки на лбу.       — О нашей любви? — переспрашивает, будто бы не расслышал. — А что ты сделал для того, чтобы тебя любили? — вопрос ударяет Бомгю больнее смачной пощёчины. Если красный след от ладони со временем исчезнет, то душевная рана от столь острых слов не заживёт и через несколько лет.       Что он сделал для того, чтобы его любили?       — Действительно. Какое я имею право просить у вас о таких элементарных вещах, которые каждый родитель обязан давать своему ребёнку? — с застывшими слезами в глазах шепчет Чхве, избегая взгляда родителей. Он не знает, как теперь жить с ними под одной крышей. Они даже не пытаются понять причины его опрометчивых поступков.       О каких тёплых семейных связях он вообще мог мечтать?       — Тебе лучше вообще не открывать рот. Из него не вылетает ничего дельного, — цедит мужчина и демонстративно отворачивается. Он чувствует полное омерзение, глядя на потрёпанного Бомгю, от которого разит алкоголем.       Один из полицейских нервно закашлялся, пытаясь перетянуть на себя одеяло. Наблюдая за семьёй со стороны, сложилось впечатление, что те совершенно позабыли о первоначальной причине их нахождения здесь.       — На Бомгю в очередной раз было написано заявление. Мы не можем постоянно закрывать на это глаза и... — мужчина быстро одаривает взглядом Бомгю, мысленно прося прощения за следующие сказанные слова: — И принимать взятки. Ему придётся ответить.       Родители застывают в немом шоке. Бомгю тяжело прикрывает глаза, уже заранее зная, что сейчас будет.       — Так вот, как ты тратишь деньги, которые мы зарабатываем таким тяжёлым трудом? — ледяным тоном произносит отец Чхве, прожигая взглядом сына. Его голос, полный сдерживаемой ярости, эхом отдаётся в тишине комнаты. — Уходи прочь. Мы без тебя решим, как нам дальше поступить.       Тяжёлая рука указывает на дверь, и, словно в немом согласии, полицейские кивают. Бомгю, сжав губы в жёсткую линию, молча кланяется и выходит, прежде чем отцовская злость найдёт новый выход.       За дверью Бомгю тяжело выдыхает, словно только что сбросил груз, но его тяготы никуда не исчезают. Руки дрожат, кулаки сжимаются сами собой. Его едва сдерживает тонкая нить самообладания, иначе он вцепился бы в свои волосы, намереваясь вырвать их вместе с корнями. Вместе с той ненавистной сущностью, засевшей глубоко внутри.       Ему ненавистно это тело, ненавистна эта жизнь. Бомгю желает существовать, как все подростки, а не быть образцовым парнем, на которого возложены все надежды. Ожидания публики слишком велики, чтобы постоянно им соответствовать, а якорь обязанностей и вовсе давно приковал его ко дну.       Его единственное спасение — девушки и беспорядочная половая жизнь. Только в их хаосе он чувствует себя живым, сбегая на время из личного ада, в который помещён с рождения.       И угораздило же его на миг потерять бдительность...       Бомгю качает головой, вынашивая желание исчезнуть отсюда. Хотя бы на короткое мгновение. Мучительные минуты тянутся медленно, будто время решило поиздеваться. Бомгю сидит, уставившись на циферблат часов, который, кажется, вообще не движется. Тишину прерывают только раздражающие оповещения телефона — смс от любопытных одноклассников сыплются одно за другим, как назойливый спам, выпрыгивающий на каждом сайте.       — Чем всё кончилось? Что сказали родители? Что теперь будет? Тебя наказали? — читаются между строк их вопросы.       — Шли бы вы нахер, — раздражённо бурчит Бомгю, не выдерживая. В чувствах он швыряет телефон, и тот с треском ударяется о пол. Осколки разлетаются по комнате, но он даже не смотрит вниз.       Однако звонки не умолкают, теперь, кажется, звуча даже в голове и окончательно взять себя в руки удаётся лишь тогда, когда дверь кабинета внезапно открывается.       Родители возвращаются, храня на лицах хмурую сосредоточенность. Отец лишь молча кивает в сторону выхода, давая понять, что пора уходить.       Дорога домой проходит в напряжённой тишине. Никто не произносит ни слова. И Бомгю даже не подозревает о выговоре, который получит уже совсем скоро. ☾☾☾       — Что? Вы хотите отправить меня в ту чёртову дыру?! — в неверии вопрошает Бомгю, в ужасе уставившись на родителей, которым, похоже, совсем плевать на всю абсурдность ситуации.       И дня не прошло с тех пор, как он добросовестно вылизал каждый уголок в их доме и вернул жилище в привычное состояние. Матерился, фыркал и каждую секунду проклинал школьников за их спермотоксикоз. Серьёзно, презервативы, разброшенные чуть ли не в каждой комнате, до сих пор преследуют Бомгю, отбивая всё желание пойти и сбросить напряжение.       Но всё же благодарил всех богов мира за благосклонность извращенцев перед его комнатой, иначе он бы он не скупился на канистру бензина и спалил бы её к чёрту. И выклянчил новую. Желательно не на этой планете.       На исправление косяков ушёл весь день и, как казалось Бомгю, это было достойным наказанием. Но, когда родители вызвали его в свой кабинет, понял, что это было только началом. И это было похоже на начало конца: новость о предстоящем отъезде в город, где когда-то жила его бабушка, казалась для Бомгю чем-то хуже смертельной казни. Для юноши, который привык к бесконечному движению столичной жизни, к неону ночных вывесок, шуму машин и толпе, променять всё это на лесную глушь, тишину и единственный магазин на весь город означало потерять всё, что делало его жизнь знакомой и комфортной.       Для Бомгю это был не просто переезд — настоящий вызов, ломка привычного уклада жизни, словно кто-то вынул его из привычного ритма и отправил в совершенно иной мир.       И этот мир вызывал у него не предвкушение, а страх.       — Это лучше, чем отбывать общественные работы, Бомгю, — парирует мать, устало потирая переносицу. — Репортёры уже во всю снуют подле нашего дома и пытаются задавать некорректные вопросы. Бомгю, мы не можем позволять тебе и дальше очернять нашу репутацию. Ты наломал достаточно дров, — голос звучит по-страшному спокойно, словно она говорит не о вычёркивании сына из их жизни, а о погоде. Женщина по-хозяйски отодвигает ящик рабочего стола и изымает белый конверт, красноречиво протягивая его Бомгю. — Здесь лежит та сумма, которой тебе вполне хватит на существование в подобном месте. Советую использовать их с умом, ведь мы не будем высылать тебе деньги по первому зову.       — Я отказываюсь, — даже не притрагиваясь к конверту, отрезает Бомгю. — Вы не можете со мной так поступить. Я не кукла, которую можно использовать в своих целях, а затем сломать и выкинуть. Здесь вся моя жизнь, — теперь наступает очередь Бомгю вспыхивать от разочарования. Ещё неделю назад они гладили по головке за то, что он достойно показал себя на семейном шоу, а уже сегодня ставят крест на нём из-за сущей ерунды.       — Слишком поздно, мы уже договорились с местной школой о твоём зачислении. И дом слишком долго пустует, нужно проверить, как там обстоят дела после смерти твоей бабушки, — с гаденькой улыбкой вклинивается в разговор отец, который всё это время был сторонним наблюдателем. Его самодовольство чувствуется даже на расстоянии, отчего ладони непроизвольно сжимаются в кулаки.       — Мне плевать, вы не можете меня заставить туда поехать, — стоит на своём Бомгю, вскакивая со стула. — И вы не сможете насильно втянуть меня в это. Я лучше перейду на домашнее обучение и буду сидеть в своей комнате, чем... Чёрт, — Бомгю дёргает себя за волосы и просто разворачивается, чтобы покинуть кабинет. Он не хочет ничего говорить. Не хочет ничего слушать. Он запрётся, заляжет на дно и только Хюнин Каю позволит посещать его, разбавляя его мрачные будни.        Лучшие друзья ведь для этого и нужны, верно? И пусть они сейчас развлекаются где-то в Америке, беззаботно провожая летние каникулы. Кай обязательно сорвётся в Сеул и поговорит с его родителями, как он и делал до этого.       Да, так и будет. Определённо.       — Стоять, — врезается в спину, когда Бомгю почти схватился за дверную ручку. Он застывает, опирается лбом о холодную поверхность и тяжело выдыхает, осознавая своё подчинение. — С тобой никто не собирается церемониться и твои выкрутасы сейчас абсолютно бессмысленны. Но чтобы хоть как-то тебя замотивировать, я напомню тебе, что это твой последний школьный год, — многозначительно говорит отец, потягивая уголок губы вверх. — Если ты сможешь преуспеть даже там, то я разрешу тебе поступить за границей, — это предложение заставляет Бомгю подпрыгнуть на месте и резко развернуться, будто намереваясь найти скрытую камеру. Родители всегда были против переезда в Америку, ведь они считают важным вкладываться в будущее Кореи. И если из отцовских уст вырвался подобный компромисс, то исчезновение Бомгю из поля зрения для них является чем-то чрезвычайно важным.       — Ты, должно быть, шутишь? То есть, чтобы добиться своего, мне нужно было запятнать вашу репутацию? То есть, всё это время, когда я играл роль послушного пса, не вызывающего глобальных проблем, вам было тяжело меня дослушать до конца, — начинает он, вспоминая моменты, когда Бомгю грубо обрывали на полуслове. — Я вас совершенно не понимаю и, знаете, уже и не хочу. Я не нуждаюсь в ваших подачках, как и не нуждаюсь в ваших деньгах. Если вы так хотите от меня избавиться, хорошо, я лучше буду жить среди волков, чем с людьми, которые не знают, что такое быть настоящими родителями.       — Я отвезу тебя туда на машине, поэтому собери все необходимые вещи. Остальное мы отправим специальным грузовиком, — пропуская все слова мимо ушей, просит мать и хладнокровно скидывает конверт на пол. Она, с видом адвоката, деловито подходит к сыну и открывает перед ним дверь. — Двадцать минут, Бомгю. Я даю тебе двадцать минут.       Вдох. Бомгю стремглав кидается на второй этаж в свою крепость, которая готовится к обороне.       Выдох. На кровати грузным комком образовывается куча, которую он наскоро запихивает в дорожную сумку и трясущимися пальцами застёгивает молнию.       Вдох. Его тело движется навстречу ветру, пока дворецкий поспешно выносит его вещи.       Выдох. Машина на всех скоростях движется в неизвестном для Бомгю направлении. Он смотрит в окно, в попытках запомнить цветастые картины, которые теперь ему суждено наблюдать с чужих страниц Инстаграма. Ханс, городок, о котором упомянула мать, находится далеко, в тени более крупных населённых пунктов, и где-то там, в глуши, среди лесов и холмов, его ожидают серые, однообразные будни.       Мать упоминала, что он был там когда-то в детстве, но сколько бы Бомгю ни старался вспомнить, в памяти зияла пустота. Словно кто-то взял ножницы и вырезал этот кусочек его прошлого, посчитав это воспоминание недостойным внимания.       Бомгю опечалено переводит взгляд на миссис Чхве, нервно сжимающую руль. Обычно она выглядит бодрой и моложавой, но сейчас от её вечной энергии не осталось и следа — усталость и напряжение сказываются на лице, наконец, подтверждая факт, что она живой человек.       — Ты хочешь о чём-то поговорить? Так говори, — не отрывая взгляда от дороги, настойчиво просит она.       Бомгю поджимает губы. Тот шквал вопросов, сотворивший в голове разрушающий торнадо, в тотчас рассыпается, оставляя после себя неуютную пустоту. Он хочет обсудить многое, но боится услышать горькую правду. Пусть она и прослеживается в поведении родителей. Слова режут больнее.       — Я еду туда на год? — начинает издалека, с трудом открывая рот. Такое чувство, что его горло сковали ошейником. С каждым сказанным словом, его затягивают туже, до первых проблесков удушья.       — Скорее всего, — мать слегка кивает. — Будет глупо бросать школу после пары месяцев обучения, дело придётся довести до конца.       — И вас совершенно не волнует тот факт, что я буду там жить в полном одиночестве? В чужом городе, где я никого не знаю? — изгибает бровь, требовательно прожигая собеседницу взглядом.       — Тебе восемнадцать, Бомгю. Если у тебя хватило ума манипулировать полицией с помощью денег и всё это время вести двойную игру, то прожить год в изоляции тебе не составит труда. Да и ты вырос обаятельным балаболом, ты не пропадёшь, — хмыкает, сворачивая машину в сторону пустой трассы.       — Вопрос заключался не в этом, матушка, — холодно молвит Бомгю, вновь отворачиваясь в сторону окна. — Я хотел узнать, будете ли вы волноваться за меня. Вот и всё. И... — он прикрывает глаза, до боли прикусывая щёку изнутри. — Мне жаль, что доставил вам неудобства.       Он бы ни за что в жизни не сказал это перед отцом, но мать заслуживает услышать извинения. Она хотя бы старается играть роль заботливой матери, хотя это настолько редкое явление, что его спокойно можно было спутать с плодом его воображения.       — Твой отец видеть тебя не хочет. Твои сожаления не имеют никакого веса.       — Снова ты говоришь об отце, — разочарованно тянет Бомгю. — Сколько можно? Такое ощущение, будто ты умрёшь без его упоминания, — закатывая глаза к потолку, язвит брюнет, на что получает первый холодный взгляд с её стороны.       — Если бы не он, мы бы жили совершенно другим образом. Научись ценить то, что имеешь, Бомгю. И быть благодарным, — осуждающе говорит она и на этой ноте закрывает тему. Впрочем, как и всегда.       Возможно, переезд в другой город и не такая уж плохая идея. По крайней мере, Бомгю избавится от вечных перепалок и лишнего стресса. Он сможет отыскать способ найти гармонию с внутренним «я» и разобраться со всеми тараканами в голове.       — И ещё, — с необычной неуверенностью начинает мать, — Ханс довольно странный город, ну знаешь, со своими причудами. Я ненавидела навещать твою бабушку, потому что постоянно в дрожь бросало от местной обстановки. Постарайся быть осторожнее с людьми, которые будут набиваться к тебе в друзья и не нарывайся на конфликты.       Бомгю судорожно выдыхает, впиваясь ногтями в кожаное сидение. Воздух, пропитанный морским ароматизатором, становится ароматом гари, тяжело оседающим в лёгких.       И как же он раньше мог жить без этой информации?       Родители совсем из ума выжили, раз на полном серьёзе отправляют своего сына в богом забытый город, как оказалось, ничем не отличающимся от дурдома.       — Почему ты говоришь мне это сейчас? — голос Бомгю звучит напряжённо, но не грубо. Он щурится, глядя на мать, на её уставшее лицо, на слишком крепко сжатые руки на руле. — Могла бы поставить перед фактом уже на месте. Или… ты что, думаешь, мне не хватит смелости открыть дверь и выпрыгнуть прямо на ходу?       — Успокойся, — отрезает она, её тон остаётся ровным, но в нём чувствуется нервозность. — Всё не так критично, как кажется. Просто в подобных местах существуют свои правила. Подчинись им, если потребуется.       Правила? Что за правила? Бомгю хочет задать ещё миллион вопросов, но слова застревают в горле.       «Ну и ладно, пусть говорит, что хочет», — проскальзывает в голове.       Густой лес, мелькающий за окном, кажется ему непроницаемой стеной. Каждое дерево, будто молчаливый часовой, стоит на страже чего-то важного, но неведомого. Всё это давит на него — предстоящая неизвестность, мрачный лес, усталость матери, её скрытная манера говорить.       Голова наливается тяжестью. Бомгю прикрывает глаза, чувствуя, как его клонит в сон. Он прижимается горячим лбом к холодному стеклу, позволяя себе расслабиться. Долгая дорога, напряжённый разговор, — всё это забрало слишком много энергии.       Он даже не понял, как уснул.       А вот пробуждение выдаётся не из приятных: резкий рывок и машина вдруг останавливается с таким усилием, что Бомгю со всей силы ударяется о стекло. Он резко выпрямляется, болезненно поморщившись.       — Мы приехали, — сухо объявляет мать, в голосе её проскальзывает очевидное облегчение.       Он недовольно смотрит на неё, но решает не отвечать. Вместо этого отстёгивает ремень, распахивает дверь и медленно выбирается наружу.       Лес окружает их с трёх сторон, плотно сомкнувшись вокруг. Чистый, влажный воздух проникает в ноздри, даря ощущение бодрости. Перед ним тянется узкая улочка, покрытая мелким гравием, а дальше, в самом её конце, виднеется небольшой, аккуратный дом.       — Ну что, добро пожаловать, — проговаривает мать, выходя из машины и устало потягиваясь.       Бомгю оглядывается, вдыхая хвойный прохладный воздух. Дом, к которому они подъехали, выглядит намного лучше, чем он себе представлял: зелёная лужайка перед ним ухоженна; клумбы, полные роз, аккуратно выровнены, а фасад дома, хоть и не новый, явно подкрашен и выглядит чистым.       — Почему здесь так убрано? — интересуется он, не скрывая удивления.       Бомгю ожидал увидеть полуразрушенный старый дом с покосившимися ставнями, заросший травой двор, скрипящие полы, но никак не то, что перед ним. И, где-то на подкорке подсознания, ему кажется, что это было давно запланировано. Будто его переезд сюда был неизбежен.       — Наверное, кто-то из дальних родственников заезжал, — небрежно отвечает мать, открывая багажник. — Иногда так делают, чтобы поддерживать дом в порядке.       — Если у вас есть такие заботливые родственники, то почему они сами здесь не живут?       — Потому что дом принадлежит тебе, — коротко отвечает она, и в её голосе звучит странная нотка. — Твоя бабушка оставила его тебе. Ты ведь это знаешь.       — Вообще-то, нет, — резко отвечает он, нахмурившись. — Вы никогда об этом не говорили.       Мать нервно отводит взгляд и её руки начинают опасно дрожать, когда она вытаскивает из багажника его сумку.       — Бомгю, скажи спасибо, что дом достался тебе в хорошем состоянии. Тебе не придётся жить среди плесени и грязи. Забирай свои вещи, — приказывает женщина, а Бомгю цокает, забирая сумку, и краем глаза ловит очертание соседнего дома. Двухэтажный, чёрный, он выглядит настолько мрачно, что Бомгю невольно замирает. Дом кажется чужаком, выбивающимся из этой идиллической картины.       — Что за… — бормочет он, чувствуя, как по спине пробегает холодок.       Дом напротив похож на персонажа из страшного фильма. Его окна — тёмные, пустые, будто глаза без души. Крыша обветшала, облупившаяся краска покрыла стены неравномерными пятнами.       — Правило номер один, — тихо шепчет он сам себе, — никогда не знакомиться с соседом.       Он стоит, глядя на дом, пока не чувствует что-то странное. Мурашки пробегают по коже, сердце начинает биться быстрее. Бомгю старается не подавать виду, но тревога настойчиво грызёт его изнутри. Ощущение чужого взгляда усиливается, словно кто-то наблюдает за каждым его движением, скрываясь за тяжёлыми занавесками чёрного дома напротив.       Он встряхивает головой, пытаясь отогнать это ощущение. « —Глупости», — уверяет себя он, заставляя мышцы лица расслабиться. Но сердце никак не успокаивается, оно стучит гулко, как если бы он находился на пороге чего-то неизбежного.       — Ты стоишь как истукан. Забери вещи и иди в дом, — раздражённо подталкивает его мать, выдернув из плена мыслей.       — Ладно, — бросает он через плечо, решив не обращать внимания на соседский дом. По крайней мере, пока. Бомгю ещё успеет вовсю оценить его стрёмность.       Сумка кажется тяжёлой, не столько физически, сколько морально. Каждый его шаг к новому дому отдаётся гулким эхом в его сознании. Внутри дом пахнет стариной, смешанной с лёгким запахом пыли и трав. Он застыл в состоянии покоя, как если бы годы не касались его. Мебель, покрытая лёгкой пеленой пыли, создаёт иллюзию, что бабушка Бомгю покинула его только вчера. Здесь всё выглядит так, словно она просто вышла из комнаты и вот-вот вернётся.       — Привыкай, — комментирует мать, ставя на кухонный стол сумку с едой, собранную в спешке. — Это теперь твоё.       — Угу, — рассеянно отзывается он, всё ещё изучая каждый уголок дома. На стенах висят старые чёрно-белые фотографии. На одной из них изображён маленький мальчик, а рядом с ним женщина с тёплой, но загадочной улыбкой. Она смотрит прямо в объектив, а от её взгляда становится как-то не по себе.       — Это она? — спрашивает Бомгю, указывая пальцем на фотографию.       — Да. Твоя бабушка. Ты был слишком маленьким, чтобы её помнить. Она любила это место. Считала особенным.       — Особенным? — брюнет прищуривается, сканируя лицо женщины на фото, пытаясь отыскать в её глазах что-то, что объяснило бы этот комментарий.       — Да, особенным. Но не в том смысле, который ты сейчас придумал, — торопливо отвечает мать, будто бы пытаясь свернуть эту тему. — Всё, мне пора. Не забудь поддерживать порядок и быть умницей.       Бомгю смотрит ей вслед, как она спешно выходит из дома, и замечает, что её руки всё ещё подрагивают. Она уходит слишком быстро, даже не оглянувшись.       Теперь он остаётся один. Полная тишина окутывает дом, а напряжение, которое витало в воздухе, теперь кажется куда плотнее. Бомгю тяжело выдыхает, бросая сумку на пол. Он идёт к окну и невольно смотрит в сторону чёрного дома. Он пуст, по крайней мере, на первый взгляд. Но что-то всё равно держит его взгляд прикованным к нему.       — Просто дом. Обычный, чёртов дом, — шепчет он себе, но слова не убеждают.       Скрип пола сзади заставляет его резко обернуться. Пусто. Но этот звук… он точно его слышал. Словно кто-то ступил на старую половицу.       Бомгю подходит к лестнице, ведущей на второй этаж. Она выглядит так, будто давно не видела человека, но он решается подняться. Что-то тянет его вверх, к тому, что скрыто за закрытой дверью в конце коридора.       — Ну уж нет, — решительно говорит он себе, разворачиваясь. — Это место и так достаточно странное.       Но стоит ему сделать шаг назад, как внизу раздаётся глухой удар, будто кто-то хлопнул дверью.       Он замирает. Сердце пропускает удар.