Ocean people.

      Намджун раздражает.       Юнги и Намджун были соседями по комнате еще со времен колледжа, и это всегда было прекрасно. Они дополняют друг друга, понимают друг друга, их молчание часто можно назвать разговором, а звуки, издаваемые ими, — музыкой. Они оба тихие, мирно сосуществуют в гармонии, оба чистоплотны и организованны, когда это важно, и оба знают, как уважать пространство другого.       Однако Намджун был настороженным и взволнованным в течение последних трех дней, и теперь он полностью раскрыл свой потенциал раздражения, поскольку внезапно стал самым шумным человеком, которого Юнги когда-либо встречал.       Юнги нравится считать себя человеком с очень высокой и в то же время гибкой планкой терпимости к чужому дерьму, но среди всех аспектов, в которых он всегда может проявить свое терпение, есть один, который обычно вызывает у Юнги раздражение на грани истерики, и именно в этом месте беспокойство Намджуна решает проявиться.       Быть громким.       Намджун обычно не шумный, за исключением тех случаев, когда он храпит, или когда он становится неуклюжим, ломает или натыкается на предметы, или когда они участвуют в соревнованиях, и он полностью теряет чувствительность к громкости своего голоса. Однако в последние три дня Намджун безостановочно напевал, постукивая пальцами в случайном ритме, издавая странные звуки, когда он совершает какие-либо незначительные действия, например, наклоняется или тянется выше, чтобы достать что-то с верхних полок.       Юнги думает, что может забыть об этом.       Он думает обо всех раздражающих привычках, которые, должно быть, у него есть, и с которыми Намджун молча мирится, он думает обо всех самых добрых поступках, которые Намджун делал по отношению к нему, он думает, что именно такой должна быть дружба — немного уступать, сдаваться, работать над тем, чтобы быть терпеливым или терпимее. Работая над осознанием того, что некоторые формы поведения безобидны, и что не все должны меняться, и что даже самонадеянно просить людей изменить что-то в себе, когда он может просто смириться с этим, постоянно напоминая себе, что это обычное поведение, глупое и неважное.       Все это летит коту под хвост, когда Намджун начинает громко жевать, что в значительной степени нарушает планы Юнги.       — Господи, что, черт возьми, с тобой не так? — его голос превращается в яростный стон, от которого челюсть Намджуна отвисает, как будто кто-то нажал кнопку паузы.       Они не спрашивают.       Они никогда, ни о чем не спрашивают. Когда они хотят поговорить, они просто сидят и дают волю чувствам, не спрашивая разрешения, не издавая громких вздохов, пытаясь привлечь внимание собеседника, ничего. Вот как работают отношения Юнги и Намджуна, они позволяют всему происходить естественным образом.       — Что ты имеешь в виду? — Намджун так сильно хмурится, что, казалось, его лицо может разорваться пополам.       — Я имею в виду, ты уже несколько дней сам не свой, когда делаешь это… — Пальцы Юнги сжимаются в кулак, когда он трясет руками, пытаясь не использовать слова и не обидеть Намджуна, и «звуки» — это лучшее, что у него получается.       Намджун склоняет голову набок, как потерявшийся щенок, и Юнги немного жалеет, что огрызнулся.       — Я… — нечасто можно увидеть, как Намджун теряет дар речи, и именно поэтому Юнги понимает, что все серьезно.       Он пододвигает свой стул, просовывает руку между ног, выдвигая сиденье вперед, и опирается руками на их маленький круглый кухонный стол, чувствуя, как тот раскачивается под весом, поэтому он мысленно напоминает себе проверить ножку стола и позже добавить к ней новую опору.       — Чонгук избегает меня, — выпаливает Намджун с рассеянным взглядом, как будто он только что пришел к этому выводу, когда произносил это.       Избегание — это не похоже на Чонгука. Он очень скрытный человек, Юнги это знает, потому что это легко распознать. Он склонен бороться в одиночку, утопая в собственных страданиях ради того, чтобы никому не мешать, изнуряя себя, словно Атлант, в упражнении взвалить все это на свои плечи. В архитектуре: колонна, опора в виде мужской фигуры, поддерживающей перекрытие.       Однако за все эти годы Юнги ни разу не видел, чтобы Чонгук делал что-то уклончивое, что заставляет его нахмуриться и сделать вывод, что это либо игра воображения Намджуна, либо он действительно серьезен.       — Что значит «избегает тебя»? — Юнги вынужден спросить, потому что, скорее всего, Намджун предоставит ему очень мало информации.       Секунды, прежде чем Намджун возьмет себя в руки и поднимет голову, тянутся бесконечно, как и боль, которую Юнги замечает в глазах Намджуна.       — Он, я не знаю, он не отвечал на мои сообщения с того самого дня, как приехал Джин, едва попрощался со мной, он не признает меня в нашем групповом чате… — Намджун замолкает, потому что Юнги уже все понял.       Он игнорирует дискомфорт в груди, как только заходит речь о той ночи, а также безуспешно пытается это делать в последние дни, и пытается сосредоточиться на Намджуне, решив, что им давно пора поговорить откровенно.       Юнги не из тех, кто вмешивается в личную жизнь других, у него самого нет большого опыта, когда дело доходит до долгосрочных отношений, и он пообещал себе, что позволит Намджуну и Чонгуку разобраться с этим самим, однако отчаянные времена требуют отчаянных мер, и оба, Чонгук и Намджун, чертовски забывчивы.       — Что у тебя за дела с Сокджином? — вопрос удивляет его самого, как и горький привкус, который оставляет на языке имя старшего, напоминая Юнги об их неловком моменте.       Или неловкий момент Юнги, потому что Сокджина, похоже, совсем не задел отказ.       — Что… — Намджун выглядит почти обиженным, что Юнги задал такой не относящийся к делу вопрос.       — Мы живем в одной комнате уже как минимум шесть лет, и ты познакомил меня с Чонгуком, но никогда не упоминал о его брате? — Юнги пожимает плечами, но, произнося эти слова, понимает, насколько это странно.       Они с Намджуном не очень открытые люди, и он определенно может сказать, что Намджун — человек, который знает его лучше всех в мире, но все же, есть некоторые вещи из его прошлого, о которых он даже близко не упоминал Намджуну, и теперь он понимает, что правда в том, что их может быть бесконечное множество. О многих вещах из жизни Намджуна он понятия не имеет, так что, возможно, ему не стоит быть таким уверенным, что между ним и Сокджином ничего нет.       Или, по крайней мере, что ничего никогда не было.       Намджун заметно краснеет, а глаза Юнги расширяются, и он чувствует что-то в груди, чего не хочет признавать, потому что, хотя он и не может точно определить, он знает, что это неуместно.       — Боже мой, — это срывается с губ Юнги, как кашель.       — Это не то, что ты думаешь, Хен. — Намджун спешит объяснить, и его голос звучит смертельно серьезно. — Сокджин-Хен.… он был тем, кого я бы назвал «моим пробуждением гея».       Юнги выдыхает свои слова с какой-то извращенной жаждой, и это его не успокаивает.       — Что? — это все, что удается произнести Юнги.       — Да ладно, он сказал мне, что пригласил тебя на свидание в тот день, держу пари, если бы ты был геем, то умолял бы его пригласить тебя и оттрахать до бесчувствия, — горько фыркает Намджун.       И такими же горькими кажутся слова, которые произносит Намджун, Юнги проглатывает их, как камни, с силой проталкивая в горло. Сокджин — это «пробуждение гея» Намджуна, Сокджин приглашает его на свидание, а тот мгновенно отказывается, фотография, на которой он умоляет… … нет       Камни в животе Юнги весят тонны, и это заставляет его опускаться, опускаться, опускаться, как камикадзе, пока он не оказывается распростертым на полу, и от него больше ничего не остается.       — Ты в порядке? Ты выглядишь бледным? — Намджун подходит ближе и поднимает руку, чтобы коснуться лба Юнги, но останавливается на полпути, когда тот встряхивает головой, избавляясь от транса.       — Я в порядке, — голос Юнги звучит сдавленно, когда он встает и идет за стаканом воды.       Он пытается отговорить себя от паники, рассуждая, что нет необходимости так переживать по причинам, которые он сам не понимает.       «Ты смотрел на него.»       Его собственный голос мучает его и наводит на мысли о том, как Сокджин говорил… что-то о нем Намджуну. Говоря, что он пялился, он объяснял мотивы, он давал намеки. Говоря, что Намджун не настолько хорошо знает Юнги, чтобы сомневаться в этом.       — Сокджин сказал тебе, да? — спрашивает он, и его пронзительный голос звучит так же, как и тогда, когда он сказал Сокджину: «Нет, спасибо, мне нравятся девушки».       Намджун знает Юнги достаточно хорошо, чтобы понять, что что-то не так, но он также достаточно добр, чтобы притвориться, что ничего не произошло.       Юнги залпом выпивает стакан воды, опираясь руками о столешницу и прижимая живот так, что это почти болезненно, почти причиняет боль. Другие парни приглашали Юнги на свидания и раньше, и это было не так, это было не так…… жаль, что он сказал «нет». Его не пугало, что его друзья знали и даже дразнили его из-за этого, это не так действовало на нервы, потому что он не чувствовал…       — Да, — смеется Намджун, почти забавляясь, — Я сказал ему, что он должен был сначала спросить меня, потому что тогда я бы посоветовал ему не напрягаться.       Юнги издает фальшивый смешок, притворяясь, что ему весело.       «Неужели он… Эм, он сказал что-нибудь еще по этому поводу? Обо мне?» — на самом деле хочет спросить он.       Глаза Намджуна светлеют, как будто он только что что-то вспомнил.       — Ах, да, — хихикает он, — он сказал, что французские мужчины привлекли его внимание к геям.       Вздох Юнги звучит слишком облегченно и слишком громко, и он на самом деле не знает, почему он так себя чувствует или чего он боялся, но ему становится легче, и он чувствует волну благодарности за то, что Сокджин такой добрый, каким кажется.       Он также чувствует что-то острое в горле, что наводит на мысль о том, что да, для него не было ничего особенного в том, что Юнги его отверг.       Он прогоняет эту мысль несмотря на то, что любопытство вспыхивает с новой силой. Сокджин, похоже, из тех, кто заставляет мужчин падать к его ногам, так что да, вполне естественно, что он не возражает против отказа Юнги.       Он действительно отнесся к этому легкомысленно.       — Ах, — кисло бормочет Юнги, опуская ноги на пол и усаживаясь поудобнее перед Намджуном, — В любом случае, ты сказал, что он твоё… — слова даются с трудом, — «пробуждение гея».       Глаза Намджуна расширяются, а его рот складывается в идеально круглую букву «О».       — Да, я имею в виду, мы выросли вместе, и, что ж, он классный, — пожимает он плечами, и Юнги слабо улыбается. — Сокджин-хен — очаровательный мужчина, он действительно умный и утонченный, даже в детстве он всегда казался таким уверенным в себе, как будто ничто не могло поколебать его или заставить чувствовать себя плохо. Он всегда был слишком добрым, но он еще и дьявол, не пойми меня неправильно, он знает, как дразнить людей, Чонгуки не такой, каким он бывает иногда…       Глаза Намджуна становятся печальными при упоминании о Чонгуке, а его улыбка сходит с лица так явно, что это может заметить любой.       — Так как же ты перерос влюбленность в Сокджина? — Юнги приподнимает бровь.       Намджун облизывает губы и прикусывает их, глядя на свои беспокойные руки, лежащие на столе. Он играет с кольцами на указательном пальце и сжимает челюсти, как он делает, когда собирается признаться в чем-то другом.       — Я не знаю, я был просто по-детски влюблен в Джин Хена, но потом…       Юнги знает, что произошло после этого.       — Чонгук? — это первый раз, когда Юнги позволяет себе так прямо и бесстыдно спрашивать Намджуна о Чонгуке.       Глаза младшего расширяются, и он поднимает взгляд, Юнги думает, что его лучший друг еще более рассеянный, чем он думал, удивленный тем фактом, что Юнги узнал, как будто это не было очевидно, как будто не было достаточно одного взгляда на лицо Намджуна, когда Чонгук был рядом, чтобы понять, как это выглядит. Как будто Намджун загорелся, стал более страстным, счастливым.       Единственный человек, который более забывчив, чем Намджун, — это сам Чонгук.       — Да ладно тебе, Намджун, — фыркает Юнги.       Намджун выглядит потрясенным, испуганным, беззащитным.       — Откуда ты знаешь?       Юнги снова горько смеется, откидываясь на спинку стула и играя со своими кольцами на столе.       — Видишь, Намджун, я знаю тебя, — просто заявляет он. — Кроме того, это довольно очевидно, единственный человек, который не может сказать наверняка, это сам Чонгук, что очень жаль, потому что ты не можешь понять по тому, как он смотрит на тебя.       Намджун открывает и закрывает рот, широко распахивает глаза и хмурится, как будто Юнги говорит ему глупости.       — Почему бы тебе не признаться? — Спрашивает Юнги, пытаясь понять, почему его лучший друг так сильно колеблется, когда речь заходит о его собственном счастье.       Намджун отводит взгляд и молчит.       — Знаешь, твои чувства к Чонгуку очевидны, — Юнги наклоняется ближе к Намджуну и говорит, понизив голос, — А это значит, что твои прежние чувства к Сокджину тоже могли быть очевидны, понимаешь?       Намджун вскидывает голову, и в его глазах появляется боль от этой мысли.       — Я почти уверен, что Чонгук, возможно, все еще думает, что тебе нравится Сокджин, и он, возможно, ведет себя так, потому что действительно больно видеть, как кто-то, кто тебе нравится, испытывает чувства к кому-то другому, — высказывает предположение Юнги, но, зная Чонгука, он думает, что так оно и есть.       Намджун выглядит обессиленным, как будто разговор истощил его.       — Ты должен признаться, — подбадривает Юнги.       Намджун обхватывает голову руками, ставит локти на стол и, проводя пальцами по голове и теребя волосы, издает стон. Когда он поднимает взгляд, его глаза кажутся красными и накрашенными.       — Хотел бы я, чтобы все было так просто, — бормочет он, и Юнги хотел бы сказать, что это так, все так просто, потому что это чувство взаимно, но он слишком хорошо знает своего лучшего друга, чтобы понимать, что ему нужно время, чтобы вытащить голову из задницы. Намджун встает, заканчивая разговор, — Давай, нам нужно порепетировать.       Юнги смотрит на него снизу вверх, наблюдая за тем, как он тяжело дышит, почти всхлипывая от такой редкой уязвимости, что это пугает.       — Ладно, — Юнги встает, — Но серьезно, ешь с закрытым ртом.       Тихий смешок, который издает Намджун, звучит как обещание.