The Glory

— Выглядишь лучше, чем пару месяцев назад, — усмехается Хёнджин, плюхаясь на диван. Давно он не был в музыкальной студии. Да и Феликс давно его не приглашал. Но тут всё, как и было раньше. «Зе Блот» уже давно подписали контракт со звукозаписывающей студией, принадлежащей Грегу Уайту — не без помощи Меган. Но все остались лишь в выигрыше от сотрудничества. Говорят, что в Голливуде всё либо по блату, либо через постель — отчасти это правда. Но пожив какое-то время у подножья холмов, можно обрасти этими связями. Нужно лишь по чистой случайности познакомиться с нужными людьми в баре. Их встреча с Меган до сих пор кажется Хёнджину судьбоносной. Ведь если бы он не прошёл весь этот путь, то неизвестно, где бы сейчас находился. Но точно не рядом с девушкой, подарившей ему взаимную любовь. — Я и чувствую себя лучше, — Феликс покачивается на кресле из стороны в сторону, будто не боясь, что укачает. Наверное, ему столько раз промыли желудок в больнице, что Феликса Ли уже ничем не испугаешь. А у Хёнджина вот-вот закружится голова. — Рад это слышать, — искренне рад. — Как планирование тура? Это ведь то, чем они занимались с Элайзой в последние недели, оставаясь наедине друг с другом. ...какой же Феликс кретин. Так и подмывает сказать это ему прямо в лицо: раскрыть глаза, треснуть по голове и вбить в подкорку. Он и себя изводит, и Элайзе не даёт покоя. У Хёнджина уже сводит челюсти, стоит подумать о том, как Феликс над ней издевается, будто даже не осознавая этого. Ему же ничего не нужно делать — просто сказать о своих чувствах. А он трусит, как пятнадцатилетка. Но вмешиваться неправильно — Хёнджин понимает это, поэтому и строит из себя дурачка, лишь наблюдая. — Мы распланировали всё, что только можно, — с какой-то неизвестной досадой произносит Феликс, чуть сползая по креслу вниз. — Отели, рестораны, бары. Прикинь, даже купили билеты на выставки в местные музеи. — Ты с возрастом становишься похож на меня. Поздравляю! — усмехается Хёнджин, вздыхая так, словно у них не три года разницы, а тридцать. Но Джин всегда чувствовал себя старше — не физически. Скорее, эмоционально. У них не было никого, кроме друг друга. Кажется, Феликс и Хёнджин стали неким симбиотом, взаимно закрывая зияющие дыры в собственных одиноких душах. Дружба — это не душа, живущая в двух телах. Это боль, которую есть с кем разделить. И Хёнджин стерпит любую, если это поможет Ликсу жить свободно. — Скажешь мне об этом, если я не получу отказ, — цокает Феликс, очевидно чувствуя дискомфорт откровенной беседы. Это от него исходила инициатива данной встречи. Но есть подозрение, будто что-то теперь вводит Феликса Ли в замешательство. А что может смутить человека, поимевшего уже, кажется, практически всех? Только любовь. — Ты созрел? — Хёнджину хочется услышать положительный ответ. — Пока лишь придумал, как это сделать, — криво усмехается он. — Ты же знаешь, я никогда не созрею. — Боюсь, что ты прав, — пожимает плечами Джин, упираясь руками в колени и подаваясь вперёд. — Так что ты придумал? Заказать ей тысячу роз? Петь под окнами серенады? — начинает накидывать варианты, автоматически представляя, как нелепо будет выглядеть Феликс, если осуществит всю эту пошлятину. — О, или сам влезешь к ней в окно? Она же до сих пор живёт тут неподалёку в Дунтауне? Будет эффектно. Самому уже почти смешно от этих нелепостей, но Хёнджин профессиональный актёр, претендующий взять Оскар. Улыбку он скрывает, как и полагается, а вот Феликс вовсе не прячет свои эмоции, демонстрируя предельное недовольство. Он тут говорит о высоком — о своих непонятых чувствах. А Хёнджин стебётся, будто всё это лишь детские игры — для Феликса же всё по-настоящему. — Нет, — отмахивается Джин, усаживаясь прямо и отправляя все идеи в помойку. — Закажешь самолёт, чтобы он пронёс над всем Эл-Эй баннер с признанием в любви, — размахивает руками перед лицом, имитируя движение полотна с приторной фразой. С гонорарами барабанщика «Зе Блот» можно позволить себе даже не просто баннер. Можно заказать самолёт, который прямо в воздухе напишет надпись — СМИ взорвутся от таких новостей. Не только же передозами поражать общественность. Феликсу стоит реабилитироваться не только физически, но и духовно в глазах своих поклонников. Хотя, как бы это ужасно ни звучало, но после инцидента с таблетками количество запросов по поиску его личности в интернете выросло в разы. Чёрный пиар тоже пиар. Может, даже чуточку эффективнее, чем качественная реклама. — Я музыкант, а не позёр, — бесцветно отвечает Феликс, глядя с презрением. После того, что Феликс Ли вытворял на концертах, не ему сейчас закатывать глаза — там было почти всё. Позорное в том числе. — Это практически одно и тоже, — отмахивается Хёнджин, откидываясь назад и раскидывая руки по чёрной бархатной спинке дивана. Глупо строить иллюзии насчёт своей репутации — Хёнджин вот не строит. А Феликс, кажется, жалеет, что пару раз позволил себе снять штаны прямо на сцене — да, и такое бывало. После подобных выкрутасов ему придётся хорошенько так постараться, чтобы Элайза Фрост могла поверить в его слова. Потому что не один год она была главным свидетелем его моральных преступлений. — И как музыкант, я хотел попросить тебя об услуге, — Феликс всё ещё серьёзен, и Джину это кажется весьма подозрительным. Обычно, когда речь заходит об Элайзе, Ликс всегда шутит — над собой или над ней. …больше не смешно. Сначала Феликс всё отрицал. И свои чувства, и то, что такой, как он, может быть ей небезразличен. Потом начал подмечать в её поведении паттерны, срабатывающие для него как разряды электрического тока по обнажённым костям его разложившейся на атомы души. Взгляды исподтишка, случайные прикосновения, чрезмерная забота — другие такого не удостаиваются. Даже к брату Элли никогда не проявляла подобного скрытого внимания, как в сторону Феликса Ли. Но как долго это уже длится? Кажется, ему всё известно, но Фекликс будто отказывался это принимать. А теперь изводит себя догадками, фантазируя, что бы изменилось, среагируй он раньше. Прежде, между ними всегда будто стоял Эндрю — она ведь его младшая сестра. Узнай он, что Феликс с Эл встречаются, то шкуру бы живьём снял. А так, никакого осуждения его беспорядочных связей — даже на заре их карьеры. Даже в гараже или на общих вечеринках. …даже в кровати его сестры. Ещё никогда в жизни Феликс не думал о той ночи столько, сколько за последние недели. Была ли Элайза тогда в него влюблена? Потому что для него это был лишь одноразовый секс с её лучшей подругой, которая пыталась буквально сожрать Ликса — было даже жутко. И пьяно. Наверное, только поэтому он её не оттолкнул. …юный и глупый. Сейчас тоже не многим умнее. — Нет, — отрезает Хёнджин, даже не дослушав до конца то, что Феликс собирается ему предложить. — Что нет? — Всё, что касается музыки, сразу нет, — поясняет он, перекидывая ногу на ногу. Всегда такой упрямый — сколько Феликс его помнит. Идёт напролом в том, что желает получить. И категорически отрицает всё, что ему чуждо. Но ведь музыка всегда доставляла Хёнджину удовольствие — музыка Ликса так точно. — А что касается кисти? Есть вещи, которые Хван Хёнджин не предаёт никогда. Как бы больно ни было — или наоборот хорошо — он всё запечатывает масляными красками на льняных холстах. Каждую эмоцию, каждую рану или ссадину. Каждый вздох, взгляд или привкус губ, показавшиеся ему раем. Такой вот он — чувственный и чуткий. …к картинам, но не к людям. Возможно, семья виновата. Возможно, Хёнджин и сам руку приложил. Но недоверие, с которым он в последние годы подходит к жизни, всегда держало его в тонусе. Только сейчас почему-то он пустил всё на самотёк — Феликс даже завидует. Кажется, впервые в жизни ему хочется сделать всё правильно. Не спугнуть, не сглазить и не разрушить то, что и так слишком шатко. — К чему клонишь? — вскидывает бровь Хёнджин, будто всё же заинтересован, но пытается не показывать этого. — Обложка для альбома нужна, — коротко и по делу. Никто не сможет так тонко выразить то, что хочет рассказать Феликс через этот альбом. Одному только Хёнджину можно довериться и открыться. …и Элли. — Я больше не нуждаюсь в подработках, — закатывает глаза Хван, делая такое выражение лица, будто подобное предложение даже кажется ему в какой-то степени оскорбительным. Но Феликс же знает, что он лишь набивает себе цену, которую никто платить не собирается. Полирует чужими уговорами свою сверкающую корону — нарциссизм ему не идёт. — А забесплатно? В глазах Хёнджина уже искрят идеи, хотя никаких подробностей ещё не озвучено. И какой бы спектакль он сейчас ни пытался разыграть — Феликса ему не провести. — Как прикажешь рисовать депресняк, если я влюблён, как сумасшедший? — Джину самому смешно. Его просят сделать то, чего он сейчас не чувствует. Зная Феликса, то планируется очередной надрыв души, в отчаянной попытке достучаться до чужих сердец. Даже мысли не возникает, что на этот раз он попытается достучаться лишь до одного адресата. Всё прочее не имеет значения, ведь Феликс Ли наконец-то осознал — чтобы чувствовать себя живым, ему нужна лишь её любовь. Свою он попытается выразить через музыку, а Элайзе лишь останется простить его за все грехи. Звучит, как раз плюнуть. Вот только грехов многовато. Да и Элайза Фрост знает себе цену. Феликсу придётся хорошенько поторговаться, чтобы покорить её сердце. Но это не пугает. Это лишь раззадоривает ещё больше, чем ставка в казино на последние сто баксов. Но Элли не ставка — она джекпот. Все деньги чёртового казино коварной жизни, в которой Феликс Ли никому так не доверяет, как ей — ещё Хёнджину, но это другое. — Ты и есть сумасшедший, — напоминает Феликс. — Ты так-то тоже. Тут надо ещё разобраться, кто из них двоих более конченый. И каждый в этой игре охотно готов уступить первенство другому. — Поэтому этот альбом о любви, — обыденно произносит Феликс, а у Хёнджина глаза округляются: — Что? Он даже не сразу понимает, правильно ли расслышал. Собственная любовь циркулирует по венам, трансформируя разум лишь в угоду себе. Мир цветочного пепла, по которому он скитался годами, наконец-то превратился в фиалковую оранжерею. Через прозрачный потолок проникает тёплый солнечный свет, а стеклянные стены защищают от внешнего мира. Нет никого, кроме Хёнджина и Ёнсо — остальные лишь пыль болезненных воспоминаний. Джин кремировал их и развеял по ветру. Этой горечи нет места в его хрустальной сахарнице с рафинированной любовью. — А что? Тебя это удивляет? — приподнимает брови Ликс, склоняя голову на бок и всматриваясь в его лицо. Хёнджин тоже пристально смотрит — когда проглядел? Вера в Феликса Ли у него всегда была. Но вот в то, что он когда-то наберётся смелости, чтобы позаботиться в этой жизни ещё о ком-то, звучит как несбыточная фантазия. …он ведь даже о себе не заботится. — Не думал, что ты настолько переродился, — Хёнджин искренне удивлён. Потому что знает его много лет — о чувствах Эл он тоже давно знает. — Ты признался ей? Когда Ёнсо появилась в его жизни, то в тёмном подвале отсыревших чувств появились ростки и распустились бутоны. Эдемский сад, который Хёнджин собственноручно взрастил, подчиняется лишь ей. Он только художник — безвольный раб, ведомый конвоем жестокой жизни. Его продавали, меняли на более выгодных слуг и избивали. Казалось, что ноги стёрлись в кровь, а пересохшие от жажды губы молили лишь о пощаде. И в момент грандиозного отчаяния пришла она. …всё изменилось. Теперь хочется не просто рисовать. Хочется наслаждаться и хочется жить. О таком можно было лишь мечтать. И если Феликс когда-то сможет обрести такую же гармонию, то Хёнджин наконец-то перестанет волноваться о нём. — Нет, — приторно произносит Ликс, как будто уже получил желаемое. — Но в альбоме признаюсь. Если бы такое случилось лет шесть назад, то Элайза бы стала самой счастливой девушкой на свете. А сейчас — Хёнджин не уверен. Она слишком категоричная. Отчасти, это Феликс сделал её такой. Сидит весь уверенный в успехе своего плана, понятия не имея, через что заставил её пройти. А Хёнджин знает. Не раз наблюдал, как она отворачивалась, не в силах видеть, как Феликс обнимает очередную девушку. Не раз слышал, как подрагивал её голос, когда Феликс подкалывал её насчёт парней — мол, пора ей уже найти кого-то. Раньше Элайзу это очень задевало — сейчас она это переросла. Наверняка встречалась с парнями, может, даже была влюблена. Но как избавиться от вечно мозолящей глаза первой любви? Хёнджин и сам через такое проходил. Наверное, поэтому они с Эл и подружились. — А ты романтик, — фыркает Хёнджин, разрываясь между тем, чтобы рассказать Феликсу всё, и тем, чтобы просто поддержать. — Всегда был, — даже с какой-то гордостью произносит Ликс, ёрзая на кресле, а Хёнджин непроизвольно закатывает глаза: — Не неси чушь. Мне попытаться пересчитать всех, кого ты перетрахал? Или не тратить время? Может, Хёнджину было бы на это всё равно, если бы не Элайза. Точнее, ему бы и правда было всё равно — он и сам далеко не евнух. Но тут совсем не тот случай. — С себя начни, — цокает языком Феликс, глядя укоризненно. …задело. — Это другое, — качает головой Джин. — То же самое. Это нельзя сравнивать хотя бы по той причине, что в случае Хёнджина они с Меган будто играли в опасную игру, балансируя на лезвии собственного достоинства. Эта неправильность и аморальность доставляла форменное наслаждение — им обоим. И пусть это было неправильно. Пусть моменты эйфории сменялись болью треснутых сердец. Но контракт на сотрудничество был подписан с обеих сторон. А Феликс просто изводил. Мучил, даже сам того не понимая. Получал быстрый эндорфин и шёл на поиски новой дозы. Был в вечной гонке, сам не зная, что желал получить в конце. Игнорировал, не замечал. А потом вдруг как по голове чем-то ударило. И Хёджин даже не знает, что в этом случае лучше: иметь общее прошлое, которое никуда не деть, или узнавать о прошлом, в котором тебя нет. — Так что ты хочешь на обложку? — спрашивает Хван, негласно соглашаясь. Вмешиваться не будет. Просто поможет всё окончательно не испротить. Если Феликса пошлют куда подальше, то хотя бы с красивой обложкой на альбоме. Хочет сразу накинуть несколько идей для эскиза, но видит, как Феликс резко прикладывает палец к губам, прося быть потише. А в следующую секунду уже потирает подбородок, как ни в чём ни бывало. — Меня обсуждали? — прямо с порога спрашивает Элайза, пристально глядя по очереди на парней и закрывая за собой дверь студии. И вовсе не подозрительно, что они так резко замолчали — совсем не подозрительно. — Нет, — отвечают в один голос, наводя ещё на большие подозрения, и переглядываются. — Говорили о том, как Джин изменился благодаря Ёнсо, — перехватывает инициативу Феликс, глядя Хёджину в глаза и пытаясь мысленно докричаться до него — «только не пали». — А, — безразлично хмыкает Эл, проходя дальше и протягивая Феликсу какие-то бумаги. Кажется, ей эта тема не особо интересна. — Можешь прочитать, но я уже всё сделала, так что просто подпиши. Когда дело касается работы, то Элайза Фрост не тратит время на пустые разговоры. Как и Феликс не тратит время на прочтение рабочих документов. — Я тебе доверяю, — улыбается он, забирая из её рук документы и ручку. — Ты бы хоть ради приличия прочитал, что подписываешь, — усмехается Хёнджин, глядя, как беззаботно Феликс ставит свою размашистую подпись на одной из страниц. — Я Элли свою жизнь доверить могу, что мне какие-то бумажки? — смотрит на Хёнджина укоризненно через плечо, пока Элайза перелистывает страницы документа, ища пустое поле для новой подписи. — Уже доверил, — как ни в чём ни бывало, произносит она, указывая пальцем на страницу. А через секунду замечает удивлённый взгляд, прожигающий её лицо: — Теперь я твой опекун, — говорит так просто, как будто это какая-то ерунда. — Я что, инвалид? — не понимает Феликс, продолжая смотреть на неё снизу вверх, пока Эл стоит рядом, чуть склонившись над столом и всё ещё тыча пальцем в графу для подписи. — Нет, но если с тобой что-то случится, то так у меня будет возможность принимать решения. — Какие решения? — он всё ещё не понимает. — Если бы прочитал документы, то знал, — вставляет непрошенное слово Хёнджин, сидя в своей вальяжной позе и размеренно покачивая ногой. Даже после того, как недавно побывал в реанимации, Феликс не понимает, какие чрезвычайные ситуации могут случиться. Ну и какая ему любовь? Ему точно нужен опекун, лишь бы дурак не пополнил «Клуб 27». — Если ты окажешься в коме, то это я буду решать, отключать тебя от ИВЛ или ждать, пока ты очнёшься, чтобы всыпать по полной, — вроде, Эл шутит, а вроде, говорит на полном серьёзе. — Ты меня опять хоронишь? Обещала ведь, — обиженно хмурится Феликс, не торопясь ставить подпись на новом листе. — Обещала, поэтому и озаботилась опекунством. Если с тобой случится… — Элайза мнётся. Боится сказать лишнего вслух. Или боится сглазить. — Если произойдёт несчастный случай, то кто-то должен будет о тебе позаботиться. Раз у тебя нет ближайших родственников или жены, то решения будут принимать врачи. А так, юридически такое право будет у меня. Всё звучит вполне разумно. Хёнджин даже удивлён, что Феликс не озаботился данным вопросом раньше. После смерти бабушки у него никого не осталось. Но и жизнь Феликса Ли не висела на волоске, как в тот отвратительный день на экваторе октября. — А если с тобой что-то случится? — наивность в его голосе вызывает у Элайзы неоднозначный смешок: — У меня есть родители и Эндрю. — И от этого придурка будет зависеть твоя жизнь? — кажется, сейчас Феликс ревнует Элайзу к родному брату — забавно. Хёнджину даже интересно становится, а подметила ли Элайзе этот момент. Или она уже настолько разочарована, что наоборот старается ничего не воспринимать всерьёз. — Ликс, это бессмысленный разговор. Подпиши, у меня есть ещё работа, — она настойчиво указывает на поле для подписи, не желая тратить время на то, что уже и так решено. — Теперь будешь читать всё, что к тебе в руки попадает, — усмехается Хёнджин, дотягиваясь до пачки кислых червячков, завалявшейся на журнальном столике. — Умник, а о тебе кто позаботится? — звучит так, будто Феликс сейчас и за него бумаги с большой радостью подпишет. — Я уже давно оформил всё на Мэг, — пожимает плечами Хёнджин, сосредоточенно вскрывая упаковку мармелада, чтобы ничего не рассыпать. Для него это вполне обычная вещь, так что пристальный взгляд Феликса он полностью игнорирует, выбирая в упаковке самого привлекательного червяка. — А Ёнсо ревновать не будет? — щурится Ликс. По правде, Хёнджин об этом даже как-то не задумывался. Кажется, что это Меган скорее до сих пор ревнует Хёнджина, но не Ёнсо. Он сейчас даже с трудом может вспомнить, а ревновала ли она его вообще когда-то? На ум приходит лишь один случай, но тогда между ними творилось чёрти что. Да и повод был — даже два фигуристых повода. Но о Меган он всё ей рассказал — незачем скрывать. У них совсем другие отношения — не такие взрывные, как были с Меган, и не такие одноразовые, к которым Хёнджин привык. Рядом с Ёнсо можно почувствовать настоящую гармонию. Монахи месяцами медитируют в горах, чтобы постичь дзен, а Хёнджину оказалось достаточно лишь получить её любовь. — Слушай, я склонен доверять Меган, как никому, — причмокивает кислым мармеладом Хёнджин, наконец-то поднимая взгляд. — Что бы между нами ни происходило, она меня ещё ни разу не подвела, — чистая правда. А между ними было всякое. — Так что да, я доверю ей даже свою жизнь. Кажется, нет на свете ситуации, из которой Меган Уайт не смогла бы найти выход. Она всегда желала Хёнджину самого лучшего — и когда любила, и когда возненавидела. Даже интересно, а ненавидит ли она его сейчас? Потому что Хёнджин оборвал все неформальные связи. Он доверяет спокойствию Ёнсо насчёт своей верности, но провоцировать не хочется. Может, это чрезмерная опека, а может, банальное отсутствие потребности в старых привычках. Как будто Хёнджин наконец-то повзрослел — это приятное чувство. Раньше он таким не был — полагался на старших, полагался на Меган. А сейчас словно в себя поверил — это Ёнсо на него так влияет. Сам бы точно не справился, потому что смысла не видел. — Ты подпишешь? — прерывает их Элайза, возвращая к себе внимание. — А? — не сразу соображает Ликс, растерянно глядя на неё снизу вверх. …думал о чём-то. …или о ком-то. — Нет, если ты против, то порвём бумаги, — тут же поясняет Элайза, пытаясь показать, что не давит, если Феликс против такого шага в их никак не складывающихся отношениях. — Я не настаиваю. — Это выглядит как предложение руки и сердца, — усмехается Хёнджин, снова глядя лишь на упаковку кислого мармелада и совсем не замечая, как эти двое сейчас смотрят друг на друга. — Может, даже в буквальном смысле, — причмокивает кислыми губами и замечает, что теперь Феликс и Эл пристально смотрят прямо на него: — Ну, в смысле, если ты в аварию попадёшь, — тут же пытается разъяснить всё, потому что ещё немного, и две пары глаз прожгут дыру у него во лбу. Снайперы хреновы. — Знаешь, всякое в жизни бывает. — Хван, ты иногда такой придурок, — практически разочарованно произносит Эл, глядя ему прямо в глаза. Ну, конечно, Хёнджин придурок, а вот Феликс просто Феликс. Ему всё всегда сходит с рук, а Джина попрекают. Но ведь даже сейчас он ничего такого не сказал — только лишь озвучил то, на что у самой Элайзы не хватило смелости: если Феликс снова окажется при смерти, то она возьмёт ответственность за его жизнь. Ликсу бы держаться за неё и никогда не отпускать. А он только зря время теряет, пытаясь обличить свои чувства в красивую упаковку. Будто не считает их достаточно прекрасными самими по себе — нужна мишура. — Ну, по сравнению с вами, так конечно, — закатывает глаза Хёнджин, закидывая в рот откушенную ранее половину червяка. — Ты к чему клонишь? — иногда Феликс Ли всё же туповат — по факту. Он не идиот, хоть и не получил высшего образования. У него отличное чувство юмора и настоящий талант — не только к душевному садизму, но и к музыке. Жизненный опыт его не обделяет, а сердечная доброта — скорее хронический диагноз, а не приобретённый дефект. Но в каких-то моментах его ещё не выветрившиеся из крови юность и простота взглядов говорят сами за себя. Вроде, оба взрослые люди, но до сих пор ведут себя как дети. Ходят всё вокруг да около, прощупывают почву, будто пытаются приручить дикого зверя. И попросту тратят время впустую. Хёнджин не делает ставок, будут ли эти двое идеальной парой. Придут ли к гармонии и смогут ли терпеть друг друга до старости. Но чего точно не могут — так это держаться на расстоянии. — Мне вслух сказать? — Джин переводит взгляд с Феликса на Элайзу и обратно. Даже мельком замечает, какая сейчас в глазах Эл паника, но виду не подаёт. Лучше будет доставать Феликса, а не её. — Я же тебе нос сломать могу, — обычно Ликс не угрожает — значит, точно задело. — Как раз воспользуешься опцией своего опекуна. Не хорошо так издеваться над друзьями, но Феликс делал практически то же самое с Элайзой годами — кто-то должен ему отплатить той же монетой. И пусть сейчас Эл прожигает Хёнджина взглядом, мысленно пытаясь зашить ему рот золотыми нитками — сама потом спасибо скажет. — Боже, что вы такие серьёзные? — смеётся Хёнджин, напоминая, что это всего лишь шутка. — Как будто заключаете брачный контракт, — вскидывает рукой, в которой держит очередного червячка, указывая на бумаги, которые Феликс до сих пор не подписал. — Вероятность того, что это понадобится — минимальная. Ты что, в реанимацию так часто попадаешь? — и понимает, что ляпнул лишнего, слишком поздно. — Прости, — жуёт мармелад, пытаясь перебить кислотой горечь сказанных слов. — Ты же понял, что я имею ввиду. — Понял, кретин, — фыркает Феликс, отворачиваясь и ставя подписи в нужных местах. — Согласен, я кретин, — отрицать незачем. О своей святости Хван Хёнджин никогда не строил ложных иллюзий. О его пороках знает вся Америка, часть Европы и Азии. Может, даже в Африке кто-то наслышан. От этого не отмыться — можно только смириться и жить дальше. Потому что теперь всё изменилось — и Хёнджин изменился. …ему сейчас так кажется. Ради Ёнсо он на многое пошёл, но это будто легко ему далось — рядом с ней всё так просто и правильно. Хочется растянуть это удовольствие, как кислый мармелад, от которого уже щиплет губы, но это приятное чувство — всё равно чертовски вкусно. — О, вы оба здесь, отлично, — дверь в студию резко открывается, и ещё до того, как кто-то заходит, Хёнджин по голосу узнаёт Грега Уайта. Да, связи, которыми они все обросли за годы жизни в Эл-Эй, действительно похожи на запутавшийся клубок человеческих судеб. К Грегу у Хёнджина меньше всего претензий. Ему почти стыдно, что так долго спал с его женой. Возможно, Грег даже догадывается. Но их отношения с Меган совсем не забота Хёнджина — Мэг лишила его привилегии заботиться о ней. Так что пусть сами там разбираются. — Привет, Грег, — с ним никто не здоровается, и Хёнджин сам привлекает внимание. — Мармеладку? — Хёнджин, — Грег тут же оборачивается, поспешно подходя и пожимая руку, с которой Хёнджин небрежно стряхивает кислую посыпку, вытирая пальцы о джинсы. Грег владелец музыкальной студии и лейбла, с которым у «Зе Блот» контракт — раньше они часто виделись. Наверное, если бы не брак Меган, то парням из группы пришлось бы обойтись менее масштабным контрактом, а так, это был практически гарантированный трамплин на вершину. — Мне уже несколько телеканалов позвонили, — Грег вспоминает, зачем пришёл, оборачиваясь на Феликса, который всё же решил прочитать подписанные бумаги. — Говорят, дошли слухи, что в следующем квартале планируется выход альбома. — Нет, ничего не планируется, — кажется, Элайзу никто не предупредил о наполеоновских планах Феликса Ли. — Да, всё так, — перебивает Ликс, не отрываясь от бумаг. — Какой альбом? Мы и так тур перенесли, чтобы ты смог прийти в себя. Откуда будут силы на новый альбом? — Я уже начал. — Запиши в черновики и продолжишь, когда отдохнёшь после тура, — говорит безоговорочно Эл, будто заливает бестолковый спор цементом. — Если опять позвонят, то скажи, что это неправда, — теперь обращается к Грегу, игнорируя пристальный взгляд Феликса: — Не нужно ничего говорить, — не соглашается он, и Эл теперь смотрит на него сверху вниз, как на несносного ребёнка, который хочет нажраться лягушек всем назло. — Я в порядке. Музыка помогает моей реабилитации. Так что не беспокойся. — Я теперь твой опекун. Я не могу не беспокоиться, — напоминает она, тыча двумя пальцами в бумаги, которые Феликс держит в руках. — Бро, ты уже всё подписал, — Хёнджину опять хватает наглости влезть в их диалог. — Теперь она решает, что делать с твоей жизнью. На этот раз, похоже, Элайза быстрее понимает, что Хёнджин воюет на её стороне: — Да, так что не спорь, — отрезает, выхватывая у Феликса документы, чтобы лишить его возможности расторгнуть доверенность на его искалеченную самобичеванием жизнь. И Феликс подскакивает с места, пытаясь перехватить её руку, чтобы отобрать документы. Хёнджин готов поспорить, что у них обоих сердце заколотилось сильнее, когда Ликс навалился сверху, вынуждая Эл прислониться поясницей к столу с аппаратурой. Между ними было столько моментов, когда можно было уже разорвать этот порочный круг недомолвок, всего лишь сорвав поцелуй с желанных губ. Может, Хёнджин забыл, как сам переступил эту черту, окончательно всё испортив? Так казалось тогда. Но сейчас ведь это уже в прошлом? Тот неуместный первый поцелуй был смыт холодной водой с бампера Бэ-Эм-Вэ в водосток. …лучше бы там и оставался. — Я ничего не буду говорить, пока вы между собой не разберётесь. Но сделайте это поскорее, — и только Грег это произносит, как его телефон начинает разрываться, а глаза — закатываться: — Ну вот опять, — демонстрирует Хёнджину экран мобильника и яростно снимает трубку: — Слушаю. Да, это я. Нет, никак не могу прокомментировать. До свидания, — чеканит ответы, как заведённый, и самостоятельно сбрасывает звонок. — Ненавижу СМИ. — Когда они названивают Мэг, то даже мне иногда хочется разбить её телефон, — Хёнджин ему искренне сочувствует. Потому что и сам проходил через такое не раз. Когда в прессу просачивается какая-то желтуха, то они размазывают её по всем глянцевым поверхностям и пикселям онлайн изданий. Никакого сострадания, понимания или человечности. Для них публичные люди, будто комикс с цветными картинками. А сюжет всегда резко сворачивает не туда, стоит оказаться не в том месте, не в то время. Но как бы Хёнджин ни старался избегать репортёров, они всегда его находят. Когда он занят на съёмках, то они поджидают возле студии. Когда улетает на промоушен новой картины, то дежурят в холлах его отелей. Могут поджидать в кустах возле ворот, а могут на парковке музыкальной студии, где он находится сейчас. Это вечное казино, а Хёнджин ставит чаще не на ту клетку. Он смирился. Это стало частью его повседневности, что кому-то со стороны может показаться дикостью. Но это разменная монета его славы — никакого уединения. Если кто-то из папарацци уже нацелился заполучить эксклюзив, то он получит его любой ценой. А Хёнджину останется лишь позвонить Меган, чтобы она всё уладила. Только если Меган не позвонит ему первой, чтобы отчитать за очередной косяк. — Да ты вообще чемпион в сплетнях, — усмехается Грег, лично не раз наблюдая агонию, в которой бьётся Мэг, пытаясь отбелить неотстирываемую репутацию Хван Хёнджина. — Но в последнее время как-то сдал. — Это же хорошо. Разве нет? Ёнсо — секрет, который Хёнджин хранит дольше всех. Она его сокровище, его спасение и его ахиллесова пята. Уязвимая зона, поражение которой может привести к летальному исходу — не в буквальном смысле. Но если Ёнсо попадёт под удар прессы, то Хёнджин не может дать никаких гарантий за свой рассудок. Она ведь его предохранитель — нужно быть аккуратным. Стоит лишь задеть, и Хван может взорваться, ведь сапёр из него так себе. Он только с холодным оружием обращается как якудза — колкие фразы, острые слова, заточенные стрелы, прицельно поражающие в самое сердце. Он даже Ёнсо не раз ими ранил. …но ничего взрывоопасного. От ножевого ранения можно спастись, а от ядерной бомбы — нет. — Больше непривычно, — пожимает плечами Грег, сбрасывая очередной звонок, будто отгоняя назойливую муху. — Привыкай. Я уже стар для этого дерьма. В идеальном мире, где через хрустальный потолок струится ласковый солнечный свет, а лепестки влюблённых фиалок распускаются круглый год, нет места вспышкам фотокамер. — Хван, ты в самом расцвете сил. Старый тут только я, — Грегу смешно, что тридцатилетний Хёнджин такого высокого мнения о себе. Но в его возрасте Грег Уайт тоже думал, что в сорок пять он будет старым дедом, с которого сыплется песок, что, собственно, оказалось неправдой. Была бы здесь Меган, то сказала бы, что Джин до сих пор рассуждает как подросток и вообще не знает, что такое ответственность. И стоит подумать о ней, как телефон Хёнджина тут же начинает вибрировать, а на экране высвечивается знакомое имя: — О, твоя жена, — усмехается он, поднимая трубку: — А мы тут как раз с Грегом болтаем. Феликс всё же отлипает от Элайзы, чувствуя, что не стоило поддаваться эмоциям — слишком близко. Пальцы теперь горят от неосторожных прикосновений, а сердце мечется внутри грудной клетки, будто пытается пересчитать рёбра. Нет смысла делать вид, что эта доверенность что-то колоссально изменит в их жизнях — Феликс и так доверяет Элли. Поэтому отступает, плюхаясь обратно в кресло, и разворачивается на Хёнджина, собираясь как-то пошутить. Но мысли тут же улетучиваются, стоит взглянуть на бледное лицо друга и услышать тревожное: — Что-то случилось? — Грег не сводит с Хёнджина взгляд, как и Феликс. Элайза тоже обращает на него внимание, а Ликс неосознанно поворачивает на неё голову, будто ища ответ. Но она лишь искоса смотрит ему в глаза, едва заметно качая головой. Все в замешательстве, а Хёнджин в ярости: — Сука, — выплёвывает он, сжимая опустевшую пачку кислых червей. И противный скрип плотного целлофана грубо царапает воздух и барабанные перепонки. Как такое могло случиться? Как Хёнджин мог проглядеть? Стеклянный потолок его драгоценной оранжереи осыпается, будто звёзды в августе, больно врезаясь осколками не в кожу, а в самое сердце. …калеча душу. Меган злится, а Хёнджин просто в ярости. Но не репутация его волнует — только Ёнсо сейчас важна. Кто-то вторгся в их райский сад и всё разрушил — бессовестно выкорчевал все цветы. Звучит, будто самый страшный кошмар. И перед глазами мутно, словно Джин упал в стакан с грязной водой, в которой споласкивал прежде кисти. И дышать нечем, потому что дыхательные пути теперь закупорены густым дымом полыхающих страниц недописанной сказки. — Ты сейчас где? — голос Меган холодный, отчего неприятно сводит ушную раковину, к которой Хёнджин прислоняет мобильник. — В студии твоего мужа, — его голосом можно препарировать пресмыкающихся. — Ничего не делай, я еду. Все смотрят. Хёнджин переводит взгляд с одного присутствующего в комнате на другого, останавливаясь на Элайзе — она всё поняла. Сочувствие и боль в её глазах такие искренние, что кажется, будто Хёнджин присутствует на собственных похоронах. Эту жутко, но это будто и правда конец. Какие-то ублюдки посчитали, что могут растоптать их песочные замки. Сравнять с землёй чувства и развеять по ветру надежды. И как после такого Хёнджин должен бездействовать? Просто сидеть и ждать у моря погоды, пока Ёнсо в своей проклятой закусочной находится будто под снайперским прицелом. — Я по-твоему тут прятаться должен? — Хёнджина злость ещё больше берёт. — Я поеду к ней. — Джин, не смей выходить на улицу! — стоит на своём Меган, а на заднем фоне слышатся автомобильные гудки и ругань водителей — торопится. — И что ты мне сделаешь? — нервно усмехается он, принимая вызов. По взглядам остальных видно, что они тоже на стороне Меган, хоть и не слышали диалог целиком. Только Хёнджину кажется, что он один может спасти ситуацию, а Меган Уайт считает, что он её лишь усугубит. — Ты сам всё уничтожишь, если выйдешь сейчас, — без колебаний произносит она после небольшой паузы. — И тогда я лично убью тебя. Ты меня понял?

☆☆☆

— Виски? — предлагает Грег, уже откупоривая графин. Последние полчаса были слишком сумбурными, но алкоголь Хёнджину сейчас точно не поможет всё исправить. …поможет только машина времени. — Откажусь, — на автомате отказывается, но понимает, что это могло бы успокоить нервы. …хотя бы на время. Папарацци добрались до Ёнсо — он опоздал. Все новости кишат её фотографиями — загнали в угол, как волки овечку. Она, наверное, в ужасе. Телефон недоступен, и Хёнджин даже не может сказать ей, что всё будет хорошо. Он уже сотню раз через такое проходил — всё забывается. Но с Ёнсо это впервые, а его нет рядом, чтобы утешить. Зато этот Ли Минхо непонятно откуда снова взялся. Он ведь был в прошлом, так какого чёрта опять вертится рядом с его Ёнсо? — Текилы? — Я не пью, — Джин изо всех сил старается не сорваться, даже не поднимая на Грега взгляд и продолжая разглядывать в телефоне омерзительные сердцу снимки. — Ты сильно изменился с нашей последней встречи, — подмечает Грег, наливая виски лишь себе. Кажется, в последний раз они виделись в больнице, пока Феликс был в реанимации. Но всё начало меняться ещё задолго до этого. Где-то между бессонным Лос-Анджелесом и последней августовской ночью. Там, где он смог разделить своё одиночество ещё с кем-то. Где сплетались души в откровенных разговорах и путались языки в неловком поцелуе. Пыль хрустела под ногами, а по коже бежали мурашки, пока Ёнсо мчалась с холма в попытке сбежать. …может, стоило её отпустить? Пока не было поздно. Пока был шанс… — Я приложил слишком много усилий для этого, — но у Хёнджина никогда не было шанса спастись. Это его все спасают, а сам он ничтожен. — А теперь какие-то уроды думают, что могут всё разрушить. …это больше всего злит. — Просто дождись Мэг. Она всегда знает, что делать, — пытается подбодрить его Грег, но удаётся плохо. Вот именно. Будто все вокруг знают, что делать с жизнью Хван Хёнджина, а сам он — нет. Им легко судить — они не были в его шкуре. Не наблюдали собственное падение из первых рядов. Не разлагались в алкогольном дурмане и не окислялись в сигаретном дыме. …он давно не курил. А сейчас очень хочется. Уже представил десятки вариантов того, где сейчас может находиться Ёнсо. Но раз новых снимков от папарацци не появляется, значит, ей удалось от них скрыться. Но охота уже началась. И сколько это будет продолжаться — неизвестно. Всё что Хёнджин сейчас знает, так это то, что каждый журналюга в парнике, полном недозрелых звёзд, будет желать лишь хёнджинов запретный плод. Но они ничего не получат — Хёнджин позаботится. Он не может спастись сам, но не позволит Ёнсо пропасть вместе с ним. …только не так. — Вы совсем очумели? — дверь едва не слетает с петель, когда в кабинет врывается Меган Уайт. Швыряет сумку Биркин на диван и проходит мимо Хёнджина, выхватывая из руки Грега бокал с виски. За время совместной работы, Меган столько раз разгребала жёлтые заголовки о порочных интрижках Хёнджина, что даже не сосчитать. Да и зачем пытаться. Она кричала на него, швырялась журналами, стучала кулаком по столу и даже могла пару дней не разговаривать. Но в таком бешенстве её можно редко застать. — Дорогая, может, не стоит так горячиться? В первый раз, что ли? — Грег хочет забрать у неё бокал обратно, но обжигается о раскалённый взгляд. — Тебе сколько лет? — практически срывается на крик Меган, больше не обращая на Грега внимание и хищно глядя только на Хёнджина. …готова в клочья порвать. — Не кричи, — он старается держать себя в руках и говорить спокойно, хотя о спокойствии и речи быть не может. Ещё один глоток виски, и Хёнджин слышит, как рвётся тонкая нить их доверия, когда Мэг с грохотом опускает бокал на стол. — Если ты забыл, то я тебе напомню, — она больше не кричит, но голос ледянит кости, будто жидкий азот. Откупоривает графин, наливая себе ещё алкоголя, а Хёнджина точно к креслу прибило ржавыми гвоздями. Хочется убежать, но невозможно. — Ты чёртов Хван Хёнджин, — продолжает она. — Подающий надежды актёр, который вкалывал, как проклятый, чтобы добиться всего, — закрывает графин пробкой, игнорируя беспокойный взгляд мужа. — На тебя работают десятки людей, включая меня, — делает глоток и снова смотрит на Хёнджина. — Мы все вкалываем, чтобы помочь тебе удержаться на вершине. Может, ты уже забыл, каково это, когда ты никому не нужен? — кажется, Джин слышит, как виски стекает по её пищеводу, но ощущается это, словно расплавленную медь вводят ему внутривенно. — Но я прекрасно помню то время, — она делает ещё один глоток и морщится, но не от горечи алкоголя, а от былых воспоминаний. Хёнджину тоже горько становится. — И мы столько работали, чтобы что? Чтобы ты вёл себя как влюблённый подросток? Чтобы наплевал на свой статус и все наши старания? — Мэгги, — Грег тянется к её руке, чтобы успокоить, но тут же осекается: — Не лезь, Грег, — рубит воздух словами, точно катаной. — Если собираешься вмешиваться, то лучше выйди. Он мнётся. Раздумывает, как лучше поступить, косо поглядывая на Хёнджина. Но тот лишь кивает ему — Грег ничем не поможет. Так что лучше пусть выйдет. Хёнджин сам разберётся с тем, до чего довёл Меган Уайт. — Схожу за кофе, — как будто оправдывается Грег, вставая из-за стола и проходя к выходу. Оборачивается, чтобы что-то спросить, но не решается. Вряд ли эти двое сейчас согласятся на горячие напитки. В кабинете и так становится невыносимо душно — хуже только на улице. Весь город будто обтянули пищевой плёнкой, забыв проделать дыры для вентиляции. Всё вскипает, включая кровь в жилах и терпение. Но Хёнджину нечего ей сказать. Оправдываться? Он не собирается этого делать. Извиняться? Он не виноват, что полюбил. Никто не должен расплачиваться за любовь — это неправильно. Для этого не нужны деньги, не нужен успех или связи. Это то, что не поддаётся объяснениям и не подчиняется логике. — Ты можешь всё исправить? — ему нужно только это. Вернуть всё на круги своя. Минимизировать потери, которые они с Ёнсо уже понесли, сами того пока не осознавая. У Меган есть сверхспособность выходить сухой из воды в любой ситуации. Так пусть она и на этот раз раздвинет мутное море грязных сплетен и проведёт их за собой. — А что исправлять, Джин? Что? Скажи! — она отставляет бокал в сторону и упирается руками в столешницу, будто боится упасть. Но не садится. Так она сможет надавить на Хёнджина ещё сильнее. — Вас засняли целующимися во дворе особняка. Как тут отвертишься? — Кто? Когда? — Хёнджин нарочно игнорировал эти снимки последние полчаса. Неправильно всё это. Больно и неправильно. Он только и мог, что перелистывать новости, где Ёнсо засняли в закусочной с Ли Минхо. Всё же ревность для Хёнджина оказалась невыносимей чувства несправедливости. — Понятия не имею, но выясню. — Засуди их, — требует Хёнджин, сжимая края подлокотников кресла, что матовая кожа скрипит под его пальцами, будто вот-вот треснет. — Ублюдок в тюрьму сядет, не сомневайся. Хотя бы год-два исправительной колонии, но я добьюсь, чтобы он попал за решётку, — Меган говорит уверенно, и у Хёнджина нет поводов в ней усомниться. — Это вторжение на частную территорию. Уже второй раз за полгода. Грабителей быстро вычислили, и этого умника тоже найдут. Мы поговорим, и я поеду в участок подавать заявление. Полиция разберётся. — А нам что делать? — он говорит о них с Ёнсо, а Меган коробит от этого выделенного «нам»: — А что ты предлагаешь? — Я с тобой советуюсь, — без ведома Меган Уайт он не рискнёт сейчас что-то предпринимать. И так слишком долго держался, чтобы не сорваться на поиски Ён. Телефон до сих пор вне зоны доступа, выйти из здания Хёнджин не может, а Сынмин ещё не доехал до закусочной, чтобы что-то доложить про обстановку. Неведение убивает, как и бессилие. Какой толк от славы и денег, если они всегда играют против? — Ты знаешь, я необъективна, — холодно произносит Меган, и Джин понимает, о чём она говорит. Жаль. Потому что Хёнджин надеялся, что теперь Мэг наконец-то его отпустит. Но когда он умолял её остаться с ним, то получил лишь едкую усмешку и просьбу не возвращаться к этой теме впредь. Но разве человек, уверенный в своём выборе, будет сейчас смотреть ему в глаза и говорить, что необъективен? …кому ещё тут стоит повзрослеть. — Попробуй быть объективной, — настаивает он, желая получить ответ. — Она тебе не подходит. — Ты всё ещё необъективна. Может ведь рационально мыслить, но будто не хочет. Словно Меган цепляется за последние нити распустившейся фаты их давно уже разодранной в клочья обоюдной влюблённости. — Нет, Джин, как раз сейчас я объективна, — и снова эта напускная остранённость, в которую сложно поверить. Хёнджин каждый день видит фальшивые эмоции под прицелом кинокамер. Прописанные сценарные чувства и халтурную актёрскую игру. Сейчас ему нужна поддержка — спасение. А не корыстная выгода, прикрытая добродетелью. И эта гниль, ставшая повседневностью, так слепит, что Хёнджин и не догадывается, что необъективен здесь только он. — Это сожрёт её, ты же знаешь, — продолжает Мэг. — Ёнсо не выдержит того, что ты называешь своей жизнью, — в её голосе отчётливо слышится беспокойство, но у Хёнджина в ушах будто беруши. — Снимки видел? Если бы не тот дружок рядом с ней, то папарацци довели бы её до истерики прямо там. Это ты нарастил броню, а её это сломает быстрее, чем ты можешь сейчас думать. — Она справится. — Нет, Джин, не справится. Они раздавят её. Ты этого хочешь? Чтобы она была вечным объектом для сплетен, преследуемая репортёрами? — достучаться до Хёнджина кажется невозможным, но Меган не оставляет попыток. Ведь все знают, что для неё нет ничего невозможного. Ничего, кроме Хван Хёнджина. — Она только в университет поступила. У неё вся молодость впереди, которую придётся угробить ради твоей славы. — Разве это плохо? — он не понимает. — Разве любить меня настолько ужасно? Почему она сейчас так смотрит, точно говорит не о Ёнсо, а о себе. Неужели именно таким стал для неё Хёнджин: выгодным проектом; Триумфальной аркой, знаменующей её личный успех? С ним всегда обращались как с дойной коровой, но не она. А теперь? Теперь кажется, будто Хёнджин был всё это время слеп. …но это любовь его ослепила. — А ты посмотри на меня и ответь на свой вопрос, — выдержав небольшую паузу, Меган всё же решается произнести это вслух: — Прекрасно ли любить тебя или нет? — Ты — это другое. Меган с Ёнсо совсем разные — таких нельзя ставить в один ряд. И Хёнджин не отказывается от воспоминаний прекрасной юности, когда он был ещё никем, а Меган была его единственной любовью. Но с Ёнсо всё иначе. И он чувствует это даже на расстоянии, которое похоже на извращённую пытку. «С глаз долой, из сердца вон» тут точно не поможет. — А чем мы отличаемся? — кислая ухмылка кривит пухлые губы, подведённые коричневым карандашом. — Может, ты забыл, но я тоже убила свою молодость на тебя, — скорее, не задумывался. — У меня нет ничего. Только твоя чёртова карьера, которую ты сейчас пытаешься смыть в унитаз. Она серьёзно говорит ему это сейчас? Когда они находятся в кабинете её мужа, за которого она вышла только потому, что у Грега Уайта были деньги и связи, а у Хёнджина — ничего. И получив вместе с ним колоду подставных козырей, она была счастлива — их жизни должны были измениться к лучшему. А в итоге всё выглядит так, будто, сорвав джекпот, они продали свои души Сатане. Вечные рабы системы, блуждающие по кругам собственного ада. Как же долго нужно было страдать, чтобы привыкнуть? Чтобы эти муки казались им нормой, когда для других это настоящая дикость. Искренность? Её в ад не пускают. Но Хёнджин всё же пытается достучаться: — Так зачем ты вышла за него замуж? — она никогда не давала прямого ответа, но Хёнджин хочет знать правду. — У тебя был выбор. Но ты предпочла его, а не меня. — Джин, нечего было выбирать, — впервые за весь диалог Хёнджин подмечает, как то и дело ломается её голос. — Жизнь с тобой — это каторга. Ты ведь и сам это раньше понимал, но сейчас забыл почему-то. — Я изменился. …любовь его изменила. — Я не слепая, чтобы не заметить. Но этого мало, — она хочет сделать глоток виски, но бокал пуст. — Ты изменился, но мир шоу-бизнеса никогда не изменится. — И что ты мне предлагаешь? — говорят ведь, что если хочешь изменить мир, сначала изменись сам. Какая бессовестная ложь. — Быть несчастным ради общего дела? Пожертвовать любовью? Произносит это вслух, а дёсны вяжет густая слюна. Материализация сказанного — смерти подобна. — Научиться любить то, что имеешь. И смириться, что не можешь заполучить всё. Как она может так говорить? Обещала ведь, что поможет Хёнджину добиться всего, чего он только пожелает. А теперь что? Поливает сточными водами его сказочный замок из сладкой ваты. Но на зубах скрипит не сахар, а чёрствая обида: — Я не согласен. — Я тебя не спрашиваю, — снова берёт себя в руки, как и графин с виски, доливая в бокал совсем немного. — Я говорю как твой менеджер, потому что ты сам меня попросил быть откровенной и непредвзятой, — залпом выпивает до дна и не морщится. Потому что горечь от крепости алкоголя — ничто, по сравнению с креплённой болью неотступной злобы. Но нельзя злиться. Меган сделала свой выбор и до сих пор считает его правильным. С Грегом Уайтом всё просто. С Хван Хёнджином — невозможно. Так было всегда — как Хёнджин этого не понимает? Как может думать, что одинок из-за других, а не из-за себя самого? Ему так интересно, почему же Меган выбрала Грега? Ответ настолько очевидный, что у неё даже язык не поворачивается талдычить об этом в очередной раз. Хван Хёнджин — уникальный. Он красивый, харизматичный, обаятельный и умный. О его таланте говорит весь Голливуд, а заполучить с ним контракт — это как добыть золотое руно. Девушки его обожают, режиссёры боготворят, а пресса обгладывает косточки. Платиновые браслеты инкрустированные бриллиантами давно уже превратились в настоящие оковы его собственных амбиций. Дать слабину — значит потерпеть поражение. Не удержаться на вершине и рухнуть вниз, ломая остатки достоинства о торчащие скалы острой зависти — ничего не стоит. Ведь все завидуют. Каждый хочет увидеть чужой грандиозный провал. — Ты от меня зависишь, сама об этом сказала, — пытается её задеть, но вряд ли выйдет. — Да, но не так, как раньше, — не только Хёнджин нарастил броню за эти годы. Меган тоже научилась защищаться от него. — У меня целое агентство. Как думаешь, много мне понадобится времени, чтобы создать твой прототип? Она с ним возится не ради денег — по большей части. Всё упирается в их общее прошлое, к которому Хёнджин сжёг мосты, влюбившись, как глупый школьник. Он и правда разбил Меган сердце, считая, что делает всё правильно. Будто всё ещё мстит за выбор, который Меган сделала, соглашаясь выйти замуж за другого. Но Грег заботится о ней, а Хёнджин не может позаботиться даже о себе. Сидит сейчас и молит Мэг помочь ему. Разгрести очередное грязное бельё, которое сам не удосужился закинуть в стиральную машину. Но тут обычным стиральным порошком не обойтись — придётся утопить всё в белизне. Проварить до скрипа отельных простыней. Прижечь утюгом все замявшиеся складки его пережёванной репутации. Ощущение, что Хёнджин думает, будто Меган мстит ему за Ёнсо. Не хочет принимать тот факт, что он как инсектицидная лампа, манящая к себе мотыльков. Ёнсо просто сгорит — как букашка, как космическая пылинка при входе в атмосферу. Одно мгновение — одна вспышка фотокамеры — и их картонное счастье уже вспыхнуло, будто спичечный коробок. Потушить разгоревшийся пожар Меган сможет, а вот восстановить все спички — нет. — Я всегда забываю, какая ты стерва, — с обидной произносит Хёнджин, сглатывая токсичную от слов слюну. — Ты хотел, чтобы я сказала, как тебе поступить? — вопросительно ломает брови Мэг, но ответ ей вовсе не нужен: — Так вот — расстанься с ней. От этих отношений ты больше ничего не получишь, кроме боли. Ты испоганишь не только свою жизнь, но и её тоже, — Меган будто прорвало, но ей действительно есть, что сказать. — Я не против твоих отношений с кем-то. А то скажешь потом, что я виновата в твоём одиночестве. Но встречайся с людьми своего уровня, — она уже к этому привыкла. Так точно будет правильнее и безопаснее для всех. — Не хочешь Пайпер? Найди другую. Или я могу найти, — свахой подрабатывать не очень хочется, но ей и правда не раз звонили, предлагая Хёнджину подобный пиар. — Поверь, от желающих точно отбоя не будет. Могу договориться об участии в новом сезоне «Холостяка» — только скажи. У тебя есть выбор, но ты продолжаешь повторять, что его нет. — Выбора нет, — упрямится Хёнджин. — Я её не брошу. …как же бессмысленно. — Я думала, что ты повзрослел, но, видимо, ошиблась. Что восемь лет назад, что сейчас — он всё тот же юнец, который отрицает реальность, продолжая жить в невинных мечтах. Всё же правильный выбор Меган тогда сделала. Любить Хван Хёнджина просто невыносимо сложно. И глупышка Ёнсо, кажется, совсем сумасшедшая, если согласна на такую жизнь. Она просто не понимает, на что подписалась. А Хёнджин слишком жадный до чужого внимания, чтобы самостоятельно её отпустить. — Да, Мэг, я повзрослел, — перед ней сидит взрослый мужчина, но мысли его вовсе незрелые. — И теперь не отступлюсь просто так от человека, которого люблю. Ты всё это так просто говоришь, но понятия не имеешь, через что заставила меня пройти, когда согласилась выйти за Грега, — нервы на пределе, и он еле сдерживается, чтобы не перейти на крик — звук может просочиться сквозь дверные щели. А Хёнджину бы не хотелось, чтобы эти откровения кто-то услышал, особенно Грег. — И ты сейчас хочешь, чтобы я точно так же поступил с Ён? Чтобы разбил ей сердце, когда сам еле склеил его по кускам? — смотрит ей прямо в глаза, не моргая, и надеется увидеть понимание, но тщетно. — Да ты изверг, Меган Уайт. — Я твой менеджер, Джин. Это моя работа, — кажется, сейчас она не лукавит — ничего личного. — Я думал, что мы друзья, но, видимо, ошибся. — Да, Хёнджин, ты ошибся, — может, раньше это и было по-другому. Но теперь, когда он сам её оттолкнул, попросив не переступать черту дозволенного, это всего лишь бизнес — прибыльный и жестокий. И Меган тоже приходится быть жестокой: — Ты уже давно моя работа. Вбивает последний гвоздь в крышку их усопшего доверия. …они оба друг в друге больше не уверены. — Тогда я не хочу продолжать. — Что это значит? — она не сразу понимает. — Ты уволена, Меган, — не колеблется, а стреляет прямо в лоб. — Я разрываю наш контракт. Может, он потом пожалеет. Но сейчас эмоции берут верх. И Хёнджин сам не понимает, как осмелился такое произнести вслух. Но от слов своих отказываться не собирается. …кто-то должен это прекратить. — Советую хорошо подумать, прежде чем принимать такое решение сгоряча, — предостерегает Меган, пристально глядя в ответ. Всё ещё не доверяет. Или не верит в его адекватность. Ещё сегодня утром Хван Хёнджин был готов доверить ей свою жизнь, но сейчас у его доверенности вышел срок действия. — Нет. Не сгоряча, — качает головой, не прерывая зрительный контакт. В кабинете работает кондиционер, но кислорода больше не становится. Он вот-вот выгорит от накала последней проволоки, сдерживающей шаткую конструкцию их эмоциональной связи. — Я тебе доверял, как себе, а ты сейчас рушишь моё счастье. — Хёнджин. Ты сам всё рушишь, — обидно, что всё заканчивается вот так. Похоже на бредовый сон, какие снятся, когда поднимается жар в разгар межсезонной простуды. — Неужели ты этого не понимаешь? — Нет, не понимаю, — он искренен. — Не понимаю. Поэтому будет лучше, если ты прекратишь управлять моими делами. Нам давно уже стоило разойтись, так что сейчас отличный шанс это сделать. — Вот как ты заговорил, — едко усмехается Мэг. Давно разойтись? Да как у него только язык поворачивается? После всего, что она для него сделала, он помнит лишь о её неприязни к Ким Ёнсо. Кажется, они друг друга стоят. Может, Хёнджин и прав — пора прекращать этот цирк, потому что клоуны не поддаются дрессировке. — Раз такой умный, то и вали, — экспрессивный жест рукой в сторону входной двери, а на лице ни единой посторонней эмоции — бетонное равнодушие филигранно отштукатуренной гордости. — Проваливай! Я тоже не могу видеть, как ты уничтожаешь то, что мы создали вместе. Пусть уже получит всё, чего так хочет — всё равно не справится и прибежит. Может, он думал, что Меган сейчас начнёт уговаривать его одуматься — опять. Признает свою неправоту и спасёт их с Ёнсо из тонущей лодки. Но вот проблема — Меган Уайт не умеет управлять водой. …им не спастись. Смотреть ему в глаза становится так же невыносимо, как и наблюдать за тем, как Джин поднимает с пола упавший ранее мобильник и встаёт с кресла. А потом просто выходит из кабинета, даже не хлопая дверью. …что же они натворили? — Что за чёрт, — осознание произошедшего накрывает вместе с плотной тишиной застоявшегося в комнате кислорода. Меган ведь и правда единственная здесь с головой на плечах. Если она пустит всё на самотёк, то никогда себе этого не простит. — Стой! — распахивает дверь кабинета, растерянно глядя по сторонам и замечая знакомую широкую спину. — Хёнджин, остановись! — спешит за ним по коридору, но он и не думает останавливаться, что приходится перейти на бег. — Давай поговорим, когда оба успокоимся, — она даже не может полностью обхватить его запястье, так что приходится приложить усилие, чтобы развернуть Хёнджина на себя. — Ты же знаешь, я не смогу всё так оставить. Пытается перехватить его руку, желая прикоснуться к ладони. Но малейшего движения предплечья достаточно, чтобы она отпустила его. …удерживать больше не получается. Былого контроля как не бывало. И Хёнджин отрешённо смотрит, как будто даже не в глаза, а сквозь, что пальцы, которые прежде держали его запястье, начинает жечь беспощадной серной кислотой чужого презрения. — Делай, что хочешь, — произносит он, иссекая последние метастазы их обоюдной зависимости. — Но после сегодняшнего, я видеть тебя не хочу.

☆☆☆

Музыка всегда помогает очистить разум от беспорядочных мыслей. Запечатать тревоги за решёткой из пяти прутьев нотного стана. …рефлексия. Над прошлым и будущим — ведь настоящее слишком нестабильно, чтобы тратить на него время. И единственная вещь, которая остаётся неизменной изо дня в день — мысль о ней. Её слёзы. Её улыбка. И её ненависть. Чувства к Элайзе Фрост едва ли не осязаемы — Феликс им не сопротивляется. Только Элли всё не поддаётся. Им давно уже стоило поговорить — неизвестность губит. А Феликс и сам себя едва не загубил. …не допустит больше этого. На судьбу больше нельзя полагаться, можно доверять лишь сердцу. А оно ёкает, едва приоткрывается входная дверь: — Почему ты ещё здесь? — Элайза заглядывает в студию, и Феликс тут же переводит на неё взгляд, чувствуя эйфорию. Пришла. Она всегда заглядывает, перед тем как уйти домой. Раньше это казалось обычным делом — частью работы. А сегодня Феликс задержался специально, чтобы удостовериться — он для неё не просто… — Работаю над музыкой, — времени не теряет. — Я же просила повременить, — с досадой вздыхает Эл, прикрывая за собой дверь. — Дай себе время. — У меня было достаточно времени, — он следит, как она медленно подходит к нему, присаживаясь на край стола с аппаратурой. — Не хочу больше терять дни впустую. Ожидание длилось словно целую вечность — почему она так поздно закончила сегодня? Из расстёгнутой сумки, которую Элли держит за кожаные ручки, торчит уголок папки с документами. Ей самой стоит больше отдыхать, а Феликс выдержит. — Да что с тобой? — за усталым взглядом прячется тоска. — Хватит притворяться вечным двигателем. Я устала за тебя переживать. Бледные пальцы сжимают ручки сумки, а лучше бы края его футболки. — Ты до сих пор переживаешь? — забыть её в своих объятиях просто невозможно. Сотрясающиеся от слёз хрупкие плечи, на которых она тащит больше, чем, кажется, способна унести. Спутавшиеся волосы и глупые обиды, которыми она прикрывает вновь вспыхнувшие чувства. Феликс знает, что и ногтя её не стоит. Но не собирается сдаваться — хватит уже жалости. Сам перестал и ей не позволит. — Я всегда переживаю. Тут ничего не изменилось. …а должна любить. — А что тогда изменилось? — Феликс знает, что хочет услышать. Как и знает, что она этого не скажет. — Только то, что тебе больше не девятнадцать? Неужели получилось? Сегодня день, когда Феликс Ли доверил ей свою жизнь. Так разве не будет честно и Элайзе наконец-то довериться ему? Отбросить эту чёртову маску и сказать всё, как есть. Каждый день эта фраза не даёт покоя. И каждый день момент неподходящий, чтобы уже всё прояснить. Но когда, как не сейчас? Наблюдая за тем, как рушится чужая реальность, очень хочется уберечь собственную. Позаботиться, защитить. …извиниться. — Ты о чём? — Элайза делает вид, что не понимает. А у самой трещат рёбра, что лишний вздох может привести к обрушению серебряной клетки, в которой сидит её трепещущая от страха любовь. — А о чём ты говорила? Тогда в больнице. Это твои слова, — его не проведёшь. Не имей это никакого значения, Элли бы не проболталась. Не имей это значения, не делала бы сейчас такое безразличное лицо — ведь ей вовсе не всё равно. …как и Феликсу. — А, ты об этом, — актриса хорошая, но вот проблема — Ликс знает, что это всего лишь спектакль. — Я была не в себе. Так что не бери в голову эту ерунду. И не засиживайся слишком долго, — уверенность в её голосе обесценивается, ведь взгляд хаотично скользит по студии, ища безопасный угол, куда можно забиться. Ждёт, пока Феликс переведёт тему, но он молчит, и она тоже. Просто смотрит куда-то мимо него, фокусируя внимание на стене с платиновым дисками за стриминговые прослушивания, а в глазах полнейшее безучастие. Точно погрузилась в воспоминания, отрекаясь от реальности. — Ты можешь ответить? — не выдерживает Феликс, цепляясь взглядом за чёткий край её подбородка. — Нет, — как алмазным диском по камню, до скрежета в зубах. — Почему? — Потому что мне больше не девятнадцать? — вопрос не требует ответа. Теперь она смотрит ему в глаза, будто их вот-вот засыплет могильной землёй, отпускающей все прошлые обиды. …он и так знает ответ. Элайза имеет право обижаться и ненавидеть. Имеет право таить обиды, не давая объяснений. Но Феликс готов молить о пощаде — столько, сколько потребуется. Виновен. Совершил всё, что так мучило её. Но разве не в этом смысл — раскаяться перед смертью? Потому что без её любви Феликс Ли точно сгинет. — Именно поэтому я прошу тебя быть со мной честной, — расстояние не играет ему на руку, и Ликс поднимается с кресла, подходя ближе. Стоит всё ещё не вплотную, но опирается рукой о стол всего в десятке сантиметров от бедра Элайзы. …если захочет ускользнуть, он ей больше не позволит. — Задай вопрос конкретнее. Потому что я не понимаю, что ты хочешь услышать, — она не боится смотреть на него в упор, но опасается искренности, к которой её принуждают. Потому что, может, ей больше и не девятнадцать, но мысленно — она ещё там. Стоит под дверью своей спальни, захлёбываясь паникой непрошенной боли, как и двое в её кровати захлёбываются стонами. Это то, что навсегда с ней. Не картина, стоящая перед глазами как занавес последнего акта отыгранной юности — она давно сожгла это полотно, переклеив обои во всей комнате, — а чувство собственной ничтожности. — Ты была влюблена в меня? — и даже этот вопрос не так убийственен, как мысль, что Элайза Фрост снова беспомощна перед этим козлом. — Почему сейчас решил спросить? — Я уже давно собирался, но всё случай был неподходящий, — ведёт плечом Феликс, но с места не двигается. Будто хищник, поджидающий свою жертву. Именно так всё выглядит со стороны Эл — как дикая охота, от которой ей не спастись. — А сейчас подходящий? — Более чем, — Феликс настроен решительно, что должно радовать. Но это только пугает. Больше не хочется на него смотреть. Случаев было море, но Феликс Ли не воспользовался ни одним. Ждала ли она? Конечно, ждала. Сколько вечеров они провели вместе за последний месяц? Сколько возможностей этот болван уже упустил? А она всё ждала и ждала от него хоть какого-то шага. Но что в итоге? Опять он всё сваливает на её плечи — так дело не пойдёт. Может, и хочется уже прекратить всё это — поддаться чувствам, и будь, как будет. Но если не сейчас, то когда Феликс уже повзрослеет? Когда начнёт действовать не только в угоду себе, но и на благо других? Правильнее будет уйти — пусть подумает над своим поведением ещё какое-то время. Ведь именно к таким подходам прибегают при воспитании неотёсанных детей? Только проблема в том, что Феликс давно уже не ребёнок, и перевоспитать его не получится — Элайза даже не собирается пытаться. Но даст ему возможность сделать что-то самому. — Почему ты не отвечаешь? — никак не даёт ей уйти, вынуждая замереть на полпути к двери: — А что тут отвечать? — оборачивается Эл, скрещивая руки под грудью. Он такой настырный. Думает, что справится с тем, с чем она сама мирилась годам? — Все и так знают, что да. — А сейчас? — он не удивлён, потому что и так знал. Знал и ничего с этим не делал. — Сейчас всё в прошлом. …какая наглая ложь. — Тогда к чему всё это? — разводит руками, отстраняясь от столешницы, будто отпуская костыли, не дающие упасть. — Твои слёзы в больнице, эта доверенность на жизнь, — театрально жестикулирует, будто взмахами рук пытается развеять притворную пелену, окутавшую их с ног до головы. — И не смей говорить, что это твоя работа. Потому что ради работы ты бы сюда сейчас не зашла. Ну почему так неприятно это слышать? Потому что он, чёрт возьми, прав? Потому что, глядя на то, как Хёнджин отчаянно борется за свою любовь, невозможно не завидовать? — Ты же знаешь, что никогда не был для меня только работой, — кажется, другого момента не будет, чтобы сказать. — А кем ещё? Наивный вопрос вызывает кривую усмешку, полную юношеских разочарований: — Лучшим другом старшего брата, который разбил мне сердце прямо в день рождения, — отворачиваясь на мгновение, она будто решается на то, чтобы прямо сейчас рвануть к двери, провоцируя зверя, в клетку которого сама себя и загнала. Или продолжить стоять, уповая на милосердную судьбу. — Блять, — хочется сплюнуть жгучую собственным кретинизмом слюну, разъедающую губы и дёсны. — Это было в тот день? Идиот даже не задумывался об этом. Что ж, пусть сейчас подумает. — Бинго, — хочется щёлкнуть пальцами, но Эл сдерживается. — Прости, — ему больше нечего сказать. Это было почти девять лет назад. С тех пор столько всего случилось, что какие-то мелочи уже не вспомнить, даже если постараться. А тем более, бессмысленно хранить воспоминания о бестолковой ночи. — Уже простила, — произносит легко, что даже самой страшно осознавать это. — Иначе, так долго бы тут не продержалась. В глазах Феликса осознание услышанного, а на душе Элайзы Фрост небывалая лёгкость. — Дашь мне шанс? — он приходит в себя быстрее, чем можно было ожидать. — Зачем? — Потому что я только сейчас всё понял. От искренности в его голосе хочется лезть на стенку. От лёгкости, с которой он прожил последние годы, хочется кричать во весь голос с Голливудских холмов, как однажды они сделали с Хёнджином. Просто стоять и кричать на весь этот проклятый город, где человеческие души переплавляются в податливый материал для штамповки некачественных безделушек. — А знаешь, что поняла я? — едко усмехается Эл. — Что ты никогда не изменишься, — именно это знание не дало ей сойти с ума окончательно, утопая в непроглядных водах бестолковых надежд. Ведь если дна нет, то и пробить его невозможно. — Так и продолжишь косячить до конца своих дней, а мне придётся всё подчищать. Как будто есть только ты, а я ничего не значу. — Ты мне дорога, — говорит резко, будто пытается заткнуть. И, не теряя ни секунды, подходит ближе. Стоят теперь вплотную. Гладит её щёку и смотрит в глаза, будто пересчитывая ресницы, которые трепещут от того, что Элли боится моргнуть. А он растягивает время, как жвачку из чупа-чупса, который нетерпеливо растаял на языке, оставляя приторную липкость на губах. — Последний год я держался только благодаря тебе. …Ликс тоже хочет растаять на её губах. Его слова такие приторные, что сахарными кристаллами скрипят не только на зубах, но и на сердце. Но в них хочется раствориться, как в согревающем чае или исцеляющих объятиях Элайзы Фрост. — Плохо держался. Последний год и правда был худшим в его жизни. Феликс будто и сам разлагался изнутри, беспощадно зарывая себя в сырую землю безутешных страданий. Одинокий. Брошенный. Разочарованный в жизни и самом себе. Казалось, что никому его не понять — никому не утешить. …никому не разделить его боль. Хотел ли всех вокруг заставить помучиться? Хотя бы немного заставить прочувствовать на собственной шкуре то, что чувствует он? …конечно, хотел. Бессознательно шёл к этому, высасывая жизненные соки из каждого, кто был рядом. А Элайза всегда была рядом. Меньше всего он хотел, чтобы страдала она. Он ведь не так далеко ушёл от Хёнджина — в своих страданиях они обрели друг друга. И если Хёнджин отчаянно борется за свою любовь, то, может, и у Феликса получится? Имеет ли он право просить прощения? Имеют ли его пустые слова хоть какой-то вес? Ведь ощущение, что они лишь сотрясают воздух и подрагивающие губы Элайзы, которые хотят что-то произнести, но млеют, не позволяя возразить. — Сейчас тоже не сдержусь. Это не насильное принуждение — это обречённый прыжок с обрыва. Можно либо разбиться о скалы, либо нырнуть на глубину, с которой уже не выбраться. Но Феликс и так захлёбывается своими чувствами — у него и так больше никого нет, чтобы потерять. Целует сразу с языком, будто вот-вот отберут. Притягивает ближе к себе, боясь отпустить. Потому что сейчас всё кажется таким правильным, а без неё был лишь вакуум, в котором вздохнуть невозможно. Сминает податливые губы и жмурит глаза, пытаясь гнать прочь мысли. Потому что если Элайза сейчас его оттолкнёт, то прикоснуться к ней он уже никогда не посмеет. Да он даже боится посмотреть на неё в этот момент, ведь вдруг это всего лишь сон, и Феликс проснётся быстрее, чем успеет осознать, что натворил. — Мне остановиться? — шепчет ей в губы, едва отстраняясь, но не настолько, чтобы чужое дыхание перестало щекотать кожу. Хочется ощущать реальность происходящего каждой клеткой своего тела. Хочется раствориться в ней, как рафинированный сахар в горьком кофе. Хочется уже побороть это недоверие к жизни и просто двигаться вперёд. — Нет, — желанный ответ пугает сильнее, чем можно было бы представить. — Но я ведь не изменюсь, — Феликс и сам понимает это. В словах Элайзы было больше правды, чем хотелось бы. Но Феликс Ли уже такой, какой есть. Он может отказаться от наркотиков и забыть все случайные связи с другими женщинами — он уже забыл. Но перестанет ли совершать ошибки? Сможет ли поклясться, что никогда вновь не причинит Элайзе боль? Такую ответственность он точно не возьмёт. Потому что не только жизни не доверяет — сам в себе он ещё больше не уверен. — Знаю, — шершавое слово неприятно раздражает её собственный рот. Но чёрт, Эл ведь всегда это знала. Любовь — это не идиллия и не красивая сказка, вылизанная до платинового блеска обручальных колец. Это то, как долго ты готов быть с человеком, разделяя с ним то, что он не в состоянии выдержать сам. Вечные стычки со страхами и слабостями — не только своими, но и чужими. Бесконечные порезы о чужие несовершенства и собственные принципы. Неоплачиваемый труд, похожий на самую тяжёлую каторгу. Тёмные рудники, в залежах которых сверкают настоящие алмазы безграничного счастья. Хочешь заполучить их — придётся спуститься в самые недры. …не все выдерживают. Потому что не готовы к трудностям. — И ты готова любить меня? …она готова. Уже давно готова двинуться дальше. Ведь перед ней драгоценный алмаз, в чистом виде. Без огранки, без радужного блеска и крапановой закрепки. Он пыльный, с уникальными неровностями, в которых с трудом преломляется солнечный свет. Переливается лишь голубым сиянием пережитой боли, но это и делает его таким драгоценным. …таким любимым. — К такому нельзя подготовиться, — обманывать ни к чему, и Элайза без страха смотрит своим сомнениям в глаза, дожидаясь, когда Феликс наконец-то поднимет на неё взгляд: — Но я постараюсь выдержать, — обещает она. — И ты тоже должен постараться.