Везунчик

      «Дэнни, хватит уже дуться, приходи» — очень милое извинение от моего брата. Ну как… не извинение вовсе. Лишь своеобразная попытка помириться, когда стало ясно, что меня в игре в молчанку не победить. Маэстро Дэниел непобедим.       Мы оба молчали больше месяца. Даже мамины причуды не заставляли идти на контакт. С ней, к слову, я виделся ещё пару раз. Негодовал, злился, а потом — вау! — забил. Не было у меня ни малейшего желания на что-либо её уговаривать и пытаться вразумить. В какой-то момент я с удивительной лёгкостью решил, что, стало быть, меня это всё не касается. Пусть живёт, как хочет. Я же просто буду изредка показывать ей свою морду, рассказывать, как у меня всё замечудненько — и на этом всё. Только у Майкла другие взгляды. Он, хоть и обиженный насквозь, считает нужным хоть как-то помогать матери. Пытался забить, да не вышло.       В нашей маленькой семье все друг другу постоянно говорили об упрямстве. Мама называла Майкла упрямцем, он говорил так про мать, и оба иногда ещё на меня поглядывали, как бы намекая. Пожалуй, тут каждый по-своему прав. Майкл и мама — оба до последнего могут не признавать своей неправоты. До пены у рта могут спорить. Я же крики не люблю, а потому делаю по-своему без лишних слов.       В идеале надо было бы дождаться извинений перед Виктором. За себя мне не так обидно. Но, помним же, я не настолько гордый. Всё равно вечность не будем в ссоре. Потому Майк получил в ответ: «На хуй иди. Когда приходить, чтоб показать дорогу?» В конце концов, по долгу зло держать всего-то из-за разногласий — это не по мне. Идёт на мировую — отлично, пойду навстречу.       Когда я был у брата в его новом гнёздышке впервые, там было ещё пустовато. Только переехал — многого не хватало. Сейчас же квартирка стала походить на уютненькое жилище. Эмили, девушка Майкла, явно расстаралась. У парней, в большинстве своём, ведь как: матрас есть, средство связи с внешним миром есть, санузел есть — идеально! Это, если сильно упростить. А тут вдруг оказывается, что и шторки красивые надо, и подушечек на диван разноцветных, да побольше, стены чтоб пустыми не были… Получается, что и Мышка, как самая настоящая женщина, значительно повлияла на вид жилища Виктора, ха! Майклу же только оставьте супер-кухню, а сам хоть на полу спать готов. Словом, гнёздышком эта квартира стала стараниями Эмили.       С девушкой брата у меня изначально нейтральные отношения. Обычная такая особа, не слишком интересная, но дружелюбная. Даже не крутит пальцем у виска, когда мы с Майком блистаем своим семейным чувством юмора. Правда, немного раздражает, что, будучи несильно старше меня, она ведёт себя так, будто между нами пропасть. Видимо, сказывается то, что Майк мнит себя сильно опытнее и взрослее меня. Да, три года разницы и подростковые глупости делают его сильно умнее, конечно. Но к этому я давно привык. Как-то так вышло, что я чуть ли ни в любой компании младшенький. И, хоть мне и не нравится снисходительное отношение, к нему я тоже привык. В итоге ведь отвечаю тем же самым.       И всё же, как обычно, практика показала, что мне стоило бы быть позлее. Не хотел раздувать конфликт до предела, а в итоге сижу и уже даже удивляться устал. Начиналось-то всё хорошо. Посидели, чай попили да поболтали, даже Эмили оторвалась от своих дел и вышла к нам. Мы не говорили о моих отношениях и, казалось бы, всё должно было быть хорошо. А потом зачем-то пришёл Бенджамин. Якобы случайно в этот же день на чай заскочил, ага. Спасибо, братец, от души!       Конечно, последние встречи с Беном были не такими напряжёнными. Но я ведь ясно давал понять, что не хотел бы часто пересекаться. И «дружить» тоже вряд ли получится. А главное — Виктор, оправданно или нет, но не хочет, чтобы я с Беном лишний раз виделся. Его можно понять. И мне несложно согласиться с ним. А брату моему, видимо, сложно. Конечно же, я высказал своё недовольство Майку с глазу на глаз, но это же «просто совпадение». А я наивный дурачок. Естественно. Дружили бы нормально, а они решили дружить против Виктора, и мне мозги промывать. И после этого ещё меня считают засранцем? Говнюки, блин.       Не стал я из этого делать великую драму. А то там бедная Эмили, ушедшая в спальню делать себе ноготочки, испугается ещё, в какой дурдом ввязалась. Нет, я решил, что буду нарочито милым. Как с максимально посторонними людьми. Забавно, что Майк, кажется, даже не уловил изменений. Дэнни не ворчит и не возмущается — хорошо же! Просто замечательно! Настолько, что даже Бен стал вести себя точно так же. Как, когда я был для него лишь угрюмым мелким. Улыбался, не говорил никаких гадостей, да и личные и сложные темы не поднимал — само обаяние. Аж бесит. И его моя вежливость тоже бесит. Я это вижу. Не замечает напряжения только Майк. Или делает вид, что не замечает. Он более простой и открытый. По-настоящему. Не умеет он скрывать чувства, никудышный лжец, да ещё и в целом иногда не особо задумывается о том, что говорит. Это иногда кажется глупым, но всё это честно. Всё это характеризует моего брата. Это мне всегда в нём нравилось. Но сейчас это лишь усугубляет ситуацию с Беном и Виктором. И главное, я всё никак понять не могу, чего он этим всем хочет добиться. В сводника решил поиграть? Такое благое дело для младшего брата? Что?..       Вот и сейчас — придумал же, блин! Что-то там его приятель заехал вернуть. Ой-ой, какая срочность! И всё-то в один день! И я пришёл, и Бен случайно заскочил, и Эмили понадобилось удалиться в комнату по каким-то своим делам, и Майку — спуститься на улицу и парой слов с приятелем перекинуться. Самому-то не смешно? Я, конечно, не исключаю, что такое может быть. Мне вообще везёт на нелепые совпадения. Может, из-за этого я и стал немного параноиком. Но разве это всё не слишком?       Я как бы спрятался за кружкой с чаем и затих, когда Майк вышел из квартиры. Мне неинтересно разглядывать Бена. И я даже пытаться не буду искать нейтральные темы для разговора. Хочет болтать — пускай, а я инициатором не буду. Буду лишь сидеть, пить чай и смотреть на стол перед собой.       — Как твоя терапия? — заговорил Бен после долгого молчания.       — Хорошо, — я пожал плечами. — Мысли сравнительно ясны, люди не так страшны — мне даже пара одноклассников удивлённо заявили, что у меня оказывается работают лицевые мышцы. А ещё скоро смогу вместить в себя небольшого кабанчика — просто внук мечты без бабушки.       — У тебя ведь всё хорошо?       — Лучше, чем когда-либо, — я мило улыбнулся, поправив очки на носу. — Ещё немного — и начну рассказывать, как жизнь прекрасна.       — И чего ты злишься? — в голосе Бенджамина прозвучала усмешка. — Можешь не верить, но я правда просто хочу знать, что с тобой всё в порядке. А то помнится ведь, что ты довольно тяжело справлялся с… переизбытком эмоций. Я же не думал, что Вик так взбесится из-за того, что я просто хотел тебя поздравить.       Ну не идиотизм ли?       Я прыснул со смеху от всей абсурдности ситуаций, в которых мне то и дело доводится оказываться. Одна лучше другой! Сидит и спрашивает с таким видом, будто бы действительно никак не ожидал, что Виктора взбесит его визит.       — На тебя я особо-то и не злюсь, — я наконец посмотрел на Бена, наверное, впервые за время его присутствия улыбаясь искренне. — Держать зло на то, что не имеет огромного значения — себе дороже. Но будь так добр, не надо о Викторе. Хотел ты там чего-то, или нет, всё у нас в порядке. Не хочу я о нём говорить с теми, кто так упорно пытается мне объяснить, какой я глупенький и не понимаю, с кем связался. Всё я понимаю. И ни ты, ни Майк не переубедите меня.       — Я рад, что всё хорошо, — вздохнул Бен. — Я серьёзно, Дэнни. Я действительно не хотел… вот так срываться. Я понимаю, почему ты злился и, почему стал в итоге так сомневаться на мой счёт. Но я ведь уже извинился. Я совру, если скажу, что совсем смирился и не хочу начать с тобой всё с чистого листа. Но, раз ты счастлив… то я постараюсь за тебя порадоваться.       Мои пальцы сильнее сжали кружку с чаем, а я перестал улыбаться. Это звучит уже честнее. Но радостнее не становится, ведь меня всё преследует ощущение, будто бы сейчас снова всё, что кажется безобидным, вывернется наизнанку и больно ужалит какими-нибудь новыми обвинениями, не высказанными напрямую.       — Я много обо всём думал, — продолжил Бенджамин, разглядывая собственный чай. — Было немало времени для этого. И иногда меня жутко кроет… я понимаю, как это всё неправильно. Но я не знаю, что мне с этим делать. Иногда даже самого пугает. Наверное, мне просто тяжело смириться с тем, что ты выбрал не меня. Что я вообще оказался чем-то незначительным и раздражающим. Приходится всё вспоминать и пытаться понять, где и когда я ошибался. И, когда я понимаю, что стоило делать как-то по-другому, сразу представляется, как всё сложилось бы иначе. Всегда так старался всё делать правильно, а с тобой расслабился. И, пожалуй, много где накосячил.       Есть у Бенджамина одна привычка. Когда он честно говорит о том, о чём ему не слишком нравится говорить вслух, он не смотрит на собеседника. Понимаю. Иногда легче не видеть чужого лица, ведя задушевные разговоры. И сейчас Бен опустил взгляд и в целом немного поник — значит, это всё хотя бы отчасти искренне. Даже если и не всё. В такие моменты во мне просыпается лишнее сочувствие. Сколько ни говорю себе, что надо быть холоднее, а всё равно — сложно относиться со всей строгостью. И ведь утешать не умею толком. А Бен выглядит действительно несколько потерянным, когда перестаёт строить из себя сильного и крутого.       — Ты не можешь делать всё идеально, — я усмехнулся, вспомнив, что совсем недавно говорил нечто похожее Виктору, но так по-разному звучат эти разговоры. — Просто прими это — и жить станет легче. Ты ведь и сам знаешь.       — Да, знаю, — согласился Бен, поджав губы. — Я ведь говорил тебе: мы с тобой были настоящими. И с тобой было действительно легче. Но остальные… я сам в этом виноват, знаю. Остальные многого от меня ждут. Ты ведь знаешь, каково это? Ты тоже, сколько тебя помню, был зависим от одобрения окружающих. Ты прятался в себе, чтобы не сталкиваться с негативом, а я этого самого одобрения всегда искал.       — Ты прав, — я отпил чаю, избегая прямого взгляда — слишком это может разжалобить, а мне нельзя забывать, что мы не друзья. — Я знаю, каково это. Поэтому я и знаю, что ты сам себя загоняешь в угол.       — Но я не умею иначе, — теперь уже Бенджамин сильно сжал свою кружку — до лёгкой дрожи в пальцах. — Дэнни, я не знаю, что мне делать. Правда… сколько думаю, вспоминаю… Я сам не всегда понимаю, куда меня заносит. И не понимаю, что я должен сделать, чтобы жизнь меня не наказывала. Я был примерным сыном — своими предпочтениями не вписался в образ наследника верующей семьи. Я был милым и заботливым — этого не хватило Томасу. Я был самим собой — и ты ушёл.       Откровенничает Бен редко. И мне сложно не сочувствовать ему. Отчасти ведь понимаю. До сих пор, даже спустя кучу сеансов у психотерапевта, я всё ещё не могу до конца расслабиться. Да, я старался оставаться собой. Но ошибаться всегда было страшно. И в словах Бена есть доля правды. Я не стеснялся быть засранцем с ним, не боялся обидеть. Даже Виктора я всё ещё боюсь всё же ненароком задеть, боюсь, что с его метаниями из крайности в крайность легко стану каким-то никчёмным для него. Хочется оставаться лучшим. Хочется видеть этот восторженный взгляд. Того ли ждал от меня Бенджамин? Восторга и обожания? Неужели в этом мы и правда настолько похожи? Вот только… я ведь никогда не смотрел на него так, как смотрит на меня Виктор. Бену не с чем сравнивать.       — Неужели так обидно, что тот, кого ты всегда считал мелким засранцем, кто никогда не дарил тебе обожания, вдруг отдаляется совсем? — я выдавил усмешку, но вряд ли у меня вышло скрыть свою задумчивость и сочувствие. Краем глаза я даже уловил его улыбку.       — Обидно не это, — Бенджамин постучал пальцами по столу. — Обидно, что только с этим засранцем мне было хорошо. Я был признан, у меня был человек, который не ждал от меня «правильности». А теперь его нет. То немногое настоящее, что у меня было, вдруг испарилось. Ты можешь продолжать отрицать, но между нами было не только удобство. Ни с кем не было вот так. Ты принимал меня, а я позволял тебе быть хоть последней сволочью. Это было необычно. Но просто прекрасно.       Здоровьем его слова не пышут. И всё же, наверное, так и было. Я мог его укусить больнее, чем даже сам хотел бы. Но… «последняя сволочь»? Так сильно я его задевал? Мне казалось, что всё было несколько проще и безобиднее.       — Наверное, я тебя люблю, — тихо произнёс Бен.       От входной двери ни звука — Майк явно не спешит возвращаться. А разговор становится лишь более неловким. Я, вроде как, даже и рад тому, что Бен наконец говорит спокойно, не сыплет обвинениями, даже вдруг выглядит откровенным и уязвимым. Однако же всё равно чувствуется что-то лишнее, что позже уляжется неприятным осадком. Давит на жалось? Пытается играть на чувстве вины? Да чёрт его знает! Может, и нет. О своих мыслях он сейчас явно не врёт. Но как-то паршиво становится от всех этих откровений. Так почти каждую нашу встречу. Нельзя просто сказать: «Здорово поболтали, Бен!» Нет, почему-то кожа начинает зудеть так, будто бы под неё что-то пытается проникнуть. Сложно сдержаться и не начать раздирать её как раньше.       — Бен, — я наконец снова посмотрел ему прямо в глаза — со всей серьёзностью и строгостью. — Не надо об этом. Мы с тобой достаточно всё обсудили. Я тебе уже говорил: просто с самим собой будь честен. Вот и всё. Что бы там между нами ни было раньше, сейчас я с Виктором. И мне с ним хорошо. И эти чувства ничуть не менее настоящие.       — Как скажешь, — на лицо Бенджамина вернулась вежливая улыбка, а холодный взгляд надолго задерживается на мне. Слишком долго. Слишком вызывающе и колюче для того, кто соглашается.

***

      Забавно. Ещё не так давно я сбегал к брату, когда ссорился с матерью. Ещё недавно я не мог точно сказать, что означает «вернуться домой». А сейчас я чувствую себя действительно дома. Я рад сюда возвращаться. Подъезд исторического здания с его ковролином и лепниной давно уже перестал казаться чем-то странным и непривычным. Я уже не чувствую себя тут чужеродным и лишним. А квартира и вовсе ощущается чем-то родным. Кажется, это и есть дом. Место, куда можно вернуться и отдохнуть ото всех и всего. Необычное чувство того, что я нахожусь там, где и должен, наполняет меня каждый раз, как я переступаю порог. Каждый раз, как меня встречает Мышка, высматривая, не принёс ли я ей чего вкусненького. Каждый раз, как я вижу Виктора. Я здесь нужен, даже если не совсем понимаю, почему.       Хотя разговор с Беном и немного выбил меня из колеи, настроение немного поднялось, когда я пришёл домой. А раньше казалось, что дома не бывает никакой «подзарядки». Всё кажется, что должно же быть что-то не так — не бывает всё хорошо. Но всё прекрасно. Даже когда случается какая-нибудь неприятность, она не кажется такой уж значительной. Я получаю куда больше, чем жду, а потому иногда сложно унять мысли, ведущие к тому, что однажды придётся за всё это роскошество расплачиваться. И хорошо, что сейчас я хотя бы легче отделяю тревогу от рациональных мыслей. Однако, не могу не признать, Бен нередко умудряется заставить смешаться одно с другим, посеять сомнения, которых мне и так хватает.       И, к сожалению, это всё несколько мешает сосредотачиваться на экзамене одного из прошлых годов. Если мои планы, которые я строил примерно полтора года, вдруг перекраиваются, то стоит всё же больше внимания уделить учёбе. Приемлемо сдам всё, что нужно, и без интенсивной подготовки. Но лучше всё же сдать хорошо. Особенно, физику и математику. Зубрёжка — всё так же не моё. Терпеть не могу заучивать. Над чем-то могу хоть весь день сидеть, к чему-то другому даже не подойду, пока не заставят. Но хотя бы то, что даётся неплохо, можно подтянуть настолько, насколько сумею.       — Тут ошибка, — над моим ухом прозвучал тихий низкий голос, ещё немного хрипловатый, заставив меня слегка вздрогнуть от неожиданности, а тонкий палец указал на мою и без того несколько раз перечёркнутую писанину.       — Вот всё у меня с математикой неплохо, — вздохнул я, глядя на очевидно неверное решение. — Только с тригонометрией не очень. Она меня всегда избегала.       — Ты в курсе, что ты минут пять сидел вообще неподвижно, даже не заметив, как я вошёл? — Виктор потёрся кончиком носа о моё ухо. — На тебя уже кошка жалуется.       Раз я теперь сплю с ним в одной постели, моя комната быстренько переквалифицировалась в кабинет. У Виктора в спальне рабочего стола нет, а тут удобнее, чем на кухне. Могу только с завистью смотреть на то, как Виктор почти всё, связанное с учёбой, может делать в ноутбуке. Двадцать первый век! Нет — больше писанины богу писанины!       — И что же она тебе сказала? — я откинулся на спинку стула, а руки Виктора переместились мне на грудь. — «Мяу»? Или «мур»? А, может быть, «мур-мяу»?       — Всё из перечисленного. А если серьёзно, то меня всё ещё немного пугает, когда ты вот так зависаешь как старый комп.       — Что поде-е-елать, возраст же! — шутливо прокряхтел я.       — Что, снова с братом поругались? — дыхание Виктора зашевелило волосы на моём затылке.       Соскучился. Весь день не виделись, а я ещё и сразу заниматься засел. Виктор уже почти поправился, только хрипит немного, так что он уже стал гораздо бодрее. Пришёл требовать внимания, точно котяра. Мышка ему, видите ли, пожаловалась! Врунишка. Стесняется слишком часто капризничать и требовать больше моего времени.       Я улыбнулся своим же мыслям, дотянулся ладонью до шеи Виктора и погладил кончиками пальцев. Он ведь уже запомнил, что я вот так выпадаю из реальности, или когда что-то неприятное случается, или когда в голову лезет слишком много мыслей. Волнуется.       — Не ругались, — я усмехнулся. — Может, я слишком мнительный, но мне что-то кажется, что Майк решил в сваху поиграть. Типа случайно Бен припёрся в гости, а Майку типа случайно понадобилось отойти. Наедине оставаться неловко, блин. Хорошо хоть Бен не начал снова мне весь мозг выедать.       — Какого чёрта… — тихо, но зло выпалил Виктор, а его руки сильнее прижали меня к спинке стула. — Всё… нормально? Он ничего не сделал?       — Всё хорошо. Можно даже было бы сказать, что мы мило поболтали по душам. Если бы не оставалось мерзенького послевкусия. Но в целом Бен был спокоен и даже не давил на меня. Просто… просто как-то это всё странно. Странно с ним видеться вот так, говорить о прошлом, пусть уже и без обвинений.       — Ну, что-то же он такого сказал, раз ты сейчас сидишь тут и медитируешь, — его губы коснулись моей макушки.       — Старая песня про то, какими настоящими мы были, — я прикрыл глаза. — Он, конечно, в чём-то прав. Только «нас» особо и не было. Но я совру, если скажу, что мне абсолютно наплевать на все его слова. Как бы тебе объяснить… Вроде как у меня всё хорошо — я это понимаю. Но после таких разговоров — нет-нет, да всплывёт мысль о том, к чему я всё же иду. Я не был счастлив. Но я был сам по себе. А с тобой я становлюсь уязвимым. Наверное, в чём-то слабее. Даже если я позволял себе быть самим собой с Беном, я никогда не полагался на него. Не хотел, чтобы мне вдруг сделали больно, если я доверюсь. А с тобой решил «всё или ничего». И я весь твой. И тоже настоящий. Просто… другой? И я не знаю, что лучше и правильнее. Я ведь был менее уязвимым не из-за силы, а лишь из-за страха показать, что внутри. Но тревожный Дэнни всегда будет что-то там подпёздывать в моей голове, заставлять сомневаться. А Бен будто бы заставляет его просыпаться чуть ли ни при каждой нашей встрече. Раздражает.       — Шёл бы этот Дэнни на хуй. Вместе с Бенджамином. Я понимаю, почему ты к нему мягок. Первый опыт и так далее, да и что-то хорошее у вас, наверное, всё же было… Но ты сам не замечаешь, как этот ублюдыш каждый раз пытается вернуть тебя в состояние безысходности, постоянно давит на больное, пытается быть незаменимым. Будто бы ты жалкий и беспомощный.       — Но я и без Бена иной раз чувствую себя жалким. Пытаюсь им не быть. Но это ведь… в моей собственной голове. Не стоит винить Бена за это.       — Но я вижу совсем другое. Я вижу, как Бен пытается вернуть тебя в то время и состояние, когда тебе было плохо. Вижу, как всё то, с чем ты ещё не успел до конца разобраться, вылазит и пытается утянуть тебя обратно. Само собой, ты сильнее этого. Но это не отменяет лишних метаний. Тебе стоит меньше сожалеть и сомневаться. Бенджамин хочет Дэнни. С ним же он и говорит. Не с тобой, Дэниел.       Интересно. Я отделяю в голове свои личностные качества, как отдельных индивидуумов, чтобы упростить мыслительный процесс. Мне так легче. А что за проблемы у Виктора? Обычно мои личины друг от друга никто не отделяет ни по каким признакам.       — И в чём же разница между мной и «Дэнни»? — поинтересовался я, свободной рукой погладив ладонь Виктора на моей груди.       — Давай я тебе кое-что покажу, — его шёпот нежно коснулся моего уха.       Виктор отстранился и, подойдя к шкафу, распахнул одну из дверей. Он поманил меня рукой. После долгого сидения, встав, я немного размял затёкшие мышцы и лениво подошёл. Виктор, взяв меня за плечи, выставил впереди себя перед длинным зеркалом, висящим с внутренней стороны дверцы. Отлично. Себя я, конечно, не видел ни разу.       — Что ты видишь в отражении? — спросил Виктор, чуть наклонившись — так, чтобы его губы были ближе к моему уху.       — Себя? — я усмехнулся, не совсем понимая, к чему это вообще.       — А теперь я скажу, что вижу я, — он слегка провёл кончиками пальцев по моей левой щеке. — Милая мордашка. Очень. Кажешься безобидным. Знаешь, я обожаю твои глаза. Они очень выразительны, даже если на лице не дёргается ни один мускул. А ещё… — прошёлся пальцем по шраму на правой, почти не касаясь. — Мне не нравится то, что с тобой случилось, но мне нравится твой шрам — ничего не могу с собой поделать. Он тебе подходит. Милашка, но не слюнтяй и нытик. Шрам — маленький намёк на то, что не такой уж ты безобидный.       Губы Виктора коснулись кожи за ухом, двинулись чуть вниз по шее, от чего я довольно зажмурился. Не понимаю, зачем он поставил меня перед зеркалом, но пусть продолжает.       — Ты боишься потерять контроль над собой, — продолжил Виктор, горячо выдохнув мне в шею. — Но ты ещё ни разу ничего ужасного не сделал. Скажу больше: я в восторге, когда ты не сдерживаешься. Мне нравится, как ты злишься. Нравится, каким жёстким ты можешь быть. Нравится, как любому уёбку можешь показать, что с тобой надо считаться. Пусть твой брат, Бенджамин и кто-угодно ещё говорят, какой ты говнюк — это в тысячу раз лучше, чем беззубый милашка. Когда ты успокаиваешься, ты слишком жалеешь тех, кто этого не заслуживает, и начинаешь себя винить во всём подряд. И всё равно ты понимаешь, что это просто что-то навязанное тебе. Ведь по-настоящему ты мягок лишь к тем, кто тебя уважает. Ты сам понимаешь, что ты всего лишь даёшь симметричный ответ. Как по мне, ты просто охуенен, когда не пытаешься быть милым и правильным. И тебе самому нравится. Ты хочешь таким быть. Но где-то в твоей голове явно сидит этот маленький пугливый Дэнни, который думает, что случится что-то ужасное, если он не будет паинькой. Что все от него отвернутся. Он постоянно твердит, что надо быть ещё более спокойным и терпеливым, чем ты уже есть. Но ты-то знаешь, что это так не работает. Ты знаешь, что это иногда вредно.       Руки Виктора стали спускаться ниже. Погладили плечи, прошлись по груди, по животу. Я так разомлел, что даже не сразу сообразил, что Виктор собрался делать. Потому я немного удивился, когда одной рукой он медленно задрал мою вязанную чёрную жилетку и белую рубашку под ней. Второй рукой он провёл по моему торсу. Мягко обвёл пальцем уже сильно побледневший и пожелтевший синяк на рёбрах почти под самой грудью. Это всё немного странно, но я решил слушать дальше.       — Смотри-ка, я уже переболел, а ты всё с синяками, — Виктор слегка прикусил кожу на моей шее. — Посмотри на себя, Дэниел. Твоё тело понемногу становится крепче, взгляд увереннее и твёрже. Я даже не припомню ни одного раза, чтобы ты ныл, что я слишком жёсток с тобой. Ворчишь, но тренируешься, делаешь то, что я показываю. Я даже не знал, сколько у тебя синяков, пока голым не увидел. И ты не просил быть мягче. Ты хочешь быть лучше, сильнее, умнее… И это здорово. Ты не стоишь на месте. Посмотри, какая красота, Дэниел. Всё в тебе показывает, каков ты на самом деле. Тело пока ещё не совсем натренированное, синяки, шрам, твоя вечная усмешка и уставшие, но всегда такие ясные глаза… Это всё не просто красиво, это ты. Такой, какой есть. Настоящий.       Горячее дыхание на моей шее и тихий низкий голос заставляют тело расслабиться, чуть откинуться, чтобы опираться спиной о торс Виктора. От невесомых прикосновений к коже бегут мурашки. От ощущения тёплого тела за спиной голова сама откидывается назад на плечо Виктору. Его ладонь более твёрдо и настойчиво двинулась вверх — к груди. Лёгкое прикосновение к соску заставило мурашки пробежать вверх по позвоночнику до самой макушки — да так, что волосы будто бы зашевелились. Я закусил губу, не удержав тихого стона. Почувствовал, как Виктор, возбуждённый и громко дышащий, прижал меня ещё сильнее к себе. Так хорошо. Так бы и остался, если бы не странное положение.       — Приятности можно говорить и без этого, — с некоторым усердием выпалил я. — Я смотрю, тебе совсем хорошо стало… Ты же в курсе, что до кровати всего два шага?       — Я хочу, чтобы ты увидел то же, что вижу я, — прошептал Виктор. — Но стоит начать говорить, как хочется накинуться на тебя — такой ты весь охуенный. А тебе всё мало этой самой охуенности. Я вижу, кто ты сейчас. Вижу, кем хочешь быть. И ни то, ни другое не является напуганным и беспомощным ребёнком, на которого всем насрать. Тот Дэнни давным-давно уже вырос. Стал умнее, смелее, сильнее… От ребёнка осталось не так много. Ты давно не Дэнни, которого хотел бы видеть Бенджамин. Ты не тот, кого твоему брату стоило бы защищать. Тот Дэниел, которого вижу я, просто восхитителен. Нет в нём ничего такого, чтобы тот Дэнни должен был бы в нём тормозить своей тревогой. Такой вот для меня ты человек.       Виктор неплохо успел меня узнать. Даже, кажется, понял, как во мне разделяются противоречивые чувства и мысли. Какой же он удивительный. И как забавно видеть его равнодушие к большинству людей вокруг, зная о том, каким чутким он может быть. Никогда бы не подумал, что осознание того, что хотя бы один человек так хорошо меня понимает, способно сделать меня настолько счастливее. Но немного страшно. Теперь ведь я вспомнил, каково это. Успел забыть. Но нет у меня ни малейшего желания переживать о том, чего может никогда и не произойти. Хочу лишь отплатить тем же. А лучше — большим. Разве я имею право не верить его словам, взгляду, прикосновениям?       Руки Виктора делают моё тело всё более податливым. Одной он уже спустился к ширинке на моих джинсах, вторую просунул через воротник рубашки и стал поглаживать большим пальцем мои приоткрытые губы. Мягко, бережно, но с таким упоением, будто балдеет ничуть не меньше.       — Должно быть, Дэниел и правда хорош… — мой короткий смешок почти сразу прервало моё же довольное мычание, когда тёплая сухая ладонь крепко обхватила мой член. Бёдра сами толкнулись чуть вперёд. Указательный палец Виктора проник в мой рот и стал поглаживать язык, от чего я, кажется, окончательно растаял и забыл обо всех неприятных и тревожных мыслях.       — Лучше всех, — почти простонал Виктор, медленно и с чувством проходясь по всему члену, поглаживая головку. — Хочу его безумно!       — Н-не перед… зеркалом ж-же… ха-а-а…       Ноги уже едва держат. Это всё ещё так непривычно, но так восхитительно — просто желать и просто отдаваться. Полностью и без лишних мыслей. Всё чувствовать и не бояться. Просто наслаждаться. Не отвлекаться и не сбегать таким образом, а по-настоящему хотеть. Хотеть кого-то. Хотеть и получать, и отдавать. Хотеть просто жить моментом и получать от этого удовольствие.       — А чего нет-то? — хохотнул Виктор, но почти сразу прервал ласки, чтобы, придерживая меня за плечи, усадить на кровать. — Красивый же, — улыбнулся, довольно и хитро блеснув глазами, — обожаю — и сел передо мной на полу, устроившись между моими ногами. — Я бы не осуждал!       Пара секунд тишины — и мы оба прыснули со смеху. Но долго смеяться Виктор мне не позволил — быстро стал стягивать с меня джинсы, но в итоге, видимо, не желая терять времени, лишь спустил их и тут же принялся целовать внутреннюю часть бедра. Нежно скользит, едва касаясь губами, понемногу поднимаясь выше. Заставляет меня ёрзать в нетерпении, подаваться вперёд. Чем выше целует, обхватывает губами кожу, проводит горячим языком, тем сильнее внизу живота мучительно сладко всё стягивается. Ещё ладонями так дразняще гладит: то колени, то бёдра со всех сторон, то протискивает руки между моим задом и матрасом, сжимает ягодицы. И выглядит при этом так, будто бы что-то невероятно вкусное смакует — загляденье просто.       — Я всё же предпочту смотреть на тебя, — сквозь громкое дыхание я почти прошептал. — Так ещё красивее.       Зелёные глаза, кажущиеся сейчас необычайно тёмными, посмотрели на меня снизу вверх, словно гипнотизируя. Влажный язык прошёлся по члену от основания до головки, обвёл её по кругу — неспешно, будто бы пробуя каждый миллиметр на вкус. Выдох смешался со стоном, а руки непроизвольно с силой сжали одеяло. Мой голос стал громче, когда Виктор обхватил головку губами, втянул слегка и поигрался языком. Движения медленные и неглубокие. Дразнят, раззадоривают. Когда же Виктор чуть ускорил темп, он стал помогать себе рукой, и у меня вдруг проскользнула удивительно возбуждающая мысль — у него, судя по всему, совсем небольшой опыт в этом. Старается, но стоит попытаться взять чуть глубже, как его глаза начинают слезиться. Даже зубы чуть скользнули случайно, но всего на мгновение, не особо испортив дело. Пробует, изучает, как мне больше нравится, кажется, даже сам наслаждается. И — никогда бы не подумал — мне ужасно нравится думать, что в чём-то я, если и не первый, но и явно не десятый.       Я положил руку Виктору на голову, когда он снова попытался взять глубже, и мой член ткнулся в его горло. Какой же он всё-таки… все мои фантазии превосходит! Все ожидания! Красив, горяч, а на меня ещё и смотрит как на сокровище какое-нибудь! Я понимаю, как он меня хочет — его глаза полны голода человека, что уже долго сдерживался. Однако он так бережен, так нежен — и всё ещё страстен! Вид, мысли, стенки горла так восхитительно сжимающие член — всё заставляет меня стонать лишь громче. Рука сама сжимается на волосах Виктора, и мне стоит немалых усилий не начать просто иметь его в рот. Но он, кажется, почувствовав моё напряжение во всём теле остановился, чуть отстранился и посмотрел мне в глаза нагло, с вызовом и этой, такой характерной для него, немного безумной искрой.       — Давай, — прохрипел Виктор. — Сделай это.       — Но… — я хотел возразить, сказать, что не хочу делать то, что мне самому бы не понравилось, но рука, сильнее сжавшая мой член, не дала закончить мысль, а лишь вынудила немного недовольно замычать. Остановиться сейчас — это чертовски невовремя.       — Я не против, чтобы ты сделал так, как тебе хочется, — Виктор улыбнулся и снова насадился ртом на мой член — уже куда увереннее, чем изначально. Не дал мне возможности что-либо высказать. Не дал даже дух перевести.       И, чёрт возьми, я это сделал! Не стал сдерживаться и толкнулся бёдрами, вгоняя член глубже в рот Виктора, крепко держа его голову на месте. Я заметил, как на его глазах выступили слёзы, почувствовал, как стали сокращаться стенки горла. Не дал отстраниться, почти сразу изливаясь внутрь с громким стоном. И только когда я кончил совсем, моя рука, державшая Виктора за волосы, обмякла и бессильно сползла на матрас.       — И-извини, — выпалил я.       Виктор наконец отстранился и чуть откашлялся. Ухмыльнулся и, слегка привстав, поцеловал в губы. Забавно чуть поморщился, скорее всего, всё ещё ощущая сперму в горле.       — Охуенно, — прохрипел он. — Но, кажется, не помешает тренировка. Поможешь с этим, а? — и тут же расхохотался, положив лоб мне на плечо.       — С удовольствием, — я расслабился, поняв, что не сделал ничего неприемлемого для Виктора. — Хоть каждый день тренируйся.       — Думал, будет хуже, — он отстранился и приложил ладонь к горлу, как бы пытаясь понять собственные ощущения.       — Да ладно?.. — я с недоверием посмотрел на него.       — Что?       — Серьёзно?       — Да что такое?!       — Ты вообще впервые делаешь минет? — я не сдержал глуповатую довольную улыбочку.       — Ну… — Виктор даже смутился и отвёл взгляд. — Да. Что в этом такого?       — Ты же говорил, что у тебя были парни, — уголки рта дёрнулись ещё выше.       — Обходились без этого, — пробубнил он.       — Милаха, — теперь я даже смешок не удержал, хотя смущать Виктора и не собирался. — Надо же, какая честь — быть в чём-то первым!       — Ой, да иди на хуй! — нахмурился он.       — В другой раз — обязательно! — как можно серьёзнее заявил я. — А пока что — твоя очередь присесть.       — Тебе не обязательно… — Виктор вдруг посмотрел на меня как-то обеспокоенно. — Ты вовсе не обязан делать всё то же самое.       Вот это заявление! Издевается что ли? Весь такой изнывал от желания, а потом то «попридержи коней, Дэниел», то от минета отказываться вздумал? Совсем уже? Что за безобразие?!       Хотя… я, кажется, всё понял. Смотрит так взволнованно, но видно же, что хочет. Боится, милашка. Думает, наверное, что у меня тяжелейшая травма от члена во рту? Ох-ох-ох…       Сопротивляться Виктор не стал, когда я настойчиво усадил его на кровать, а сам встал напротив. Я откинул джинсы, свалившиеся до щиколоток. Подумал, что, наверное, выгляжу странно, и быстро стянул с себя рубашку с жилеткой. Улыбнулся, глядя на Виктора, явно едва сидящего на месте. Поцеловал, нагло заталкивая язык ему в рот. Прошёлся ладонью по горячему телу под серым свитером, с наслаждением слушая нетерпеливое громкое дыхание.       — Дэниел, я сейчас едва сдерживаюсь, чтобы не трахнуть тебя! — простонал Виктор, чуть отталкивая меня. — Не надо так.       — Понял, — теперь уже я сел между его ног и, теперь уже без лишних церемоний, расстегнул ширинку на его брюках и, решив, не возиться с одеждой, просто высвободил его член.       — Правда, можно рукой, — он всё ещё пытается возражать.       — Всё в порядке, Виктор, — я провёл пальцами по его члену, почти не касаясь, из-за чего послышался тихий-тихий хрипловатый стон, а тело содрогнулось. — Кто-то обещал мне меньше беспокоиться, если я выиграю. Выполняй условия. Но хочу предупредить! Я не стал сдерживаться, так как ты сказал, что не против. Однако, если ты вдруг решишь трахнуть меня в рот и не отпустишь, даже чувствуя сопротивление, я откушу твой симпатичный член ко всем чертям. Возражения есть?       Я мило улыбнулся и всё же позволил себе ещё немного подразнить Виктора, лишь слегка проводя по его члену кончиками пальцев. Когда нет страха, очень уж нравится смотреть на это нетерпение в глазах. Определённо — когда совсем привыкну, захочу подразнить ещё наглее.       — Блядь, и почему это заводит?! — тело Виктора всё напряглось, а он ухмыльнулся как ненормальный, глядя на меня со смесью восторга и возбуждения. — Если не хочешь сделать меня евнухом своими острыми зубками, сделай уже с этим что-нибудь, пока я ещё держу себя в руках!       Он двинул бёдрами чуть вперёд, из-за чего его член упёрся мне в щёку. Да, терпение испытывать пока не буду, но наблюдать за реакцией Виктора весело. Ему ведь на самом деле всё нравится. Нравится, когда я говорю более твёрдо и грубо. Нравится, когда заставляю возбудиться сильнее, хотя, казалось бы, уже некуда. Он прав. Дэнни — это не совсем то. Ему нравлюсь я. Дэниел, которому насрать на то, как правильно. Которому нравится немного поиздеваться. Который иногда позволяет себе побыть высокомерным, даже перед теми, кто явно сильнее. Который при этом всё равно может быть вполне милашкой, и без вечно ноющего Дэнни, который так боится сделать что-то не так, кого-то обидеть или ещё чёрт-те чего.       Я одним лишь языком стал медленно и долго ласкать член Виктора, с упоением слушая его дыхание, изредка срывающееся на хриплые стоны. Как бы ни ругался, а медленно ему нравится — потому сам и начинал так же. Виктор откинулся чуть назад, запрокинув голову, с силой сжал одеяло обеими руками и с наслаждением замычал, когда я вобрал в рот головку. Чуть дёрнул бёдрами, когда я заглотил член до основания — это ничего. Не настолько я нежный, чтобы меня воротило от малейшего движения. Даже немного жаль, что я уже успел кончить — его член так приятно скользит по языку, когда я прохожусь по всей длине, что я бы даже мог возбудиться без прочих прелюдий. Когда я в очередной раз неспешно заглотил его полностью, я задержался, давая Виктору ощутить всё, чего он касается. Чувствую, как всё тело передо мной напрягается, слышу затяжной тихий стон и не без удовольствия снова начинаю движение — быстрее, но уже не во всю длину. Головка немного болезненно упирается в горло каждый раз, но мне это даже нравится, пока я сам контролирую этот процесс. И ещё больше нравится реакция Виктора на каждое движение. Я не стал долго его «мучить». Почувствовав напряжение, совсем ускорился, а Виктор обеими руками упёрся мне в плечи, заставляя отстраниться. Лицо тут же оказалось в его сперме.       Он посмотрел на меня чуть мутным взглядом, тяжело дыша. Большими пальцами стал вытирать мои рот, подбородок и щёку. А потом сначала расплылся в улыбке, после чего вдруг засмеялся.       — Зря не перед зеркалом — такой вид упускаешь! — заявил он.       — У меня другой прекрасный вид, — я положил голову на его колено и прикрыл глаза.       — Ути-и-и, умаялся котёноче-е-ек, — с издевательскими нотками протянул Виктор.       — Мяу, — парировал я.       — Мур, — он не отстаёт.       — Миу, — тихо подала голос Мышка.       Я резко повернулся на звук и увидел зевающую кошку, устроившуюся на полочке возле шкафа — кошачьи аттракционы у нас теперь по всюду, благодаря Виктору. Мышка лениво моргнула и, готов поклясться своими кедами, она ухмыляется.       — И давно ты тут? — вздохнул я.       — Мр, — кошка потянулась и повернулась на другой бок.       — Виктор, мы ребёнку непристойности показываем!       — Ужасно, зоозащиты на нас нет, — без малейшего сожаления в голосе он плюхнулся спиной на кровать. — Она вырастет и пойдёт к кошачьему психологу, будет рассказывать, как мы её травмировали.       — Да! — согласился я. — Мышка решит, что это должно быть предано огласке, будет давать кучу интервью котикам-журналистам, а они выпустят кучу статей и видео! Правда, котики не умеют грамотно писать — будет сложно переварить информацию. Нас будут осуждать все котики — и больше ни один из них не захочет с нами жить! А, возможно, нас даже посадят в тюрьму — переноску. Не знаю, как ты, а я не хочу складываться в три погибели! Спина ведь болеть будет!       — Вот это трагедия! — Виктор наигранно ахнул — быстро научился поддерживать подобный бред.       — Самая настоящая!       — Ещё скажи, что нас в кошачий рай не пустят!       — Нас и в кошачий ад не пустят! Мы станем одними из призраков, на которых шипят котики, когда людишки думают, что им пустой угол не понравился.       — Так вот оно, в чём дело!       — Именно!       — Начинаем раскрывать секреты мироздания!       — Я тебе давно уже сказал! Наконец-то я нашёл достойного собеседника! Нам предстоит ещё столько секретов вселенной раскрыть! И только попробуй съезжать с темы! Ты знал, на что подписывался!