The Glory

Центр Беверли уже давно позади, чего не скажешь про остальное. Через тонированное стекло вся зелень кажется пожухлой, а пальмы — сухими. Стоят вдоль обочин, словно распятые надежды её Римской империи. Как же глупо было думать, что их секрет надёжно спрятан. Слёзы то и дело скапливаются в уголках глаз, но высыхают быстрее, чем Ёнсо успевает их смахнуть. Всё ещё душно, а в запертом пространстве автомобильного салона кажется, будто вообще не осталось кислорода. Они едут уже совсем по окраине города, так что Ёнсо может снять кепку, сдавливающую голову терновым венцом. От кардигана тоже избавляется, небрежно бросая его на сиденье рядом. Тишина щекочет барабанные перепонки дребезжанием разводных ключей в багажнике, а взгляд бесконтрольно царапается о профиль Ли Ноу, сидящего спереди. Тошнота не проходит. Омерзительное состояние, ещё больше отравляющее этот день. …а начиналось всё так беспечно. Почему за счастье приходится расплачиваться? Разве оно не должно быть безвозмездным? Вдали от Хёнджина всё и правда кажется ещё более безумным. Его присутствие всегда вселяет уверенность в происходящее, а без него Ёнсо не ощущает земли под ногами. — Ты как? — Чанбин смотрит на неё через зеркало заднего вида, и Ён нехотя смотрит в ответ: — Куда мы едем? — очевидно же, что всё плохо. — У моих родителей есть дом в Сан-Фернандо, — Минхо не смотрит назад, но Ёнсо инертно переводит на него взгляд. — Там точно никого нет, так что безопасно. Безопасно? Разве хоть где-то в этом проклятом городе может быть безопасно? Всё, что кажется таким защищённым, в итоге оказывается клеткой для светлячков, рассеивающей всякий свет. Ощущение, что все они заточены внутри кинескопа старого телевизора с дребезжащей картинкой. Хочется вырваться из заточения, но не получится — всё уже предрешено. — Я хочу домой, — ей нужно к Хёнджину — разве он не стал для неё домом? Всё равно его имя она не осмелится произнести сейчас вслух. — Ён, там небезопасно, — встревоженный голос Чанбина ещё больше накаляет и без того натянутые струнами нервы. Хочется поспорить, ведь они ничего не понимают — Ёнсо и сама не до конца понимает. Но в особняке на Кэролвуд Драйв наверняка знают, что делать. Сердце ноет, отчаянно желая оказаться рядом с Хёнджином, но разум понимает — опасно. Ломиться туда, где, скорее всего, её могут поджидать папарацци — очень глупо. И, проглатывая собственную гордость вместе с вязкой слюной, Ёнсо произносит лишь бездушное «ладно», снова отворачиваясь к окну. А что она ещё может сделать в данный момент? Просто ждать. Смириться с необратимостью сегодняшнего дня и просто ждать остановки в конечном пункте. Солнце скоро сядет, и можно будет вздохнуть с облегчением. Но пока не стоит делать резких движений, чтобы ещё больше не будоражить и без того густеющую кровь. Скромные участки земли, вовсе не похожие на те, что вблизи центра Беверли. Обыкновенные заборы, одноэтажные постройки и полное отсутствие пешеходов. Как будто все сбежали отсюда. Как они догадались, что корабль пойдёт ко дну? Автомобиль тормозит у обочины, и Ёнсо не нужна команда, чтобы выйти из машины, вместе с Ли Ноу. — Я доложу обстановку, как приеду в закусочную, — Чанбин опускает стекло на двери, и Ёнсо обречённо кивает. — Но тебе лучше пока там не появляться. — Кажется, теперь я безработная? — грустно усмехается Ён, поджимая губы. — Я тебя не увольняю. Просто беспокоюсь, чтобы подобное не повторилось, — он явно хочет как лучше, но отчего-то Ёнсо чувствует себя паршиво. — Не думай пока об этом. Поговорим, когда всё устаканится. …если устаканится. — Хорошо, — кивает она, благодарно принимая подбадривающую улыбку Чанбина. Гравий под колёсами неприятно хрустит, будто черепица обрушившейся после урагана крыши. И поднимающаяся пыль ещё какое-то время вальсирует в воздухе, оседая на слизистой и царапая роговицу, что хочется плакать. …теперь они снова одни. Стоят по разные стороны однополосной дороги, растерянно глядя друг на друга. Ли Ноу первым подаёт признаки жизни, отворачиваясь и подходя к калитке, которая со скрипом открывается, приглашая незваных гостей проследовать вглубь участка. — Ощущение, что все вымерли, — прерывает неловкое молчание Ёнсо, закрывая за собой калитку и морщась от очередного скрипа заржавевших петель. — Всю улицу собираются снести, чтобы построить здесь какой-то спа-комплекс, — в голосе Минхо слышится печаль. — В этом доме мы раньше жили, а потом долгое время сдавали в аренду. А сейчас, вот, — он жестом показывает на неухоженный газон, подходя к большому горшку с кривым кактусом. — А у нас не будет проблем? Это ведь теперь частная территория? — грустно смотреть на то, как чужое прошлое доживает свои последние дни. — Пока стройка не началась, у нас точно не будет проблем, — отмахивается Минхо, выкапывая из горшка небольшой вакуумный пакет с ключами. — Тем более, отец один из спонсоров, так что вообще забей. Минхо не так много рассказывал о своей семье, как Ёнсо бы хотелось на тот момент. А теперь слишком неловко здесь находиться. …она ведь тоже часть его прошлого. В доме ощущается застоявшийся воздух чужой жизни. И Минхо торопится открыть окна, чтобы проветрить помещение, пока Ёнсо медленно проходит вглубь дома, с осторожностью заглядывая в приоткрытые двери. — Здесь была комната родителей, — Минхо держит дистанцию, не решаясь подойти ближе, чем на два метра. — А вон там — моя, — кивает на последнюю по коридору комнату, дверь в которую тоже приоткрыта. — Я посмотрю? — просит разрешения, на что Ли Ноу безразлично пожимает плечами: — Здесь уже давно всё по-другому. Новые жильцы поменяли мебель и делали несколько раз ремонт. Семья Ёнсо годами живёт на одном месте. Их дом хранит в себе память обо всём, что происходило в их жизнях. Каждый уголок, будто сундук с воспоминаниями, а каждая вещь — памятный сувенир. Здесь же нет ничего, что бы напоминало Минхо о прошлой жизни. …есть лишь Она. С такой же осторожностью заглядывает в его бывшую комнату, с грустью осматривая помещение. Глупо представлять, как Минхо когда-то спал на этой кровати, делал здесь уроки и читал комиксы до самой ночи. — Я могу позвонить с твоего телефона? — Ёнсо резко оборачивается, приводя его в лёгкое замешательство. — Мой, кажется, разрядился. — А, да. Конечно, — он тут же вытаскивает мобильник из заднего кармана, поспешно подходя ближе и передавая его Ён. Небрежное касание чужих пальцев оставляет на коже пульсирующий ожог, что Минхо инстинктивно отшатывается, теряясь ещё больше. Ёнсо тоже чувствует себя некомфортно, но лишь кротко улыбается, заходя в его бывшую спальню и закрывая за собой дверь. Тишина давит не меньше, чем затхлый воздух этого места. Но из-за двери слышится приглушённый голос, произносящий вовсе другое имя. И камень падает с плеч, а ноги сами отходят от двери, запрещая подслушивать. Всё кажется настолько странным, что в реальность происходящего можно поверить лишь когда Ёнсо заходит в кухню, кладя телефон на столешницу. …близко подходить боится. — Сынмин сказал, что заберёт нас через пару часов, — произносит она, так и оставаясь стоять в другом конце кухни. …слишком долго. — Они уже в курсе? — Минхо выпрямляется, захлопывая ящик, в котором искал зарядку для телефона, но нашёл лишь старый набор столовых приборов. — Да, — с досадой вздыхает Ёнсо, опуская взгляд и проводя подушечкой пальца по столешнице, снимая с неё дорожку пыли. — Но каких-то подробностей он сам пока не знает. Так что… — Схожу в гараж, — Минхо не даёт ей договорить, резко отходя от столешницы. — Поищу зарядку для телефона. Мусолить неприятную до боли тему — не хочется. И пока Ёнсо не сказала ещё что-то, он быстро подходит к столу, забирая с него мобильник, и выходит сначала из кухни, а потом и из дома, сам не понимая, что творит. Оставляет Ён потеряно стоять, глядя на следы его пальцев, будто когти зверя, отпечатанные на пыльной столешнице, а сам лишь жаждет остаться наедине хотя бы на какое-то время. Почему именно сегодня? Почему именно в тот день, когда Ли Ноу наконец-то решил, что готов? Он совсем не готов. Ни двигаться дальше, ни отпускать Ким Ёнсо. И стоит зайти в гараж, дверь которого он нервно открывает, теребя ключ в ржавой скважине, как несдержанное ругательство тут же слетает с его губ: — Блядство, — буквально сплёвывает он, пиная ногой стоящую возле входа дырявую покрышку. — Вот за что? — толкает иссохшую от времени резину, больше не зная, как ещё выплеснуть накопившуюся ярость. — За что? За что? Какой же он наивный глупец. Осознание собственной никчёмности снова разрывает сосуды в висках. Покрышка так и остаётся валяться посреди прохода, а Минхо идёт к шкафам, открывая один за другим, ища сам не зная что. Как будто эти бесполезные поиски помогут поскорее отыскать выход из лабиринта тупиковых мыслей, а не зарядку для смартфона. Прошло ведь не так много времени — или много? Да какая к чёрту разница, если Минхо не перестал любить её меньше, чем в тот день, когда бросил? Хотел, чтобы она возненавидела его. Чтобы не было соблазна пойти на дно следом. Ведь просить её о таком он не мог. Но как будто эгоистично надеялся, что в глубине души она о нём всё ещё думает. …всё ещё любит. Но любила ли она его вообще когда-то? Ёнсо никогда этого не говорила, так что Минхо вообще не в праве на что-то претендовать. Опять он бессилен. Опять собственноручно всё разрушил. И почему вообще не допускал мысли о том, что Ёнсо так быстро отпустит? Как будто она и не держалась за него вовсе. Обида разъедает ржавые петли на двери, которую он открыл для неё, впуская в своё сердце. Мираж того, что всё можно будет вернуть обратно, придавал силы — помогал не сдаваться. А теперь что? Она с другим. И с кем? С этим проклятым Хван Хёнджином? Да это даже звучит бредово. Но как тут отрицать, когда Минхо стал свидетелем начавшейся на Ёнсо охоты. Кривая улыбка царапает губы, и нервный смешок срывается с них, когда в последнем ящике тоже не оказывается зарядки. Рыцарь хренов. И умудрился же вляпаться во всё это. Садится на пыльную столешницу, небрежно скидывая с неё старую газету, и достаёт мобильник, открывая поисковик. Запрос несложно составить, и пока браузер загружает новостную страницу по первой же ссылке, Ли Ноу нервно ковыряет кожу вокруг ногтя на большом пальце. Что он желает там увидеть? Удостовериться в том, что не обезумел? …или это не поможет? В лицо будто швыряют ту самую газету с губительной правдой, царапающей не только роговицу, но и сердце. Ёнсо веселится с Хёнджином, скорее всего, во дворе его особняка. Они обливают друг друга водой, и сомнений быть не может, что это точно не фотошоп. А в самом низу статьи, которую Ли Ноу сейчас даже не пытается прочитать — будто волчья ягода на отравленном торте — фотография с поцелуем, которая скручивает позвоночник в кривой узел, точно вишнёвый черенок. В тексте статьи написан полный бред, и Минхо лишь для галочки листает страницу вверх вниз, будто просто хочет ещё больше разжечь свою ненависть. Как они посмели так с ней поступить? …как Хван Хёнджин посмел? Его руки на её талии, которые хочется переломать. Его губы на её губах, которые хочется отравить так же, как Хёнджин отравил жизнь Ён. Воспользовался слабостью. Запудрил мозги. Чёрт возьми, а если он влюбил её в себя? Телефон летит на пол, с треском ударяясь о бетонное покрытие — скорее всего, экран разбился. Но Минхо сейчас всё равно на это. Его-то он отремонтирует, а вот кто теперь починит разбитые вдребезги сердца? Да пускай бы она влюбилась в кого-то другого — в кого угодно, но не в него… Этот придурок уничтожит её — своей любовью и своей славой. Как в его возрасте можно этого не понимать? Мясорубка звёздных сплетен раздробит даже самые крепкие кости. Но Ёнсо ведь не такая. Она мягкая, как лёгкий бриз, а её прикосновения ощущаются на коже как щекотка солнечных зайчиков, которые рассыпали поцелуи веснушек по щекам. …Минхо бы тоже хотел её поцеловать. Но он не имеет на это права — и Хёнджин тоже не имеет. Но если Минхо причинил ей боль, думая, что делает это во благо, то Хёнджином движет лишь эгоизм. Неужели он думал, что Ён справится с этим? Или он вообще не думал? Надеялся, что подобная участь их минует, а облака из сладкой ваты не растают при первом же дожде? Если так, то Хёнджин ещё наивнее, чем сама Ёнсо. Хочется оправдывать её до последнего — ведь Минхо влюблён, как последний идиот. И сегодня, кажется, последняя возможность показать, как ему жаль. Он ведь за этим пришёл в закусочную — расставить все точки и убрать недосказанность. Так что мешает сказать, как есть? Наверное, нежелание сделать лишь хуже. Он и так уже много дров наломал. Потому что, если смотреть правде в глаза, то не скажи он тогда Ёнсо тех ужасных слов, позволь ей побыть рядом и попытаться выдержать тяжесть рухнувшего на них неба — могло ли обернуться всё по-другому? Сидел бы он сейчас в этом гараже, прячась от собственной слабости? Сидела бы Ёсно сейчас одна в этом уснувшем доме, пребывающем на грани сноса? Чёрт, он снова бросил её. Забился в угол, как настоящий трус, и отсиживается, будто ничего не может сделать. …но он может. На этот раз он может быть рядом. Не дать упасть. Не позволять чувствовать себя одинокой, как тогда, когда он бросил её на той обочине. Спрыгивает на пол и поднимает телефон. На экране паутина трещин, но он всё ещё включается. Почти час Минхо просидел здесь, рефлексируя. Солнце уже садится за деревьями, что небо заливается апельсиновым соком его бессовестных лучей. А Ёнсо сидит на краю давно уже пустого бассейна, свесив ноги вниз. — Почему ты не в доме? — Минхо специально не осторожничает и, громко ступая по сухой траве, подходит ближе — не хочет застать врасплох. — Там жутко, — признаётся Ёнсо, болтая ногами над пустой кафельной пропастью, будто пытаясь пнуть собственную тень, растекающуюся по дну бассейна. Посторонние шорохи, точно чужое дыхание, холодили кровь и вынуждали вздрагивать всякий раз, когда казалось, что Минхо возвращается в дом. Долгие минуты она сидела на кухне, то и дело глядя на дверь и надеясь, что это всего лишь он. …всего лишь. В этом месте всё печально. Необратимая участь когда-то кишащей людьми улицы — безжизненные окна, в которых никто больше не зажигает свет. Пустые собачьи будки, запертые калитки, которые вряд ли кто-то откроет — просто снесут. …осушенные бассейны. Во рту тоже пересохло. Уже и жара не при чём. Выложенный плиткой бортик бассейна до сих пор тёплый, и Минхо садится в метре от Ёнсо, тоже спуская ноги вниз. Когда-то они так сидели на пирсе, а впереди был бескрайний океан неизвестности. Над головой падали звёзды, на каждую из которых можно было загадать желание, которому не суждено сбыться. …теперь они и сами будто упали. Не с небес на землю, а на дно беспощадной реальности. В ней больше нет той лёгкости. Нет простоты прожитых дней, тонущих в беззаботной влюблённости. Нет привкуса бабл-гам. Тут пусто. Всё вокруг готово к сносу, и остаётся лишь смириться. Взглянуть в последний раз, чтобы запомнить и отпустить. — Ты любишь его? — он должен спросить. — Да. …другого ответа было глупо ожидать. Но Ли Ноу всё равно прикрывает веки, переводя дыхание и пытаясь усмирить разбушевавшийся пульс, клокочущий под самой глоткой. Теперь он знает, и должно стать легче. Только ни черта не легче. Давно ему так хладнокровно не разбивали сердце, так что приходится расплачиваться сполна. Он даже едва улыбается, глядя на неровный край своих обрезанных джинсов. Непослушная нитка торчит, и Минхо стоит её оторвать. — А меня любила? — жаль, что от Ёнсо в своём сердце не получится так же просто избавиться. Какая-то замкнутая головоломка получается. Чем больше его отталкивают, тем сильнее тянет обратно. Но стоило им критически сблизиться, так всё разлетелось к чертям. Во Вселенной всё подчиняется законам физики — и звёзды, и люди. И глупо отрицать, что всё в этом мире контролировать невозможно. В этом мире даже невозможно беззаботно любить, так чего вообще от него ожидать? Какой-то справедливости? Ощущение, что Вселенная априори несправедлива. И на все эти жалкие попытки своих крошечных обитателей она даже не обращает внимания. Ведь от того, что произойдёт на её окраине в одном из рукавов Млечного пути, ничего глобально не поменяется. Но для двух несчастных людей это может значить практически всё. — Да, — ответ короткий, не требующий пояснения. Может, Ёнсо и следовало бы объясниться. Сказать, что она собиралась признаться ещё тогда — в машине, — но что это сейчас изменит? Подобное заявление может лишь усугубить и без того рассыпающийся пазл реальности. — Я тоже тебя любил, — это напоминание ворошит палкой трухлявый пень жестоко срубленных чувств, заросший поганками. — Я знаю, — закусывает щёку изнутри, чуть пожёвывая и размышляя, а затем добавляет: — Прости. — За что ты извиняешься? — хмурится Минхо, поворачивая на неё голову. За такое не просят прощения. Это были чудесные недели, и Минхо благодарен за то, что Ёнсо подарила ему каждое мгновение. Делилась сокровенными переживаниями и глупыми мыслями. Для него ничего не было пыткой, за которую стоит потребовать компенсацию. Настоящая пытка — сидеть сейчас в метре от неё и ощущать, как дребезжит воздух от её слов. Видеть, как прядь волос прилипла к щеке, но насильно игнорировать, чтобы не переступать черту дозволенного. Ведь теперь ему мало что разрешено. — За то, что смогла двигаться дальше и бросила тебя там одного, — неожиданно произносит она, сбивая с толку и без того хаотичные мысли. — Всё было совсем не так, — это он её бросил. Она тут не при чём. Но Ёнсо ёжится, глядя на противоположный край бассейна, на плиточной стенке которого их с Минхо тени превращаются в искажённые пики кардиограммы затухающего дня. — У меня было время подумать. И знаешь, я струсила, — подтягивает ноги к себе, обхватывая руками колени, будто маленькая канарейка на ветке в огромном авиарии. — Мне было так больно и обидно, — слёзы опять наворачиваются, хотя казалось, что всё уже давно выплакано. — Это разъедало меня так сильно. Что, наверное, я тайно хотела, чтобы ты понял, как ошибся, — старается не шмыгать, но делает лишь хуже, что приходится вытереть нос рукавом жёлтого кардигана. Минхо так хочется сказать, что он действительно понял, но он не перебивает. Пусть она сначала закончит. — А потом боялась, что вдруг моя ненависть окажется настолько сильной, что с тобой и правда что-то случится. И знаешь, услышав тебя сегодня днём, я поняла, что больше не ненавижу. Мне просто жаль тебя. И себя жаль, — больше не смотрит на его тень, замечая поворот головы. Опускает взгляд на дно бассейна, усыпанное сухими листьями и сломанными ветками, так похожими на то, что теперь гниёт у неё самой в груди. — Мне жаль, что ты вынужден быть здесь со мной. Так что прости, что я живу дальше. Кажется, сегодня я за это расплатилась, и мы теперь квиты. — Перестань, пожалуйста. Я не могу смотреть, как ты плачешь, — сердце щемит сильнее, чем хотелось бы. Но видеть её в таком состоянии и не иметь возможность сделать хоть что-то — невыносимо. — А я не могу перестать, — утыкается лбом в колени, будто пытается скукожиться до микроскопических размеров, и едва слышно глотает влагу, пересоленную обидой. «Думать о тебе», — вертится на языке, но вслух этого нельзя произносить. Стоило их с Хёнджином любви расцвести, как мысли о Ли Ноу тут же пропали сами собой — их просто вытеснили, и Ёнсо была этому рада. Будто заблокировались, как невыносимые воспоминания пережитой трагедии. …их любовь и правда трагедия. Но за последний час не было ни минуты, чтобы Ён не думала о нём. Сначала сидя на кухне, а потом идя к гаражу. Слышала оглушающий грохот брошенного с отвращением телефона, и понимала, что в этом она тоже виновата. Начиная с катастрофы на обочине дороги, заканчивая этой нелепой сценой на обочине их собственной Вселенной. Кажется, они добрались до края света, и впереди как будто больше нет ничего. Прыгнуть с обрыва — смерть, а повернуть назад — слабость. Поэтому они так и сидят на кафельном утёсе усыпальницы собственных страхов, пытаясь казаться сильными. …как глупо. — Если ты не прекратишь, то мне придётся обнять тебя, — сухо произносит Ли Ноу, боясь не совладать с собой и сорваться. — А то сердце разрывается. — Не угрожай мне, — бубнит в колени Ёнсо, не поднимая головы. — Да я себе угрожаю, — едва слышно усмехается, понимая, что стоило промолчать. Теперь она смотрит прямо на него, а Минхо не в силах отвести взгляд: — Что? Не смотри так. — Ты же не… — Нет, забудь, — отрезает он резко и грубо, смыкая зубы до скрипа эмали. Но Ёнсо продолжает смотреть на него, вызывая дискомфорт во всём теле. Будто врач, который знает, что Минхо неизлечимо болен, но не хочет лишать его надежды на выздоровление. — У тебя всегда всё так просто, — она наконец-то отворачивается, и Ли Ноу чуть расслабляется. — Делаешь, что вздумается. Ни о чём не паришься, — кажется, она больше не плачет. — Я не говорю, что твоя жизнь простая и беззаботная. Но быть с тобой было легко, понимаешь? Любить тебя было легче. — Легче, чем его? Затяжное молчание можно расценивать как ответ. Ведь жестокая правда больно бьёт в спину без предупреждения — не терпит, когда её игнорируют. А Ёнсо игнорировала её слишком долго. — Легче, чем всё остальное, — снова утыкается носом в колени, не желая видеть предательский свет последних солнечных лучей и их с Минхо уползающие в никуда тени. — Зачем я вообще сюда приехала? Чем мне было плохо дома? Родители меня убьют, когда обо всём узнают. — Не убьют, — закатывает глаза Минхо, зная, что это лишь детские страхи. — Сейчас тебе кажется, что жизнь кончена, но она будет продолжаться вопреки твоим желаниям всё прекратить. Говорю, как ветеран этой схватки, — упирается руками сзади, где заканчивается плитка, и ладони царапает сухая трава неухоженного газона. — Тем более, родители далеко. О них я бы беспокоился в последнюю очередь. — А Суа? — Ёнсо кусает солёную от слёз губу. Тревоги буквально прорывают защитную плотину, которую так старательно выстроило её подсознание. Сейчас действительно страшно. — Как я посмотрю ей в глаза? Она уже давно подозревала нас, но я врала ей, — не может сдержаться и тут же с опаской косится на Минхо, понимая, что не стоило этого говорить. — Она тоже моя семья. Неловкая пауза, и когда-то любимый взгляд теперь полон разочарования. Минхо точно услышал, но старается не показывать виду, просто глядя в упор. — Если Суа не поддержит тебя, то она тебе не семья, — отвечает равнодушно, но Ёнсо знает, что услышанное его задело. — Хочу, чтобы все проблемы снесли, как эту улицу, — она снова отводит взгляд, с грустью глядя на пожухлую листву на дне бассейна. — Не думай, что разрушение — решение всех проблем, — сегодня Минхо окончательно убедился, что это не ведёт ни к чему хорошему. Взорвать всё — это лишь кратковременное утешение. В перспективе же всё равно придётся разбирать завалы. Что-то может быть утеряно навсегда, а что-то разобьётся, что обратно уже не склеить. В последний раз это был капот кабриолета и сердце Ёнсо. …его сердце. — Тогда почему всё в этом городе рушится? Дома, мечты, надежды, — кажется, Ёнсо злится. Агрессивно жестикулирует одной рукой, а второй всё ещё притягивает к груди колени. — Да даже наш пирс снесли, — отчаяние на последней фразе говорит о том, что она перешла на новую стадию принятия. — Ты была там? — Нет, — качает головой, гипнотизируя взглядом листья, будто надеется, что они вот-вот вспыхнут. — А ты? — Ещё нет. — А планируешь? — Может, когда-то, — задумывается он, отводя от неё взгляд и запрокидывая голову к небу, на котором пока не видно звёзд. Да и вряд ли они сегодня появятся. — Пока не готов, — увидеть пустоту на месте того, где раньше они не боялись промокнуть под звёздным дождём — выше его сил. Перебранку сверчков прерывает неуместный смешок, и Минхо снова поворачивается на Ёнсо: — Ты улыбаешься? Сегодняшняя поездка на эмоциональных горках заканчивается так же, как и их свидание в парке аттракционов — бесконтрольным падением в бездну. — Скорее, поражаюсь абсурдности происходящего, — она больше не смеётся, но продолжает криво улыбаться, не в состоянии справиться с напряжением, которое пытается разрядиться всеми возможными способами. — Это ведь полный абсурд, скажи? — поворачивает на Минхо голову и смотрит. Без сожаления, без горечи. Без ничего. Будто всё опять как раньше, что неправда. И от этого становится гадко. — Да, сумасшедший день, — вскидывает брови Ли Ноу, даже не собираясь отрицать этого. — Здесь каждый день сумасшедший, — обиженно произносит Ён, больше не отводя взгляд. — И кажется, я тоже схожу с ума. — Беверли в этом не виноват, — может, она и сбрендила, подпуская к себе Хван Хёнджина — Минхо тут полностью согласен. Но в остальном, нет никаких предпосылок к тому, чтобы у Ким Ёнсо, которую он знает, поехала крыша настолько, насколько этот город действительно может сломать. — А кто тогда? — А разве всегда кто-то должен быть виноватым? — он чуть подаётся вперёд, чтобы лучше её видеть. Раз Ёнсо не избегает его, значит, и ему не стоит бояться её. Хуже уже вряд ли может быть. — Не думала об этом, — пожимает плечами Ёнсо, стыдливо поджимая искусанные от нервов губы. Когда-то Минхо тоже искал виноватых. Потом решил, что виноват лишь только он сам. А потом понял, что не всегда должен существовать козёл отпущения. Да, так проще — винить кого-то — себя или других. Но жизнь и правда сложнее, чем уравнение с одной неизвестной — здесь всё неизвестность. Неопределённая бесконечность вероятностей и стечений обстоятельств. Это не лабиринт с единственным правильным маршрутом, ведущим к выходу. Это целая лаборатория необратимых цепных реакций, в которой каждый элемент и есть катализатор. — Мой психотерапевт говорит, что всё это только совпадения. А мы лишь часть этого хаоса, — он долго не мог смириться с этим, но, может, у Ёнсо получится чуть быстрее. — И стоит принять жизнь со всеми её случайностями. Потому что иначе и правда можно свихнуться. — Я не хочу думать, что это просто совпадения, — Ён мотает головой, но ведь известно, что отрицание — первая стадия принятия. — А что это тогда? — усмехается Ли Ноу, понимая, как же она наивно мыслит. — Думаешь, что всевластна? Что цунами поднимается от взмаха крыльев бабочки? — именно так любят считать люди, желающие получить объяснение на всё, что происходит вокруг. Им нужно осознавать важность своего существования, ведь принять его элементарную случайность — невыносимо. — Ты можешь повлиять на свою жизнь, но на жизни других — в глобальном смысле — нет. Потому что всё, что нам не нравится — мы меняем. А то, что не меняем — принимаем. Это всегда точечная история и личный выбор. Ты всегда можешь изменить то, что тебе не нравится, но только в собственной жизни. Вопрос лишь в том, невыносимо ли тебе это настолько, что терпеть уже невозможно? — он надеется, что когда-нибудь она это поймёт. — Не лишай других возможности жить. — Это тоже психотерапевт сказал? — Нет, просто в интернете прочитал, — он пожимает плечами, опуская все подробности саморефлексии, которой занимался последние недели — и с психотерапевтом, и без. — Но ты можешь и над этим заодно подумать. Не обязательно всех всегда спасать. Иногда, кого-то уже не спасти. У Ёнсо обострён чёртов синдром спасателя — Минхо давно это понял. Наверное, поэтому и оттолкнул её тогда. Подсознательно понимал, что в противном случае, если она разделит с ним эту боль, то никогда не сможет выбраться. Будет вечно жалеть, переживать и пытаться всё исправить. Минхо не нуждается в жалости. И в чужих попытках его уберечь. Эта ответственность лежит лишь на его плечах, а посторонние бы только мешали. Ёнсо сказала, что с ним всегда было легко. Вот таким он и хочет остаться в её памяти — тем, с кем безопасно. — А тебя? Тебя ещё можно спасти? — такая простодушная, что даже зависть берёт. — Оставь эту работу профессионалам и позаботься лучше о себе, — сразу же обрубает все надежды, чтобы даже не думала вмешиваться. — Я справлюсь. Не сомневайся. Что бы сейчас ни творилось в её голове — Минхо не хочет этому потакать. Не даст ей обманываться и строить иллюзии, и себе не позволит. Пусть всё идёт, как идёт. Свой выбор он сделал, когда бросил, а Ёнсо — когда выбрала Хёнджина. — Ладно, — с досадой вздыхает она, опуская взгляд. Может, обдумывает услышанные слова, а может, сожалеет, что снова ничего не смогла сделать. Собирается ещё что-то сказать, но резко оборачивается, прислушиваясь к пока едва уловимому звуку. Минхо тоже оборачивается, с замиранием сердца буравя взглядом калитку, будто мысленно пытается запереть на засов. Но автомобиль уже паркуется под забором, хлопает дверь, а ещё меньше чем через десять секунд — их отсчёт помогает Ли Ноу подавить поднимающуюся в груди тревогу, — калитка всё же открывается, и Ёнсо срывается с места, будто по инерции стартового выстрела. Всё как в тумане, будто колёса автомобиля подняли не пыльное облако, а настоящий угарный газ, отравляющий всё живое, что ещё теплилось между ними. Ёнсо повисает на шее Хёнджина, вжимаясь в него, будто он единственный на этой выжженной солнцем Земле. Но Минхо не смотрит на неё — насмотрелся уже. Неосознанно разглядывает Хёнджина, будто редкий музейный экспонат. …настоящий. Как будто прежде Ли Ноу этого не знал. Только когда где-то там есть этот Хван Хёнджин — жить очень просто. А когда видишь его воочию, то уже не всё так легко, как хотелось бы. Хёнджин что-то едва слышно спрашивает у Ёнсо, а она поспешно кивает, продолжая обнимать его. Он целует её в макушку, прижимая к себе, и прислоняется щекой к этому месту, теперь, кажется, замечая Ли Ноу. Злится или ревнует? Потому что по его отчуждённому взгляду сложно что-то понять. Да и что бы он там не чувствовал — плевать. Минхо даже доставляет удовольствие мысль, что этот мудак бесится в его присутствии. Из-за него Ёнсо пострадала — заслужил. А вот чем Минхо заслужил видеть то, как авторитарно Хёнджин поднимает лицо Ёнсо за подбородок, вызывающе целуя её, но продолжая смотреть лишь на Минхо? Даже не скрывая своего отвращения, Ли Ноу корчит гримасу, закатывая глаза и отворачиваясь. Потому что наблюдать за этим невозможно. Хочется прямо сейчас оттащить Ён за руку, а этому павлину зарядить в челюсть. Плевать, если Минхо потом окажется в полицейском участке — не в первый раз. Отец Криса разберётся с этим быстрее, чем Хван Хёнджин успеет отрастить новый зуб. Больше не смотрит на них, не замечая, как Хёнджин победно улыбается в поцелуй — мечтал об этом реванше. Ведь у него с Ли Ноу своя вендетта. И Ёнсо понимает, что в данной ситуации их близость вовсе неуместна. Но оттолкнуть вошедшего во вкус Хёнджина не так просто. — Хёнджин, это Минхо, — Ёнсо облизывает зудящие от постыдного поцелуя губы, будто это сотрёт воспоминания с чужой сетчатки, и оборачивается: — Минхо, это Хёнджин. Посмотреть в глаза Ли Ноу прямо сейчас значит окончательно сгореть со стыда. Поэтому она лишь таращится на его сжатый кулак, кожа на костяшках которого вот-вот треснет. А Минхо безразлично поворачивает на них голову, будто сейчас просто отвлёкся на что-то более интересное, чем этот спектакль спесивого эго. — Бывший ухажёр? — слышится над ухом голос Хёнджина, надменный тон которого ей давно уже незнаком и кажется посторонним. — Бывший парень, — Минхо даже не думает подходить и пожимать руку. Нет, теперь он их прячет в карманах джинсовки, стоя в расслабленной позе. Ведь это Хёнджин вторгся на его территорию, а не наоборот. — Ключевое слово «бывший», — продолжает измываться Хёнджин, притягивая к себе Ёнсо за плечи и игнорируя её попытки отстраниться. Его рука, оказывается, такая тяжёлая. Плечо как будто сейчас треснет, и Ён как-то пытается извернуться, чтобы не усугублять и так непростую ситуацию. — Знаешь, бывших любовников не бывает, — фыркает Ли Ноу, и его губы кривятся в лисьей ухмылке, которая когда-то давно так раздражала Ёнсо. И, кажется, раздражается не она одна: — Что ты сейчас сказал? — Хёнджин едва шагает в его сторону, наконец-то убирая от Ёнсо руку. Но Ён резко хватает его за локоть, не позволяя сдвинуться с места. — Прекратите! Оба! — требует она, с силой сжимая массивное предплечье. Под пальцами ощущается напряжение чужих мышц — он очень злится. — Вам сколько лет? — смотрит на парней поочерёдно, призывая к благоразумию. Меньше всего сейчас хочется разнимать драку этих двоих. Почему Хёнджин вообще здесь? Она ждала Сынмина. А эта искрящаяся неловкость точно не делает день ярче. Во дворе уже темно — фонари на улице не работают, а солнце окончательно село. И в сумрачном полумраке Ёнсо замечает, как скулы Минхо напрягаются, хотя в целом он выглядит достаточно спокойным. …что же сейчас творится у него в голове? — Мне точно побольше, чем ему, — Хёнджин не вырывается, но и не отступает назад, будто готовится напасть в любой момент. — Старпёр, — фыркает себе под нос Ли Ноу, но провокационное слово всё равно долетает до чужих ушей: — Что ты там вякаешь? — Хёнджин снова вскидывает подбородок, пытаясь подойти ближе, но Ёнсо не отпускает его руку, сильнее впиваясь пальцами в грубую кожу на руке. — Ты хоть знаешь, что сделал с ней? А? — А ты лучше, что ли? Хёнджин дёргается вперёд, уже собираясь отразить этот удар и напасть самостоятельно, но Ёнсо резко дёргает его на себя, чувствуя, как только что потянула мышцу: — Прекрати! — тянет за локоть ещё раз, вынуждая посмотреть в глаза: — Раз старше, так будь мудрее. Во взгляде Хёнджина непонимание и обида. Как же так, ему не разрешают бунтовать? Но Ёнсо не хочет терпеть ещё и это. Сегодняшний день уже отравлен и бьётся в предсмертных конвульсиях, так зачем добивать его ногами? — Слышал? — Хван снова поворачивает голову на Ли Ноу. — Я умный. …какой кретин. — Был бы умным, не допустил бы, чтобы всё этим закончилось, — ядовито усмехается Минхо, отводя взгляд. Он больше не в силах смотреть, как Ёнсо пытается удержать быка перед маячащей красной тряпкой. Минхо специально провоцирует. Потому что больно. Потому что обидно — за Ёнсо и за то, во что Хван Хёнджин собирается превратить её жизнь. Надеяться на его благоразумие вообще не стоит — он склонен к зависимостям, а Ёнсо вызывает слишком сильное привыкание. …Ли Ноу по себе знает. — Это для тебя всё закончилось, — едко замечает Хван. Кажется, он доволен сказанным. Опять стоит спокойно, и Ёнсо наконец-то убирает от него руку. В этой перебранке не может быть победителей, потому что всё сказанное с обеих сторон — щемящая в солнечном сплетении правда. — Наломал же ты дров, чувак. Не просто наломал — выкорчевал всё, что так любовно высадила Ким Ёнсо на его отмирающей почве. Жалеет об этом так же сильно, как и когда-то любил. …кажется, до сих пор любит. И понял он это, когда Ёнсо плакала, сидя на краю пустого бассейна, боясь, что сама опустеет так же. А Хёнджин ненасытно высасывает из неё жизненные соки, как наглый паразит. Теперь понятно, почему он такой красивый — подпитывается чужой энергией, будто чёрная дыра, поглощающая чужой свет. Но разве он звезда? Это Ёнсо сияет, а он лишь желает заполучить её. Притягивает ближе, что гравитационное поле уже не даёт сбежать. А как закончится аккреция, то она и вовсе исчезнет. Остатки сверхновой любви Ёнсо и Ли Ноу до сих пор можно разглядеть на ночном небе — если присмотреться, то пару звёзд их Млечного пути сегодня всё же блеснули. А после слияния с Хёнджином может остаться лишь зияющая пустота. Процесс красивый, а итог весьма печальный. Аккреция не бывает вечной. Она разрушительна. — Из-за тебя журналисты теперь будут преследовать Ёнсо, — Минхо говорит спокойно, но о спокойствии теперь можно забыть. С этого дня Ён заложница жидкокристаллического аквариума новостного раздела. Разве туда должны падать звёзды? — А из-за тебя — кошмары! — на повышенных тонах произносит Хёнджин, как будто его пытаются бездоказательно обвинить. — Да я уже в кошмаре! Угомонитесь, — разводит руками Ёнсо, призывая в очередной раз к перемирию. — Это он начал, — Минхо смотрит на неё виновато, полностью игнорируя синие искры ярости, которыми сверкают глаза Хван Хёнджина. — А ты что вообще делаешь рядом с ней? — приходит в себя Хёнджин, по-змеиному щурясь, отчего сильно похож на кобру — ему не идёт. — А ты сегодня в роли Сынмина? — Ли Ноу доволен своей шуткой. — Он помог мне, — Ёнсо снова берёт Хёнджина за руку, но уже переплетая их пальцы. Забавно смотреть на эти жалкие попытки его успокоить. Это Ён имеет право истерить, но не он. Отвратительно осознавать, что она нашла утешение в таком, как Хван Хёнджин. Кто впился в её нежную душу по самые дёсны, точно ядовитая змея, яд которой проникает в каждую клетку. Противно, что Ён влюблена не в человека — она влюблена в идею, каким он может быть. И что самое печальное, она действительно видит его таким, каким хочет. …как бестолково. — Других помощников не нашлось? — она уже выбрала его, но Хёнджин продолжает ревновать. Эта мысль разбавляет неприятное послевкусие случившейся легендарной встречи. Но у Ли Ноу нет в планах стать местной легендой, тем более — кошмаром. — Ты забыл, что Беверли маленький? — усмехается он, понимая, что Беверли-Хиллз не просто маленький, а по-настоящему крошечный. Как и планета, на которой они живут, как и вся Солнечная система. Минхо точно мазохист, ведь ему так приятно видеть, как у Хёнджина прорисовывается вена на лбу от напряжения. — Это у тебя маленький… — внутри Хвана извергается магма, плавящая ревнивые кости. — Заткнитесь! Оба! — буквально рявкает Ёнсо. Будь у неё в руках ведро с ледяной водой, выплеснула бы на Хёнджина и не моргнула. Резко отнимает от него руку, полная решимости убраться отсюда прямо сейчас — с ними или без. — Я домой хочу, поэтому давайте просто сядем в машину. …как же достали. — Я с ним в одну машину не сяду, — надменно закатывает глаза Минхо. — А я тебя никуда и не повезу. — А я сейчас сама уйду, если вы не прекратите этот цирк! — пустая перебранка бьёт по нервам, точно по струнам расстроенного рояля. — Давайте просто доберёмся до города. Мне жаль, что вам неприятно находиться рядом друг с другом. Но вы вообще подумали, каково мне находиться между вами? — переводит взгляд с одного на другого, отчитывая, как провинившихся бездарей. А сама буквально чувствует, как голосовые связки начинают неприятно зудеть от повышенного тона. — Поехали. Самостоятельно идёт к калитке и слышит, как сзади шуршат шаги. Минхо нехотя бросает «я догоню», заходя в дом, чтобы закрыть окна и запереть дверь — зачем только, непонятно. Возможно, привычка. Не хочется оставлять это место беззащитным и уезжать с мыслью, что в него могут вломиться вандалы. Один осквернитель уже пытается расплавить драгоценную душу Ёнсо. И наблюдать за этим практически невыносимо. Как и невыносимо идти к машине и видеть, как эти двое сейчас сидят на передних сиденьях, о чём-то разговаривая. Но стоит Минхо открыть заднюю дверь, как Ён тут же замолкает, а Хван недовольно оборачивается, будто проклиная. — Я думал, кинозвёзды на Феррари разъезжают, — пристёгивает ремень Минхо, удивляясь, что сейчас они сидят в зелёном седане, а не внедорожнике премиум-класса или винтажном кабриолете. — Это не моя, — едва слышно шипит Хван, отъезжая от пустующего дома. Ему точно хочется сказать что-то более гадкое, но, кажется, ради Ёнсо он всё же держится. Старается, как может, но Ли Ноу замечает, как сильно сейчас стиснуты его челюсти. Ёнсо включает едва слышно классическую музыку, наивно надеясь, что это поможет всем успокоиться. Ведь ехать в полной тишине тоже такое себе удовольствие. И Минхо откидывается на спинку сиденья, инертно доставая телефон из кармана. Чёрт, он ведь так и не закрыл вкладку с новостями. А теперь против воли приходится смотреть на фото, где разгорается чужая влюблённость, и гореть от обиды самому. — Можно вопрос? — всё же интересуется он, понимая, что если спросит прямо в лоб, то Хван может уже и не сдержаться. — Какой? — Ёнсо не оборачивается, хотя косится назад. — Вы ведь скрывали свои отношения? — начинает издалека и замечает, как напрягаются руки Хёнджина на руле. Пауза разбавляется оркестровыми скрипками из динамика, и спустя невыносимо протяжные аккорды Ён всё же отвечает: — Да. Минхо сглатывает. — Раз скрывали, то зачем лизались посреди дня перед гаражом? — сказать «целовались» язык не поворачивается. Он продолжает рассматривать снимок, то приближая, то отдаляя изображение. Ну точно мазохист. — Так и не скажешь, что вы опасались Суа или ещё кого-то. — Ты видел снимки? — кажется, сегодня в Беверли-Хиллз проходит внеплановый Хэллоуин. Потому что иначе, почему вся гниль и нечисть решила выползти наружу? — Да. — Покажи, — она резко оборачивается, желая увидеть этот ядерный гриб своими глазами. — Не смей ей показывать, — отрезает Хёнджин, будто в праве ему что-то запрещать. — А ты не смей смотреть и тем более читать, что эти гиены там написали, — теперь поворачивает голову на Ёнсо, отвлекаясь от дороги. Но, кажется, Ён нет до его запретов никакого дела. И стоит Минхо протянуть ей свой разбитый телефон, как она тут же выхватывает его, даже не замечая, что царапает ногтем тыльную сторону чужой ладони. Нервно листает страницу — точно начала читать — пробегая взглядом по ядовитым строкам. Яркий экран освещает её лицо в полумраке автомобильного салона, и даже искажаясь неровными тенями, она всё равно выглядит прекрасно. Мыслей много, а у Ёнсо ещё больше. Она озадачена и расстроена. А ещё больше — испугана. Кажется, слёзы вот-вот сломают её волю, предательски увлажняя лицо. И Минхо нащупывает в кармане куртки чупа-чупс, который купил несколько дней назад на сдачу в продуктовом — всегда так делает. — Давай меняться? — предлагает он, протягивая ей леденец на палочке, а взамен прося свой телефон обратно. — Хватит этого дерьма на сегодня. Ёнсо непонимающе отвлекается от экрана, теперь лишь растерянно глядя на поблёскивающий фантик чупа-чупса со знакомым вкусом, который то и дело мерцает, отражая холодное свечение смартфона, будто маячок. — Разве я заслужила? — с искренним раскаянием в голосе она продолжает смотреть на конфету, понимая, что Хёнджин сейчас косится в её сторону, с шумом вбирая в лёгкие воздух. …понимает, что проиграл. — Давай, Райли, — Минхо не без труда забирает из её руки треснутый мобильник, меняя его на леденец. — Отпусти и наслаждайся.