Розы и вино

К обеду, когда солнце уже скатывалось с высшей точки небосвода, Кастиэль добрался до Киэло, оставив за собой вереницу следов на песке, чьё начало окрасилось тёмно-алыми лепестками. Ни толики магии не было потрачено, во рту царила сухость пустыни, но ноги продолжали упрямо тащить своего хозяина вперёд. В синих же водах бултыхалась искра безумства, берущее начало с защиты. Он должен защитить. Должен сберечь самое ценное, любимое и дорогое, что у него есть. Сделать так, чтобы Дин никогда не познал горестей рядом с ним. Так, чтобы сами боги поклонялись ему. Так, чтобы Дин никогда не познал нового подлого удара. Киэльцы, до которых неведомым образом за эти три дня добрался слух о настоящей личности четвёртого генерала, встретили его не самым лучшим образом. Его атаковали ещё у ворот, но Кастиэль не был бы собой, если бы позволил чьей-то сабле ранить себя. Особенно с осознанием, что любая рана отразится на его возлюбленном, которому было и так тяжко после действия яда. Кастиэль просто не мог позволить этим выродкам косвенно навредить Дину. Не мог! И, благо, несмотря на небольшую тяжесть после перелёта, воинственный азарт взял над ним верх — превосходство перевалило на сторону султана Миражей, что прошёл за свои годы через множество сражений и всегда — всегда! — выходил из них победителем. Лишь в одном сражении он проиграл. С Дином. Но они придут к компромиссу. Они просто не могут не найти выход! Вместе-то! Да ещё и с метками!.. Вернее, пока одной меткой, но скоро он вернётся с победой и освобождением, отомстив за своего омегу, а уже после Дин оставит на его шее нестираемый след. Укус. Метку принадлежности. И тогда весь свет узнает, какому же зеленоглазому богу принадлежит султан Миражей. И мысль о том, что это сражение — последнее, а после начнётся мирная жизнь с любимым, делала Кастиэля сильнее. Выбитая из чужих рук сабля без помощи магии — Кастиэль получил ещё бóльший перевес, совсем не тратя магические силы почём зря. Лязг металла, лёгкие и молниеносные шаги и движения, на подсознательной основе взятые у Дина, воинственные крики нападающих и свист, с которым рвалась одежда и рассекалась чужая плоть. На песке под палящим солнцем, в чьих лучах танцевало грозовое облако, обильно расцветали алые лепестки, но никто не был убит. Кастиэль позволял простому люду жить. Делал так, чтобы от него отстали, но не спешил лишать жизней или конечностей. И те действительно отставали, а некоторые, испугавшись, убегали в город, за что получали смертельные удары уже от своих соратников. Пустыня стремительно окрашивалась кровью, чёрное одеяние без жилета-плаща стало ещё темнее, а брызги на белом лице и кистях выражались более явственно. Продвинувшись в город, Кастиэль напомнил людям, за что был именован Падшим Ангелом. Люди бежали и прятались, твёрдую землю усеивали стрелы, дождём осыпавшиеся к его ногам, и только чудо с чуточкой магией спасло султана. Но один острый наконечник всё же ранил его — рассёк щёку, которую Кастиэль тут же исцелил, беспокоясь за сон и самочувствие Дина. Однако, пока отвлекался на заживление щеки, плечо пронзила другая стрела. Короткий рык, выдавший простую человеческую боль, и убийственный взгляд в сторону стрелявшего. Боль огнём распространилась по телу, покалывая в венах, но Кастиэль бы не обратил на неё никакого внимания, если бы не связь. Он почувствовал, как Дин проснулся от боли. Голова нападавшего полетела с плеч. Излечившись, Кастиэль отправился вверх по дороге, шаг за шагом погружая Киэло в хаос. Изначально он не должен был трогать всех этих людей, не должен был оправдывать своё имя там, откуда «произошёл». Они с Каином планировали вытащить камешек, поддерживающий всю созданную Чаком конструкцию, и тогда бы всё рухнуло. Чак бы лишился всего, стал бы ненавистным всем изгоем. Стал бы тенью. Стал бы никем для всех и вся! Но сейчас этот человек просто был обязан лишиться жизни за свой проступок. Медленно, мучительно. Лишившись кожи, ногтей и пальцев, конечностей и плоти. Его бы поедали заживо сотворённые магией скарабеи! Чак бы молил о смерти, но Кастиэль бы не позволил ему так легко покинуть этот мир. Этот чудесный мир… И вела им как раз таки не месть за Мари, чего бы очень хотел от него Каин, а месть за Дина. Хотелось спокойно спросить у Чака сквозь его вопли: «Почему ты тронул старшего принца Торрэно? Почему решил, что имеешь право даже смотреть на него? Для чего ты подписал себе смертный приговор?». И тогда бы Кастиэль получил ответ. Возможно. Если же нет — пробрался бы в голову. Да, так и будет. Именно так думал Кастиэль, приближаясь ко дворцу. Чем ближе он становился к своей цели, тем сильнее бурлила кровь и меньше видели глаза. Вскоре он ничего не видел, кроме возможности расплатиться за боль любимого и свою, когда думал, что потеряет самое ценное и значимое, что есть и было в его жизни. Дворцовские стены, жаркое солнце. Крики народа и алые лужи. Конечности, головы, мечи и молитвы. Глухие молитвы у его ног и удушающая гроза. Сам дворец же точно склеп — ни души, ни шепотка. Никого. Дорогой ковёр испорчен чьей-то кровью, следы сапог верно следуют за фигурой в чёрном. В кулаке зажата сабля, пальцы левой мелко дрожат от приложенной силы бессмысленного сжатия. Во льде сини закована ненависть. И, наконец, перед ним тронный зал. Огонь не горит, но робкие лучи света проникают через небольшие проёмы над потолком, подсвечивая летающие крупицы пыли и длинный путь до трона, на котором, наполовину спрятавшись в тени, восседал Чак. Металлический запах альфы оставался тих, и сам мужчина никак не реагировал, будто бы заснул, был не здесь, а то и отошёл в мир иной. Но Чак был тих лишь до одной поры — пока не встал и не пошёл к нему навстречу, медленно сокращая расстояние до остановившегося в некоторой растерянности Кастиэля. В руках ничего, плечи и взгляд опущены. Блёклая тень султана Киэло. Возможно, стоило бы дерзко усмехнуться и начать свою пытку прямо сейчас, но потухший взгляд и покорность не понравились Касу. Насторожили. Оставалось три шага, когда Кастиэль внезапно отшатнулся, а Чак с грохотом упал на колени. Брови сошлись к переносице. Несколько шагов — Кастиэль схватил мужчину за грудки и рванул на себя, поднимая того на ноги. Оскал вернулся на лицо, звериное рычание потонуло в тишине зала. Синий взгляд метался от одного потухшего глаза к другому. Чак, крепко сжав губы, сцепил пальцы на его запястье, но больше ничем не попытался заполучить свободу. Точно сдался. И в этот же момент Кастиэль пробрался в чужие мысли. Буквально на одну секунду. На мгновение. На крохотный миг, после которого, точно обжёгшись, оттолкнул от себя правителя Киэло. — Ты лжёшь! Лжёшь! — несдержанно воскликнул Кастиэль, пятясь от Чака. Сердце стучало в ушах, воздух едва успевал задерживаться в лёгких. — Ты лжец и подонок, который лишь пытается выжить! — перешёл на презрительное шипение Кастиэль. Чак поднял на него пустые глаза. — Я не хочу жить, Кастиэль, — устало покачал головой Чак, морщась будто бы от боли. — Я уже очень давно не хочу жить на этом свете, но приходится. Я дал обещание. И об этом обещании меня попросила… — Заткнись! — скалясь, перебил его Кастиэль, снова отходя назад. — Просто заткнись! Но взгляд Чака не собирался меняться. Султан смотрел на него с сожалением, скорбью и усталостью. Смотрел так, как смотрят на мир потерявшие всё люди. Но никто ничего у Чака не брал! Ещё никто ничего не успел у него забрать. Да и его мысль-воспоминание о минувших днях не могла быть правдой! Ложь! Воспоминание ложно! И никак иначе быть не могло! Покрепче сжав рукоять сабли, Кастиэль замахнулся, совершил несколько быстрых шагов и нацелился прямо в горло, не желая терпеть всякий бред от старца. Лезвие со свистом рассекло воздух и должно было вот-вот лишить одного паршивца жизни, но горячая кровь так и не окропила сталь. Рука остановилась в последний момент. Сам Кастиэль остановился. Протяжное низкое рычание сквозь сжатые зубы выражало негодование. Неудовольствие и непонимание. Султан Киэло чуть вздрогнул, мелко моргнув, но никак иначе страха не казал. Он сожалел. И был готов к удару, а то и с нетерпением ждал его. — Почему ты не защищаешься?! — прошипел Кастиэль, держа саблю у шеи мужчины. Чак опустил глаза. — Твой омега в опасности, — прошептал Чак, вернув на него взгляд. — Единственная опасность для Дина — это ты! — бросив саблю и со всей силой пригвоздив мужчину к ближайшей колонне, с оскалом прошипел Кастиэль. Чак снова не попытался вырваться, и такое поведение лишь больше распаляло гнев джинна. — И ты отравил его! И пытался убить меня, но убил Мари! — Я никогда не желал твоей маме смерти! — задыхаясь, протараторил Чак. — И твоего омегу тронул не я! Я… Я просто хотел угостить твоего избранного!.. Мне не сдался сын наследника Торрэно, но твой избранный… Я хотел порадовать его тем, что ты приносил ему дома… в Киэло. Услышь же меня, Кастиэль… — Киэло никогда не был мне домом, — прошипел Кастиэль, сжимая пальцы всё сильнее. — Кастиэль, заберись в мои мысли, взгляни на правдивые воспоминания, — взмолился султан. — Прошу, посмотри… Ты же можешь! Ради своего омеги, Кастиэль, взгляни! Пока ещё не поздно! Как только речь зашла о Дине, Кастиэль чуть ослабил хватку и пробрался в голову мужчины, которого когда-то полюбила его мать. И тогда перед Кастиэлем открылась завеса, притаившая за собой хорошо скрытую от него правду. Причём открылась она с разных ракурсов. То были давние времена ещё до его зачатия, лес Миражей и широкая полоса реки. Город, дворец, тишина. Всё та же безмятежность, парящая мягкими невидимыми облачками в воздухе, и народ, лиц которых Кастиэль не смог узнать. Водную гладь разрезает тройка небольших лодок, щедро набитых ящиками и сундуками, — то оказались послы из Киэло. День, когда всё началось. Послов приняли с улыбками на лицах, проводили до султана. И как только взрослые скрылись по дороге, ведущей ко дворцу, а народ Миражей утёк по своим делам, из-за ящиков выскользнул кудрявый тощий парнишка лет семнадцати — восемнадцати и, воровато оглядевшись, поспешил обходным путём ко дворцу. И парнишка тот — Чак, разве что на тридцать четыре года моложе себя нынешнего. Так и состоялась встреча, повлёкшая за собой череду событий и не самые лучшие перемены. Сбежавший принц, который не видел будущего своей стране, и необычайный сад Миражей, принадлежавший их принцессе. Именно там, средь зарослей белоснежных роз, встретились трое: два отпрыска правящих семей да близкий друг одного из них. В свои семнадцать его мать и правда была красива: полупрозрачная и хрупкая белоснежная кожа, бездонные синие глаза, в которых вилось озорство и безграничное беззаботное счастье, длинные волны чёрных волос, в которых были заплетены причудливые травинки, босые ступни, тонкая фигурка лунной богини и искреннее любопытство перед незнакомцем. Мари выглядела почти так же, как и в день смерти. Время на неё совсем не влияло. Но об альфах, окружающих её, Кастиэль не мог так сказать: на Чака он не обращал внимания, а вот взгляд Каина был совсем другим. Тогда его отец был счастлив. И если бы этой роковой встречи не состоялось, если бы принц Киэло не захотел сбежать от обязанностей и повидать мир, если бы его заметил кто-нибудь из прислуги или Миражи дали знать, что чужак прокрался в их сердце без приглашения, то ничего бы не случилось. Через год Мари бы вышла за Каина, как и договорились старшие ещё в их детстве. И все бы жили себе счастливо, не было бы раздора и смертей, его мать была бы жива… Но тогда бы сам Кастиэль не родился и оставил бы Дина наедине с этим жестоким миром. Если бы не злополучная встреча, которую всей душой ненавидел Каин, Дин бы никогда не был спасён. Никогда бы не познал другого мира. Никогда бы не встретил его и не покорил бы сердце султана… Внезапно Кастиэль понял, что не мог сердиться на этих двух людей — ведь именно они подарили ему путь в мир и возможность однажды встретить прекрасного и единственного в своём роде человека. Сами Миражи вели Чака и Мари к этой встрече. Миражи вели их к рождению наследника с именем киэльца. Миражи ждали истинных. Миражи… Как же всё было запутано, что обычному человеку, как Чак, не понять мыслей таинственных земель. Да даже Каин, возможно, не понимал этого. Или не хотел понимать. Но заглянув в прошлое, султан Миражей уловил замысел своих земель. Вот только всё прочее порушило его мировоззрение. Чак пробыл в Миражах целых три месяца, прячась от старших, в чём ему помогала принцесса со своим верным спутником. Чувства вспыхнули светлячком и крепли. И в итоге окрепли настолько, что Мари, с пелёнок обещанная Каину, которого считала лишь старшим братом и хорошим другом, сама пришла к Чаку. Ровно за полгода до своей свадьбы. Наутро все Миражи прознали о чужаке, а Каин вкусил разъедающую органы кислоту предательства. Однако Чака никто не прогнал, и даже тогдашний султан Миражей отнёсся к нему с нисхождением — Мари настаивала, а дед Кастиэля просто не мог отказать в просьбе единственной дочери, которая напоминала ему умершего супруга. Свадьбу Мари и Каина отменили. Каин ненавидел киэльца, но был бессилен, слоняясь серой тенью на заднем плане. Как и многие и ещё больше, Чак был без ума от принцессы Миражей, удивляя её мелочами, забираясь в леса за чудесными цветами и временами рассказывая ей о том мире, что лежал по другую сторону чёрных гор. Мари любила его, но свою свободу ценила ещё больше. И всё это время Каин был с ними. Его включали в беседы, Мари одаривала его вниманием, но глаза уже были не теми. Мари ни разу не извинилась перед ним — просто однажды сказала, что всё происходит так, как должно произойти. Что сильно любит его, но только как старшего брата и родного человека. Что он однажды поймёт. Что… И ещё много «что», но Каин их не слушал. Отношения между альфами были напряжёнными, но никто не спешил вгрызаться другому в глотку. Они слишком ценили Мари, которая могла попросту выскользнуть из разговора, как рыба из рук неумелого рыбака. Мари часто витала в облаках, в вышине, смотрела на птиц и постоянно о чём-то мечтала. Принцесса часто уходила мыслями в другой мир, а после, неожиданно хохотнув, оборачивалась к этим двоим с широкой улыбкой и просила догнать её, попутно с этими словами скрываясь в саду с прудом. И всегда «победа» доставалась Чаку, но поваливал на землю не он, а она — хрупкая омега с глазами мудреца. И всего один раз принцесса попалась Каину. Точно так же повалив юношу и оказавшись под ним, Мари не принялась звонко смеяться, как делала это в случае с Чаком, а с печалью уронила уголки губ и впервые оставила лёгкий поцелуй на губах другого альфы. — Прости, мой хороший, — шептала она, — но нам бы никогда не дали быть вместе. Ты ведь понимаешь, что в нашем мире наши судьбы нам не принадлежат. Мы лишь фигуры на игральной доске. Мы — звенья истории. Мы — ничто. Но ребёнок, которого я ношу, сделает тебя чуточку счастливее. Обещаю. Ты ведь защитишь эту часть меня ради меня же, Каин? Каин стал первым, кто узнал о наследнике Миражей. И он же дал обещание защитить его, но в последующем… Чак звал Мари с собой в Киэло, но та отказывалась, твердя, что жестокие нравы убьют её. Чак обещал, что изменит страну, но Мари повторяла, чтобы он сначала перенял бразды правления, а не скрывался в Миражах от ответственности. Чак обещал ей золото, дары, любовь, но Мари качала головой: сначала свобода. Мари стала его стимулом изменить Киэло. В целом пробыв в Миражах полгода, Чак принялся просить руки Мари, но та, заливисто хохоча и забирая свою ладонь из мужских пальцев, из раза в раз отказывала ему. И её отец тоже не соглашался. — Это из-за разных стран? — допытывал её Чак, чем злил Каина. — Так, луна моя, хочешь я брошу Киэло? У меня много братьев — пускай они и правят! Но Мари качала головой: — Будущий султан не должен так легко отказываться от своего титула и народа. Так нельзя, Чак. Стань достойным правителем, и тогда, возможно, я наведаюсь к тебе. Но то была ложь, о которой Чак не подозревал. Мари не собиралась покидать Миражи, как и не собиралась говорить о ребёнке. И именно поэтому велела Чаку не бояться брать в супруги кого-либо ещё, твердя о важности наследников с его кровью, на что Чак непонимающе и с ужасом смотрел на любимую. Время шло. После возвращения на плечи Чака почти сразу взвалились жизни киэльцев — его отец, не успев нарадоваться возвращению сына, почил с миром. Ради будущего пришлось избавиться почти от всех претендентов на трон, и единственная мысль, которая сопровождала Чака: всё ради Мари. Глупая и безнадёжная любовь. За стараниями Чака, которые больше походили на трепыхание полудохлой рыбы на берегу, было совершенно неинтересно наблюдать. И словно бы услышав, воспоминания неким образом сменили сторону повествования — возвратились в Миражи. Сад роз, каменная лавка, которой в настоящем времени Кастиэль не помнил, и принцесса Миражей с беззаботной улыбкой на губах и круглым, как шар, животом. Каин сидел на земле, устроив голову на коленях принцессы, и слушал её певчее мычание. И Каин же стал первым, кто из посторонних лиц поймал пинок маленького наследника Миражей. И он же присутствовал при его рождении, взяв ребёнка из протянутых рук Мари. Пока Чак не возвратился спустя целых полтора года своего отсутствия, Каин действительно жил счастливо, с прежней теплотой относясь к Мари, почитая и смотря на неё влюблёнными глазами. И её сын, взяв от киэльцев только имя, ничуть не претил ему. Каину нравилось наблюдать за принцессой и её ребёнком и участвовать в его воспитании. То были тёплые дни. Целый год тёплых дней с малышом, что полностью перенял черты джиннов, и ещё полгода до этого с его матерью, которая после родов стала похожа на гулящий и бездушный ветер. Когда вернулся Чак, Мари будто бы ожила. И каково было удивление султана Киэло насчёт появления годовалого сына — словами не передать. Слова любви сыпались с уст обоих, ребёнок полностью лёг на плечи Каина. Чак преисполнился желанием забрать Мари вместе с сыном, но та не давала ни метку поставить, ни спешила принимать его предложение. — Ты ещё не готов, Чак, — ласково улыбаясь, шептала она. — Что же мне сделать? Что? — словно сумасшедший, крутил вопросы Чак. — Что сделать, чтобы ты пошла со мной, луна моя? Но Мари лишь улыбалась. Ребёнок злил Каина, и он просил султана Миражей прогнать Чака восвояси. Обосновывал это тем, что, если Мари согласится уйти, умрёт вдали от Миражей, что питали её. Султан прислушался, забеспокоился за дочь и прогнал Чака. Но тот всё равно приходил — Мари тайком впускала его. Как бы тяжело ни было, Каин хранил её тайну, а вот ненависть к плоду любви росла. Но однажды вся ненависть вмиг стёрлась, когда этот маленький человечек назвал его, Каина, папой. Каин был ошеломлён. Вот только странное волнение быстро стёрлось, когда взгляд снова наткнулся на прячущуюся парочку, которая позабыла о своём «плоде». Годы тянулись, Чак действительно менял Киэло. Но вместе с этим, стоило его сыну исполниться три года, как султан поддался словам советников и уговорам Мари и женился на омеге из знатной семьи, укрепив своё положение и после сумев ввести закон, позволяющий омегам жить чуть свободнее. Перемены требовали времени. Ещё через год родился их сын, зачатый в первую и единственную после свадьбы ночь. Но Мари продолжала ждать его, тем самым выводя Каина из себя! — Уже весь свет поздравил этого выродка с рождением сына! Первого сына! — гневался Каин на несправедливость к своей любимой и её ребёнку. — Но первый его сын от тебя — это Кастиэль! Наследник Миражей! А ты продолжаешь ждать его! Мари не отвечала. Сидела с понуро опущенными плечами и поглядывала в сторону резвящегося с магией ребёнка. — Мари, что ты хоть нашла в нём? — упав к ней на колени, шёпотом обратился Каин. — Зачем всё это? Разве ты его любишь?! — Он показал мне другую свободу, — в итоге раздался тихий голос. Каин готов был взвыть. Чак приезжал всё реже, Мари чахла, проводя бóльшую часть времени в саду, а самую крохотную — с Кастиэлем. И всегда твердила, что Чак хороший! Всегда! Но Чак, будучи в Киэло, ни на миг не забывал синих глаз возлюбленной и искал способ, чтобы они были вместе. Мари с каждым днём тускнела, как луна за туманом. Миражи стали ей клеткой. Короткие свидания, отведённые только для них двоих, и вновь разлука. Мари постоянно чего-то ждала, ненависть Каина, которому приходилось обучать их ребёнка, росла день ото дня, а Чак пытался изменить укоренившиеся за многие века нравы Киэло. Жизнь шла со скрипом. Дни сливались в недели, недели в месяца, а те — в года. Государство Чака крепко, менялось по крупицам песка, но платой становились ненужные наследники, которые рождались в союзе без любви. Чак грешил перед своей возлюбленной. Брал женщин и омег. По инициативе советников обзавёлся цветником — гаремом. Чак… Чак следовал своей цели. Каин же наблюдал за его потугами, проклиная. И однажды, не в силах смотреть на дитя неправильной любви, Каин нашёл выход. Лучший вариант для них. Он мог бы подставить Чака, убив его дитя. Тогда бы и Мари освободилась, и наконец-то не стало бы их ребёнка, и Чак был бы ей противен… Мари бы взглянула на него снова. Присмотрелась бы к Каину. Именно так он и верил, позабыв давнее обещание защитить дитя. Накануне десятилетия наследника, когда Чак приехал в Миражи, Мари подарила двоим мужчинам сплетённые из конской гривы кисточки. Тогда белые нити мягких волос несли в себе серебро, но спустя годы магия значительно вытекла, и те стёрлись. На десятилетие Кастиэля Каин подослал наёмника, дав ему кинжал, исписанный запретными надписями, что сковывали магию джиннов. Это было именно тем, что избавило бы их от ненужного наследника с чужой кровью. Это было бы… Освобождением. Вот только вышло всё иначе — Мари попала под удар. Жизнь Каина была готова оборваться в тот же миг, но вместо этого, пока он держал умирающую возлюбленную на руках и никак не мог излечить её, его сердце остыло к миру. Кастиэль, глядя на события с другой стороны, вернулся к двум кисточкам. Одну из них Чак передал ему. Так неужели всегда знал, кто он? Как же так?.. И Каин сказал, что они с Ровеной не смогли понять, что это за кисточка! Снова ложь. Но зачем отец лгал ему? Ради чего? И этот кинжал, так похожий на тот, который Дин передал Сэму… Рукоятка, символы, лезвие… Это же был тот самый кинжал. Но разве он мог оказаться у Дина? Или у Дина был другой? И всё же Кастиэль не мог не узнать этот кинжал, с которым не расставался до самых Миражей. Так неужели Сэм ранил его не по воле Дина? Но ведь тогда получалось, что его принц просто ушёл, желая процветания Миражам, а кинжал, подсунутый Сэму, принадлежал Каину? Тем, которым убили Мари? Но зачем отцу всё это? Или он… Каин хотел взрастить в нём ненависть к Дину, выставив всё так, что принц его настолько ненавидит, что желает смерти. Кастиэль не понимал и не хотел понимать. Но вместе с этим по спине прокрался холодок. Дин же остался рядом с Каином! Воспоминания пошли дальше, не позволив захлебнуться в собственном страхе. Пребывая в эйфории после танца Мари, Чак не сразу углядел, что возлюбленной и сыну, который взял примера с Каина и почти не общался с родным отцом, угрожает опасность. Как оказалось и чего сам Кастиэль не помнил и не заметил, Чак попытался рвануть к ним, но не смог. Сделал шаг и тут же застыл, глядя, как темнеет пурпурное платье любимой, впитывая кровь. Ещё тогда Чак понял, кто стал зачинщиком. Он понял лишь по одному взгляду Каина, но не попытался ничего сделать. Чак просто… стоял. И слышал шёпот, предназначенный лишь для его ушей: «Уходи скорее, милый. Не попадись под руку запутавшегося в себе человека и исполни данное мне обещание о свободе». Сама Мари просила его бежать. Неужели и мама обо всём знала? И ничего не попыталась предпринять, чтобы выжить? Даже не попыталась поговорить с тем, кого считала старшим братом, кого тоже любила, но по-другому? Неужели все главные лица трагичной истории были осведомлены, а прочим, включая Кастиэля, пустили пыль в глаза? А что насчёт недавних событий?! Яда? Кто виноват? — Многое из того, что явилось тебе, не принадлежит моей памяти, но это истина, Кастиэль. Я любил твою маму больше всего на свете, — вырвал шёпот из воспоминаний, и Кастиэль сморгнул давние времена, — и я был готов избавиться от всех во дворце, лишь бы Мари жила здесь, со мной. Я хотел… сделать её своей королевой, но Мари… — Каин же вырастил меня, заменил мне отца… Зачем? — не слушая и качая головой, Кастиэль отошёл назад. Синий взгляд метался по захватившей мир темноте — воспоминания отняли слишком много времени. — Умереть от рук сына не так уж плохо, — сухо усмехнулся Чак, но Кастиэль не увидел его очертаний. Да и не хотел смотреть на этого человека — вросшие в кости чувства никто не изменит. — Я узнал тебя сразу же — такие глаза могут быть только у джиннов, и твоё присутствие было очень болезненным для меня, Кастиэль. Я знал, чего ты хочешь. Всегда знал. Но никогда не пытался оправдаться. — Почему? — глухо спросил Кастиэль без особого интереса, но неровный ряд синих огоньков всё же зажёг, чтобы видеть собеседника. — Хочу отправиться к ней, — с тусклой улыбкой ответил султан. — Ты слушался её и даже не попытался ни остаться, ни забрать… Ты!.. Ты продолжал возвращаться, когда бы мог оставить Мари! И тогда бы Каин не!.. — вперив гневный взгляд в султана Киэло, едва ли не плевался Кастиэль, но так и не смог закончить ни одной мысли. Гнев клубился грозовыми тучами, гроза бушевала, но никто ей не противостоял. Чак стоял с пустым осунувшимся лицом. — И этот кинжал! — с обречённостью рыкнул Кастиэль, смотря на изуродованную ладонь. Его жизнь пронизана враньём и чужими тайнами. Человек, которого он считал отцом, намеревался убить его, но вместо него умерла Мари. И этот же человек подставил его возлюбленного, использовав давний кинжал. Этот человек… — Это и правда Каин отравил Дина? — прошелестел Кастиэль, но ответ и так был ему известен. И от этого становилось невозможно страшно. Именно поэтому Каин так быстро понял, чем отравился Дин. Именно поэтому у него было противоядие. Именно поэтому его отец так много знал и так уворачивался от ответов. Именно поэтому… Каин не хотел им с Дином счастья. Он вообще не хотел ему, своему сыну, счастья. Он… Слабость пришла в тело, и Кастиэль упал на колени. Сердце стучало в ушах, пот проступил на коже, а синий взгляд испуганно бегал по ковру. Человек, которого он называл отцом, которому доверял и которому вверил самое ценное, являлся предателем. Самым настоящим предателем, которым собирался выставить Дина! И Дин остался с ним. Под его мнимой защитой. Дин точно был в опасности, но Кастиэль ни черта не чувствовал ничего. Метка ничего не передавала. — Кастиэль, лучше возвращайся, — раздался тихий умоляющий голос. — Твой омега ждёт ребёнка, а он остался с… — Ребёнка? С чего ты взял?! — резко перебил Кастиэль, подняв на мужчину растерянный взгляд. Какого ещё ребёнка? Они с Дином не виделись целых три месяца, а тут речь о каком-то... ребёнке? Все эмоции сошли с лица, сделав его в разы бледнее. Ребёнок? — У меня столько жён и детей — как же не увидеть? — нервно усмехнулся Чак, отворачиваясь. — Его походка, наделённая осторожностью, и то, как схватился за живот — наверняка разумом не понимал, но тело попыталось защитить дитя. За столом я искренне порадовался за тебя, пока не увидел Каина и всего последующего. Кастиэль слушал, но никак не мог осознать. Ребёнок?.. Их с Дином, что ли? И всё это время Дин был один? Но точно не знал — иначе бы никуда не делся от него… И тогда синий взгляд прояснился. Если поверить Чаку, то у Дина появилось то, чего он так долго желал. То, из-за чего он точно останется в Миражах. Останется с Касом. Навсегда… Но Кастиэль, следуя воле Каина и собственному желанию отомстить за своего принца, покинул Дина. Сердце пропустило удар. Огоньки погасли вместе с раздавшимся хлопком крыльев. Собрав всё, что у него есть из оставшихся крох сил и следуя не столько ненависти, которая никак не желала зарождаться из-за шока и некого опустошения, сколько из-за страха за принца, Кастиэль вернулся в Торрэно. Красное солнце тонуло в солёной воде, даруя миру свои последние огоньки. Золотая черепица куполов сверкала в этих огоньках, за дворцовскими стенами стоял привычный беззаботный гам, в большей степени берущий начало из рынка, а внутри этих стен воцарился хаос. Когда никто не ожидал удара, чёрный ангел явился прямиком с небес, камнем упав перед входом во дворец. Внутренности скукожились от боли, лёгкие едва не разорвало от непосильной нагрузки, а на иссохшей земле образовалась лужа крови. Плечи содрагались от кашля, кровь обильно вытекала изо рта, а повсюду слышались наполненные ужасом людские вопли, в которые втекало нечто похожее на: «Джинн! Джинн вернулся! Скорее изничтожить выродка!». Но Кастиэль не слышал их. Только чудом и интуицией отразив удар с помощью подобранной в Киэло сабли, Кастиэль двинулся во дворец. Откуда силы — всё благодаря желанию вернуться к своему принцу и защитить его. Продвигаясь во дворец, принимая и отражая удары, Кастиэль лишал людей жизней. Он получил удар в плечо, а затем и в бедро, но не пропустил ни одного удара, нацеленного в спину или живот — не мог рисковать тем, что дорого Дину. И вскоре, когда солнце окончательно померкло, он сцепился с наследным принцем. Сэм был зол, но его злость не могла сравниться с жаждой альфы возвратиться к своему омеге. Рычание и лязг безустанно отражались от стен, но из всей кучи народа бились только двое. В своём состоянии Кастиэль совершал невозможное, оттесняя принца, но он совсем не отразил, что шёл не по тому пути. Его завели в тронный зал. И именно там Кастиэль омрачил звание Павшего Ангела. Ангел действительно пал. Боль растекалась по телу, вся одежда стала чернее ночи и местами попросту порвалась, но вместо белоснежной кожи — кровоточащие раны. Кас бы нашёл силы и извёл бы себя, лишь бы добраться до Дина, но те подвели и покинули его ровно в тот момент, пока он не ступил в круг, разом лишивший всех сил. Рухнув на колени на глазах у скалящейся толпы, Кастиэль впервые вскрикнул, когда голень насквозь пронзила сабля, ненадолго пригвоздив к полу. Накренившись вперёд, Кастиэль опёрся на руки и возвёл глаза к трону, на котором высился Джон с убийственно холодным взглядом. Рядом же лежала волчья маска Проклятия. Стража оцепила султана Миражей, загородив собой свет огня и душа его противными запахами. — Дин… Дин. Ему же больно… — едва слышно сипел Кастиэль, чувствуя, как боль разделяется и передаётся любимому. — Прекратите, Дину же больно… — Да что ты там бубнишь под нос?! Снова какое-то проклятие?! — взъярился Сэм и с размаху вонзил в его ладонь саблю, пригвождая к полу и вырывая из султана очередной несдержанный вскрик, больше похожий на вопль, от которого многие присутствующие поёжились. Но Кастиэль не позволил им как следует понаслаждаться чужой болью — сцепил зубы покрепче, наблюдая за наследным принцем исподлобья. И тут принц отлетел. Кастиэль тяжело моргнул, пытаясь избавиться от собственной и чужой крови, залившей лицо, и в этот же момент мужчину отбросил чей-то кулак, стёрший оскал, а в нос, пересилив все прочие запахи, прокралась пшеница. Плечи тут же сами собой расслабились, но в следующий миг напряглись по новой, а сердце ускорило шаг. Зверь в нём должен был защищать, а не быть защищённым! Сильные руки обняли его, прижимая голову к голой груди, и Кастиэль, открыв рот, стал дышать чаще, намереваясь задохнуться в сладком аромате пшеницы, сросшейся с грозой и их ребёнком. Ребёнком… Душа окунулась в чан тёплого блаженства, раненый султан млел в таких знакомых объятиях. Вот только… Дин был здесь? Дин? — Дин? — слабым голосом позвал Кастиэль, разлепляя глаза, которые непонятным образом успели закрыться. — Что ты тут делаешь?.. — не понимал он, обеспокоенно опустив уголки бровей. Однако ответом ему было угрожающее всем рычание, сравнимое с самым настоящим волчьим, пшеница, которая колола, склоняла и прогоняла людей не хуже грозы, и обещающие защитить ото всех объятия. И вместе с ними пришло болезненное освобождение — Дин, озверев при виде воткнутой в больную ладонь Каса сабли, выдернул ту, но не отбросил. — Дин? — ещё тише позвал Кастиэль, совсем не замечая, что своей слабостью после ранений разжигал ненависть своего принца в сторону торрэнцев. — Здесь круг… Символы… Ребёнку может навредить… — Заткнись и не трать силы, Кас! Дома скалиться будешь! — на нервах огрызнулся на него Дин, но внял его словам — взмахнул рукой и разрубил лезвием сабли залитый кровью ковёр. И тут же обоим стало легче: к Касу вернулась тяжесть невидимых крыльев за спиной, но он этого даже не отобразил, зацепившись за слово «дом», а Дин ощутил, как незамеченное им напряжение, сидевшее в животе, послабило свои путы. Однако сам он не спешил расслабляться — попросту некогда, когда в его руках ослабленный ранами любимый, а вокруг знакомые лица, ставшие врагами. Растерянная стража, что до этого держала его султана плотным строем, отошла подальше, частично разомкнув кольцо и вертя головой. Сэм, сплюнув после удара, от которого ныли костяшки, но Дин совершенно этого не чувствовал, успел подняться и ошалело смотрел на них. Прочие «смелые» наблюдатели, куда входили советники и немногочисленная прислуга, стояли в тени колонн, а бóльшая часть — на балконах, будто бы там царила безопасность. Все смотрели на них, как вороны, слетевшиеся на схватку хищников в ожидании проигравшего, который станет падалью и обедом. Но во главе сего действа высился султан Торрэно на своём троне. Взгляд суров, спина прямая, как и подобает правителю, а пальцы сплетены в замок. И прямо на этого человека, который приходился ему родным отцом, Дин наставил окровавленную саблю. Рычание с оскалом постепенно сошли на нет, но зелёный взгляд был пронизан холодом и ненавистью. — Дин! — всплеснув рукой, выкрикнул Сэм, но подходить не решался — пшеница продолжала вовсю разгуливать и оберегать своего султана. — Что ты творишь?! Снова попал под его чары?! Он же чуть не убил тебя на глазах у всех! Остриё сабли вмиг метнулось в сторону Сэма, решившего совершить шаг в их с Касом сторону. — Не смей, Сэм! — угрожающе прошипел Дин, вновь оскалившись. — Ещё один шаг, и я позабуду, кем ты мне приходишься! Брат застыл, по залу прокатился изумлённый шёпот. Один лишь Кастиэль, вздохнув поглубже, позволил себе облокотиться на Дина и приоткрыл глаза, бросая уставший, но наполненный довольством взгляд в сторону наследного принца и султана. Дин выбрал его. А прочего и не нужно. — Но ты же сам говорил, что он тебе угрожал! — пуще прежнего взъярился Сэм, едва не брызжа слюной, пока Джон, поглаживая бороду, оставался непоколебим. — Что ненавидишь его! Боялся его! Дин, ты же сам!.. — Да не он это был! Не Кас! — в свою очередь, обнажив клыки, рявкнул Дин и тем самым заставил брата заткнуться. — И ты ранил его! Что тогда, что сейчас посмел ранить Каса! — Но ты же просил защиты, — уже тише и с чистым непониманием произнёс Сэм, чуть рыча. — Нашёл кого слушать! — нервно усмехнулся Дин, сжимая Кастиэля крепче, но тут же ослабляя хватку, когда почувствовал его боль, — Беременного омегу! По залу прокатился изумлённый вздох. Новость, которую Дин буквально вытолкнул в свет на всеобщее обозрение, ошарашила народ. Только Джон, к которому метнулся напряжённый зелёный взгляд, никак не отреагировал. Продолжал мозолить их взглядом и молчал. Дин поджал губы и отвёл взгляд, наблюдая за ситуацией боковым зрением. — Кас, ты слышишь меня? — гораздо тише и ласковее, чем общался с родным братом, обратился к нему Дин. — Любимый? — Всегда, — через вздох раздался мягкий шёпот, от чьей слабости сердце болезненно сжалось. Он не должен был покидать Миражи! Не должен был бросать Каса и так обращаться с ним! Он должен был подойти ещё на свадьбе Адама и сознаться во всём, а ещё лучше — в Миражах! Тихий смешок родился сам собой. С нежностью огладив залитое кровью любимое лицо пальцами, Дин поцеловал своего султана в мокрый висок. — Кас, я так виноват перед тобой… Я… — горький комок подобрался к горлу, и Дин ненадолго замолчал, разглядывая лицо Каса. Языки пламени путались в волосах, блестели на свежей крови. Пугали. Делали родное лицо мертвецким. И одна лишь синь лучилась любовью, сжимая сердце в сожалении. — Я не знаю, как заслужить твоё прощение, Кас. Кастиэль приподнял один уголок рта в однобокой улыбке. Весь прочий мир будто бы застыл. — Я никогда не злился. Вздохнув поглубже, Дин припомнил слова Каина. Сперва стоило бы восстановить силы своего султана, а все разговоры оставить на потом. — Каин сказал, что тебя нужно укусить. — Каин?! — резко переменившись в настроении, гневно прошипел Кастиэль, чуть отстраняясь от Дина и осматривая его на наличие ранений. — Он тебе что-то сделал? — Только усыпил и пытался пролезть в мысли, — чуть качнув головой и улыбнувшись, тихо признался Дин, — но наш малыш не дал ему совершить последнего. Наш ребёнок сильнее, Кас. Кастиэль чуть приоткрыл рот и приподнял брови в удивлении. Неужели Каин не тронул их? Но почему? Какие вообще мысли сидят в голове у этого человека?! Но одно Кастиэль знал точно — Каин больше никогда не появится в Миражах. Кастиэль не допустит этого. Закроет ему все пути, защитив Дина с ребёнком. — Но сейчас не об этом! Кастиэль, слушай меня внимательно, — изменив свои планы, весьма серьёзным тоном начал шептать Дин, укладывая саблю возле себя, чтобы в любой момент схватить её. Зелёный взгляд ещё раз пробежался по притихшим людям и вернулся к сини. И совсем не заметил предыдущего жеста Джона, который не позволил своим людям сдвинуться с мест. — Я очень виноват перед тобой. За всё это время я успел понять, что хочу быть эгоистом. Хочу быть с тобой, Кас. И совсем не хочу думать о последствиях, если Миражи по какой-то причине останутся без наследника… Даже если мы снова лишимся ребёнка… и я не смогу дать тебе наследника, то, прошу, не прогоняй меня, Кас. Позволь быть с тобой. С каждым словом огонёк в синих глазах разгорался всё ярче, всё больше, а зелень робела, стыдливо прикрываясь ресницами. В Кастиэля возвращалась та самая жизнь. На него не сердились, и всё произошедшее — фатальная ошибка. Конечно, из этой ошибки вытекло очень много боли, неприятностей и страданий, но… Они с Дином вместе. Дин всё ещё хочет быть с ним. Дин… Дин услышал его. Теперь он правда услышал. И сам сказал, что никакие наследники между ними больше не стоят. Кастиэль просто млел в таких родных объятиях и был готов лишиться последних крупиц сил, лишь бы сберечь, защитить своё. Лишь бы распахнуть крылья и укрыть ими вернувшегося любимого. Лишь бы… — На свете много вещей, но об одной из них султан Миражей и мечтать не смел, — сдержав подступивший кашель, хрипловатым голосом произнёс Кастиэль, параллельно с этим думая, как бы не задохнуться от счастья. — Я рад, что ты не злишься, Дин. Рад, что решил остаться. И на этот раз я точно сделаю всё так, чтобы ты никогда не пожалел. И… — Кастиэль вздохнул поглубже и накрыл оголённый живот принца ладонью, оставляя кровавый отпечаток. — Дин, с нашим ребёнком всё будет хорошо. Обещаю. Я защищу вас. Я… Дин хмыкнул. — Побереги силы, султан. И лучше послушай другое: волки знают, где растут розы… — Потому что там их дом, — неизвестным образом сорвались слова с губ султана, будто бы только и ждали этот момента. И правда, чудо признаний. И в этот же момент зелёный взгляд уловил, как округлились глаза султана Торрэно, для которого всё происходящее, похоже, являлось занятым представлением. Эмоция сложна, но Дин стойко выдержал отцовский взгляд. И дерзко усмехнулся. — Кас, будет немного больно, потерпи, — взмолился Дин. — Боль, полученная с твоим уходом, никогда не сравнится с другой, Дин. Сердце снова кольнуло, брови сожалеюще сошлись к переносице. Он будет обязан Кастиэлю до конца жизни. Обязан за всё. — Прости, любимый, прости меня, — в раскаянии прошептал Дин и, удостоверившись, что никто не спешит подходить к ним и прерывать миг воссоединения, разорвал потрёпанную и залитую кровью рубашку на плече Кастиэля. Не медля и не сомневаясь ни в одном своём шаге, Дин впился клыками в горячую мягкую кожу изгиба между шеей и левым плечом, разрывая ту и ощущая на языке вкус свежей крови. Кастиэль не дёрнулся. Боль разлилась по плечу, но он даже не пошевелился лишний раз, пропуская через себя то самое долгожданное чувство, до которого должен был добраться ещё давно… И поражённые вздохи толпы стали самыми настоящими аплодисментами его выдержке. Кровь сплеталась со слюной, запахи вились друг с другом. Пшеница с грозой сплеталась воедино, чтобы больше никогда не расставаться. Новый укус повлёк за собой раскрытие первого, оставленного Касом. Кровь струилась под одеждой, рисовала узор и сияла золотом, что рвалось тонкими лучиками через ткань. Вместе с этим погасли все факелы. И среди этой тьмы, что породила испуганные визги и молитвенное бормотание, двумя золотыми лозами вились узоры. Отпустив Кастиэля и не разделяя той лёгкости, которую обрёл султан, Дин облокотился на того, тяжело дыша, и вскоре оказался обнят. Свет вернулся — Кастиэль позволил нескольким лотосовидным чашам у стен вновь осветить пространство. И не успели люди выдохнуть, узрев синее тепло огня, как их тут же смело воздушной волной. Мощный хлопок неожиданно ворвавшихся в мир крыльев, сопроводившийся треском рубашки, — раздался лязг упавшего оружия, короткие вскрики, звон разбитых ваз, шлепки тел о стены и грохот упавшей колонны, поднявшей в воздух белую пыль. Синие огни упрямо плясали в чашах, рисуя тенями на стенах и лицах. И одни лишь крылья, почти что достигающие кончиками перьев до противоположных стен и преисполнившиеся магией, хаотично бились, раздували туман и словно бы пытались взмыть ввысь и распробовать полёт. Магия исцелила тела, вернула в синие глаза сияние небес. А небо злилось. Гневалось. Успокоив крылья и не чувствуя ни толики дискомфорта, Кастиэль распрямил плечи и гордо вскинул голову, прижимая навалившегося на него Дина к себе. Крылья наполовину сложились, частично прикрывая их, и пыль осела, являя миру необычное зрелище. Холодный синий взгляд скользнул по наследному принцу, нелепо врезавшемуся в колонну и смотрящего на них с разинутым ртом, а после обратился к султану Торрэно, который продолжал восседать на троне. Зелень проследовала за синью, встречаясь с отцовским взглядом. И не нашлось в том ни шока, ни гнева, ни ненависти. Джон не разделял эмоции Сэма. Он… Не в силах смотреть на такого отца, Дин отвёл взгляд и уткнулся носом в свежий укус. Крылья спрятали его. — Забери меня домой, Кас, — шёпотом взмолился Дин. И ответом ему были руки, подхватившие его без толики усилий и хлопок крыльев, унёсших как можно дальше от знакомых лиц, испуганных взглядов, средь которых закрался один одобряющий, и песка. Всё осталось позади. Всё осталось так далеко, что и вспоминать не стоит. А впереди лежало будущее. Безмятежное будущее. В ту ночь наследный принц Торрэно вздумал пойти против Миражей, жаждая освободить старшего брата из пут колдовства, но султан Торрэно воспротивился этому. В ту ночь над Миражами упала пара звёзд.