Везунчик

      Когда улицы накрыло белоснежными сугробами, мир будто бы стал тише. Только хруст снега под ногами возвращает в реальность, ведь пляска снежинок на фоне тёмного неба завораживает так, что забываешь о том, кто ты и, где ты. Жизнь замирает на какое-то время. Только снег и тишина. Спустя пару месяцев довольно тёплой, сырой и серой зимы, это ощущается как глоток свежести.       — Ты чего замечтался? — голос Виктора отвлёк меня от любования снегопадом. — Снега не видел, что ли?       — Если видел, теперь не смотреть, что ли? — я поправил свою шапку, натянув её пониже. — Просто красиво. У нас ведь не так часто бывают снегопады.       — Опять будешь дома какао пить и мультики смотреть?       — Возможно… Пока снег лежит, надо будет уговорить Элис в снежки поиграть.       — Снежки? — Виктор приподнял бровь, глядя на меня.       — Ага, — кивнул я. — У меня вот сейчас детство в жопе заиграло.       — Вы часто играли, когда снег выпадал?       — Ну да. А ты нет, что ли?       — У меня как-то больше воспоминаний о горах и лыжах, — пожал он плечами.       — А у меня, вот, бедняцкие развлечения были, — я улыбнулся, вспоминая, как в детстве все сугробы мог облазить, а любой холм неизбежно становился местом для катания.       — Так давай поиграем, пока домой не зашли и не разленились?       — Правда хочешь? — я тут же прилип к Виктору, с надеждой заглядывая ему в глаза.       — Ну, надо же своего котёночка развлекать… — а сам взгляд смущённо отводит.       — Ага-а-а… — расплылся я в довольной ухмылке. — Да ты, видать, и правда в снежки не играл, а сейчас интересно стало! Но я, так и быть, позволю тебе сохранить свою суровую морду лица, и сделаю вид, что я тебя уговорил. Офигеть, конечно… и лыжи тебе, и сноуборд, а снежками никого не закидывал…       — Иди нахуй, — Виктор просто очаровательно нахмурился. — Просто как-то так вышло…       — Да-да, я тебя тоже просто обожаю, — я выдал самую милую улыбку, на которую способен.       Мы как раз уже подходили к дому, когда речь зашла о снежках. Небольшой дворик — прекрасное место для того, чтобы два взрослых парня носились по нему, закидывая друг друга снегом.       — Каковы правила? — спросил Виктор.       — Ну-у-у… — протянул я. — Можно просто кидаться друг в друга снежками, пока не устанем. Ещё вариант — строить крепости, но тогда надо придумывать, как счёт будем вести. И это более интересно, когда людей побольше…       — В чём смысл просто кидаться снегом?       — Ты идиот? Просто дать друг другу нажраться снега!       — Эм…       Пока Виктор что-то ворчал, я снял перчатки, взял немного снега и стал лепить шарик. Это действие, кажется, осталось незамеченным. Я хотел вмазать снежком Виктору прямо в лицо, но он довольно ловко увернулся.       — Вот так, значит, да? — спросил он. — Исподтишка? Крысюк мелкий!       — Ко-тё-но-чек! — отчеканил я и отбежал подальше, как только увидел, что Виктор нагнулся за снегом.       От первого снежка я не смог увернуться. Виктор, оказывается, не только быстро реагирует, но и довольно меткий. У меня же бросок слабоват и немного косит в правую сторону. Но снежки я леплю быстрее, к тому же, успел добежать до выгодной местности: могу прятаться за деревьями и кустами. Виктор же остался на дорожке, пересекающей двор.       Так началась наша битва. Снежки летали по всему двору. Я бегал от одного укрытия к другому. Сначала Виктор просто уворачивался, потом тоже стал прятаться за разными объектами. Он очень быстро вошёл во вкус, что и ожидалось, несмотря на его кислую мину вначале. Вскоре мы оба, закиданные снегом, бегали, преследуя друг друга, и хохотали, обмениваясь «любезностями». Хотя сначала мне показалось, что у меня мало шансов против быстрого, меткого и ловкого противника, но всё же опыт, видимо, взял своё. На мне снега было куда меньше.       Когда же мы оба запыхались, мы решили прекратить войну. Стоя друг перед другом, мы оба тяжело дышали и довольно улыбались.       Вся чёрная куртка Виктора в снегу то тут, то там. На его брюках вообще почти не осталось места без снега. Непривычно, конечно, видеть Виктора таким. Обычно он, даже когда довольно холодно, носит пальто, оправдываясь тем, что он всё равно передвигается на машине. Но снег внёс свои коррективы, заставив Виктора наконец-то одеться потеплее. Хотя носить шапку — это всё равно, видимо, не царское дело, он просто натянул капюшон на голову, ворча, что только для зимнего спорта и надевал шапку. Я же, как человек, привыкший даже зимой немало ходить пешком, всю зиму хожу в чёрной парке и, не желая морозить уши, ношу чёрную же шапку. Сейчас я тоже оказался закидан снегом, но всё же гораздо меньше. Так как я забыл снять очки, им тоже немного досталось, и теперь всё стало немного мутным, хотя снег я уже стряхнул.       — А ты спрашиваешь, в чём смысл… — запыхаясь, заметил я, помогая Виктору избавиться от комьев снега не одежде. — А сам давишь лыбу до ушей.       — Моя ошибка, — засмеялся Виктор. — Но немного неприятно, что мне досталось больше…       Без объявления войны он без каких-либо усилий повалил меня в снег. Ха! Хорошая попытка, но я тоже не пальцем деланный! Я вальяжно разлёгся, подложив руки под голову и закинув одну ногу на другую так, словно бы так и было задумано.       — Я как раз думал прилечь, — заявил я. — Как ты догадался?       — И это, по-твоему, похоже на кровать? — усмехнулся Виктор.       — Белая, мягонькая, а вид сверху — просто загляденье! — ответил я. — Лучшая перина на свете! Кстати, смерть от переохлаждения не особо болезненная. Конечно, замерзать не очень приятно, но потом человек просто засыпает и не просыпается. В конце, насколько мне известно, даже не особо холодно.       — Блядь, — он с недоумением посмотрел на меня сверху вниз. — Ты там свои таблеточки волшебные точно пьёшь?       — Обижаешь, — пробубнил я. — Про свои колёса я не забываю. Или уже бесполезным фактом поделиться нельзя? Я могу ещё рассказать про смерть от возгорания, про утопление, про…       — Да я понял уже, что ты изучил разные способы подохнуть, ебанько ты депрессивное.       — Не для того, чтобы применять! — нахмурился я. — Это исследовательский интерес! Я когда-то пробовал рисовать комиксы, так что некоторые вещи надо было подробнее узнать, чтобы правдоподобно изобразить. Да и просто интересно же. Я про многое читал, что ко мне никакого отношения не имеет, так что не надо тут сразу на мои беды с башкой проецировать абсолютно всё, что я говорю.       — Занудства тебе не занимать, — хмыкнул Виктор. — Так и будешь тут валяться?       — Ой, силушек не-е-ет! — я наигранно заныл. — Так что буду лежать тут и ждать смерти от переохлаждения! Как хорошо, что тут так уютненько!       — Ну, раз тут так замечательно…       Вздохнув, Виктор вдруг разлёгся рядом со мной.       — Божечки-кошечки! — выпалил я. — Это так романтично! Ты решил умереть со мной рядом, одной и той же смертью!       — Я скорее умру от охуеевания раньше, чем ты от переохлаждения, — глядя на меня он рассмеялся.       Сначала я хотел ещё как-нибудь отшутиться, но глядя на весёлую улыбку Виктора, передумал. Всё-таки это что-то прекрасное. Я и сам расплылся в такой же. Так мы и остались, лёжа на спинах, повернувшись лицами, кажется, не в силах оторвать взглядов друг от друга.       — Хочу, чтобы ты чаще так улыбался, —вдруг сказал Виктор. — В такие моменты ты выглядишь совсем беззаботным мальчишкой. Хочу ещё как-нибудь сыграть с тобой в снежки.       — Это я должен был сказать, — ответил я. — Слово в слово.       Виктор повернулся набок ко мне лицом, а я повторил за ним. Его улыбка стала чуть спокойнее, а взгляд, кажется, застрял на моих губах. Забавно, что человек, который в первый раз, не слышал просьбы остановиться, сейчас такой нерешительный. Пари ещё какое-то дурацкое прилумал.       — Дэниел, — обратился он тихо, почти шёпотом. — Если ты сейчас не скажешь какую-нибудь глупость или гадость, не оттолкнёшь меня и не перестанешь так на меня смотреть, я тебя поцелую. Прямо здесь и сейчас. И не остановлюсь, пока мне самому не хватит.       — Ну так вперёд, — спокойно ответил я, тоже глядя на его губы. — Всё равно тут только мы.       Несмотря на то, что сказал Виктор, он всё же медлит. Мне давно стало намного спокойнее рядом с ним. Виктор боится даже больше меня. Бережёт. Смотрит с трепетом и ждёт, когда мне начнёт сносить крышу. Тормозит меня, когда я заигрываюсь, чтобы я случайно не раздраконил его. Не хочет видеть страха в моих глазах.       Правда в том, что я волнуюсь. Так, будто бы даже не целовался в жизни ни разу. Но уже не боюсь. То ли эмоции, то ли усталость после нашей игры, то ли ещё что… Сейчас я просто хочу наконец-то уже поцеловать Виктора. Тем более, что он сейчас не нудит о том, что я заставляю себя что-то делать. Он, наверное, тоже уже устал ждать.       Придвинувшись поближе, Виктор положил свою ещё влажную от растаявшего снега ладонь мне на щёку и серьёзно посмотрел мне в глаза.       — Неужели даже не скажешь, что от меня воняет куревом? — спросил он.       — Не хочу, — прошептал я. — Это мелочи. Ты знаешь об этом.       Взгляд Виктора не похож на тот, от которого мне всю жизнь хотелось спрятаться, а потом помыться, растирая кожу металлической губкой. Да, он полон желания. Определённо, он не раз представлял, как делает со мной вещи самой разной степени развратности. Но это не единственное, что видно в зелёных глазах. Смотрит на меня, будто видит что-то прекрасное. Не просто тело и симпатичную мордашку, а живого человека. Я могу довериться. Я хочу этого.       Большой палец Виктора коснулся моей нижней губы. И придумал же он дурацкое пари! Но, раз даже сейчас, несмотря на его слова, сам же Виктор медлит, то он просто не оставляет мне выбора. Я сам коснулся его губ своими, не дожидаясь, пока он соберётся с мыслями. На мгновение я замер, чтобы прочувствовать собственные ощущения. Никакого страха. Только удовольствие от прикосновения к прохладным губам. А с очками, оказывается, не особо удобно. Так как они уже заляпаны, я просто снял их аккуратно положил в карман куртки, после чего снова поцеловал Виктора, уже более настойчиво. Когда же я стал слегка посасывать его нижнюю губу, он наконец перестал сдерживаться. Виктор жадно впился в мои губы, будто изголодался. Горячий язык проник в мой приоткрытый рот, проходясь по моему собственному. Конечно же, я ответил тем же самым, ничем не уступая. Ладонь Виктора, лежавшая на моей щеке, зарылась в мои волосы, нырнув под шапку, я же положил свои руки ему на грудь. Кажется, мы оба растворились в этом мгновении, забывая обо всём на свете.       Прохладные губы быстро стали горячими — и одни, и вторые. У нас обоих сбилось дыхание. Мне хочется исследовать всё, коснуться всего: язык, нёбо, зубы… А губы… губы хочется посасывать, кусать, оттягивать, а потом снова проходиться языком, до чего дотянусь, играться и не отрываться, даже задыхаясь. И я делаю именно то, чего мне так хочется, встречая абсолютную взаимность. Горячий влажный язык Виктора переплетается с моим, будто бы становясь единым организмом. Поцелуй долгий, жадный, где-то нежный, а где-то страстный… и, наверное, не сильно эстетичный. Мы оба будто бы вечность голодали, а сейчас хотим поглотить друг друга. Но это так чертовски восхитительно и вкусно! Кажется, только лёгкий мороз и не позволяет разгорячиться ещё сильнее.       Я никогда не был любителем демонстрировать свои чувства публике, но сейчас мне абсолютно наплевать, кто там что увидит. Пусть знают, как мне сейчас хорошо! Важно лишь то, что происходит сейчас. Валяясь в снегу, уставшие и потрёпанные, мы не можем и не хотим оторваться друг от друга. Сцепившиеся языки, губы, ставшие более чувствительными, тяжёлое, сбившееся дыхание, подмёрзшая кожа лица — всё вместе кружит голову. Когда мне в голову пришла идея, я не стал долго думать. Положив свои руки на плечи Виктору, я слегка толкнул его на спину, чему он не стал сопротивляться. Перекинув ногу через его тело, я навис над ним, всё ещё не разрывая поцелуя. Когда же мы наконец смогли оторваться друг от друга, я всё ещё сидел на коленях, опираясь руками на его плечи.       — Ты чего творишь? — Виктор усмехнулся, но как-то неуверенно.       — Раз… два… — начал я считать.       — Уверен? — он сразу понял, чего я хочу. — Я вот не гарантирую, что не свихнусь от такого счастья.       — Три… — продолжил я. — Четыре…       Если бы не хотел, он не дал бы мне выиграть. Но сейчас мы оба лишь на мгновение затихли. Он не помешает мне. Да и поддался бы и при другом случае. Ждал инициативы? Какой же милый.       — Пять, наконец объявил я. — Я выиграл, Виктор.       — Жульничаешь… — зелёные глаза хитро и довольно сощурились. — Это нечестная победа.       — Ты и сам жулик, — оторвав руки от его плеч, я встал на коленях над Виктором и довольно посмотрел на него сверху вниз. — Считай, что мы квиты. Или ты думал, что я не стану пользоваться подобными приёмчиками? И не говори, что не мог сопротивляться. Так что это победа.       — Поздравляю, — улыбнулся он, положив руки мне на бёдра. — Жаль, что снег на самом деле не перина, потому что выглядишь ты сейчас охуенно.       Представляю. Пока мы целовались, он разлохматил мои волосы, шапка сползла наверх, оголив мои уши, я всё ещё тяжело дышу, а губы… Полагаю, что такие же красные и припухшие, измученные, как и у Виктора. Его глаза загорелись озорным огоньком, стали выглядеть обжигающе и диковато, почти по-звериному.       — Теперь ты, как проигравший, не должен так бояться за меня, — я заявил это тоном, не терпящим возражений. — Не думай, что сломаешь меня. Не надо меня так оберегать. Ты проиграл — исполняй обязательство.       — И кто тут ещё проиграл? И знаешь…       Недолго помолчав, многозначительно глядя на меня, Виктор вдруг резко завалил меня обратно в снег, а сам поднялся на ноги и начал отряхиваться.       — Немного вызывающий видок был, не находишь? — спросил он, довольно улыбаясь.       — Вокруг ни души, — я сел и пожал плечами. — А я всего лишь уложил тебя на лопатки, как ты и хотел. И теперь нам уже точно пора домой, а то простудишься ещё.       — А ты нет?       — Я умничка и тепло одеваюсь. Шапку ношу…       Было бы слишком просто взять и прийти домой. Я не заметил, как это произошло. Я даже не запомнил, какими шутками и колкостями мы обменивались по пути. Помню лишь то, что уже в подъезде мне почему-то стало безумно мало нашего поцелуя в снегу. Захотелось ещё. Что говорить о Викторе?.. Его уж тем более так просто не насытить.       Мы безумно долго поднимались по винтовой лестнице: то один, то другой становился на ступень выше. Попеременно прижимали друг друга то к перилам, то к стене, то к себе. Не помню, чтобы когда-то ещё бешеный стук сердца казался бы мне таким правильным и уместным. Остатки снега на одежде быстро начали таять, а нам обоим стало жарко ещё на втором этаже. Мои руки обвивались вокруг шеи Виктора, гладили его волосы, лицо, шею, спускались к груди и плечам. Его же руки постоянно норовили прижать моё тело невозможно близко, ныряя под расстёгнутую — и когда только успел? — куртку. В тепле подъезда я совсем разомлел от бесконечного поцелуя, в какой-то момент уже едва перебирал ногами. Приятное покалывание губ проникало глубже, дразня язык, спускалось ниже по горлу, затрудняя дыхание, обволакивало сходящее с ума сердце, медленно тянулось вниз живота, оседая там тянущим и щекочущим теплом. Когда Виктор снова и снова прижимал меня к себе, будто бы я вот-вот исчезну, моё тело уже просто не могло не отзываться. И его — тоже.       И эти прикосновения тоже желанны. Кажется, что за последнее время Виктор стал мне настолько родным, что теперь я не испугался бы, даже если бы захотел. Когда так случилось? В какой момент он стал настолько «моим» человеком?       Когда же мы наконец поднялись на пятый этаж и в нетерпении открыли дверь, нас, конечно, встретила Мышка, вертясь под ногами. Но только успел я захлопнуть входную дверь за собой, как Виктор прижал меня к стене и продолжил целовать. Сначала просто прошёлся губами по виску, спустился к щеке, едва коснулся шрама, снова припал к губам. Я отстранился настолько, насколько позволила стена и стал хватать ртом воздух, наконец почувствовав, насколько же мне его не хватает. Жарко. Безумно жарко. И твёрдый член, упирающийся мне в пах, не охлаждает мою голову, как и, в общем-то, мой собственный стояк.       — Виктор… — выпалил я, шумно выдыхая. — Мы с улицы… мокрые и в снегу… простудишься, если сейчас не пойдёшь в горячий душ.       — Насрать… — его губы коснулись мочки моего уха, переместились на шею за ним, а потом стали медленно спускаться ниже — будто бы покрывая каждый миллиметр кожи. — Если… если хочешь, чтобы я прекратил, скажи это прямо сейчас. А лучше ударь посильнее… Дэние-е-ел…       Моё имя прозвучало чем-то средним между стоном и мольбой. Виктор уткнулся носом в мою шею и шумно втянул воздух, прижимаясь ко мне ещё сильнее. И, хоть я и понимаю, как ему не терпится, всё же чувствую, что он сдерживается. Задержался вот так, кажется, с наслаждением вдыхая мой запах, водя тонким кончиком носа по коже, ожидая ответа. Чёрт возьми… я сейчас расплачусь от того, какой он со мной! Я его совсем измучил, а Виктор такой бережный, старается — и у него превосходно получается — быть нежным. Он что-то начал шептать неразборчиво, тяжело дыша.       — Не хочу останавливать, — тихо сказал я, сам до конца не веря, что наконец-то это именно так.       Моя парка вместе с шапкой тут же полетели на пол. Свою куртку Виктор тоже скинул, оторвавшись от меня лишь на мгновение.       — Тогда идём вместе, — выпалил он, снова прильнув к моей шее где-то под ухом.       Мы оба кое-как, не отрываясь друг от друга, с трудом избавились от обуви одними лишь ногами. Мышка, должно быть, решила, что её рабы совсем свихнулись.       До ванной дошли еле-еле, попутно избавляясь от одежды. Похолодание лишило меня прекрасного зрелища по утрам, а теперь снова смотрю на торс Виктора — твёрдый, рельефный, но и не слишком сухой. Божественно просто. Хоть на скульптуру! И на ощупь такой горячий! Я почти вслух замурлыкал, проходясь ладонями по его груди и прессу.       Наверное, моё тело выглядит несуразно рядом с ним. Ещё не настолько видна вся работа, проделанная в качалке. Я всё ещё худоват, с торчащими ключицами и островатыми прямыми плечами — никакой плавности даже. И ещё родинок куча. У Виктора кожа кажется чистым полотном. И всё же я не из тех, кто не принимает и отрицает реальность. Особенно, очевидную. А потому я знаю, что это лишь моё впечатление. Парням зачастую вполне нравятся не только спортивные тела. И Виктор, хоть и нехотя отрывается от меня, но завороженно смотрит, будто бы пытается каждую деталь запомнить. Проводит ладонями по каждому участку торса, изучает то, чего не смел касаться раньше.       Смешно, наверное, со стороны — оба налапаться не можем. Виктор подставляется под мои руки, тяжело дышит, хочет большего, но не спешит и не торопит. Тоже наслаждается. А я под его горячими чуть шершавыми, но такими бережными ладонями просто таю. Такие мягкие и ненавязчивые прикосновения. Виктор совсем не груб и не резок, как можно было бы ожидать. Всё же осознаёт, что у него тяжёлая рука. И, хотя возбуждён явно не меньше моего, всё равно смакует каждое мгновение.       В ванной мы уже скинули и бельё. Виктор окинул меня долгим оценивающим взглядом, заново осматривая с кончиков пальцев ног до самой макушки, не пропуская ни миллиметра. Я и правда чувствую себя так, будто бы до этого никогда и ни с кем. Зарделся даже от такого внимания. Но и сам так же не смог не оглядеть Виктора — такой он весь ладный и красивый. Полуприкрытые потемневшие глаза — только края радужки всё ещё выдают зелень. И эти глаза томно смотрят на меня, голодно и хищно. Но с какой-то… нежностью? Заботой?       Виктор закусывает нижнюю губу в предвкушении и снова подходит ближе, увлекая за собой в душ, представляющий из себя просто перегородку, бортик на полу и слив. Только я включил тёплую воду, как Виктор прижался ко мне так, что я упёрся спиной в угол стены.       Я громко выдохнул, почувствовав, как его горячий член коснулся моего. Виктор же стал облизывать и целовать мои ключицы, продолжая ладонями ласкать моё тело, чем, в прочем, и я был занят с его. Тоже хочется наощупь запомнить все изгибы и неровности, каждую ямочку и венку, каждую прощупываемую кость. Дышу часто и громко, а ноги подкашиваются. Тёплая вода только сильнее расслабляет тело.       — Дэниел… — выдохнул Виктор и, слегка прикусив ключицу, стал поцелуями спускаться ниже. — Какой же ты… Ах… Хочу… Как же я хочу тебя… так бы и сожрал всего, господи!..       — Не ешь, я тебе ещё пригожусь! — я сбивчиво засмеялся, одной рукой перебирая мокрые чёрные пряди.       Лицо Виктора замерло на уровне моей груди, он прижался щекой ненадолго, а потом слегка потёрся носом — ну точно ведь кот.       — Волнуешься, — констатировал он, даже не думая спрашивать. — Сердечко-то из груди вот-вот выпрыгнет.       — У-угу… — я почему-то по-дурацки смутился, а Виктор, хотя я и не вижу, уверен, что расплылся в улыбке. — Очень волнуюсь. Но… по-хорошему.       — Как же я этого хотел… — снова его губы коснулись моей кожи. — Теперь отрываться не хочется. Хочу смотреть на тебя, касаться, слушать… Всего тебя… так хочу…       — Я… я тоже… тоже тебя хочу.       Неловко-то как. Я вдруг понял, что раньше сам толком-то этого никому и не говорил. С девушками оно всё как-то само собой получалось, а Бен… хотел ли я его когда-нибудь по-настоящему? Секса хотел, а вот именно его, всего и самозабвенно, наверное, нет. А Виктора хочу. Так, как никого и никогда раньше.       От моих слов Виктор, видимо, немного забылся и сильно сжал пальцы, стискивая мои бока. В прочем, мне всё равно сейчас слишком хорошо. Волнительно, с предвкушением. Виктор тут же обвёл языком мой сосок, от чего меня будто бы слабеньким разрядом тока прошибло. Я дёрнулся и не стал сдерживать довольный стон. Виктор довольно промычал и шумно вздохнул — будто бы получил не сильно меньше удовольствия. Надавил на затвердевший сосок своим языком более настойчиво, подразнил, играясь с ним, заставляя меня в нетерпении выгибаться и постанывать. Его ладони тем временем спускаются всё ниже. Большие пальцы поглаживают мои слегка виднеющиеся тазовые кости, более настойчиво спускаются в ямки под ними. Я, чёрт возьми, тоже хочу сейчас что-нибудь сделать, но каждое движение превращает меня в размякший кусочек масла. Подушечки пальцев невесомо проходятся по впадинам между костьми и лобком, но кожа там чувствительная, и я непроизвольно поддаюсь навстречу, тогда касания становятся твёрже, но продолжают спускаться ниже.       Я чуть недовольно мычу, когда Виктор чуть отстраняется, но просто тону в его тёмном безумном взгляде. Не в силах пошевелиться.       — Блядь, какой же ты! — он впивается в мои губы, будто бы поглощая стоны, рвущиеся наружу, но при этом и сам чуть ли ни срывается с тяжёлого дыхания на голос, словно лаская моё тело, сам же балдеет.       Кончики пальцев Виктора проходятся по верху моих бёдер, гладят чувствительную внутреннюю часть, но он так и не спешит касаться моего члена. Ждёт, наверное, пока я упрашивать начну. И сам млеет от того, как мои бёдра стремятся прижаться к нему, а моё тело вздрагивает от лёгких прикосновений, и голос становится громче.       Когда Виктор хотел было продолжить целовать моё тело, я решил, что так и растаю окончательно, если ничего не сделаю. Воспользовавшись этой маленькой паузой, я толкнул его к стене — и теперь уже, скорее, я его прижимаю. Виктор ухмыляется, смотрит в нетерпении своим, кажущимся безумным, взглядом. Обожаю этого котяру, чёрт возьми! Тянусь к его шее, слегка прикусываю тонкую кожу, прохожусь языком, довольно слушая его дыхание. Продолжая лакомиться шеей, я легко прохожусь руками по груди. Намеренно задел соски, проверяя реакцию — нравится, но, пожалуй, меньше, чем мне. А вот от моих действий с шеей он довольно мычит, особенно — когда кусаю чуть сильнее. Когда я обхватил зубами чувствительную кожу над ключицей, Виктор долго тихо простонал, будто бы я его мучаю, и, схватив меня обеими руками за задницу, притянул к себе. Снова коснувшись его члена своим, я громко ахнул и, уже не слишком-то контролируя себя, стал бесстыдно двигать бёдрами. От трения Виктор тоже застонал, сползая по стене чуть ниже, чтобы мы были на одном уровне, одной рукой сильнее сжал мою ягодицу, а вторую положил мне на щёку, заглядывая мне в глаза.       — Чёрт возьми! — прошипел он. — Хочу тебя всего изучить! Ах! Хочу… Ха-а-а… Какой же ты восхитительный!       Сейчас его голос звучит ещё ниже обычного. Чертовски красиво и сексуально. Я думал, что не люблю лишних слов в такие моменты. Но Виктора я, кажется, готов слушать бесконечно. Как он и сказал… слушать, смотреть… всего хочу. Я тоже его всего хочу. И это просто невероятно! Это уже даже не просто способ забыться. Хочу всё видеть, слышать, чувствовать… хочу всего по полной!       Виктор погладил мою нижнюю губу подушечкой большого пальца. А я что? А я и так уже трусь о его член своим, уже даже не в силах смущаться. Стесняться уже нечего. Так что я сначала облизал его палец, что заставило Виктора неотрывно смотреть на моё лицо. А потом и вовсе обхватил губами и стал слегка посасывать.       — Блядь, ты!.. — выпалил он, зажмурившись, а потом толкнув мне в рот указательный и средний пальцы на замену большому, сам стал ими поглаживать мой язык.       Я говорил ему, что его руки — это шедевр. Так и есть. Его пальцы на моём языке, его ладонь, сжимающая мой зад — позволяющая мне двигаться, но не отстраняться, венки чуть вздувшиеся под его бледной, но сейчас покрасневшей от тёплой воды, кожей… Всё бы облизал! За своими стонами я уже и шум воды не особо слышу. От удовольствия рот широко раскрыл, чуть высунув язык, а Виктор тоже постанывает, смотрит зачарованно и всё водит своими длинными пальцами по моему языку.       В итоге не выдерживает, прижимает мой зад совсем близко — так, что наши тела соприкоснулись. Высунул свои пальцы и освободившейся рукой обхватил оба члена, чуть сдавив, заставляя меня почти выкрикнуть от удовольствия. Прошёлся ладонью по всей длине — медленно и с нажимом. Вернулся к верху, большим пальцем прошёлся по моей головке, потом по своей. И я уже тоже не могу просто терпеть этого. Я тоже обхватил оба члена рукой — насколько длинна ладони позволила. Вместе с Виктором стал медленно двигать, выдавливая стоны из нас обоих. Так неспешно, чтобы в полной мере прочувствовать, как кожа касается кожи. Как каждая клеточка тела стремиться стать ещё ближе, слиться, смешаться в удовольствии. Это наслаждение наполняет собой каждый нерв и стремится выйти наружу вместе с голосом, который начинает звучать какими-то вообще непривычными нотками.       Наращивая темп, я в очередной раз припал к губам Виктора — будто бы им мало сегодня досталось. Наши голоса заглушились поцелуем, но мы-то чувствуем и слышим. Чем быстрее наши руки начинают двигаться, тем больше в них слегка толкаемся: то я, то Виктор. Моя свободная рука легла ему на плечо. Виктор же умудрился своим чёртовым длинным пальцем дотянуться до моего ануса. Просто слегка погладил колечко мышц, чуть надавил, явно даже не пытаясь проникнуть. Но этого хватило, чтобы я вздрогнул от ещё большего удовольствия, а мои пальцы на плече Виктора сильно сжались. Не разрывая поцелуй, он усмехнулся и снова стал поглаживать, заставляя меня громче стонать ему в рот, наращивать темп, содрогаться от удовольствия и сжимать пальцы у него на плече. Он знает, что делает — кончили мы почти одновременно.       Шумная отдышка — одна на двоих. Виктор улыбнулся, довольно откинул голову к стене и сполз на пол, увлекая меня за собой. Обнял крепко, мазнул губами по брови, а я уронил свою голову ему на плечо. Потёрся о него носом — так же, как и Виктор делал. И не сдержал смешка.       — Охренеть, — выпалил я, счастливо улыбаясь. — Наконец-то, блядь! Наконец получилось! Я! Ты! А-а-а!..       Я отстранился, чтобы посмотреть на лицо Виктора и встретил взгляд, полный нежности.       — Красноречиво, — он, конечно, не смог не ухмыльнуться.       — Ну давай, скажи ещё, что ничего особого! — я знаю, что это было бы ложью.       — Ещё как чего, — Виктор прошёлся ладонью по моим мокрым волосам. — Охуенно же. Ты охуенный.       — Сказал чёртов инкуб, — хмыкнул я и снова положил голову ему на плечо.       — Кто бы говорил. И вообще! Достиг своей цели, воспользовался мной, а теперь бросишь меня небось!       Он наигранно захныкал.       — И вообще! — передразнил я. — Достиг своей цели, теперь тебе я стану тебе неинтересен, и ты меня бросишь!       Оба прыснули со смеху. И оба всё никак не встанем, чтобы всё же помыться. Просто сидим на полу под струями тёплой воды: мокрые, Виктор с царапинами на плечах, которые я случайно ему оставил, с покусанной шеей, я, кажется, тоже с парочкой засосов, довольные и счастливые. И отлипать друг от друга не хочется, и слова особо в голову не идут.        — Солнце, — прошептал Виктор и уткнулся носом в мои мокрые волосы.       Я не нашёлся, что на это ответить. Просто, кажется, расплылся довольной лужицей, сливаясь с водой.