Розы и вино

Ненависть, ужас и страх, что чёрный дымом оплели царский сад и омрачили чужую свадьбу, остались позади. Всего один хлопок крыльев — перед глазами не огни, не искажённые в страхе или ужасе лица людей, а мрак покоев принца. Западный дворец намертво запечатался, не пропуская неугодных султану Миражей. Диск луны притаился за тучами, будто бы опасаясь подвернуться султану под руку, и это злило лишь больше. Темно. Ни черта не видно! К груди прижат любимый и самый глупый человек на свете, собственное дыхание тяжело, но у Дина… И этот неприятный и пугающий металлический запах в пшенице, в котором засела ещё и терпкость ядовитых ягод, растущих на вершинах гор в Миражах, и что-то ещё, но не собирающееся вредить… Наполненный отчаянием рык грозовыми раскатами отразился от стен покоев, но стоило синим огонькам вспыхнуть в воздухе нестройным рядом, как рык споткнулся и обратился в скулёж. Веснушчатое лицо горит, ресницы мелко дрожат, подбородок весь в тёмной, отравленной крови, которая не желает останавливаться, продолжая заливать шею и одежду. Паника накрыла большой волной, и Кастиэль попросту застыл посреди комнаты, теряя время. Это и правда яд. И Кастиэль его прекрасно знает — испытывал на себе во времена обучения с Каином, который был знатоком в этом тёмном искусстве. Сжав зубы покрепче и не переставая делиться магией, которая на этот раз не могла излечить из-за особенностей яда, но поддержать — вполне, Кастиэль мигом подошёл к кровати, распахнул балдахин и со всей осторожностью опустил Дина на ту, садясь в изголовье и опуская голову возлюбленного себе на колени. — Каин! — не отрывая взгляда от возлюбленного, рявкнул Кастиэль в пустоту. — Ты сам учил меня магии и перемещению, иди сюда! Бери мою силу! Ты же можешь, Каин! — едва ли не выжимал из себя Кастиэль сквозь зубы, пока его голос не понизился до жалкого шёпота: — Но только поторопись, отец… Пальцы блуждали по веснушчатому лицу, безуспешно пытались стереть кровь, используя магию лишь для исцеления, которое совсем не продвигалось. Собственное лицо исказила гримаса ужаса, паника стискивала горло, перекрывая путь воздуху. Кастиэль впервые чувствовал себя таким беспомощным. Даже когда мать убили он не чувствовал той немощности, что сейчас. Даже когда Дин покинул его, всё было иначе. Как его могут назвать «великим султаном», когда он даже не в состоянии собственными руками излечить того, без кого не представляет своей жизни?! В каком месте он был великим? Из-за магии? Из-за титула и земель? Да зачем всё это, когда ни пустые звания, ни земля, ни люди на ней не способны спасти жизнь одному человеку?! — Всё будет хорошо, Дин, всё будет хорошо, — шептал Кастиэль с надеждой, что слова подействуют сильнее магии. Пальцы продолжали гладить окровавленное лицо любимого, и в один момент Кастиэль сорвал с левой руки перчатку, не желая, чтобы хоть что-то мешало соприкосновению. Сердце разрывалось от силы страшных чувств, от мыслей и картины будущего, в котором он не пожелает прожить и дня без родного сердцу человека. Слух цеплялся за короткие и хриплые вздохи, глаза бдили, но горячие слёзы, льющиеся по щекам, срывающиеся с подбородка и теряющиеся в русых волосах, застилали обзор. И этой пелены Кастиэль тоже боялся. Боялся, что может что-то упустить, не заметить, и тогда его хрупкая и глупая жизнь в лице принца покинет его. Шорох перьев и крик ворона, от которого мурашки пробежались по телу, отрезвил. Кастиэль вскинул голову и принялся вытирать дорожки слёз, пачкая собственное лицо в крови и глядя прямо на подсевшую к ним птицу. «Кастиэль, не три глаза. В крови яд», — холодным приказным тоном произнёс Каин. Стоило услышать отцовский голос, как и дышать стало легче, и паника притупилась. Каин поможет Дину. Отец сможет спасти его. А как только синие глаза разглядели в птичьем клюве небольшую склянку, так плечи и вовсе накрыло тёплой волной облегчения. — Это ведь противоядие, да? — дрожащим от волнения голосом скорее подтвердил, чем спросил Кастиэль. — Отдай, — и вытянул руку вперёд. Ворон не шелохнулся, отец промолчал. Верхняя губа поднялась в оскале, гроза, что только что ласкала со всей нежностью, принялась колоть холодком. Не дождавшись никакого ответа, Кастиэль махнул рукой и вырвал с помощью магии из вороньего клюва бутылёк. Быстрое и точное движение — пробка прочь. Сперва поднеся к носу и по запаху убедившись, что в бутыльке нужное снадобье, нёсшее в себе морозный аромат, Кастиэль одной рукой приоткрыл Дину рот и влил противоядие без остатка. Как только бутылёк опустел, он тихо выдохнул и повыше приподнял голову Дина, поглаживая того уже по волосам. — Отец, как ты узнал, что Дина отравили? — тихо спросил Кас, не поднимая глаз на ворона. — И это противоядие… Разве ты следил за праздником? «Зачем ты помогаешь предателю? Он же оставил тебя, ранил чужими рука…». — Не смей! — оборвав холодный голос отца, зашипел Кастиэль. Синий взгляд метал молнии. — Даже не смей говорить о нём плохо! Дин просто запутался! А я направлю его! Да и будто ты никогда не совершал чего-то, за что бы раскаивался! Несколько долгих мгновений ворон без толики эмоций смотрел на него, а после отвернулся и опустил голову. «Пусть будет по-твоему, Кастиэль», — принял Каин. Кастиэль фыркнул и обратил взгляд на Дина. Дыхание выровнялось и стало чище, ресницы перестали дрожать, а кровь остановилась. Магия начала работать совместно с противоядием. Собственное сердце тоже успокоилось, покалывание покинуло тело — значит, и Дину, чья боль то была, легче. Крошечное семечко радости поселилось в груди. Всё хорошо. Всё будет хорошо. Осталось дождаться полного излечения, пробуждения и, убедившись, что всё точно в порядке, выдвинуться за головой одного киэльца… — Отец, почему ты не явился самолично? — уже в более спокойном и благосклонном настроении спросил Кастиэль. — Я же разрешил позаимствовать свою силу. «Оставь её для Чака. И лучше бы тебе поторопиться — этот змей покидает город», — в отцовском голосе мелькнуло недовольно. Конечно, как выражать смирение, когда то, что так долго строил против Чака, обрушилось из-за сына? Однако Кастиэль не испытывал чувства вины. Кастиэль покачал головой. — Успеется, — вернулся он к непреклонному тону. — Сначала Дин, а Чак… Можешь не беспокоиться на его счёт. Я найду его, и он за всё расплатится. Обязательно. «Буду следить за обстановкой», — напоследок бросил Каин, и ворон исчез в синем дымке. Очертив родное лицо кончиками пальцев, Кастиэль стёр с обоих кровь при помощи магии и освободил принца от браслетов. Будто бы ничего и не было. Будто бы никто не сбегал и никто никого не оставлял. Будто бы прошёл месяц, а не три, и Кастиэль исполнил обещание — явился в Торрэно, чтобы навсегда забрать своего принца. И наконец-то смог улыбнуться по-настоящему. Горячие пальцы принца легли в его, и Кастиэль поднял его руку к лицу, прижимая к своей щеке. Тепло. И так хорошо, что и дюжиной слов не передать. Летающие синие огоньки начали гаснуть, постепенно погружая покои во мрак, пока не остался один-единственный. Кастиэль пустил птиц. За стенами дворца происходило буйство, пугливый народ разбежался, поползли слухи. Свадьба испорчена, все винят его, джинна, не называя имени, словно бы Кастиэлю было бы до них дело, позови они. Михаил с супругом покинули Торрэно. Чак тоже покинул столицу, сославшись на опасность от джинна и взяв с собой всех своих омег да детей. Но Кастиэль его найдёт. Обязательно найдёт. Не зря же за этим смертником следит его сокол. К утру народ Торрэно, разбавленный Диросой, Морганой и в меньшей степени — Киэло, сообразили, что к чему. Да и по прочей пустыни вовсю летели слухи. Любимец-волк многих людей, засевший в баре Нефертити, оказался старшим принцем Торрэно — двуличный и мерзкий человек, предавший умершего супруга, связавшийся с таким же подлецом из Киэло, и в целом блядь и безнравственная личность, посмевшая осквернить свадьбу и танец своей матери… Люди ругались. Очень сильно негодовали, трусливо прячась за закрытыми дверьми и переговариваясь шёпотом. Люди клеветали. Но и о султане Миражей отзывались не лучшим образом. Предатель, мерзавец и отродье двух народов. Спрятался за личностью генерала, извратил Киэло с намерением откусить себе ещё пустыню и совратил принца Торрэно, поведя того по тёмному и грязному пути. Сторонники Падшего Ангела отвернулись от него, плевались. Покидая столицу вслед за своим султаном, двое генералов презренно шептали: «Он всегда был странным, не стоило Его Величеству доверять и потакать этому мерзавцу, как и его матери». Один лишь Бальтазар со своими людьми остался по приказу «Найти» и молчал, хмуро глядя в пустоту. Габриэль, входящий в число тех немногих оставшихся, был выловлен Сэмом, но на все вопросы отвечал, защищая их: «Я не знаю, я ничего не знаю и не знал! Общался с ними, но ни о чём не подозревал!». А Чарли… Кастиэль не мог её найти. Одни твердили, что старший принц Торрэно — выродок скверны, которую стоило сжечь, другие же обвиняли во всех бедах султана Миражей, как бы находя причину всех — как те считали — проступков Дина. И вновь сходились к тому, что в царской семье Торрэно все эти годы жила язва. Нашлись и те, кто посчитал поджёг Норда не столько целью Чака, сколько тем, что Кастиэль, будучи генералом, уговорил султана прибрать земли Норда себе и тем самым спас своего любовника. А после эти же люди несколько недоумевали, надумав и почти попав в цель, что джинн отравил своего любовника, то ли устав от него, то ли желая провернуть нечто, что поможет завладеть всей пустыней. Мнения разились. Люди были глупы, двулики и смешны. Гнев султана Миражей рос всё больше, и единственное, что его сдерживало, — пребывающий в путах сна принц. Один лишь султан Торрэно никак не высказался, отдавая приказы на поиск беглецов, но Кастиэль видел его гнев, как и видел наследного принца, который подпитывал гнев своего отца, сумев заговорить — Касу пришлось отменить свои чары, забрав ниточки магии себе. Имея возможность говорить без преград, Сэм поведал и о словах Дина, что тот ненавидит генерала, и как брат просил защиты и избавления от этого мужчины, и как этот же генерал явился в Торрэно и напал на него, Сэма. С каждым словом лицо Джона становилось всё мрачнее и мрачнее, а под тяжестью несдержанных феромонов многие слуги-омеги тихонько ускользали из тронного зала. Сэм был изрядно разговорчив, а взгляд Джона — мрачен. Вот только на кого именно тот гневался — Кастиэль не знал, но очень надеялся, что на него, а не на его принца. Но одно Кастиэль смог понять — Джон поверил слухам, что его сына отравил султан Миражей… — Ты слышишь их голоса? — неожиданно раздался глубокий голос Каина, уже четверть ночи просидевшего неподвижной статуей за столом принца. — Слышу, — шепнул Кастиэль, глядя на светлеющее небо сквозь щёлку в балдахине и прижимаясь к спине Дина ещё плотнее. Всю ночь Дин вёл себя неподвижно и даже дышал едва слышно, заставляя сердце султана волноваться по новой, но Кастиэлю не составило труда переложить принца в центр кровати и пристроиться сзади, вдыхая изменившийся аромат пшеницы. — Всех их слышу. — Создал ещё птиц? — Пришлось, — выдохнул Кастиэль, явив в голосе усталость. — Ты тратишь магию почём зря, — попрекнул его Каин и захлопнул книгу. — Смытие крови, спасение и поддерживание его жизни… Ты запечатал целый дворец и разогнал птиц по столице, понабравшись глаз и ушей. — Это всё для его защиты… — Ты скоро истаешь. Стоит позаботиться о себе, — уже мягче продолжил Каин, словно бы мягкость могла повлиять на упрямство султана. Кастиэль покачал головой. — Я знаю, чего ты ждёшь, и я это сделаю, отец, — закрыв глаза и уткнувшись в русую макушку, ответил Кастиэль. — Дай мне ещё два дня. Дин очнётся на второй, и я передам его тебе. И отправляюсь за Чаком. Обещаю. Этот ублюдок поплатится за всё, отец. Каин лишь вздохнул. — Сотри символы с сапфира на его шее и забери часть своих сил, — начал отец, и Кастиэль, открыв глаза и нахмурившись, хотел было возмутиться, но не успел: — Ему не понадобится излишек магии, поверь. У него уже есть… источник. Источник? Он, Кастиэль, и влитая магия? Медленно моргнув, Кастиэль прошёлся взглядом по краю балдахина, поднимаясь по вышивке выше и лениво опускаясь обратно на простыни. Мысли путались, хотелось спать. И пока им ничего не грозило, пока никто ни о чём не догадался, пока он лежал, укутанный тёплым и родным запахом любимого, Кастиэль больше всего на свете хотел просто поспать, прижимая своего глупого беглеца и дожидаясь его пробуждения… И в тот же момент он боялся заснуть и проснуться в пустой кровати в Миражах. — Противоядие же подействовало, да, отец? — борясь со сном, что утяжелил веки, задал вопрос Кастиэль. Конечно же он знал, что снадобье подействовало, но поговорить… уточнить и спросить… — Как же иначе? — фыркнул Каин своим каменным, грудным голосом. — Ты ведь жив после нашего испытания. — Отец, откуда ты прознал про яд? Это ведь Белый яд, да? Из облачной ягоды, что растёт на склонах… — сонливо продолжал говорить Кастиэль, следуя глазами за узором на балдахине. — Но откуда он у Чака? Несколько лет назад я же приказал избавиться от каждого куста, когда ребёнок из народа отравился. — Симптомы Белого яда невозможно спутать с другими, — поучительно, как и в юности, ответил ему Каин, вновь шелестя бумагами. — Какой же у тебя отвратный почерк, когда торопишься… Брови сошлись к переносице, челюсти сжались от напряжения, и гроза уже собирала в себе раскаты, но стоило пару раз вдохнуть медовой пшеницы, в чью усилившуюся сладость вплелось пока нечто непонятное и незнакомое, как умиротворение настигло султана. По-кошачьи потёршись носом об ёжик русых волос, Кастиэль мысленно махнул рукой на Каина и осторожно протолкнул палец под чёрное кружево с камнем, стирая письмена. И правда. Стоило немного поводить подушечкой пальца, как Кастиэль почувствовал свою частичку в украшении. И взял себе совсем чуть-чуть, убирая руку на живот Дина. Стало легче, но желание поспать всё ещё маячило на краешке сознания. — Так откуда ты… узнал про яд? — продолжил допытывать Кастиэль. — Совсем не чувствовал тебя в толпе. — Как видимо, наш султан был излишне увлечён омегой и его танцем, — со вздохом ответил отец спустя некоторое время тишины, за которую Кастиэль едва не потерял контроль. — Я был рядом и всё видел. И твой поступок был весьма глуп, однако… Ты же понимаешь, что Чак целенаправленно шёл на твоего омегу? Быстрое моргание — синева прояснилась, а в глотке тихонько заклокотала ярость. Понимал. Кроме одного. — Но причём тут Дин? — процедил он. — Какую выгоду Чак мог получить с его убийства? Разве он мог о чём-то догадаться? — уже более ворчливо и неразборчиво закончил Кастиэль. — Как знать, — бросил Каин. И снова без единой эмоции. Хотя… В отцовском голосе что-то поменялось, но разбираться совсем не хотелось, а думать на сожаление — бессмысленно. Разве мог Каин из-за чего-то сожалеть? Разве что из-за порушенных планов. — Ты ведь спас того, кто тебя предал. Для че… — Я уже дал тебе ответ, Каин, — холодно оборвал его Кастиэль. — Все ошибаются, а Дин слишком заботлив. Он пёкся о нашем с ним народе, переживал о наследниках, которые мне совершенно не сдались… Дин чудесный. И я не отступлюсь от него. Отдам всё, о чём только пожелает, и исполню все его мечты. Я сделаю его вторым султаном, и Миражи склонятся к его ногам! Да, именно так! Воодушевление опалило теплом, объятия султана стали крепче. Разорванное в клочья сердце срасталось, губ изгибались в мягкой и счастливой улыбке, а в горле зародилось мурлыканье. На этот раз он не отпустит. Ни за что не отпустит своё зеленоглазое счастье. Больше не будет таким невнимательным и забывчивым, перестанет летать в облаках и опустится на землю к любимому. Скоро яд насовсем покинет тело принца, Дин очнётся и обрадуется ему. Обязательно обрадуется! Но сперва всё же стоит навсегда лишить их неприятеля в лице Чака, а это означает новое расставание. Но недолгое. Найти, лишить жизни и вернуться к Дину, который уже должен будет очнуться… А потом они уедут в Миражи, навсегда покинув песок. Именно так. Не будет наследников — плевать, тогда не придётся ни с кем делить будущего мужа. Да и вообще! Его отец ещё способен заделать детей с кем-нибудь из Миражей — вот пускай и делают, раз так беспокоятся насчёт будущего! А Кастиэль… А Кастиэль хочет простого мирного существования с родным человеком, со своим истинным, который заставил поволноваться. И не нужны никакие дети, что стоило бы вогнать в русую голову. — В кого же ты такой… — вздохнув, непонимающе пробормотал Каин, наверняка качая головой. — Мари не была такой, а этот… — Я сам по себе такой, — пребывая в добром расположении духа снова оборвал его Кастиэль. — Просто ты, отец, никогда не замечал этого, а Дин смог открыть. Вот и всё. А теперь… Пожалуй, я всё же предамся сну, а завтра вечером пойду за Чаком. — Завтра вечером? — переспросил Каин и сделал небольшую паузу, как бы раздумывая. — Ты же собирался отправиться, когда принц очнётся. — Завтра, — подтвердил он, уже засыпая и возвращая всех лишних птиц обратно в магию. Не к чему наблюдать. Каин будет бдить. — Хочу поскорее со всем разобраться и забрать Дина в Миражи.

* * *

Первое время сон был пуст и скуден, расслабляя разум и в то же время поселяя в него напряжение. Пустота не нравилась. Тьма пугала. Она словно бы нагнетала, предвещала нечто нехорошее, из-за чего во сне султан не переставал хмуриться и никак не желал выпускать принца из своих объятий, словно бы тот мог сбежать или кто-то мог украсть его, навредить. Однако позже в сон пришли краски. Сперва лёгкие наполнились ароматом сухой пшеницы в грозу, мёд разлился по языку, но стоило открыть глаза, как Кастиэль оказался в золотом поле не в бурю, а ясной ночью. Грозы не было, но она ощущалась в покалывании кончиков пальцев, в стрёкоте сверчков и шёпоте ветра. Светлячки качались над золотыми волнами крошечными звёздочками, путались в колосьях и подлетали близко-близко, словно бы желая разглядеть хозяина сна. Ветер трепал одежду султана Миражей, но голова была свободна от тяжести тюрбана. Над головой чернильное небо с россыпью звёзд, которым никогда не повторить рисунок веснушек на теле любимого, и полной луной, которая отчего-то увеличилась в размерах, напомнив белоснежную толстую кошку, что свернулась калачиком на звёздном ковре. Глубокий вдох наполнил лёгкие смесью знакомых и в то же время новых ароматов. Мёд, пшеница, очень много сладости, от которой рот наполнялся слюной, собственная гроза, пропитанная мягкостью облаков, и что-то, из-за чего Кастиэль терялся. Какой-то природный запах. Смесь. Но распробовать её не вышло — отвлёк звон колокольчиков позади. Развернувшись быстрее ветра, Кастиэль не позволил ногам прирасти к земле и рванул вперёд. Вдалеке пшеничное поле, как судно в океане, разрезала фигура в одежде цвета луны. Точно призрак или одинокий лунный цветок, человек, которого Кастиэль узнает из тысячи тысяч, шёл, задрав голову к небу. — Дин! — задыхаясь от бега, крикнул Кастиэль. — Постой, Дин! Позволь приблизиться к тебе! И, смиловавшись над своим последователем, зеленоглазый бог остановился, и звон оборвался. Остановившись буквально на мгновение, за которое успел облегчённо выдохнуть, Кастиэль ускорился. Дин не смотрел на него, но менялся. Менялась одежда, украшения, длина волос и их состояние. Дин был и в белом, и лазурном, синем, красном, голубом… Был и в строгом, свободном, откровенном. За то время, пока Кастиэль бежал к нему, Дин, не двигаясь, успел сменить множество образов. И со всеми Кастиэль был знаком. — Дин! — выдохнул Кастиэль, когда принц не только не исчез миражом, но и впервые во сне позволил приблизиться. — О небеса, Дин! — с неимоверным облегчением перешёл на шёпот Кастиэль, хватая принца за локоть. Вот только тот был где-то не здесь. Брови приподняты, глаза чуть округлены, а рот приоткрыт. Крылья носа трепещут, глаза медленно скользят по округе, словно бы пытаясь кого-то найти. На принце одеяние, вторящее султану, а волосы длинные, как и до их расставания… Кастиэль нахмурился и оглянулся, пытаясь понять, что же и кого же мог искать его принц, но ничего, кроме поля пшеницы и ночного неба, не обнаружил. — Кас, ты слышишь этот запах? — неожиданно обратился к нему Дин, и Кастиэль вздрогнул. Как же он отвык от мягкости медового голоса, который не злился, не огрызался и не пытался взрастить в нём ненависть. — Какой запах, мой свет? — ласково уточнил Кастиэль, вставая перед принцем и обнимая его лицо ладонями. Дин моргнул, на миг останавливая взгляд на нём и тут же уводя дальше. — Пахнет моросью, — одними губами произнёс Дин, уже смотря не столько с удивлением, сколько с восторгом. — Пахнет не тобой, предвестником грозы, а мелким тёплым дождиком… — Кастиэль? — позвал холодный голос, за шкирку, прямо как котёнка, вырвавший из сна. С трудом разлепив глаза, Кастиэль встретился с тьмой. Вечер. Балдахин полностью закрыт, ни один лучик заходящего солнца не проникает сквозь ткань. А ещё тепло и очень уютно. Дин развернулся во сне и уткнулся носом ему в шею. Но не обнял, как делал это обычно, а уязвимо скрестил руки на груди, позволяя султану обнимать себя и прятать от целого мира. И сейчас, принюхавшись спросонья, Кас распробовал ту нотку. За сладостью пшеницы, что успела сплестись с грозой, и правда притаилась какая-то лёгкая морось, будто бы Дин побывал в лесах Миражей, когда горы укрывал туман, больше похожий на моросящий дождь. Неплохой запах… Но совершенно непонятный ему. — Кастиэль, — требовательно позвал отец. — Если Чак смог раздобыть наш яд, то сможет добраться и до Дина. И это отрезвило. Распахнув глаза, Кастиэль приподнялся на локте, широко раскрытыми глазами глядя на умиротворённый лик, размытый полумраком. Дин мирно спал. Всё в порядке, он здесь. Жара нет, температура не понижена, дыхание ровное и глубокое. Вот только у самого Кастиэля сердце испуганной кобылой поскакало куда-то вперёд. Нужно избавить их от этого ублюдка и зажить спокойно. А для этого нужна встать, бросить такое родное тепло и уйти на поиски. Вернее, просто добраться до места, где притаился его сокол. Снести голову султану, вернуться и забрать… Любить, оберегать и восхвалять. При мыслях о будущем сердце освободилось от тревог и до краёв наполнилось любовью, а уголки губ приподнялись в улыбке. Неповреждённая и не утратившая почти всю чувствительность ладонь накрыла веснушчатую щёку, внимая её теплу и мягкости. — Кастиэль, ты должен укусить его, — поставил перед фактом Каин, раздвигая край балдахина. Слова резанули. Кастиэль вскинул голову, непонимающе сведя брови и смотря на отца. Тело же, действуя само по себе, прикрыло возлюбленного от отцовского пустого взгляда. — Зачем? — хриплым после сна голосом потребовал ответа Кастиэль. — Причин много, — отвёл взгляд Каин и отошёл назад, отпуская край тяжёлой ткани и снова погружая их мирок во мрак. Раздались шаги. Отец хищником кружил вокруг них, и все чувства обострились. — Начать хотя бы с того, что твоему омеге так будет… безопаснее. Кастиэль совсем растерялся. — Метка обозначает принадлежность, — тихо пророкотал он и зажёг синий огонёк возле их лиц. Дин всё ещё мирно спал, и от его вида голос султана смягчился в разы. — И я хочу поставить её одновременно с Дином. В Миражах. Всё так, как поло… — Поставь, Кастиэль, — оборвал его Каин в приказном тоне. Внутренняя сущность, прекрасно осознающая значимость титула правителя и желающая подчиняться лишь одному человеку на всём белом свете, закипела. Рык задрожал в глотке, гроза потяжелела. — Это для его же блага, — более нейтральным тоном добавил Каин. — Блага?! — прошипел Кастиэль, глядя в ту сторону, где за тканью остановился отец. — Какое ещё может быть благо, если это будет против его воли?! — Отчего же ты взял, что ставишь метку против его воли? Разве не ты всё решил? Разве не ты собрался забрать его в Миражи и сделать султаном? — посыпались вопросы, не требующие отклика. Рычание понизилось до протестующего мычания. — Укусив сейчас, ты спасёшь ему жизнь. — От кого? — Кастиэль перевёл взгляд на Дина. — Кто сюда сможет добраться, если ты будешь рядом? — От всех, Кастиэль. Укусом истинного ты раскроешь его запах — твоему омеге будет проще. Ты будешь чувствовать его, и он никуда не сможет сбежать. Разве не этого ты желал? Губы упрямо поджались. — В большинстве случаев кусают на эмоциях и во время соития, а если сделать это просто так… — искал Кастиэль нечто, что сможет переубедить Каина, который входил в число тех, кому претил их с Дином союз и любовь. Голос понизился до шёпота: — Ему же будет больно, отец. Он же может действительно возненавидеть меня, когда очнётся и увидит этот укус. Он же… — Я учил тебя брать всё, что хочешь, — вздохнул Каин. — Почему же сейчас не желаешь взять то, что принадлежит тебе? — Ну маму же ты не стал насильно кусать, как этого требовали все советники! — шёпотом резанул Кастиэль по больному. И молчание Каина, повисшее тучей над ними, подтвердило, что он попал туда, куда нужно. Тема Мари в таком ключе продолжала оставаться болезненной для Каина. — Я люблю, поэтому не желаю причинять ему вреда. Каин вздохнул. — Ты вырос, Кастиэль. Но твоя мать… У неё были другие взгляды, — спустя пропасть тишины дал ответ Каин, после чего раздались удаляющиеся шаги. — Твой омега и похож, и отличается от неё. Кусай, Кастиэль. Внемли моим словам и поставь метку на том, кто обязан тебя дождаться… — голос становился всё тише, пока вовсе не затих, и под конец речи брякнули бусины. Каин покинул покои принца. — Не понимаю, — покачал головой Кастиэль, чуть привстав и очертив лицо любимого взглядом. — Чем тебе поможет укус? Я хочу этого, но ведь… Тяжёлый комок встал поперёк горла. В сини поселилась обречённость, и она убежала в сторону. — Дин, я говорил, что не стану держать тебя насильно, но… — голос дрогнул и оборвался. Зажмурившись на несколько мгновений, Кастиэль опустил с левого плеча принца накидку, которую не снял с него, и уткнулся носом в изгиб шеи. Пускай и противился словам отца, но сейчас, стоило подумать, что в его отсутствие могло что-то произойти, стало не по себе. Хотелось уменьшить своего принца, как сделал это с Импалой, и спрятать за пазуху возле сердца, где было бы безопасно, но… В это мире было так много «Но». И в одно из них входило первозданное желание укусить, сделать своим, обозначить. Связать их, стать едиными, неделимыми… — Только не злись, когда поймёшь, что я натворил, — умолял Кастиэль, — не прекословь и не убегай… Больше не нужно убегать, Дин. Кастиэль мог остановиться, мог не верить словам отца и приказать ему молчать. Он мог всё. Но не хотел, боясь, что Дин, вновь напридумывав себе невесть каких благих намерений, оставит его. Кастиэль не хотел так. Ему нравилось угождать принцу, нравилось делать то, что породит его улыбку. Ему нравилось счастье Дина. И, зная, что всё, что его принц натворил, ради Миражей, Кастиэль верил, что именно в Миражах Дин будет счастлив. Всегда. Вот только… Каин действительно учил брать, но именно с Дином Кастиэль изменился. И не был похож на других. Любой альфа не только бы не стал терпеть выходки омеги на протяжении года, не стал бы потакать ему и отдаваться, кто-то другой бы, как Дик, брал бы силой, запирал и запугал бы объект обожания так, что тот бы ровно сидел на месте. Но Кастиэль не мог. Не хотел показывать зубы, не хотел повышать голос, приказывать, принижать. Он любил. И любил очень сильно, трепетно. Он просто не мог сотворить что-то, что расстроило бы или оттолкнуло Дина. Просто не мог. Не хотел. И прощал все выходки своего волчонка, начиная с нежелания поверить ему, султану, и заканчивая бегством и исписанным символами кинжалом, что ранил его с помощью чужой руки. Кастиэль прощал всё. И надеялся, что в этот раз, решив за Дина дальнейшую жизнь, его принц не станет сильно гневаться. Губы растянулись в улыбке, Кастиэль хмыкнул и поцеловал тёплую кожу. От запаха рот наполнился слюной, кончики пальцев закололо, а клыки зачесались от желания сделать своим. Но укус не только сделает своим, но и из-за него придётся поделиться с миром таким медово-пшеничным чудом. — Я всегда буду рядом, и ты никогда не пожалеешь об этом моменте, — клялся Кастиэль, накрыв ладонью плечо принца. — А когда вернусь, то и ты сделаешь меня своим. Клянусь, Дин. Но сейчас стоит потерпеть… Вдохнув поглубже, Кастиэль впился зубами в медовую кожу, спустя столько времени мечтаний наконец-то прокусывая пульсирующую венку и ощущая солоноватый привкус крови на языке вместе с болью принца. Яда не было. Да и Кастиэль совсем позабыл о нём. Но как только зубы впились — Дин вздрогнул во сне и, сжавшись, болезненно застонал. Стон резанул по ушам, сжал сердце и стёр всё желание обладать. Чуть задержавшись, чтобы укус не вышел напрасным, Кастиэль разжал челюсти и, широко лизнув языком по ранкам, привстал. Быстрый, извиняющийся за причинённую боль поцелуй в губы, и лбы столкнулись. Стон принца перетёк в недовольное мычание — Кастиэль накрыл укус левой ладонью и запечатал ранки с помощью магии, слегка охлаждая. — Вот и всё, Дин, — шепнул он. — Когда вернусь, то и запах вернётся к тебе, а когда укусишь — метки расцветут. Самым сложным оказалось не только оторваться от принца, но и, укрыв Дина своим длинным жилетом, покинуть его покои. Каин ждал на входе и кивнул на прощание, коротко сообщив, что присмотрит за принцем. — Я избавлюсь от Чака, отец, — тихим, но твёрдым голосом пообещал Кастиэль. — Он расплатится за всё, что сделал. Перед выходом Кастиэль снова выпустил птиц. В Торрэно царил хаос, безуспешные поиски пары беглецов не желали прекращаться. Однако людское мнение о принце немного изменилось — тех будто бы кто-то прищучил или они решили взять пример с королевской семьи, которая теперь, похоже, действительно беспокоилась за Дина. Это немного и радовало, и продлевало невежам жизнь. Даже пошёл слух, что стоит искать принца в Миражах, но без приказа султана никто не решался сунуться в пустыню и встретиться лицом к лицу с песчаной бурей. Однако Джон большую часть времени молчал и не разделял столь яркого беспокойства Сэма, пока Кастиэль наблюдал за ним, спускаясь по лестнице. И всё же султан злился и, похоже, даже не спал. Однако Касу не было до этого мужчины никакого дела ровно до того момента, пока султан Торрэно не отдал приказ: «Проверьте западный дворец». И тогда сердце Кастиэля едва не остановилось. Прогнав всех птиц, кроме своего сокола, он ещё раз проверил барьер и неожиданно столкнулся с Чарли, что бежала вверх. Облегчение служанки Дина не поддавалось описанию, а на объятия пришлось закрыть глаза. Та быстро обрисовала ситуацию, которую Кастиэль и так знал, но дополнительно к этому упомянула, что на востоке есть лаз в городской стене, а за ним ждёт пара коней. Чарли всё это время готовилась и надеялась найти их. Кастиэль же, искренне отблагодарив такую догадливую девушку, кратко поведал о пережитом за эту пару дней, включая отравление принца, его изменение и… метку. И вдобавок просил побыть с Дином и не давать ему никуда уйти. — Каин сейчас с ним? — как только они распрощались и двинулись в разные стороны, вдруг бросила Чарли. — Да, а что не так? — нахмурился Кастиэль, резко затормозив и оглянувшись. — А ты… куда? — выжала она тихим голосом и принялась покусывать губу, выглядя при этом ещё более обеспокоенной. — Почему бы не забрать Дина сейчас и не уйти? — Сперва стоит лишить одного глупца жизни, — с ободряющей улыбкой ответил Кастиэль, хотя синь осталась холодна, вспомнив проступок Чака, — а уже после я заберу своё золото в Миражи. И ты отправишься с нами, Чарли. Будешь наставлять Дина на путь истинный, — уже с большей теплотой усмехнулся Кастиэль. — Я не задержусь, — сказал он напоследок и исчез в синем дымке под хлопок крыльев. Полёт от Торрэно до Киэло. Почти то же расстояние, что и до Миражей, но в этот раз оно далось немного легче. Если не считать того, что Кастиэля выбросило в песок, он кувыркнулся и, сумев остановиться и опереться на руки, закашлялся кровью. Снова. Путешествие за Импалой прошло подобным образом, но тогда он хотя бы достиг цели, смог чуток передохнуть на полу, закашливая расшитый ковёр своей кровью, а уже после, стерев за собой следы и схватив маленькую Импалу, отправился обратно домой. Миражи встретили его более лояльно — обошлось без крови. Вот только от Ровены он всё же получил за свою неосмотрительность. Сейчас же, с хрипом втянув в себя ночной воздух, Кастиэль понял одну из причин, почему Каин сказал укусить Дина. С меткой на истинном магия незначительно возросла — в объёме стала больше, но это — крошечная доля того, что произойдёт, когда Дин укусит его. У них будет возможность вернуться в Миражи на его крыльях… Смотря на огоньки города вдали, Кастиэль и представить не мог, чем обернётся его месть. Что он узнает и что сотрёт в пыль его веру и знание о прошлом. И если тогда, на свадьбе в Торрэно, Кастиэль думал, что испытал на себе всю гамму страха и ужаса за Дина, то от навеянной мысли в Киэло у него едва ноги не подкосились. Вернее, подкосились. Кастиэль, заливший своё чёрное одеяние чужой и собственной кровью, просто упал на колени посреди зала. В тот миг мир был разрушен. В тот миг родилась надежда, которую мог отнять близкий ему человек. Удушающая паника едва не сломала султана Миражей.