Розы и вино

      Кастиэль думал, что умрёт.       Последние два месяца он будто бы пробыл в месте, куда боги отправляют грешные души. Ад. Самая настоящая преисподняя. Кромешная тьма, пронизанная ледяными копьями, которыми было усеяно сердце султана. Вернее, даже не сердце, а то, что от него осталось, — какой-то нелепый ошмёток плоти, продолжающий кровоточить. И этот ошмёток — единственное, что сохранилось, потому что всё прочее ушло вместе с тем, к чьим ногам султан собирался положить целый мир.       Вот только не вышло. Его мир исчез. Растворился дымкой, которая укрывает горы Миражей по утрам. Ушёл. Покинул его! И до Кастиэля это дошло слишком поздно…       Всю неделю, что добирался от Торрэно до Миражей, он светился подобно начищенным слугами подносам, светился подобно солнцу над головой и золоту, что оплетало медовую кожу его возлюбленного. Во время пути по неизвестной причине поднывало сердце, но Кастиэль списывал странную и болезненную тоску на разлуку, которая вот-вот навсегда закончится, когда Дин станет его супругом.       Тогда Кастиэль ещё ничего не знал.       Миражи встретили всё тем же праздником, народ радовался, выглядывал Дина и, когда не находил принца за его спиной, расстроенно поджимал губы и хмурился. Дети Миражей привыкли к принцу Торрэно, и Кастиэль не мог не радоваться, глядя, как его возлюбленному легко и свободно здесь. Как он парил птицей в небе. Как он, казалось, светился от возможности находиться в зелёных просторах.       И всё же временами у Дина, который хорошел день ото дня, был печальный взгляд, который Кастиэль упустил из виду. И по этой причине корил себя впоследствии.       Кастиэль видел, что принцу хорошо в его крае, видел его радость и опьяняющее счастье. Видел, как принц расцветал. Наблюдал за ним через сокола и спрашивал у Миэль с Миссой о нём. Интересовался у советников, которые прижали хвосты, как только подтвердилось, что Дин — его истинный, и едва не светился от гордости, самодовольства и знания, насколько же его будущий супруг прекрасен и неповторим. Одни лишь смурные взгляды Каина и родителей Ханны, которые входили в число советников, претили ему, но Кастиэль знал, что рано или поздно они смирятся. Даже отец. Хотя Каин смотрел пусто и задумчиво, а потом Кас и вовсе спровадил его разбираться вместе с Ровеной насчёт кисточки, которую всунул ему Чак в качестве подарка. Каин, конечно, разобрался, но результат — нулевой. «Никакой магии там нет», — в итоге доложил отец, и Кастиэль махнул на безделушку рукой, так и не забрав её.       Возможно, Каин ещё тогда о чём-то догадался насчёт Дина, но после всего у Кастиэля не было ни сил, ни желания допытывать его.       Кастиэль испытывал одуряющее счастье ровно до момента, когда понял, что Дина нет в Торрэно. До этого он действительно радовался, отдавал указания насчёт грядущего торжества и приглашал к себе торговцев из Эспея, выбирая для своего принца наилучшие шелка, дорогие украшения и многочисленные подарки, куда входило оружие великих мастеров. Дворец постепенно преобразовывался, повсюду стоял радостный хохот прислуги — да даже город с пригородом ожили! Все волновались и предвкушали. Все ждали, но больше всех ждал Кас, чьё сердце временами жалобно поскуливало в груди.       Временами султан потирал грудь, пытаясь облегчить странное чувство, и старался никому не показывать своей боли, хотя в самом начале мелькнула мысль, которую он благополучно проигнорировал, — сходить до Ровены.       Засыпая, Кастиэль видел лицо возлюбленного. И во сне его встречал Дин — только взгляд прекрасных глаз был наполнен щемящим сожалением и тоской. Кастиэль шептал ему: «Не стоит печалиться, совсем скоро я заберу тебя и сделаю своим. Обещаю, Дин». Но Дин никогда не отвечал, а у Кастиэля не было возможности подойти — что-то не пускало, хотя он и рвался вперёд. И так каждую ночь.       Кастиэль скучал. И уже буквально к середине первой недели, проведённой в Миражах, заглянул в Торрэно с помощью глаз своего сокола. И не нашёл Дина. Ни любимого, ни его служанки.       Неприятное волнение закручивалось в водоворот, но Кастиэль повторял себе: «Всё в порядке. Просто Дин снова в своих туннелях. Всё хорошо».       Сердце не верило своему хозяину. Кас же давал Дину волю побыть наедине с собой, не мешал. И всё больше времени проводил с Импалой, чья лоснящаяся шерсть, пожалуй, навсегда пропиталась сладостью любимой пшеницы. Любимица Дина была послушна и почти что не цапала прислугу… Почти. Но нашлась на неё и управа, кроме Каса, — Миэль, Марк да Мисса, к которым кошка относилась более лояльно, чем к прочим.       К концу недели Кастиэля охватило беспокойство. Сокол не находил его принца, у которого должна была вот-вот случиться течка. Покои пустовали и не менялись. Совсем! Даже немногочисленная прислуга едва ли передвигалась по западному дворцу. В других дворцах Кастиэль тоже не находил нужных лиц. И разговоры о них тоже не шли. Тогда Кастиэль принялся гонять птицу по городу, высматривая знакомое до последней веснушки лицо.       И не находил. Ни в городе, ни в порту, ни в баре Кроули. Дина не было. И многих его вещей тоже. С тех пор Кастиэль потерял сон. Заперся в своих покоях с Импалой, что беспокойно била хвостом по полу, поглядывая на него, и пускал в ход все заклинания на поиск, которые знал. Не помогало! Дин просто растворился в воздухе.       Его любимого… не было.       Ужас пропитал тело. Сковал конечности и не давал вдохнуть. Сердце, точно истерзанное волками, ныло, а лёгкие с трудом работали, не желая впускать в себя воздух без свежего запаха пшеницы.       Его нашла Миэль, и она же стала той, кто выдернул султана из плена безуспешных метаний. И тут же Кастиэль окунулся в другие. В более, как он посчитал, эффективные. Не желая ждать, он отправился на своих крыльях прямиком в Торрэно, предварительно дав указание Миэль следовать за ним на лошади — если упадёт посреди песков, то никому лучше от этого не сделает.       Очутившись в коридоре западного дворца Торрэно, Кастиэль сполз по стенке на колени, закрывая рот ладонью. Тяжёлые, хриплые и обжигающие горло вздохи отражались от увитых рисунками стен, во рту осел тяжёлый вкус металла, сквозь пальцы сочилась кровь. Сердце болезненно сжималось то ли от страха за своего принца, то ли от перегрузки. И вышло всё почти так же, как и в первый полёт до Торрэно: слабость и кровь, стираемая магией.       И всё же, не обращая внимания на боль и упадок сил, Кастиэль двинулся по знакомому пути. Ноги едва слушались, но, сжав зубы и держась за стены, он упрямо двигался вперёд, поднимался по пустым лестницам. Достигнув последнего и нужного этажа, Кастиэль чуть облегчённо выдохнул и тут же вдохнул поглубже.       Сквозь тяжесть собственной крови пахло медовой пшеницей. И чем ближе становились покои принца, тем запах набирал бóльшую яркость, но не свежесть. Дин не появлялся здесь больше недели, если не двух.       Прохладные бусины лизнули горячее лицо. Синий взгляд в надежде скользнул по покоям. Пусто. Ни души вокруг.       Липкая паника паучьими нитями оплела внутренности, не давала лёгким расширяться, а сердцу стучать. Опираясь на стену, Кастиэль из раза в раз оглядывал комнату и старался дышать, желая почувствовать свежий аромат пшеницы, вновь ощутить на языке её неповторимую сладость. Тщетно.       Вскоре паника обвила шею и принялась медленно затягивать петлю. Душила.       Дина не было. Но куда он мог деться? Сам ли ушёл или кто-то увёл против воли? Но кто? Кто?!       Зубы клацнули, накрепко прижавшись друг к другу, лоб испещрился морщинками. Пришёл гнев на неизвестного, кто посмел тронуть того, кто дорог сердцу, того, кто должен принадлежать ему… Ему!       Но кто посмел и что сейчас с Дином? Что с его принцем?!       Мысль вспыхнула огоньком. Предположение пришло само собой. Чак! Дин же упоминал, что тот что-то заподозрил насчёт их отношений, но Чак не мог догадаться о его, Кастиэля, настоящей личности, чтобы навредить Дину! Не мог! Этот человек никогда не сожалел насчёт Мари, наверняка упиваясь её убийством, да и помнить своего первого сына не мог! Просто не мог! Тогда неужели не он? Но кто ещё скалил зуб на их пару? Чарли с Гейбом отметаются, прочие слуги тоже. Каин? Так он всё время находился под его надзором, да и зачем отцу вредить его истинному? Другие же советники зада не кажут из Миражей.       Тогда кто?.. И почему во дворце Торрэно никто ничего не предпринимает? Почему никто даже не упоминает о пропаже принца?.. Почему даже Джон сидит сложа руки, когда лично обмолвился, что старший сын ему всё же дорог?!       Стало страшно как никогда. Пожалуй, даже на первых сражениях ему не было так страшно, как сейчас за Дина.       Глаза жгло бессилие, в глотке клокотала ярость, звериным рычанием вырываясь в пустой мир. Ноги сами повели его к кровати, и Кастиэль присел.       И тут-то синий взгляд зацепился за небольшой футляр для писем, что возлежал на середине ближайшей подушки. Рука потянулась к нему, пальцы чуть дрожали, будто бы он оказался посреди пустыни в самую холодную ночь. Подхватив металлический футляр, который в высоту достигал длины его ладони, Кастиэль чуть поморщился, когда тот обжёг, и осмотрел его поверхность.       Простенькие узоры скрывались за мазками чёрной краски, а сама краска ложилась… Что?       Не веря своим глазам, Кастиэль повертел футляр, игнорируя боль.       И он-то дал понять, что Кастиэль позабыл об украшении-кружеве с камешком, в котором крылась его сила. И эта сила должна была и защитить Дина, и послать Кастиэлю весточку в случае чего. Но та молчала. И сам Кастиэль не чувствовал своей частицы.       Футляр был испещрён символами против джиннов, против его магии.       Стоило вскрыть футляр, как на ладонь упал небольшой свёрток бумаги. Чувствуя, что в нём кроется ответ о местонахождении Дина, Кастиэль невольно задержал дыхание. Сердце замерло, боясь лишний раз ударить. Когда же дрожащие пальцы развернули бумагу, Кастиэль не знал, как дышать.       Он из раза в раз перечитывал текст, пока листок без единого пятнышка, намекающего на солёную влагу, не оказался скомкан. Не дыша, Кастиэль накренился в сторону и обессиленно упал на перину, уткнувшись лицом в подушку, насквозь пропитанную Его запахом.       «Не ищи, прокляни и забудь», — плыли перед глазами первые строчки, выполненные тем почерком, который он узнает из тысячи.       «Не любил, не люблю и никогда не буду любить», — шёл ровный, безжалостный текст дальше.       «Что бы я ни говорил, я всегда врал тебе, Кастиэль», — обрывались строки, и вместе с ними внутри Кастиэля всё так же обрывалось. Беззвучный горестный крик утонул в подушке.       — Лжец! — судорожно шептал Кастиэль, с силой сжимая подушку пальцами, чтобы хоть чуточку облегчить боль. Сердце разрывалось, невидимые волчьи клыки вцепились в него и тянули в разные стороны, разрывая кричащий от боли орган. И боль та только усиливалась. Увеличилась в два раза, словно бы нашла дополнительный источник подпитки. — Лжец! Какой же ты, любимый, лжец!       Шёпот урывками слетал с губ, тело сотрясалось в мелкой дрожи неверия, тяжесть предательства лилась из глаз и впитывалась в шёлк подушки.       Да, Кастиэль всегда твердил, что не станет держать принца против его воли, не станет сковывать его крылья, как это делали все до него. Он обещал, что поможет им раскрыться и поймать попутный ветер, но кто же знал, что отпускать — это так больно!..       Что он сделал не так? Чем обидел? Почему Дин столько всего наобещал ему и ушёл? Куда ушёл? Как его теперь найти и есть ли шанс всё исправить?       «Не ищи, прокляни и забудь», — прошептал до боли знакомый голос, принизанный холодом.       Дин не хотел, чтобы его искали, не хотел ничего возвращать. И от этого становилось лишь хуже. Даже не ведая, что способен на такие жалкие вещи, сам султан Миражей, которого называли великим, проливал горькие слёзы по ушедшему от него возлюбленному.       И вместе с возлюбленным ушло его сердце. Его жизнь.       Сбоку раздался тихий хлопок крыльев. Собрав крупицы растоптанной надежды, Кастиэль чуть повернул голову на звук. Пришлось пару раз моргнуть, чтобы взгляд прояснился, и тогда он увидел возле себя пташку древесного окраса. Пташка Миэль.       В глазах-бусинках крылся вопрос с тревогой, но Кастиэль не нашёл в себе сил ответить ей. Да и не собирался ничего объяснять. Разбитый взгляд всё сказал за него, и пташка испуганно встрепенулась, распушив невзрачные перья.       Сколько повёл времени, лёжа лицом в подушку и тем самым пытаясь скрыть свою слабость от мира, — не знал. Не ведал.       Стало безразлично абсолютно на всё, что есть в этом мире. Пусто и…       Как же было пусто и тоскливо от одной только мысли, что он расстроил зеленоглазого бога, что тот больше не явится к нему и не позовёт его… В чём же он ошибся? Что сделал не так и как упустил из виду намерение Дина покинуть его?       Как же так всё получилось?..       Он ведь видел любовь принца, слышал его признания, что являлись самой настоящей наградой, вкушал его ласку… Кастиэль же видел, что Дину хорошо с ним. Видел же, что тот счастлив в Миражах. Так что же случилось? Почему всё обернулось именно так и как жить дальше? Как дышать и двигаться, зная, что больше никогда не услышит звона монет и единственного в своём роде голоса, что был тягуч как самый сладкий мёд? Что не окажется в поле медовой пшеницы, что бывала и ласковой, и непреклонной? Что ему делать без рук, что так нежно ласкали его? Как жить без возможности наслаждаться чарующим танцем, а потом силой, которая сравнима с его?..       Неужели он плохо любил? Неужели слишком мало показывал своей любви?.. Или сильно давил на принца?       Неужели он всё разрушил? Почему он всё рушит, если само его естество — созидание?! Почему его называют великим, когда он даже не в состоянии осчастливить того, кого любит больше жизни? Как он может называться великим, если проливает слёзы по омеге, который покинул его?!       По любимому и самому желанному омеге…       Что могло спровоцировать Дина на такой шаг? Или кто?       Ответ пришёл достаточно быстро. Виноват он, Кастиэль, и его глупость не украсть такого печального, прекрасного и обиженного жизнью омегу из дворца Дика. Будь так, всё было бы иначе… Всё было бы хорошо. И Дин был бы сейчас с ним, и никогда не страдал бы, никогда бы не познал горя… У них была бы семья. Кастиэль бы его любил так же, как и сейчас, и с каждым днём всё больше и больше, отдавая всего себя любимому. И у них бы не отняли дитя. Дин был бы счастлив. Кастиэль был бы без ума от счастья.       Вот только всё пошло не так, как хотелось. Их пути разминулись и вновь сошлись много лет спустя. И ради чего? Чтобы вновь разойтись с отсутствием шанса вернуться к началу? Так?       Но зачем всё так?       Прокручивая в голове одно и то же, Кастиэль нашёл ещё одну причину винить себя. Дети. Дин жил с мыслью, что султану нужны чёртовы наследники, когда единственный, кто был нужен султану, — он сам! Старший принц Торрэно, его проклятие и боль!       Кастиэль корил себя за то, что не смог объяснить Дину, за то, что не понял, что его принц остался верен своему слову.       Кастиэль ненавидел свой титул.       К чему все эти титулы, если они бесполезны? Зачем ему богатство и земли, если они ничем не могут помочь? Если не могут ничего вернуть?       Зачем ему целый мир, если его нельзя преподнести возлюбленному?       Почему он не родился простым человеком? Всё было бы в разы проще… наверное. Как минимум, Дин бы не стал зацикливаться насчёт детей.       И не покинул бы его с ложью на устах…       Когда смог взять в себя в руки, был уже поздний вечер. Следующий то день или тот же — Кастиэль не знал, но пташка Миэль волнительно хлопала крыльями и пару раз пыталась тянуть его за волосы. В последний такой раз Кастиэль всё же оторвал голову от подушки и приподнялся на локтях, держа глаза закрытыми, а голову наклонённой.       — Я в порядке, — глухо произнёс Кастиэль. Голоса почти не было. Сухой, безжизненный.       Пташка коротко чирикнула.       Неспешно поднявшись, Кастиэль присел. Вздох — плечи выпрямились, осанка вернула прежнюю величавость. Синь следила из-под ресниц за руками, которые прятали скомканное письмо обратно в футляр, а после, даже без щелчков пальцев сменив императорский наряд на невзрачный чёрный — генеральский, — Кастиэль поглубже вдохнул и поднялся. Взмах руки — ни следа того, что был здесь.       Сейчас он сыграет свою роль, никому не покажет ту пустоту, разъедающую его кусочек за кусочком. Никому не доверит свою боль. Никому не покажет свою слабость, как и подобает правителю, на чьих плеча лежит ответственность за множество жизней. Сейчас… он должен быть тем, кем был до знакомства с Дином.       Но поисков не оставит. Ни за что! Он должен найти того, к кому ушло его сердце. Должен удостовериться, что с Дином всё хорошо.       Кастиэль приподнял руку и вытянул указательный палец, на который тут же приземлилась пташка. Взглянув в глаза-бусинки, Кастиэль чуть прищурился.       — Ты ничего не видела, Миэль, — медленно произнёс он. Пташка быстро кивнула. В любой другой бы раз Кастиэль усмехнулся с её жестов, но душа не могла радоваться. Улыбка уже не посетит его лицо. — Найди его. Во что бы то ни стало, Миэль, найди!       Пташка замялась, но в итоге вновь кивнула и взмахнула крыльями, растворяясь в воздухе.       Потерев висок, Кастиэль медленно развернулся вокруг себя. Когда-то эти покои полнились радостью, светом свечей поздним вечером, звоном монет и любовью, которой он безропотно отдавался. Когда-то он с нетерпением ждал приглашения в этот крошечный рай. Сейчас же… его некому приглашать и не к кому идти. Но он обязательно найдёт этого человека, чтобы…       В душе Кастиэль бы хотел всё вернуть. Хотел исправиться. Хотел стать лучше и образумить своего принца.       Если, конечно, Дин захочет его слушать и вернуться к нему.       Так Кастиэль и очутился в основном дворце Торрэно, тенью слоняясь по коридорам. Сокол, невидимый человеческому глазу, рыскал между этажами и помещениями, пытаясь найти нужного человека, который бы мог дать ответы на все вопросы.       К раннему утру, когда небо едва успело поселить в себе мягкие персиковые мазки, Кастиэль неподвижно притаился в тени и ждал. Выжидал, когда же наследный принц проснётся. И был вознаграждён за терпение, вместо которого мог бы заявиться в покои супругов и приставить кинжал к горлу одного из них… Но Дин бы такого не простил, поэтому пришлось ждать.       Дверь скрипнула. Кастиэль тут же открыл глаза и прислушался, следя за событиями от лица сокола.       — Неужели сегодня будет гроза? Небо же чистое-чистое, — недоумённо пробормотала Джессика, держа на руках подросшего Джека, что цеплялся за её волосы, спутывая их.       — Всё возможно. Море многое способно натворить, — добродушно хмыкнул Сэм, приобняв жену за талию, но тут же охнул и остановился, будто бы вспомнив нечто важное: — Идите пока вперёд, я догоню.       — М? Что случилось, милый? — Джессика остановилась следом, хлопая глазами.       — Мы забыли одну вещицу, без которой Джек снова начнёт капризничать, — с хмыком бросил мужчина и наклонился вперёд, целуя супругу. — Джесс, иди к отцу на завтрак. Он будет рад увидеть Джека, а я подойду позже, хорошо? — лилейным голосом продолжал наследный принц.       Приоткрыв рот в понимании, Джесс кивнула с тёплой улыбкой и, точно как пёрышко, легко развернулась, уходя дальше по коридору. Сэм вздохнул и оглянулся, скользя взглядом по тому месту, за углом которого как раз стоял Кастиэль. Когда же Джессика свернула дальше по коридору, Сэм вернулся в покои. Кастиэлю как раз хватило того времени, чтобы подобраться к двери.       Скрип — Сэм преспокойно вышел обратно, держа что-то в руках, и, не успев закрыть дверь, оказался тут же припечатан к стене.       Нет, Кастиэль не использовал холодное оружие в качестве угрозы — просто зажал высокому мужчине рот, а второй схватился за горло. Магия, которую вполне можно было спихнуть на тяжесть феромонов, разлившихся бурей по коридору, лишила принца возможности пошевелиться. Сэм округлил глаза и тут же пришёл в себя, гневно нахмурившись и пытаясь задавить запахом альфы. Не получалось. Наследный принц со своими попытками напоминал щенка против крупного хищника.       Однако вскоре тот начал рычать.       — Где он?! — прошипел Кастиэль, чуть привстав на носочки и приблизившись лицом к лицу. — Где Дин?!       — Видеть тебя не желает! — сплюнул принц.       Кастиэль сжал зубы, медленно втягивая воздух носом, но досадливого рыка удержать не смог.       — Лжёшь! — процедил он, со злости встряхнув мужчину так, что тот зашипел. — Лжец!       Однако взгляд, не имеющий ничего общего со взглядом его возлюбленного, был твёрд. Сэм, скалясь, испытывал настоящий гнев и, как видимо, далеко не к ситуации, в которой оказался. Наследный принц искренне ненавидел его. И дело наверняка в том, что поведал ему Дин перед своим исчезновением.       Неужели Дин и правда его видеть не желал?..       Мысль эластичным стеблем розы обвила тело и запустила острые шипы в кожу. Брови чуть дрогнули от болезненного чувства, которому физическая боль не являлась ровней.       Пыл постепенно таял, хватка пальцев ослабевала. Хотелось забраться в эту самодовольную и лгущую черепушку, распутать нахальный язык и выведать местоположение возлюбленного, но…       Магия незначительно спала, и этого хватило, чтобы сильные руки альфы напротив схватили его предплечья, то ли с желанием освободиться, то ли с намерением сломать кости. И вместе с этим освобождением что-то брякнуло по полу. Кастиэль не дёрнулся, но опустил взгляд.       Увиденное стёрло всё. И преподнесло двумя руками, будто бы держа самое ценное, что только есть на этом свете, одно светлое воспоминание.       Синий взгляд, что недавно метал молнии, потускнел.       У ног валялась игрушка. Человечек. Исписанный серым на белом грубый лоскут ткани, в чью сердцевину спрятали нечто мягкое и обвили нитью, смастерив таким образом головку с причудливым выражением лица, в которое входили одни лишь глазки-бусинки. Самая обыкновенная игрушка, коих можно встретить на рынке в Торрэно. И однажды они с Дином наткнулись на этого человечка. Вернее, наткнулся Дин. Как зелень глаз смогла выудить из пестроты нечто настолько прозаичное — Кастиэль не понял. Однако потом Дин пожурил его за недальновидность и назвал простенькое дешёвое нечто ангелком. И сам же довёл этого ангелка до ума, дорисовав пару синих глаз, коих изначально не было, и серых полос на спине, которые вполне могли сойти за крылья.       Именно этого ангелка Дин подарил племяннику на год, пока никто не видел.       Сейчас же этот ангелок затронул и без того израненную душу, одновременно и ласково погладив, и полоснув лезвием.       — Что я сделал не так? В чём ошибся? Как же вернуть всё назад и предотвратить его побег?.. — беззвучно шептал Кастиэль под нос, продолжая разглядывать игрушку с обречённым выражением лица, которое присуще смертникам.       Руки сами собой опустились и повисли вдоль тела — Сэм отпустил его, но ничего не предпринимал. До одного момента.       — Не смей строить из себя жертву, — прорычал принц, кипя гневом.       Усмешка вышла сама собой. Дерзкая и больная. Кастиэль вскинул голову и поймал стремящийся впечататься в его лицо кулак. Пальцы сжались на дрожащем от напряжения кулаке, синь же безжизненно наблюдала за потугами, сведёнными бровями и глубокими морщинками, ужесточившими лицо.       — Сэм, я же всё равно найду его, — пророкотал Кастиэль, гроза предостерегающе рокотала вместе с ним. — Найду и всё…       — Да оставь ты его! — по новой взъярился Сэм, и Кастиэль перехватил вторую руку.       — Да ни за что!       Всё здравомыслие раскрошилось к чертям.       Кастиэль всегда твердил, что не станет держать Дина, не станет давить на него и делать своим без его воли. Он запрещал своей внутренней сущности брать верх без разрешения. Склонял голову перед своим зеленоглазым богом, и сама его сущность — сущность альфы — преклонялась перед прекрасным омегой.       Кастиэль любил со всем трепетом, но сейчас этот трепет обратился желаем вернуть на себя зелёный взгляд во что бы то ни стало. В груди кипело жгучее желание молиться со всей истовостью — лишь бы вернуть. Вернуть его…       Хотя бы поговорить…       — Ты был лишь развлечением, — прошипел Сэм, чуть наклонившись к нему, и Кастиэль бросил на него взгляд исподлобья. — Неужели не привык к этому, генерал? Ты же из Киэло.       Кастиэль упрямо сжал губы, не желая слушать.       — Запомни: для Дина ты — никто, — тихо, но весьма чётко и угрожающе произнёс Сэм, заведя одну из рук себе за спину. — Никто, понял?! Так что оставь его, не мешай жить и больше… Не знаю, как ты сюда пробрался, но больше не смей появляться здесь!       Голос наследного принца напоминал змеиное шипение, что вползало в уши, и Кастиэль заблудился в своих мыслях. Заблудился настолько, что заметил блеск стали в последний момент.       Наработанные рефлексы сработали раньше, и ладонь сжала лезвие, что направлялось к его шее.       Жгучая боль, коей раньше не испытывал даже при серьёзных ранениях, и странное шипение, как шипит испаряемая вода на раскалённом камне. Не тая магии, Кастиэль вывернул руку вместе с кинжалом и, пока противник опешил, тут же совершил удар с разворота, ловко впечатав локоть прямиком мужчине в нос. Тот заскулил и согнулся пополам, получая за неосторожность удар коленом под дых.       Однако тот оказался весьма крепок для обычного принца, которого почти не интересовало военное дело, и если бы не оглушающий удар магией, когда сгусток дыма приложил мужчину головой о стену, то Кас, всё ещё пребывая в смятении, мог бы оказаться в невыгодном положении.       Бросив мрачный взгляд на валявшегося без сознания человека, Кастиэль поморщился и перевёл взгляд на левую ладонь, что, дрожа, всё ещё сжимала лезвие. Кровь густо струилась по белой коже, как зарево по облакам, и тягучим водопадом стекала на пол, образуя лужицу. Раскрыв пальцы, Кастиэль тем самым усилил поток и другой рукой взял резную рукоять. Как только металл оторвался от кожи ладони, жжение почти прошло. И тогда он попытался излечить рану.       Однако та не поддалась.       Проведя пальцами по длинному и глубокому следу с целью вмиг излечить, Кастиэль ничего не получил. Рана не затягивалась, кровь не останавливалась.       Пребывая в смятении, Кастиэль взмахнул рукой. Ладонь прикрыл лоскут ткани, тут же пропитавшийся цветом граната, а все следы короткого поединка оказались стёрты с пола и наследного принца. И заодно Кастиэль запечатал ему рот и желание с возможностью показать, что он, генерал, был здесь. Если Сэм и попытается, то не сможет ни сказать, ни намекнуть. Язык проглотит, а то и задохнётся. Дин бы не простил ему такого отношения в сторону своего брата, но то — единственный выход, чтобы замести следы.       Кастиэль даже подумал забраться в черепушку наследного принца, наплевав на всё, но синий взгляд упал на окровавленное лезвие кинжала.       Кровь скрывала за собой рисунки. Вырезанные, тонкие и аккуратные надписи.       Символы против магии джиннов.       Уголки бровей прискорбно опустились, Кастиэль ласково огладил лезвие двумя пальцами. Подушечки пальцев зажгло.       — Так ты правда не желаешь меня видеть, раз решил убить? Почему же не сделал это сам, любимый? — непонимающе шептал Кастиэль, исчезая под взмах крыльев.       Так и исчез мир Кастиэля, даже не пожелав самолично избавиться от него. Так Кастиэль и потерял самое ценное, что имел, кого любил. Потерял свой свет, потерял свою жизнь. И, даже будучи султаном, не мог обратить время вспять.       Жизнь потекла своим чередом. К лицу вплотную прилегла маска, став второй кожей, небо стало смурным, а гроза колючей. Больше султан Миражей не улыбался.       Рану, которая не желала заживать, пришлось прижечь раскалённым с помощью магии лезвием меча. Вот только, к его несчастью, физическая боль не смогла сравниться с душевной, а запах жареного мяса посреди ночной пустыни привлёк нежеланных хищников.       Кастиэль чувствовал себя птицей, чьи крылья обломали. Но не сдавался. Пытался дышать и жить дальше ради своих людей, которые ждали его, но только последние жили в неведении, не понимая, куда делся его… его… Тот, кто обещал стать его супругом и разделить земли, жизнь и счастье. Тот, к кому ушло его сердце.       Тот, кого Кастиэль не мог ненавидеть и, как бы то больно ни было, продолжал любить.       Время бежало, Кастиэль вернулся к цели Каина. Разузнал у Ровены насчёт кинжала и символов и нашёл средство, которое несло опасность для его Миражей. Стоило всё же стереть символы с потайных проходов Торрэно, которыми теперь умело пользовался Дин, раз у Миэль не вышло его отыскать.       Дни… тянулись. Прошло не так много времени, но он настолько погрузился в заботы с головой, что для него полтора месяца стали чёрной пропастью вечности.       Было холодно и больно, а уродливый широкий шрам от ожога, который лежал поперёк левой ладони, не смогла свести ни магия, ни Ровена. Уродливый, как иссохшая земля, он болел и зудился, из раза в раз напоминая о том, кто стал первопричиной этого ранения. Временами пальцы немели, почти не слушались его, напрочь лишаясь чувствительности, а кулак и вовсе отказывался сжиматься, напоминая куриную лапу. Он даже бокал с вином удержать не мог — от напряга руку пробирала мелкая дрожь! Одно лишь радовало — столь нелепо поранил левую руку, а не рабочую правую.       Боль, которая только и ждала наступления ночи, приходила к нему с луной. И физическая от повреждений ладони, и душевная от расставания, о котором простой люд Миражей так и не прознал. Кисть руки пряталась в тонкой чёрной перчатке, а боль топилась в вине. В вине из Торрэно. В вине, которое любил и пил Он.       Кастиэль добивал себя. Запирался у себя и думал, что однажды умрёт от боли по ушедшему возлюбленному.       С вечера пребывал во хмеле, лишь бы уснуть и увидеть Его, который не скажет ни слова — только взглянет с презрением, — а утром он — снова всемогущий султан Миражей, который сидел и продумывал, как бы более болезненно сковырнуть назревший гнойник на Киэло. Простой народ Киэло, занимающий дно этого колодца, некоторые советники, уставшие от нынешнего султана, и захваченные мелкие города и страны, — все ждали перемен. И Кастиэль должен быть тем, кто обрушит плотину, тем самым отомстив родному отцу за мать.       Вот только придерживаться этого пути было сложно — Кастиэль изменился возле принца Торрэно, и месть его мало интересовала. А вот способ вернуть сердце и жизнь — вполне.       Вот только ему начала докучать подруга детства. Ханна.       Осмелев благодаря разным слухам, которыми полнился дворец, и отсутствием человека, по которому не переставало лить слёзы то, что осталось от сердца султана, Ханна сменила стиль на более откровенный и достаточно часто наведывалась к нему, с интересом поглядывая на перчатку, но никогда не интересуясь тем, что под ней, и не спрашивая, куда же делся его суженый.       Кастиэль терпел. До определённого момента, пока дочка его советника не забралась на край его стола, тем самым оголив нежную кожу бедра. Синий взгляд лишь ненадолго бросился к незваной гостье, а после вернулся к письму с ровными строчками.       Сокол донёс до него весть из Киэло — его приглашали присоединиться к торжеству, на котором объединятся два государства, — к свадьбе Михаила и Адама. Церемония назначена через две недели — к тому моменту Адам как раз должен справить своё совершеннолетие, а после Михаил заберёт его. И на кой-то чёрт зовут его, Кастиэля, простого генерала Киэло. Зато чужая радость, пусть и вызывала едкую зависть, могла помочь отыскать того, кто покинул его. Вот только надо ли?..       Додумать не дали тонкие пальчики, легонько сжавшие его плечо и опустившиеся по левой руке прямиком к запястью и кисти, запрятанной в перчатку. И жест этот был весьма недружеский, как и наклон к нему, выверенный так, что широкий вырез открыл вид на упругую и ничем не прикрытую грудь.       Холодная синь скользнула по ладной фигурке, оценивая мягкость кожи на вид. Вот только кожа была светлой, когда синь любила медовую. Длинные волосы чёрными волнами, подчёркивая белизну кожи, ниспадали на хрупкие плечи, когда синь предпочитала любоваться короткими и цвета спелой пшеницы. Серо-голубые глаза смотрели с истомой, когда Кастиэль был без ума от юной зелени, которая таила в себе такое множество эмоций и чувств, что все не перечесть. Женские плечи и руки являли собой самую настоящую хрупкость, которая претила ему. Цветочный запах неприятно щекотал нос и даже вызывал раздражение, когда хотелось уткнуться носом в загривок Импалы и вдохнуть слабый остаток пшеницы… Да и вообще перед ним было не то тело и не тот человек!       — Ка-астиэль… — прошептала Ханна вкрадчивым голосом, который напомнил липкий сок фруктов.       Кастиэль ещё раз обвёл её взглядом и сжал зубы, когда женские пальцы паучьими лапками сжались на его больной руке и надавили прямо на центр ладони. Отвращение подкралось к горлу и вырвалось рычанием. Гроза устрашающе зарокотала. Ханна одёрнула руку, прижимая к груди, и испуганно отпрянула назад.       — Поди прочь, — процедил он, сжимая ладони в кулаки, но левую до конца сжать так и не смог. — Ты забываешься, Ханна!       — Но…       Нежелание подчиниться распалило костёр гнева, что взметнул языки пламени прямиком к небесам. Кастиэль ещё никогда не злился на подругу детства так, как сейчас. Но от удара кулаком по столу всё же удержался. С трудом.       — Пошла отсюда и больше не заявляйся ко мне, — низким голосом продолжил Кастиэль. Ханна отодвинулась назад ещё немного. — Прочь!       В очередной раз вздрогнув и опустив голову, девушка быстро спустилась со стола и поспешила к выходу. Дверь шаркнула и закрылась с робким хлопком. Воцарилась долгожданная тишина.       Уронив голову на руки, Кастиэль переместился из кабинета в свои покои, оказавшись на кровати. Ладони продолжали поддерживать лицо, пока не раздались мягкие, чуть топающие шаги четырёх лап. В макушку ткнули мокрым носом.       — Привет, детка, — с добротой усмехнулся Кастиэль, взглянув на пантеру и потрепав её за ухом. — Тоже скучаешь по нему, да?       Словно бы понимая человеческую речь, кошка издала вялый рык.       — И давно начал с обычными животными разговаривать? — раздался тихий, ничего не выражающий голос.       Кастиэль поднял голову и повернулся в сторону окон, лицом к которым стоял высокий мужчина и рассматривал некий предмет в своих руках. Стоило присмотреться — тот самый кинжал, который Кастиэль не мог не узнать.       — Давно не виделись, отец, — столь же безжизненно отреагировал он. — Ты ведь всё знаешь и даже не пытаешься прочесть мне нотации. Что с тобой?       Каин заложил руку за спину и развернулся к нему полубоком. Синий взгляд, так похожий на его собственный, очертил сгорбленную фигуру султана. И пускай Каин всегда был скуп на эмоции, сейчас в его глазах поселилось нечто родительское — и даже не укор, а… Кастиэль растерялся. Лучше бы Каин действительно гневался, чем так смотрел на него так снисходительно.       Было не по себе. Даже Импала недовольно захлестала хвостом по бокам, вплотную присаживаясь к его ногам и устраивая голову на царских коленях.       — Отец, да ты сам не свой, — нахмурился Кастиэль.       Каин покачал головой и снова развернулся, пряча кинжал в рукаве.       — Ты сильно изменился, Кастиэль.       — Такой же, как и раньше, — ровно произнёс Кастиэль. — Что не так?       — Кастиэль, отцу-то не ври! — фыркнул Каин, вновь удивив его, и продолжил гораздо тише: — Весь в мать — такой же страдалец… Не спивайся на ночь глядя и подготовься к поездке, — повелительным тоном закончил отец, и на этот раз Кастиэль даже не попытался воспротивиться. — Чаку достанется не только от своего народа, но и от Торрэно.       Кастиэль непонимающе нахмурился.       Но и от Торрэно? И ещё Каин сказал, что он весь в мать? Страдалец? Разве не отец ли говорил, что Мари на всё глядела с улыбкой? Даже когда Чак отказался бросить всё ради неё.       — Ты меня услышал?       — Да, отец, — вздохнул Кастиэль. — Покончим с ним.       От вина Кастиэль не удержался. Боль с зачатком предвкушения встречи, которую, вероятнее всего, ждал только он, сформировала из себя пышный букет роз с острыми шипами. Заснуть вышло только так — с чаркой крепкого вина и под пушистым боком Импалы.       И утром — то ли к сожалению, то ли к счастью — он всё же проснулся в этот мир без Него.       Они с отцом двинулись в путь вдвоём — никого брать не стали. Даже троицу — Кастиэль качнул головой и сказал, что сам со всем справится. И вновь императорский наряд оказался сменён на невзрачный генеральский. В последний раз, как пообещал ему Каин.       Кастиэль, будучи сыном убитой, не испытывал ни радости, ни предвкушения насчёт скорой и такой долгожданной расправы — из них двоих эйфорию испытывал только Каин, чья походка была легка, а взгляд наполнен тёмным удовольствием.       Бескрайняя пустыня, что однажды подарила и забрала счастье султана Миражей, на полпути свела их с караваном из Киэло. Однако Чак отсутствовал — Габриэль, который предпочёл песок солёной воде, поведал, что отец решил добраться по морю, тем самым в разы сократив себе путь.       И с тех пор, стоило Гейбу влиться в его общество, а Каину ретироваться от его болтовни, Кастиэль, поняв, что брат ничего не знает о пропаже Дина, то и дело ловил на себе испытующие взгляды. Пока одним вечером не выдержал боли в руке, с которой приходилось бороться одной лишь мазью Ровены — про вино пришлось забыть на время долга.       Отойдя от толпы у костра и присев под бок к лежавшему верблюду, чтобы никто не заметил его, Кастиэль достал из бездонного кармана бутылёк и стянул перчатку. Пальцы левой руки мелко тряслись, как листва на шальном ветру, шрам фантомно жёгся. Прохладная мазь, наскоро нанесённая на ладонь, мало чем помогла — челюсти продолжали накрепко сжиматься. Боль клубилась в центре ладони и колкими ударами отдавалась выше по руке. Невыносимо. И вместе с тем нужно, чтобы не забыть ни один день, проведённый с Ним…       — Эй, Касси, это кто тебя так? — удивлённо присвистнул и плюхнулся к нему Габриэль, приближение которого он даже не заметил. И как брат сумел разглядеть его руку в полумраке — тоже не понял. Или догадался? — И где Дин? Разве вы не должны быть в Миражах?       Кастиэль перевернул ладонь вниз, пряча увечье, и дополнительно попытался сжать её в кулак, но чудо вновь не посетило его. Пальцы слушались всё меньше.       — Габриэль, его со мной нет. Больше нет, — постарался как можно спокойнее произнести Кастиэль, поэтому пришлось понизить голос, который едва не дрогнул под тяжестью собственных слов.       — Чего? — тупо переспросил брат и наклонился вперёд с явным намерением заглянуть ему в глаза. Но синь убежала в сторону.       — Он ушёл, Гейб, — ещё тише выдавил из себя Кастиэль.       Габриэль, так любящий почесать языком, ничего не ответил. Тоже не нашёл слов. Даже по запаху нельзя было определить его эмоции — тот попросту стал бесцветным.       — Сам? — в итоге неверяще шепнул брат.       Кастиэль кивнул.       — И что ты сделал? Чем провинился? — в ещё большем изумлении продолжил допытывать Габриэль. — Что ты мог сделать, Кастиэль?! Неужели ты…       — Не знаю! — огрызнулся Кастиэль, заставив того заткнуться. Брови сошлись к переносице, синь гневно припечатала принца Киэло к боку верблюда, который тут же фыркнул. — Я не знаю, Габриэль, — тише прошептал Кастиэль, уже будучи не в силах скрыть боль, — я ничего не знаю…       Но Кастиэль знал. Вернее, предполагал. И причин было несколько, начать хотя бы с ненужных ему наследников и закончить… Дин ненавидел его. И, возможно, правда никогда не любил. Но разве можно так умело играть, так красиво врать? Кастиэль не хотел верить. Не желал.       Просто не мог поверить, что всё было ложью. Что его просто предали, использовали.       Кастиэль хотел заглянуть в прекрасные глаза цвета зелени, взглянуть на душу принца, которая расцвела в его любви, и увидеть правду. Чтобы добить — или исцелить — себя, он был обязан заглянуть в глаза своего истинного.       Кастиэль перечил сам себе. А стоило пересечь границы столицы Торрэно и пройти по главной дороге прямиком к стенам дворца, как он начал перечить себе ещё больше.       Ошмёток сердца маленькой пташкой волнительно бился в груди, желая встретить свою исчезнувшую часть. Синий взгляд метался по лицам со скоростью ветра, но не находил. Ткань, прикрывающая лицо, оказалась сброшена на плечи, и грудь раз за разом наполнялась горячим воздухом и смесью чужих запахов, пытаясь отыскать среди этого вороха один-единственный.       Но не находил. Ни зелёного взгляда, ни запаха медовой пшеницы, ни чудесной россыпи веснушек… Не находил. Но этого человека и не должно было быть здесь. Вот только разве можно заставить сердце перестать ждать и искать того, кого так долго любил и продолжал любить? Даже султану Миражей это было непосильно.       Главные врата, дворец Торрэно, куполами и башнями почти что подпирающий сухие небеса. Дорогие украшения, алые ковры, небывалые цветы и множество слуг, с улыбками спешащих дооформить коридоры и залы. Смех и радость. Приторная сладость благовоний и цвет огня, ненавистный его любимому.       Ожидание следующего дня в отведённых покоях под пронзительным взглядом Каина, бессонная ночь и разбитое утро. Кастиэль сжимал зубы и держался. Переодевался в более торжественное одеяние, в котором ночь пестрила тёмно-синими вставками и которое абсолютно не подходило для свадьбы, и ждал. Держал себя в руках перед отцом и всё пытался, превозмогая боль, сжать левую ладонь в кулак.       В обед Каин, вздохнув, покинул его. И не успев в третий раз одёрнуть себя, чтобы не ринуться в тот же миг в западный дворец, Кастиэль в какой-то степени оказался спасён пришедшим по его душу Гейбом.       Особых новостей тот не принёс и никого из нужных лиц не встретил. Сказал лишь то, что старший принц, несмотря на своё звание вдовца, приглашён на торжество, которое уже вовсю шло, а к вечеру, как только молодые закончат с формальностями и Адам перейдёт в другую семью, устроят пир.       — Поговаривают, что Проклятие Фараона тоже явится — Адам с дозволения Михаила отвалил знатную сумму, а брат так легко согласился, лишь бы порадовать этого мальчишку, будто тому мало! — фыркнул Габриэль, уплетая сладости, которые принёс с собой. — Нет, ты представляешь?! Проклятие пропал больше, чем на полгода! Даже слухи ходили, что он умер, но нет! Снова станцует! Но что-то подсказывает, что плясать под чужую дудку он не намерен. Стоит быть готовым ко всему… Эй, ты чего, Касси?       — А? — Кастиэль поднял голову, растерянно смотря на брата с блеском в глазах и не переставая нервно чесать ладонь.       Новость о Проклятии приятно ошарашила. Дин здесь! Он точно явится, и у Кастиэля появится возможность взглянуть на правду. И уже тогда его мир либо заберёт его жизнь с помощью холода стали, либо окажется схвачен и выведен на разговор.       И вот тогда Кастиэль уже не отпустит. Никогда не отпустит! Забудет все свои обещание не держать и образумит.       Проследовав за Габриэлем в самую гущу, Кастиэль ступал по цветочным лепесткам, кивал в знак мнимого уважения и искал. Безуспешно пытался найти.       Да так случайно и дошёл с Габриэлем до молодожёнов. Гейб что-то с шутками вливал им в уши, Адам краснел, а у Михаила начинал дёргаться глаз. Кастиэль не заметил ни свадебного наряда в красно-золотых тонах, ни груды подарков за спинами пары, ни толпы, жаждущей поздравить их. Цвета закатного солнца пестрили умирающей листвой, которую не встретить в их краях. Пылали огнём. И такие, как он, сильно выделялись средь языков пламени.       Но белого Кастиэль так и не нашёл, хотя некоторое странное ощущение преследовало его. Дин был где-то здесь.       Несколько часов пролетели птицей, в руках покоился лишь бокал вина. Есть не хотелось. Не было ни сил, ни желания, ни аппетита. А вот вино вливалось только так, хотя синий взгляд оставался цепок.       И в один момент, даже не поняв, как оказался в числе стражей, подпирающих колонны на императорском балконе с видом на украшенный сад и фонтан, Кастиэль спустя три месяца одиночества вдруг почувствовал вкус жизни на языке.       Сэм, сидящий за длинным столом в кругу двух царских семей, прожигал его ненавистным взглядом, но Кастиэлю было всё равно. Музыка стала тише, а после и вовсе погрузилась куда-то под воду. Голоса стихли, всякие звуки ушли. Остался лишь шелест траурного одеяния да тихий шаг без привычного звона. Весь мир тоже растворился, а глаза видели лишь одного человека.       Сердце тихонько замерло в груди.       Вынырнув белой тенью из дальнего входа, старший принц Торрэно двинулся к пустующему возле Джессики месту.       Походка легка, как и всегда, но отчего-то осторожна, словно бы Дин — тигр на охоте, который ступает по хрупким сухим ветвям и которому ни при каких обстоятельствах нельзя спугнуть дичь. Голова поднята, взгляд чуть прикрыт ресницами и устремлён вперёд. Не замечает липкого внимания гостей за столом и прислуги позади.       Изменился. Стал ещё краше, несколько строже и вместе с тем осторожнее, и эта осторожность не понравилась. Походка была непривычной султану, и в ожившее сердце закрался страх, что Дин мог пораниться за эти три месяца разлуки. А ещё… Кажется, его принц набрал в весе, если судить по мягкости щёк, и эгоистичная частица души султана, пускай и тревожилась, но хотела думать, что всё дело в нервах. Дин нервничал. Не остался равнодушен к ситуации. И свою любимую Импалу оставил в Миражах не просто так!       Россыпь веснушек, на который танцевало пламя из больших чаш. Траурное одеяние, которое отразилось недовольством в глазах советников обоих стран. Волосы подстрижены и не украшены тикой. Совсем нет украшений. Взгляд мрачен и лишь всего один раз скользнул по окаменевшей фигуре генерала, очертив его с обуви до шеи и вернувшись к левой руке, сокрытой в перчатке. Брови едва заметно нахмурились на веснушчатом лице, но тут же разгладились. Дин отвёл взгляд и, не дав наскучавшейся сини вдоволь налюбоваться собой, занял место возле своей невестки, заводя тихий разговор.       Зелёный взгляд, который он так долго искал, больше не обратился к нему. Даже к глазам не поднялся. И голос, если не прислушиваться, совсем не слышно из-за гама народа.       Такой родной и такой далёкий…       Кастиэль уже собирался сделать шаг, чтобы раз и навсегда расставить всё по местам. Собирался увести Дина перед всеми, а если остановят — назовёт имя, обозначит себя и тем самым порушит планы Каина, до которых ему, признаться, снова не было никакого дела.       Вот только чья-то хватка впилась в плечо, а сзади донёсся шипящий шёпот, предназначенный лишь для его ушей:       — Не смей!