В декабре большого города

      Решиться ступить в царство топота, гвалта, зычных криков, оглушительных ударов и прыжков по пружинящему тугим резиновым звуком рингу оказалось задачкой практически непосильной, и всё-таки Никита себя переборол и пугливо застыл на пороге зала, оглядывая тех, кто целеустремлённо и сосредоточенно тренировался внутри.       Зрелище, представшее его глазам, вопреки ожиданиям оказалось почти что мирным: в зале действительно находилась одна мелкота, подростки лет четырнадцати — впрочем, столь ангельский возраст нисколько не мешал им создавать поистине бесовский шум. Среди этих недорослей сразу же без труда отыскался их тренер, и взгляд Никиты, единожды уцепившись за него, никуда уже не желал отвлекаться, изучая чёрный спортивный костюм с белыми лампасами, ослепительно-белые кроссовки и всё такие же взлохмаченные волосы, перехваченные на затылке резинкой в бесполезном крошечном хвосте.       Денис направленное на него внимание моментально уловил, считал, хмуро заозирался вокруг, попутно на кого-то из мелких спортсменов прикрикивая, а когда заметил в дверях Никиту — то отчего-то заулыбался и просиял.       — Ого! Ты пришёл-таки? — обрадованно спросил ещё издали, спрыгнув с ринга и быстрым шагом направляясь к нему.       — Пришёл, — смущëнно подтвердил Никита, когда Денис замер напротив.       — Решил попробовать себя в спорте?       — Нет, я… просто пришёл, — чувствуя, что вот-вот сгорит от унижения, тихо вымолвил Никита, задыхающийся от собственной смелости.       — Посмотреть, что ли, захотел? — «догадался» Денис, и его нежданный гость отчаянно закивал, радостно подхватывая ничуть не правильную догадку. — У вас там как? В тех ебенях, откуда ты приехал — как с досугом дело обстоит?       Он утëр со лба пот и, безжалостно велев всем присутствующим — кроме Никиты, конечно же, — отжиматься, пока сам не освободится, повёл гостя за собой в тренерскую, а тот, чувствуя недобрые взгляды в спину, вдруг подумал, что отжиматься им всем, возможно, придётся долго…       Очень долго.       Хорошо если не всë оставшееся от тренировки время.       — Ну… В городе была качалка. Туда старшие ребята ездили тренироваться, — поведал он, пока Денис наливал в электрический чайник воду из кулера и ставил его кипятиться.       Чайник был обыкновенный, замызганный, и здесь, в этой крошечной, затхлой и тесной тренерской, насквозь пропитавшейся запахами солëного пота и кожаных перчаток, почти получалось представить, будто никуда и не уезжал.       Будто это — та самая качалка, которой сам он в глаза ни разу не видел.       — Правда, город находился далеко, — продолжал говорить он, высверливая взглядом Денису спину. — Туда только на машине или на мотоцикле и можно было добраться. Полчаса езды. Мы до города раз в неделю с бабушкой или с отцом ездили на автобусе за продуктами. У нас в деревне был маленький магазинчик, но там продавали только самое необходимое. Ещё всякое, что не сильно портится: крупу, макароны, консервы. Из интересного — газировку, мороженое, чипсы, шоколадные батончики, конфеты всякие… Можно было и не ездить в город, конечно, но мы всё равно ехали, чтобы прогуляться. Кроме качалки там была ещё, кажется, музыкальная школа, и всё. Городок-то тот тоже был маленький.       — Вот оно как, — Денис с большим интересом и вниманием его слушал, пока чайник закипал. Потом, чуть только тот забурлил и запрыгал на пластиковой подставке, выдернул из прилаженного к кулеру стаканодержателя парочку картонных стаканчиков, кинул в каждый по неопознанному чайному пакетику и плеснул дымящейся воды.       — Прости за такое дерьмовое одноразовое гостеприимство, — сказал, усаживаясь за стол и пододвигая один из стаканчиков к Никите, — но ничего лучше у меня тут нет. Есть ещё старый сухой крекер в шкафу — его вообще не предлагаю. От него даже эти сопляки после тренировки нос воротят, даром что жрать хотят.       — Да мне ведь ничего и не надо! — принялся отчаянно отказываться Никита. — Мне не надо ведь… Я просто… Я не знаю, зачем пришёл, — сознался вдруг, потупив взгляд и сжимая хилые руки в никчëмные кулаки. Что-то внутри протестующе взвилось, перепугалось, с пинка отправило спасать близкую к катастрофе ситуацию, и изо рта снова хлынула неудержимым потоком бесстыдная ложь, за которую он тут же себя и возненавидел: — Ты сказал прийти, и мне захотелось посмотреть. Ну, как ты… их… тренируешь.       — Как тренирую? — не то хмыкнул, не то фыркнул Денис. И вдруг, накренившись на стуле и подавшись к открытой двери, высунулся в неё и озверело заорал: — Я кому сказал — отжиматься?! Кто разрешал ложиться на пузо? Мосин, с тебя ещё пятьдесят отжиманий — задержишься после тренировки! — а затем, вполне удовлетворëнный достигнутым результатом, вернулся обратно, выпрямившись на стуле, откинулся на спинку, вальяжно закинул ногу на ногу и деловито сообщил: — Вот так и тренирую. Очень действенно, между прочим.       — Кажется, я осознал, что совершенно точно не хочу никакого спорта, — поëжился Никита, краем глаза замечая, как дети снаружи, в зале, прилежно продолжают упражнение, хотя руки их уже подбивает от перенапряжения мелкой дрожью.       — Чего это? — обиделся Денис. — А как ещё их заставить? По-другому это никак не сработает, уж поверь мне. Не в этом возрасте, по крайней мере. Сознательности ещё нет, и силы воли нет тоже. Только орать и остаётся, — он отхлебнул горячего чая, поморщился, обжëгшись, снова посмотрел на Никиту, обдав совершенно нечитаемым взглядом, а потом медленно произнёс: — Ну, если хочешь, на тебя не буду орать. Ты, конечно, ничему не научишься, но какая разница. За такую тренировку даже денег брать не буду, так что это совершенно бесплатное беспрецедентно выгодное предложение, какого ты не встретишь больше нигде.       Никита бестолково молчал, таращась то в стену, то на стол, где под толстым потëртым стеклом были хаотично разложены всякие сертификаты и грамоты; непонятно, чего он ждал, на что рассчитывал и надеялся, когда дерзнул сюда явиться, но сейчас сидел дурак дураком, не представляя, как себя вести.       — Ты хоть попробуй, — снова попытался завербовать его в секту секцию Денис, невесть чего желая этим добиться. — Шкет этот останется отжиматься — а отжимается он, поверь мне на слово, из рук вон плохо и медленно, так что мне придётся постоянно подбадривать его пинками, — я, значит, остаюсь за ним следить, и ты, если не торопишься, оставайся тоже. Вместе потом домой дойдём.       Казалось, именно этого ведь Никита и хотел, именно об этом и мечтал — чтобы хоть что-нибудь с ним вместе, — но чуть только дошло до самого дела, как он стушевался, одеревенел.       — Мне тоже отжиматься? — бестолково спросил, выходя вместе с Денисом из тренерской и замирая посреди пустеющего зала: дети, чуть только им было позволено, дружной гурьбой рванули в раздевалку, сшибая друг друга, сталкиваясь и застревая в дверях, будто орава молоденького скота на выпасе, и только незадачливый Мосин остался корячиться на полу, имитируя отжимания и перескакивая через счёт.       — Десять, Мосин! — поправил его всё замечающий Денис. — Не двенадцать. За враньё два отжимания сверху. Понял? — обернувшись к Никите, он весело хмыкнул и с любопытством уточнил: — А что, ты разве умеешь отжиматься?       — Нет… — мигом растерялся Никита.       — Ну, значит считай, что тебе и не надо.       Мальчик, подслушивающий их разговор, тут же обиженно засопел.       Ничего не понимая, Никита осторожно спросил:       — А что же тогда мне делать?       — Ну, давай начнём с правильной стойки, — предложил Денис. — Это вообще первейшее, чему учат. Ты правша или левша?       — Правша.       — Значит, правая нога у тебя опорная. Левую подвинь чуть вперёд. Нет, — он подошёл и своей стопой подцепил его стопу, вынося ещё чуть дальше, а затем легонько толкнул под пятку, заставляя поставить на мысок. — Вот так.       Руки, те самые крепкие руки, чьи прикосновения в воспоминаниях сводили с ума, бережно приобняли за плечи — легонько, невесомо, словно стали бояться по-настоящему притронуться, — поправляя изначально кривокóсую стойку, и от нежданной близости голова у Никиты закружилась так, что он чуть было не упал.       Денис поспешно подхватил, сжимая горячими ладонями плечи уже гораздо сильнее и ощутимее.       — Что с тобой? Тебе нехорошо?       Ничего другого Никите и не оставалось, кроме как поспешно кивнуть, хотя на самом деле ему было очень даже хорошо, но сознаться в этом и всё объяснить он не мог.       — Тогда закругляемся, — стремительно меняя планы, заключил Денис. — Пойдём на свежий воздух. Мосин, вставай! Сегодня тебе повезло, топай домой. Остаток отожмëшься в среду. Тридцать восемь твой остаток, я всё запомнил.       Они вместе спустились по крошащейся лестнице, такой же старой, как и сам этот спортивный клуб, наверняка возведëнный ещё в эпоху коммунизма: поблекший олимпийский мишка с кольцами на его торце, выложенный мелкой мозаичной плиткой, был тому безмолвным свидетелем.       С непроницаемых чëрных небес на землю спустилась дымная темень, вечер понемногу переплавлялся в ночь, погода стояла промозглая, сырая, но безветренная, и в этом штиле казалось, что стрелки часов давно уже побежали вспять, подлым манëвром отматывая время обратно к сентябрю.       Оказавшись на улице, Денис сразу же закурил, обдавая вышагивающего рядом, плечом к плечу, Никиту табачным флëром. Он всё ещё его придерживал, опасаясь, что тот зачем-то может упасть, и рука покоилась поперёк спины, обжигая надëжной тяжестью.       — Но почему ты всё-таки куришь? — спросил Никита, никак не желая унимать любопытство. — Спортсмены же не курят обычно, и тренеры — тоже. Ты ведь им плохой пример этим подаёшь.       — Кому это — им? — не понял Денис.       — Ну, детям, которых ты тренируешь.       — Клал я на них, — отмахнулся Денис. — Если своих мозгов нет, то ничей пример не поможет. А если мозги есть, то пример и не нужен. Что до меня, то я больше не спортсмен. Говорил ведь уже… Ну, чего встал столбом? Идём! Или ты домой не хочешь?       Никита впервые не знал, что по-честному здесь ответить.       Он и хотел, и не хотел.       Больше всего, пожалуй, он бы просто хотел остаться рядом с ним.       И не важно даже, где оставаться.