Везунчик

      — Смотри мне, я тебя предупреждал, — Дэниел пнул шишку под ногой. — Не плачь потом, что устал. Я тебя за собой не тащил!       — Ты преувеличиваешь, — возразил Виктор. — Моя обувь поудобнее твоей. Всё ещё думаешь, что я устану раньше?       — Кроссовки тебя не спасут! — заявил парень. — Ты сам сказал, что обычно много не гуляешь. А я привык хоть весь день на ногах проводить.       Когда у Дэниела выдался очередной выходной, он решил, что непременно должен пойти погулять в лес. Видимо, сказался недавний просмотр его собственных работ, в которых было особенно много пейзажей леса. Не так часто случается, что у Дэниела выходной — весь день, и он может спокойно отдохнуть. Виктор не захотел упускать такую возможность и предложил прогуляться вместе. Да, он никогда особо не понимал бесцельных прогулок, но почему бы и не попробовать ещё разок? В конце концов, компания приятная, да и разговор может пойти вполне хорошо. Дэниел каким-то чудесным образом может даже прогулку сделать интересной — в этом Виктор даже не сомневается.       Это прекрасный повод провести вместе немного больше времени, чем обычно. Хоть Элис и советовала всё выкладывать начистоту, Виктору всё же хотелось бы перед этим хоть немного побольше ещё поболтать о том о сём. Он даже почувствовал себя каким-то неловким и нерешительным школьником, который тянет резину, лишь бы не столкнуться с решительным отказом. Один белобрысый парень может заставить себя чувствовать глупо и неуверенно, но на него из-за этого даже толком-то не разозлиться. Остаётся только кое-как держаться, чтобы не спугнуть, чувствуя, как терпение натягивается словно струна.       — Ты с детства так гулял? — спросил Виктор, глядя, как парень на ходу пинает опавшую листву и шишки. — А выглядишь хилым.       Свежесть осеннего леса позволяет дышать полной грудью — с этим уж точно не поспоришь. Дэниел постоянно вертится, оглядываясь по сторонам, иногда объясняя, что такого интересного и красивого он увидел, когда Виктор не удерживается от вопросов. Опавшая и пожухлая листва с какого-то перепугу может показаться текстурным ковром. Уже голые ветви деревьев на фоне ясного неба — жуткой рукой-граблей какого-то чудовища, едва отличающегося от коряги и тем самым вносящим тревогу в безмятежный вид. В дупле такого-то дерева, оказывается, прекрасно смотрелся бы жуткий глаз, налитый кровью, с лопнувшими капиллярами. А вон те кустики и деревья, на которых ещё осталась пёстрая листва — попросту идеальная и очень даже эстетичная композиция.       Дэниел мгновенно воодушевляется, стоит поинтересоваться хоть какой-то мелочью, вскользь упомянутой в том или ином разговоре. Виктор даже подумал, что, если этот парень был таким же и в детстве, то удивительно, что это большеглазое блондинистое нечто с невиннейшей мордашкой никто не похитил, заболтав наивного ребёнка. Но наблюдать за ним, слушать и проникаться этим видением — это действительно увлекательно. Единственное и довольно ощутимое «но» — это тот факт, что они прошли уже добрых километров восемь без остановок, а этому — хоть бы хны. Вечно сонная и уставшая тушка бодра и весела так, словно они только вышли на улицу, перед этим хорошенько отдохнув, поев и заправившись самым ядрённым кофе, какой можно только представить — такой, что сердцу может непоздоровиться. Хоть Виктор и привык к значительным нагрузкам, он действительно не марафонец. Но признаться в этом перед тощим парнишкой, который на, непонятно откуда взявшейся энергии, может обойти, кажется, весь город, как-то стыдно.       — Ну да, — ответил тот, даже не повернувшись. — Я, конечно, не силён, но, наверное, можно сказать, что выносливый. Когда я был мелким, мы с папой очень много гуляли. Весь город вдоль и поперёк обходили, всю округу. Когда у него было свободное время, а дома становилось неспокойно, мы шли на прогулку, прихватив термос с чаем. Ты, наверное, даже не представляешь, каким вкусным кажется чай с какой-нибудь недорогой булочкой или мороженкой после долгой ходьбы. Когда стал старше и самостоятельнее, сам уже гулял так. Только я постоянно терялся в городе, так как гулял во всяких разных местах, а пути особо не знал. В итоге как-то да доходил обратно домой. Жалко, что сейчас у меня куда меньше времени на это. Почти всю самую красивую осень и проработал. Ноябрь уже. Скоро совсем прохладно станет.       Мысль, сначала казавшаяся случайной и бредовой, о том, что в детстве Дэниел, вероятно, был мечтой педофила или маньяка, с новой силой назойливо замаячила в голове Виктора. Он представил этого парня ещё маленьким мальчишкой, предоставленным самому себе. Ребёнок, которого только стали выпускать из дома одного, постоянно теряется в городе и может забрести чёрт-те куда. Явно так и маня своей ангельской невинной мордашкой всяких извращенцев. То, насколько он уже на тот момент умел донимать своим занудством и ядом — вопрос десятый. Вид-то милейший, а тельце детское и слабое.       Спешно отгоняя навязчивые странноватые мысли, Виктор постарался сосредоточиться на текущем разговоре. Он не хотел бы раньше времени клеймить родителей Дэниела несостоятельными. В конце концов, вот он, дожил до своих лет. Ненадолго, но Виктор всё же задумался о том, насколько вообще странные должны быть отношения в этой семейке. Дэниел не слишком любит говорить об этом. Он будто бы не хочет лишний раз жаловаться, а хорошего сказать нечего. Но, если о матери известно хоть что-то, то об отце ранее вообще ничего не было слышно. Всё изначально звучало и выглядело так, будто бы этот парень привык ни на кого не положиться. Это неудивительно, учитывая его мать. Но какую роль играл в его жизни отец?       — Ты, похоже, ладил с отцом? — предположил Виктор. — Скучаешь по тем временам?       — Отчасти скучаю, — согласился Дэниел. — Я не скучаю по тому, что я был ребёнком и ни на что не мог влиять. Но по папе скучаю. Мы не просто ладили. Это был самый близкий для меня человек. С матерью всегда всё было непросто. С папой же всё было однозначно. Все говорили, что мы очень похожи. И это, пожалуй, было так. Наверное, я сын своего отца, хотя и более зажатый в общении. Обычно дети хотят как-то выделиться, а мне всегда нравилось видеть родство с папой. Мне совсем не было обидно, когда кто-то говорил, что мы одинаковые, хотя это далековато от правды. Внешность и характер — да, но папа был пообщительнее, а вот учёба ему никогда не давалась. Наверное, подобрее был. С Майком они тоже неплохо ладили, но мы с папой были прямо-таки… в общем, очень близки. Наверное, ему тоже было прикольно видеть токсичную такую мини-версию себя.       Губы парня растянулись в лёгкой улыбке, но печальные глаза посмотрели вдаль. Несложно догадаться, что его отца либо больше нет в живых, либо они очень давно не виделись.       — Что с ним случилось? — всё же решился узнать Виктор, хотя и опасался, что с такие расспросы будут встречены резко негативно.       — Умер, — просто ответил Дэниел. — Сердечный приступ. Он был ещё слишком молодым для такого. Но много работы, постоянный стресс дома, невозможность подумать о себе как следует — всё это не слишком хорошо сказалось на его здоровье. Может, если бы родители развелись, то всем было бы лучше. Но уже бессмысленно об этом думать. Это была просто маленькая детская мечта — жить с братом и отцом. Зато сейчас я знаю, насколько глупо взрослым терпеть друг друга, устраивать скандалы и драмы из-за всего на свете ради какой-то призрачной благой цели. Якобы ради детей. Без любви, или хотя бы понимания и взаимоуважения, ничего толкового в семье не получится. Но что поделать? Люди нередко глупят. А родители были молоды и каждый со своей личной болью. Грустно это. Были бы чуть умнее, чтобы не оставлять незапланированных детей, их жизни могли бы сложиться иначе. Да и ладно один ребёнок… куда им был второй? Они сами были лишь детьми, на которых свалилась взрослая жизнь и уже свои собственные дети. Глупо это всё. Насколько можно было бы быть счастливее? Уже никогда никто и не узнает.       Он, как всегда, высказывает множество мыслей, отвечая на простой вопрос. Но его интересно слушать. То, что многие сократили бы до пары предложений, Дэниел может развернуть в целый рассказ. И этот рассказ будет пропитан его собственными взглядами, эмоциями и мыслями. И сейчас, каким бы циником и язвой он ни пытался казаться, ясно, что на самом деле он куда мягче и теплее относится к родителям. Конечно, это было ясно ещё тогда, когда он с виноватым видом объяснял, почему не хочет разбиваться в лепёшку ради инфантильной матери. Но сейчас, отвлечённо рассуждая о жизни двух людей, которые не смогли дать своим детям стабильности, Дэниел вовсю оправдывает их. И это тот парень, что при первой встрече с Виктором не просто не сглаживал углы, а будто бы специально пытался делать их острее. Элис хорошо знает своего друга. Морда кирпичом, сарказм и напускная пассивная агрессия кажутся убедительными и даже настоящими. Но чувствительность и тонкая душевная организация добавляют глубины. Дэниел всё больше начинает казаться по-своему чистым и неиспорченным. Как родник с ключевой водой среди болота. Конечно, реальность не могла не оставить на нём свои следы, вынуждая этот ручеёк защищаться, обрастать стенами, колючей проволкой и кучей предупреждающих знаков. Но суть от этого не изменилась.       «Боже, что со мной и моими мыслями?!»       — А давно он?.. — Виктор не стал приносить банальных и бессмысленных извинений за затронутую тему.       — Года четыре назад, — Дэниел слегка поджал губы.       Это и есть проблемы в семье, о которых говорила Элис? Она упоминала примерно тот же период, говоря о дурацкой привычке друга царапать свои конечности.       — Знаешь, всё пошло наперекосяк после этого, — после непродолжительного молчания парень продолжил, на удивление, даже без дополнительных расспросов. — И так гладко не было. Но, когда папа был жив, всё было действительно не так плохо. Мы жили не настолько бедно, ведь он старался обеспечить нас хотя бы всем необходимым. Мать настолько не чудила ещё, просто постоянно скандалила. Иногда мы даже походили на нормальную семью, проводили время все вместе. Жаль, что это всё только создавало видимость, что всё не так плохо, и давало пустые надежды детям. В итоге без папы всё становилось только хуже и хуже. Будто бы с ним умерло почти всё хорошее, что было в моей жизни. Конечно, это не так. Просто так уж совпало, что жирная чёрная полоса началась с его смерти.       — Что-то ведь всё же осталось?       — Брат и Элис, — без раздумий ответил он так, будто бы этого достаточно. — Да, что-то хорошее осталось.       — Неужели всё стало так плохо?       — Я не очень люблю сильно жаловаться, — Дэниел весело улыбнулся. — В конце концов, мне ведь во многом повезло. Могло быть гораздо хуже. Всё не так ужасно. Но папа делал мою жизнь ощутимо лучше. Кто знает, как всё сложилось бы, если бы он был ещё жив…       Улыбка парня стала натянутой, а взгляд — таким, словно он вспомнил что-то неприятное. Дэниел зарылся носом в свободно намотанный на шее тёмно-красный шарф — самый яркий элемент его одежды. Руки парень всю дорогу держит в карманах серого пальто, доходящего ему до середины бедра. Сейчас Виктору показалось, будто бы в этот, всё ещё тёплый и солнечный, день, Дэниелу холодно.       Он тоже лишился близкого человека. Томас был близким человеком, но это всё-таки не то же самое. Он был ориентиром и голосом разума. А с матерью у Виктора были сложные отношения. Сейчас грустно думать о том, что он мог бы успеть с ней помириться, возьмись он за голову раньше. Но всё же тёплых отношений у них не было никогда. Кем был для Дэниела его отец? Какой вообще была жизнь ребёнка, у которого не было твёрдой почвы под ногами, а был только любящий родитель? Что должно означать потерять то немногое ценное, что тебе досталось в жизни?       «Могло быть гораздо хуже» — лидер обесценивания. Можно понять, почему Дэниел говорит это сам себе. Так легче. Но разве можно назвать хорошими события, которые заставили мягкого и неординарного человека вырасти нервным, недоверчивым и уставшим? Если бы Дэниелу действительно везло так, как он говорит, он был бы вечно витающим в облаках мальчишкой. Он же приземлённый и обязательный, он лишь иногда позволяет вырваться наружу своей творческой натуре.       — А мы почти пришли, — объявил Дэниел, расплывшись в довольной улыбке, и щурясь глядя вдаль. — Нам только этот холмик перейти.       — Куда? — Виктор даже не в курсе, куда они идут.       — Ты даже ни разу не гулял тут? — парень, кажется, искренне удивился. — Лес, блин, в городе начинается! Как? Ка-а-ак?! Как можно не знать местность?       — Ну, я был тут пару раз, — Виктор даже немного смущался, каждый раз, когда осознавал, что какие-то простые для Дэниела вещи казались ему чем-то странным или удивительным. — Но далеко не заходил. Деревья — и что дальше?       Опять это странное и почти забытое чувство собственных неловкости и глупости. Виктор даже на мгновение пожалел, что сегодня убрал волосы назад, чувствуя, как горят его уши. Но Дэниел, к его радости, не обратил на это внимания.       — Божечки-кошечки…       — У тебя какой-то нездоровый пунктик на кошках.       — Вау, ты заметил! — наигранно удивился Дэниел. — И это после того, как я упоминал, что кошки — любовь всей моей жизни! Да ты чёртов гений!       — Грустно, наверное, когда любовь всей жизни — кошки, — Виктор не стал упоминать, что у самого с делами сердечными ситуация не лучше.       — Ещё Элис, — поправил парень. — Кошки и Элис. Не так уж это и грустно.       — Ого, а моя кузина знает о глубине твоих чувств к ней? — усмехнулся Виктор.       — Конечно! — твёрдо кивнул Дэниел. — У нас светлая и чистая любовь, не опошлённая ничем. Самая настоящая. Вот.       — Да ты что? — Виктор довольно прищурился, ожидая, что удастся немного расковырять эту тему. — А ты прямо-таки выходец из пансиона благородных девиц и приверженец платонических отношений? Говоришь, как юная девственница, а не парень, у которого были девчонки, а потом он решил ещё и на члене поскакать.       В мыслях Виктора его ладонь ударила по его же лицу и с усилием натянула кожу вниз, оттягивая веки и обнажая белки глаз. Можно было сказать это как-то иначе. Шутки и подколы — это, конечно, замечательно, но это, наверное, было слишком. Если Виктор и раньше корил себя за идиотизм, когда что-то делал или говорил сгоряча, то Дэниел заставил его думать, что мозгов в этой черепной коробке и вовсе нет. Так, мякиш хлеба и тонна дерьма.       «Виктор, двадцать два, блядь, годика! Наебался вдоволь, прослыл муднем среди половины населения нашего скромного городишки, а теперь ведёт себя словно третьеклассник, дёргающий девчонку за косички! Долбаёб! Как ты, блядь, вырос-то таким имбецилом в приличной семье?! Вот и поговорил по душам с тонкой творческой личностью, вот и показал себя стоящим чего-то возвышенного! Молодец, блядь, мудила и тупица непроходимый!»       Пока Виктор с непроницаемым лицом и горящими ушами хотел провалиться сквозь землю, Дэниел недолго посмотрел на него с нечитаемым выражением. Это задело его? Он счёл это за оскорбление? Но почти тут же парень заливисто рассмеялся, прерывая нескончаемый поток самобичевания.       — Идиотизм же, скажи?! — весело, но с ноткой грусти, выдающей, что это не совсем шутка, выдал он. — Нашёлся тут моралист и весь такой возвышенный философ-разговорник! Но мне будет немного грустно, если ты сочтёшь меня лицемером только из-за того, что я не асексуален. Просто… Не знаю даже. Хочется верить во что-то высокое, что ли? В настоящую любовь там, дружбу и прочую дребедень. Это всё очень красиво. Но я, конечно, понимаю, что в реальности такого раз-два и обчёлся. Вот и шутки шучу. Ведь, понимаешь, со временем почти любые возвышенные чувства разбиваются о скалы быта или айсберг суровой реальности. А хочется, чтобы дружба до гроба, любовь на век, а семья такая, чтобы хоть прям сейчас идти и сниматься в дурацких комедиях в качестве каких-нибудь противных соседей, не дающих житья главным персонажам. Вот так. А всякое… Много чего опошляет это всё. Делает искусственным и наигранным. И живут себе парочки по привычке, дружат люди, потому что выгодно, и так далее. Вот и говорю так. Я очень люблю Элис. В том числе из-за того, что ввиду нашего возраста, а может ещё чего, у меня есть шанс верить, что хотя бы быть ей другом — это что-то настоящее. Такие дела. Глупо это? Я, наверное, или не созрел для нормальных межличностых отношений, или уже перезрел. Слишком серьёзно отношусть к этому, наверное. Поэтому, возможно, и кажется, что проще разделить: скакать на хую — это одно, а отношаться с кем-то в любном ли, или же в дружеском плане — это другое. Как-то так.       Элис, конечно, выражается попроще. С её слов точка зрения её друга звучала более понятной. Дэниел же — смотришь на него и думаешь, вот он какой молодец, как в жизни вертится, реалист и умник, а потом он весь такой не из мира сего выдаёт нечто подобное. Забавно понимать, что он может говорить и так, и сократить это всё до какой-нибудь похабщины и шуточек.       — Не резюмируешь ли для тупых? — Виктор всё ещё не до конца отошёл от самобичевания в собственных мыслей, а потому решил не рисковать выносить вердикт самостоятельно.       — Такая вот я противоречивая натура! — Дэниел снова захохотал. — Сам же сказал, что я недоразумение ходячее! Стараюсь соответствовать! Так что люблю рассуждать о высоком, но это не мешает мне побыть неприхотливой шкурой, ведь мир вообще грязен и жесток. Так что Элис — мой лучик света и последнее, что сохраняет веру в искреннюю и неболезненную привязонность к людям. Считаешь, что это рассуждения юной девственницы? Пусть так. Может, уйду в монашки, старательно скрывая наличие у меня причиндала и, наврав про отсутствие девственности аж в трёх местах. Тогда моя платоническая любовь к кому-либо покажется более логичной?       «Кажется, всё-таки немного задело. Хотя явно не обиделся. Ну и какая из него шкура? Этот котёночек настоящих шкур потасканных не видел!»       — А почему ты вообще считаешь, что обязательно разделять… — Виктор уже просто не нашёлся, как вообще реагировать на такие откровения, которые сам же начал. — Хм… скажем, низменное и возвышенное? Почему не совместить? Можно и любить, и вожделеть.       — А ты предпочитаешь, чтобы я хотел Элис? — Дэниел всё же не остался в долгу за колючее высказывание. — Или кошек?! Ви-и-икто-о-ор… фу! Фу таким быть! Извращенец проклятущий! То кудряшки да чулочки на мне воображает, то какие-то непортребства с собственной кузиной и кошками! Кошками!..       Сейчас все эти шутки могут завести так далеко, что Виктор совсем перестанет соображать и позволит ситуации выйти из-под контроля. А этого пока что не надо. Поэтому он лишь улыбнулся и вздохнул, пытаясь всё же хоть какой-то вывод для себя из всей этой информации сделать. Однако вопросов появилось больше, чем ответов. В восемнадцать парням обычно чуть ли ни круглые сутки тесно в штанах, а этот льёт воду, разглагольствуя о высоком и земном. Точно философ-разговорник, что бы это ни значило. И, если не воспринимать это всё как большую шутку, то возникает вопрос: где же во всём этом найдётся место Виктору? И почему для Дэниела всё так запутанно и сложно? Точно тонкая натура и просто ходячее недоразумение. Чертовски красивое, занудное и вредное, с ангельским личиком и острыми зубками.       С вершины небольшого холма открылся вид на небольшое озерцо. Хоть большая часть листвы уже опала, вид всё равно довольно приятный. Озеро, окружённое деревьями со всех сторон, безмолвно. В лесу не чувствуется даже маленького ветерка, а людей поблизости не наблюдается. Дэниел определённо выбрал не слишком популярную тропинку. Гладь воды отражает солнечные лучи и местами ещё чуть желтоватые кроны деревьев. С одной стороны к озеру выходит небольшой деревянный причал, а рядом стоит парочка скамеек.       — О, вижу неплохое место для перекура, — заметил Виктор, радуясь, что появилась возможность спокойно посидеть, не признаваясь в собственной усталости.       — Ты же совсем недавно курил, — проворчал Дэниел.       — И?       — Ну да.       — Сюда мы и шли?       — Ага, нравится мне тут. И людей тут почти не бывает в это время года.       Когда они подошли к озеру, Виктор сразу же уселся на одной из скамеек и достал портсигар. Ещё со школьных времён Виктор привык к самокруткам. Они гораздо приятнее обычных сигарет. Так что он всегда носит с собой несколько заранее заготовленных. Дэниел сел рядом и, щурясь, стал рассматривать окрестности так, будто бы на самом деле никогда тут не бывал.       — И ты ещё говоришь, что не художник? — поинтересовался Виктор. — Я общался со многими людьми, но едва ли кто-то ещё будет выглядеть так, будто бы видит всё в первый раз, находясь в привычном месте.       — Да ну… — парень улыбнулся. — Лес всегда немного разный. Природа вообще такая. Да и город тоже может приобретать довольно разные настроения. Я не художник, так как у меня нет соответствующего образования, а хобби, наверное, лучше не превращать в работу. Я просто констатирую факты.       — Ага, — сложно не улыбнуться в ответ. — Занудина. Мне нравится. И всё же необычно. Чаще всего люди хотят делать то, что любят.       Вспоминая недавний разговор, Виктор захотел ещё немного поковыряться в теме о мечтах и целях. Что-то же должно быть.       — Я давно о таком не мечтаю, — с таким взглядом старца это Дэниелу впору курить. — Да, когда-то хотелось. Но это довольно наивно, когда начинаешь мыслить логически и прикидываешь наиболее вероятные варианты. Любимое дело — это немного романтизированно. Что-угодно может доканать, если занимаешься этим постоянно и, от этого зависит твой доход. Поэтому мне кажется, что даже немного лучше с более холодной головой относиться к делу, которым будешь зарабатывать на хлеб. Я стараюсь не унывать, но я не настолько оптимистичен, чтобы полагать, что смогу получать достаточно денег, делая лишь то, что нравится. Нужно будет выполнять дурацкие заказы с невнятным техзаданием. Пускай хоть художество останется чем-то горячо любимым, не задетым практичностью и не заляпанным чужими руками. Хах, говорил же, романтика во мне не истребить, каким бы прагматичным я ни пытался быть! Даже тут говорю про что-то чистое и светлое. Наивняк! В общем, лучше не мечтать о несбыточном.       — А о чём ты тогда вообще мечтаешь? — Виктор закурил сигарету, припоминая как Томас когда-то спрашивал его о том же самом. — Чего от жизни хочешь?       — Спокойствия, — не колеблясь ответил парень, глядя на воду, — Не быть на дне болота. Хочу просто спокойно себе жить, мне даже не надо много денег или супер-пупер-крутой-интересной работы. Скучный я, Виктор. И я люблю эту скуку. Не услышишь ты от меня о том, как я хочу изменить мир, или поделиться своим необычным виденьем со всеми. Вообще наплевать мне на всю эту фигню. Просто хочу быть нормальным человеком, жить нормально и наслаждаться тем, что выберу сам. Я был бы самым скучным и совершенно не харизматичным персонажем, годным лишь на то, чтобы раздражать всех таких из себя крутых. На меня смотрят как на сумасшедшего, когда я не осуждаю скуку, а даже хочу её.       И об этом говорит такой интересный и увлечённый человек. Он-то и в скуке найдёт для себя что-то. Это Виктор не привык сам себя развлекать. Иронично — мажор может завидовать бедняку.       — Не думаю, что это что-то плохое. Но неужели всё так просто и обычно? Нет никаких больших желаний? Чего-нибудь безумного? Пускай, даже если труднодостижимое, но что-то же, наверное, есть.       — Как тебе сказать… — Дэниел усмехнулся. — Тебе правду или так, чтобы настроение не портить? Я, знаешь ли, иногда могу увлечься несколько депрессивными рассуждениями, так что не стесняйся сказать, если это слишком.       — Я похож на стесняшку? — Виктор приподнял бровь. — Давай правду. Зачем бы мне ещё тебя спрашивать?       — Вообще-то у меня всё действительно довольно прозаично, но… Наверное, самое большое желание — перестать бояться. Научиться жить с собой в ладу. Может, тогда и получится мечтать более крупно. А пока что я хочу лишь спокойствия. Я стараюсь быть реалистом. Ну что меня может ждать в жизни? Я не революционер, не бесконечный двигатель, не лидер и даже не душа компании…       «Да, ты просто Дэниел. И это, кажется, уже гораздо больше, чем всё прочее».       — …Может, я буду первым в нашей семье, кто получит высшее образование, но это будет не сразу после школы и заочно. Мне бы на ноги сначала встать хотя бы более-менее. Мне негде будет искать поддержку, если я просто решу стать бедным студентом. Одна проблема — и снежный ком покатится. Налипнут другие проблемы — и я в жопе. В полной! Это было бы решаемо, если бы я мог просить помощи у родственников, если бы у меня было много друзей. Надо здраво оценивать свои возможности. Заработаю хотя бы небольшую сумму для ощущения безопасности, пойду учиться чему-то, что мне не будет отвратительно и, что будет достаточно востребованно ещё долгое время. Что-нибудь с математикой, например. А может и вовсе в программисты податься? Безумные мечты? Невозможные желания? Это едва ли про меня. Ну, хотелось бы мир посмотреть. А кому не хочется? Это не что-то невозможное и вовсе не цель жизни. Неплохо было бы всё же обзавестись чуть большим количеством близких людей. Я вообще-то не одиночка, хоть и не очень лажу со многими. Я разглагольствую о высоком, но мне правда немного не хватает даже простых приятельских отношений, от которых бы я ни ждал ничего такого. Над этим я работаю. А так, главное желание, которое занимает мою голову, это жить спокойно, быть собой и не чувствовать постоянного страха. Наверное, это и скучно, и смешно. Но жизнь вообще такая. Не всегда и не для всех весёлая. Над этим я тоже, в общем-то, работаю. Как видишь, стараюсь наполнить жизнь смехуёчками, раз другого мне не дано.       Виктор какое-то время молча думал, что стоило бы сказать. Он и сам, как в конечном счёте оказалось, оказался достаточно приземлённым. Его голову занимают не высокие цели или крупные амбиции. Это было ещё одним разочарованием для родственников. Иронично, что человек, имеющий немало возможностей, денег и связей, хочет довольно малого. Томас помогал Виктору думать в нужном направлении и понимать себя. Его смерть, что иронично, тоже отчасти в этом помогла. Но вот сейчас рядом с Виктором сидит парень, который, видимо, так же, как и он сам когда-то, даже не думает мечтать. Но они разные. Виктор был таким изначально, но не понимал этого.       Дэниел же — будто мечтательный ребёнок с буйным воображением, которого насильно выдернули из его фантазий, поместили в жестокую реальность и принудили быть взрослым. Этот мальчишка, живущий в нём, не менее прекрасен, чем парень, которому надо быть практичным. Обе стороны красивы и интересны. И вместе они сливаются в немного причудливую, непонятную, но такую необычную и увлекательную личность. Сложно не думать о том, кем бы он был, если бы они с Виктором, например, поменялись бы местами.       Для восемнадцатилетнего парня Дэниел действительно слишком зациклен на том, чтобы со всех сторон себя обезопасить. Конечно, для этого есть предпосылки, но Виктор нашёл довольно печальным всё то, что услышал только что. Дэниел же ухмыляется будто бы даже издевательски. Это адресовано не Виктору, а ему самому. Похоже, что с собой у этого парня отношения ещё сложнее, чем с его окружением. Обычно тревожные люди самокритичны и иногда даже жестоки к себе. Об этом многие пишут.       — Я тоже скучный, — улыбнулся Виктор. — Хотя были все возможности стать кем-то действительно значимым и вдохновляющим. А я тот, кто я есть. Сплошное разочарование. Хочу не великих достижений, а, скорее, научиться видеть мир, как его видишь ты. Тогда точно не будет скучно. Я вот ненавижу скуку. Но то, о чём говоришь ты, для меня ею и не является.       — Ты? — Дэниел чуть ни рассмеялся. — Скучный? Ты теперь ещё и скромным оказался, да?       — Нет, скромность — это не про меня. Просто я не считаю чем-то плохим якобы скучные желания. Кому скучно, кому — самое интересное. Но немного грустно, когда парень твоего возраста хочет лишь покоя. А если что-то совсем фантастическое?       — Фантастическое? — взгляд парня, направленный на водную гладь, вдруг сделался каким-то потухшим. — Не знаю даже. Проснуться и почувствовать преобладание разума над эмоциями? А то больно уж бесит, что иногда никакие доводы и логика не помогают меньше переживать. Или… Хм… Не хочу думать о слишком фантастическом. Реальность тогда становится грустнее.       Достав из кармана складной нож, Дэниел принялся медленно выдвигать лезвие и резко опускать его обратно в рукоять. Снова и снова. Он явно о чём-то своём задумался, а взгляд в пустоту в сочетании с его словами показались Виктору даже немного жутковатыми. Щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк. Дэниел стал нервно трясти ногой. Щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк. Кажется, словно он и вовсе выпал из реальности, оставшись где-то в своих тревожных мыслях и, судя по всему, на данный момент безрадостных фантазиях. Сделав глубокую затяжку, Виктор выдохнул облако дыма и, когда раздался очередной щелчок складного ножа, резко выхватил его у парня.       — Эй! — словно бы проснулся Дэниел. — Отдай!       — Не играйся с острыми предметами, — Виктор отдал нож. — Зачем ты вообще его носишь? Знаешь ли, жути нагоняешь, когда так себя ведёшь. Будто труп в воде увидел, ещё и ножом тут вертишь. Ебанько, блин.       — Только не говори, что я тебя пугаю, — Дэниел засмеялся, убирая руки в карманы, словно бы мигом забыв, о чём думал до этого. — У меня всегда при себе нож и перцовый баллончик. Это сейчас мне всего-ничего идти с работы домой. А так путь был несколько длиннее и через менее приятный район. Нож тут, правда, мне не поможет, но он часто нужен, когда его нет под рукой. Яблочко порезать, например. Да-да, яблочко. Так что это просто полезная вещь. А перчик может и защитить. Хотя, я как-то увидел где-то на просторах интернета совет носить огромный резиновый дилдак. Бьёт отлично, не оставляет следов, а деморализующий эффект — просто бомба! Думаю, надо попробовать.       — До усрачки прям! — на этот раз никакие резиновые дилдаки не помогут так просто отойти от темы. — Если бы я тебя не знал и просто увидел бы со стороны, то подумал бы одно из двух: или маньячина, или суицидник.       — Лестно. Но мы оба ещё живы, хотя находимся без свидетелей в лесу у озера. Кажется, ты промахнулся бы в обоих предположениях. И я понимаю, что я иногда выгляжу депрессивным, но было бы слишком просто взять и помереть, даже если иногда и хочется. То, что я легко могу хоть сейчас представить собственную раздувшуюся тушу в воде, ещё ничего не означает. Между прочим, успокаивающее такое зрелище. Сразу в голове потише становится. Неужели именно из-за этого ты меня приписываешь к знаменитому роду Ебанько? Ебанарио звучит лучше. Даниель Ебанарио! Я думал, что для этого мне нужно гораздо больше безумия, раз ты у нас великий и ужасный, агрессивный и неадекватный! А тут, всего-то задумался на минутку…       — Голову тебе лечить надо, Дэниел, — вздохнул Виктор, мысленно уже беря это белобрысое нечто за шиворот и силой волоча к психиатру. — Вот, что тебе действительно нужно. Поверь тому, кто этим до сих пор занимается.       — И как успехи? — поинтересовался парень с искренним любопытством и, кажется, вообще без капли смущения или неловкости.       — Далеко до желаемого результата, — затушенный бычок полетел в урну рядом со скамейкой. — Ещё много работы. Но уже значительно лучше, чем было.       — Интересно, как же было, — улыбнулся Дэниел, всё-таки уводя тему в сторону. — А о чём мечтаешь ты? Какие цели у тебя? Я тут понял, что даже не спрашивал, на кого ты учишься, хотя мы уже месяц знакомы и постоянно болтаем. В чём твоя скучность? Занимательно поболтать с кем-то, кто тоже не считает себя ультраинтересной выдающейся личностью.       Хотя Виктору от поведения парня и захотелось тут же закурить снова, он всё же выдохнул, решив, что всему своё время. Человека бывает сложно убедить в том, что у него настоящие проблемы, а не мнимые. Он и сам это теперь уже хорошо знает. А потому, раз Дэниел сейчас упорно делает вид, что всё так и должно быть, то лучше пока что не настаивать. Разочек стоит подыграть и не портить человеку настроение в его выходной.       — Полагаю, что ты посмеёшься, — Виктор снова почувствовал, что его уши покраснели, но понадеялся, что хотя бы его улыбка не выглядит смущённой. — Это ещё одно разочарование для моих родственничков. В общем-то, для такого человека, как я, это стало возможно, только потому что семье моего отца слишком важна репутация. Иначе бы у меня были большие неприятности и куда более ощутимые последствия.       — Интригует.       Виктору и самому стало немного холоднее, и он убрал руки в карманы длинного чёрного пальто. От воды всегда веет прохладой, даже в безветренные дни. Последнюю фантазию Дэниела, которая вполне сошла бы за очередную его депрессивную картину, Виктор предпочёл стараться не представлять, глядя на озеро.       — Педагогическое, — ответил он. — Никакого престижа. Никаких великих амбиций. Я просто в какой-то момент понял, что меня сильно увлекает наблюдать за становлением личности. Дети интересны. Учить их интересно. Наблюдать за взрослением — тоже. У меня были напряжённые отношения с семьёй, но большинство из них — неплохие люди. И я захотел с ними помириться, познакомиться поближе. С кем-то даже стал неплохо общаться. С Элис, например. Довольно по-доброму и непредвзято ко мне отнеслась ещё одна кузина — со стороны отца. Видимо, потому что её и её мужа положение не обязывало иметь безупречную репутацию и безгрешных родственников. Кто-угодно сказал бы, что с моим характером мне противопоказано с детьми сидеть, но эти двое увидели, что мне полюбилось нянчиться с их мелкой дочкой, когда мы встречались все вместе. Как-то рискнули оставить на меня её, когда их нянька не смогла выйти. После этого стал иногда присматривать за племяшкой, и понял, что мне нравится общаться с мелюзгой. Интересно это и довольно весело. К тому же, хоть я и бываю довольно… хм… нервным… Всё же дети почему-то меня вообще не выводят из себя, как бы ни старались. Могут орать, устраивать беспредел и всякое прочее… Как-то это спокойно мною воспринимается. Странно даже. Благодаря одному моему другу я увлёкся ещё и психологией, но это больше для общего развития и понимания. Думал о работе, но решил, что с проблемами разбираться приходят обычно только тогда, когда всё начинает выходить из-под контроля, или же уже давно вышло. Это слишком для меня. А вот учить чему-то мелких, да и просто возиться с ними, очень интересно. С некоторым представлением о психологии я просто мог бы лучше понимать людей. Самому будет проще вести себя правильно и вообще, и с мелкими. Может, даже смогу что-то полезное и хорошее сделать. Кайл посмеялся, когда услышал. Куда мне с детишками возиться?! Возможно, он прав. Но я всё равно хочу хотя бы попробовать. Ничего, кроме нескольких лет, я не потеряю от этого. Мир был бы немного приятнее, если бы в жизни детей было бы больше неравнодушных взрослых.       — Ого! — выдохнул Дэниел с удивительно воодушевлённым взглядом. — А смеяться-то где? Может, мы и не очень близко ещё знакомы, но мне кажется, что у тебя это неплохо получилось бы. Мне редко встречаются действительно заинтересованные в других люди. Чаще пекутся лишь о себе — и это, в общем-то, нормально. Но здорово, когда кому-то хватает сил и на других. А ты говоришь так, будто действительно готов с головой отдаться делу. Удивил, но вовсе не рассмешил. Здорово это. И просто очаровательно. Совсем не скучно, врёшь ты всё. Я бы посмотрел на тебя в окружении ребятни. А что там с мечтами? Какие дикие мечты у якобы скучного тебя?       Горящий взгляд этого парня оказался завораживающим настолько же, насколько и его улыбка. Или всё дело в том, что он посмотрел так на Виктора, а не на кого-то ещё? В этом взгляде читается удивление и заинтересованность. Но есть что-то ещё. Восхищение? Для Виктора такой взгляд оказался чем-то непривычным и даже смущающим. Но при этом захотелось, чтобы этот парень не прекращал так смотреть. Хотя можно ли считать это заслуженным? Дэниел старается рассуждать здраво, но тут, кажется, не до конца понимает, насколько глупа ситуация, когда бывший наркоман со вспышками гнева решает, что ему просто-таки необходимо получить педагогическое образование. И никакие доводы его не переубедят, даже если он сам всё понимает.       Виктору всегда было сложно отказываться от своих идей, которыми он загорался. Пока не угасает интерес, ничто не способно его отвлечь. Если же становится скучно, то вернуться к этому делу совершенно невозможно. Но с детьми едва ли может быть неинтересно. Вероятно, по той же причине Виктор так легко увлёкся Дэниелом. Несмотря на возраст и довольно зрелые суждения, он иногда бывает таким ребёнком, которым не помешало бы оставаться любому взрослому. Не может надоесть человек, который во всём на свете находит что-то удивительное и прекрасное. Когда же такой человек смотрит с восхищением на того, кого большинство стало сторониться, хочется быть ещё лучше. Но вместе с этим становится ещё и страшно разочаровать ещё и его.       — Дикие? — Виктор задумался, на мгновение забыв о том, что надо что-то ответить. — У меня тоже диких нет. Я бывал во многих странах. Много чем занимался. Я не могу пожаловаться на то, что моя жизнь была скучной, но мне многое не было интересно. Мои желания тоже довольно просты. Хочу увлекаться. Хочу снова заполучить доверие семьи. Всей, а не малой, наиболее снисходительной, части. Хочу отделаться от ассоциаций с тем, кем я был некоторое время обратно. И, пожалуй, тоже хочу спокойствия. Наверное, счастливым хотелось бы быть.       — Последнего все хотят, — заметил Дэниел. — Должен сказать, ты просто милашка.       — Вряд ли бы ты сказал то же самое, если бы был знаком со мной раньше, — ухмыльнулся Виктор. Всё же удачно, что они не встретились раньше. Виктор точно выкинул бы что-нибудь такое, из-за чего Дэниел и на пушечный выстрел не подошёл бы к нему.       «Не притворяйся тем, кем не являешься».       Стоит ли приоткрыть завесу? В конце концов, Виктор ведь не может ждать открытости от Дэниела, если сам он боится признаваться в собственных неприглядных сторонах. Если самому показать слабость, другой человек доверится?       — Но я знаком с тобой сейчас, — пожал Дэниел плечами. — У всех есть недостатки. Как я могу судить о том, кого так мало знаю? Пока что я вижу тебя весьма приятным человеком. Может, я и скажу иначе, узнав тебя ближе, но пока этого не случилось, неизвестно, что будет у меня в голове. Может, я скажу, что ты добрейший котик и милашка, может, что редкостный придурок, а, может, и одно другому мешать не будет.       — Давай сыграем? — предложил Виктор, решаясь всё-таки рассказать о себе подробнее. — В эдакую угадайку. Будем угадывать факты друг о друге.       — Цель игры?       — Познакомиться поближе, что же ещё.       — А условия? Кто выигрывает? На что играем? Какие правила?       — Хм-м-м… Давай так: по очереди называем то, что приходит в голову. Правда или нет — рассказываем, как было и есть. Просто, скажем, такой способ поведать о себе. Выигрывает тот, кто угадает больше, естественно. А на что играть хочешь? Можем на желание. А можем просто так. Или ещё что-нибудь. Как хочешь.       — Желание? — Дэниел фыркнул. — Что я-то тебе могу дать?       — Я придумаю, — Виктор расплылся в довольной улыбке и прищурил глаза.       — Ладно, но в пределах разумного! Кто начнёт?       — Давай я. Оцениваем по пятибалльной шкале, потом считаем очки. До двадцати. Хм-м-м… Ты школьный тихоня и жертва травли.       — Вообще мимо, — Дэниел даже состроил обиженную мордашку. — Балл за тихоню. Но меня за всю школьную жизнь ни разу не травили. Я не самый открытый и общительный парень, а большинство моих одноклассников живут лучше меня. Но это всё вовсе не означает, что я напрашиваюсь на издевательства. С большинством у меня нейтральные отношения и почти полное отсутствие разговоров. С некоторыми можно пообщаться. Единицы пробовали начать что-то такое, о чём ты, вероятно, думаешь, но безуспешно. Я слабоват, но словесно могу ответить тем же, и даже хуже. Скорее, я перенаправлю внимание толпы на того, кто начал, и в итоге затравят его. А про меня тут же забудут. Я это… тёмная лошадка? Наверное. Хотя точнее было бы сказать, что я люблю накинуть говна на вентилятор. Это бывает забавно, ведь те, кто хочет травли, редко достаточно умны и изворотливы в ситуациях, когда все шишки начинают лететь в них самих. Я уже говорил, что всякую фигню прощаю только матери. Ну, а тихоня — это довольно обобщённо. Если я не в компании друзей или просто хороших знакомых, я действительно могу быть почти призраком. Но я не изгой.       — А было бы неплохим объяснением для твоей нервозности, — хмыкнул Виктор. — Ладно. Я не говорил, что я мастер в игре. Твоя очередь.       — Давай тоже про школу, — Дэниел внимательно посмотрел на него. — Думаю, что ты был задирой. Не тем шумным придурком, который может объединить всех недалёких и начать травлю. У тебя это было одиночным развлечением. Наверное, просто любил позлить кого-нибудь, кто тебя чем-то цеплял. Наверняка у тебя было множество подпевал, но тебе они не были интересны, а если они начинали подхватывать твои шуточки, то уже они сами могли попасть под раздачу. Думаю, тебя тоже просто веселят глупые и неприкрытые провокации, которые всё равно остаются незамеченными. Забавно ведь наблюдать, как кто-то любой сарказм и подкол принимает за чистую монету. Просто ты более активный, чем я. Я ленивый.       — Четыре, — признался Виктор. — Мне всегда нравилось издеваться над идиотами. До сих пор нравится, если честно. Но я стал помягче. В эту угадайку я, можно сказать, играл сам с собой. Нравилось угадывать, где там у неприятного мне человека больное место. И забавно было выводить людей из себя. Но минус балл за категоричность. До задиры мне не хватало инициативности. Надо было меня чем-то зацепить, как ты говоришь. Тихонь я игнорировал, если они ничего примечательного не делали. Хотя, признаться, мог пристать и к тем, кто нравится, просто веселья ради. За них же заступаться иногда приходилось, да. И ты прав, всегда находились какие-нибудь придурки, согласные с каждым моим словом. Наверное, такие всегда есть, когда известно, кто ты и, из какой семьи. Раздражали ужасно. Но, если пытались говорить сами, бесили только больше.       — Ты просто хотел хоть пунктик снять, да? — рассмеялся парень. — Не очень-то честно.       — Да. Та-а-ак… Если не жертва травли, то наверняка было домашнее насилие. Об отце ты отзываешься с теплотой, так что мимо. А вот мать описывал как человека вспыльчивого. Возможно, она даже способна поднять руку на ребёнка.       — У-у-у, сложно-о-о, — протянул Дэниел. — Мимо, но только отчасти. Дам тебе троечку. Я за всё своё детство лишь пару подзатыльников получил. Меня не били. Но мама била моего брата, когда тот был ребёнком. Я пару раз был свидетелем. Но с его слов, это случалось куда чаще. Просто я дома старался пореже бывать. Он был сорванцом, а потом трудным подростком, так что от матери получал сполна. На меня она только кричала. И, должен заметить, нередко извинялась потом. Только смысла в этом было мало. Извинялась и продолжала делать всё по-старому. В общем, домашнее насилие было, но не со мной. Если ты ищешь причину моей тревожности, то семья тут куда большее значение имела, чем школа. Но ещё немного и я начну думать, что я выгляжу и веду себя как-то совсем не так, если ты так упорно хочешь записать меня в жертвы насилия. Возьми с полки пирожок, три. Итог — четыре.       — Крепкий орешек, — улыбнулся Виктор. — Котёночек в прочной скорлупе, да? Но уже понемногу становится понятнее.       — Не слишком ли белым и пушистым ты меня считаешь? — Дэниел снова стал рассматривать водяную гладь. — Котёночек… Не такой уж я добрый милашка, чтобы ты так ко мне относился. Пу-пу-пу… Буду за тобой повторять. Семья, да? Ты о себе вообще-то не слишком много говорил… Дай немного времени на рассуждения. Насколько я слышал, после школы ты совсем пошёл вразнос. Плюс, ты был задирой. И отовсюду слышно о твоём скверном характере, хотя, как по мне, ты милашечка. Это подводит к мысли, что было место подростковому бунтарству. А после школы глоток свободы, так сказать. А это увеличивает вероятность того, что у тебя были проблемы с родителями. У кого их не было, да? Да! Но! Раз ты привык к вседозволенности, то они не были очень уж строги. Может, тебе не хватало их внимания? Я не разбираюсь в этом, но, наверное, богатенькие нередко откупаются от своих же детей. А раз ты часто называешь себя разочарованием… Итак, мой вердикт: ты в детстве хотел оправдать ожидания родителей, но у них, возможно, не было времени уделить тебе должное внимание. Маленький миленький Виктор хотел радовать родителей, занимался всем тем, чем они скажут, небось ещё отличником был… А потом переходный возраст, пересмотр собственных взглядов, осознание себя как личности — и в итоге обида на родителей и попытка привлечь внимание. Тебе особо ничего не запрещали, но ожидания сильно давили. И отсюда же агрессия ко многим вокруг, которая сделала тебя задирой. Уф, длинно получилось.       — А ты хорош, — хмыкнул Виктор. — Пятёрку заслужил. Даже про оценки угадал. Девять.       — Правда, что ли? — ни капли удивления. — Мой брат тоже не лучшими способами привлекал внимание. Причины абсолютно разные, а поведение похожее.       — Давай я тоже порассуждаю. Ты не изгой, хотя и тихоня, ты работаешь в сфере обслуживания, только потому что это тебе выгодно, но тебе не нравится работать с людьми… Плюс, ты сам же говоришь про то, что тебе тяжеловато даётся общение с малознакомыми. То же говорит и Элис. И ты нервничаешь из-за мелочей, но они практически всегда завязаны на взаимодействии с окружением. Плюс, ты что-то говорил про постоянные страхи. Будет ли слишком смелым предположить, что ты социофоб?       Виктор не стал озвучивать, что Элис уже так называла своего друга. В конце концов, это похоже на правду, а он вовсе не обещал, что не будет ни капли жульничества.       — Смело, но не слишком. Я бы снял тебе пунктик за излишне громкий диагноз, но я и так лидирую. Пускай будет пять. Социальное взаимодействие — это то, что вызывает большую часть из моих тревог. Немного проще, если человек очень явно заинтересован во мне. Но, когда мне сложно понять чьи-то мысли, то я начинаю думать за них и додумываюсь до такого, что никто нормальным меня не сочтёт. И при этом я понимаю, насколько это бредово. Мне сложно заговорить с кем-то первым из-за кучи лишних мыслей в голове. А ещё до сих пор дрожат руки, если я выступаю перед публикой, даже если это одноклассники, которых я прекрасно знаю. Когда-то не получалось даже голос контролировать. Удивительно, но даже над этим не смеялись. Но особо проще не стало. Сложно передать, насколько я нервничал перед собеседованиями. Голова словно пустеет, а если её и посещают мысли, то непременно какие-нибудь глупости. И всё равно в итоге всё путается. Повезло, что владелец бара, в котором я работаю — тот ещё живчик и брал разговор в своё русло. Но это и правда чистая удача. Кто бы взял на такую работу меня, если бы не было срочно? Ну, я хотя бы старательный. Когда бывают проблемные посетители, меня хватает на то, чтобы держать лицо и действовать по скрипту. На деле же в голове паника и я едва ли ни впадаю в ступор. Но коллеги уверены, что я хорошо справляюсь с конфликтными ситуациями и не прекращают меня выставлять разбираться с неадекватами. С некоторыми усилиями у меня получается с этим справляться. И я понемногу учусь нормальному взаимодействию. Но это происходит очень медленно. Без этого просто не выжить. Так что, как бы страшно ни было, надо. Не возьмусь ставить самодиагноз, но ты близок к правде. Может, не фобия, а тревога? Не знаю. Я не был у психотерапевта и диагноза не получал. Пускай будет пять. Итог — девять.       — Так уверен в победе, а?       — Вовсе нет. Но один пункт вряд ли сильно повлияет. А будет ли слишком смелым предположение, что ты не слишком хорошо умеешь выражать эмоции?       Неожиданно. Видимо, всё-таки иногда есть какая-то неестественность, когда Виктор пытается сохранять самообладание. Хотя Дэниел ещё мог подумать так из-за того, что успел услышать о том, что его сосед агрессивен и неадекватен, но на практике в этом сам не убедился. Уголок рта Виктора едва заметно дёрнулся вверх от осознания, что дойти до неприятных ему тем проще, чем кажется.       — Как посмотреть. Если честно, то я никак не могу завершить курс фармакотерапии, так что моё спокойствие — это лишь следствие того, что я не пренебрегаю предписаниями врачей. И то иногда пробивается старенькая привычка беситься из-за мелочей. Я бы сказал, что я действительно не всё могу выразить правильно, так как я больше привык к простым и ярким эмоциям. Их я покажу в полной мере: злость там, или радость. Скажем, то, что становится первой реакцией. Я, скорее, с некоторой задержкой осознаю свои настоящие чувства. Могу сильно разозлиться, а потом понять, что на самом деле это было что-то немного другое. Но реакция происходит быстрее. Не думал, что произвожу подобное впечатление. Давай-ка я дам тебе двоечку. Часть правды в этом есть, но очень отдалённо. Одиннадцать.       — Хм… Бен не врал, а? — Дэниел с интересом посмотрел, так как ещё не слышал ничего о лечении Виктора. — Были проблемы с самоконтролем?       — А ты как думаешь, мой защитничек?       Виктор сказал это без издёвки или насмешки. Ему действительно интересно, что думает этот парень. Ему было приятно то, что Дэниел встал на его сторону, когда Бенджамин наговорил кучу всего. Приятно было то, что кто-то поверил в то, что увидел. И ещё более радостным это стало в тот момент, когда Виктор понял, что Дэниел так поступил, вовсе не потому что наивно полагал, будто бы ему врут. Он видит и понимает, как обстоит дело, не отрицает очевидного. Просто его взгляды шире, чем у многих: он видит больше, и при этом не спешит осуждать то, о чём не знает в полной мере.       — Думаю, что у всех своя правда, — Дэниел пожал плечами, улыбаясь даже с каким-то сочувствием. — Вероятно, Бен сам верит в то, что говорит. Ты не отрицал ничего из того, что он о тебе тогда сказал. Но ты был похож на человека, который не хочет, чтобы это всё всплывало наружу. Увы, но такие вещи могут преследовать вечность, пока рядом остаётся хоть кто-то, кто знал то, чем ты не гордишься. Ты, наверное, был бы не против побыть человеком без прошлого, а? Увы, это невозможно. Только опыт и наши воспоминания делают нас самими собой. Мы ведь оба это понимаем. Элис немного рассказывала о тебе. Без подробностей и довольно коротко. Она говорила мне, что ты наворотил дел, а теперь пытаешься наверстать упущенное и восстановить разрушенное. Это непросто. Мне было бы интересно послушать, как ты пришёл к тому, что имеешь сейчас. Но я так же пойму, если ты говорить не захочешь. Я не из тех, кто лезет в душу грязными ботинками. Наверное, всем не помешало бы иметь возможность остаться в лучшем свете. Хотя я вряд ли стану думать о тебе хуже. Какими бы мощными не были твои таблеточки, вряд ли они так уж разительно поменяли личность. Не верю, я что ты был совсем уж отбитым, каким тебя пытается выставить Бен. Вероятно, ты был просто разнесчастным обиженным на мир парнем, который не знал, что ему делать и, к чему идти. Как-то так я думаю.       — Тянет аж на две пятёрочки, — улыбнулся Виктор. — Как жаль, что сейчас моя очередь и это не считается. Но в качестве перерыва могу тебе рассказать. Будет, от чего отталкиваться, при дальнейшей игре. Как ты и предположил, у моих родителей были определённые амбиции, касательно их единственного сына. В частности, у матери. Да-да, тут у нас есть кое-что общее — сложные отношения с матерью. Она была из не особо богатой семьи и у неё были некоторые комплексы относительно её положения. Мне как-то даже и не довелось узнать, откуда ноги растут. Бедной её тоже нельзя было назвать. Моя тётя — мать Элис, никогда не имела тех же проблем, насколько мне известно. Мой отец же как раз из довольно богатой семьи. И он довольно неприметный, по сравнению с некоторыми родственниками. Одна моя тётя замужем за мэром. Несколько родственников тоже крутятся в политике. И много довольно влиятельных людей. Кто в министерствах, кто в полиции, кто ещё где… Мой отец не столь амбициозен. При некоторой поддержке семьи он начал своё дело, в которое потом вошла и моя мать. Это стало семейным бизнесом. У них своя сеть частных медицинских центров. Плюс, пакеты акций некоторых крупных фирм, инвестиции и так далее. Ничего особо интересного. В общем, неплохо в итоге в жизни устроились. Они хотели бы видеть меня продолжением себя же, наверное. В том же деле, в той же сети клиник. И желательно, чтобы дело расширялось, а семья обрастала всё новыми связями и только укреплялась в своём положении. Их бы устроило и что-то другое, но желательно, более статусное. Я не жалуюсь, у меня с детства всегда всё было. Любые занятия мне были доступны. Воспитанием занимались няни по большей части. Родители тоже иногда включались, особенно мама. Хотя они всё же очень много времени тогда посвящали работе, как ты и предполагал. С отцом я очень мало общался в детстве. У матери было немного больше свободного времени, а она очень беспокоилась об общественном мнении. Она была довольно холодна чаще всего, но разозлить её не было трудно. Так что никто не удивлялся моей вспыльчивости, считали, что просто в мать пошёл. Конечно, она по-своему хотела для меня лучшего, но не очень хорошо могла это выразить. Тем более, когда сама не так много участвовала в воспитании. Она вряд ли думала, как её собственные комплексы перенесутся на ребёнка. Я хотел ей угодить, когда был мелким. Но это было сложно. Она всегда была требовательна к окружающим. Отец был мягче, но он был весь в работе. Сейчас у него сместились приоритеты. Когда мама умерла, у него в голове сработал переключатель, и теперь он хочет больше времени проводить с семьёй и в своё удовольствие. Недавно ещё огромного котяру себе завёл, нянчится с ним как с ребёнком. Сейчас мы стали немало общаться. Но в детстве мне казалось, что он обратит на меня внимание, только если и мама будет довольна. А она почти никогда не бывала довольна. У меня многое хорошо получалось, перед кем надо я вёл себя как надо, но за этим ничего не следовало. Мне сложновато было понимать, что правильно, а что нет, ведь меня ни хвалили, ни наказывали те, чьего внимания мне хотелось. Я бы получал всё, что захочу, в любом случае. В общем, я и в детстве был тем ещё заносчивым и высокомерным засранцем. Искренне полагал, что имею на это право, ведь моя семья богаче, чем у большинства, а сам я имел основания считать, что я умнее большинства сверстников и умею куда больше них. Мама ведь тоже подпитывала подобные мысли со своим снобизмом. Когда мамы не было рядом, я не пытался быть «правильным». Всё равно везде находились, как ты говоришь, подпевалы. Меня много чего раздражало и даже выводило из себя. Нелогичность некоторых людей, несправедливость, незаинтересованность окружения в чём-то… не знаю… настоящем. Не деньгах, манерах, оценках и прочей шелухе. В общем, со мной было, наверное, сложно, так как я вечно взрывался и с кем-нибудь дрался. Только с Бенджамином и подружился, жили на одной улице всё-таки, а он без конца лез куда не просили, добренький такой. Вот и дружили как-то большую часть жизни.       — На одной улице? — с удивлением переспросил Дэниел. — Я думал, вы там в школе дружили или что-то типа того. Бен не особо похож на того, кто мог бы жить по соседству с богатенькой семейкой. Семья Элис мне казалась небедной, но их соседи — примерно такого же уровня люди. У более богатых, полагаю, так же. Я знаю, что у Бена старики не бедствуют, но и на мажора он не похож.       — О, так он тебе не рассказывал? — Виктор даже сам не совсем понял, что его так в этом удивило, если эти двое не особо-то и близки. — Его родители довольно состоятельны. Но это долгая история. Он с ними лет с пятнадцати не в ладах. Сложно быть геем и дружить при этом с излишне религиозными родителями. До того, как он снял квартиру с твоим братом, он жил у бабки с дедом, те внука хотя бы без особых условий любили. Они тоже при деньгах, но немного попроще.       — Оу, — парень не сильно удивился. — Подробностей не рассказывал. Мы мало говорили о подобных событиях в жизни. Не было нужды, да и я не хотел ему в душу лезть, когда он отмахивался. Что-то в общих чертах слышал. Просто не знал, что его родители богатенькие. Наверное, ему пришлось непросто. Возможно, оттуда и такое странное поведение иногда… Но сейчас не о Бене.       — Пожалуй. В общем, я не был приятным ребёнком для моих сверстников, а потому друзей у меня особо не было кроме Бенджамина. Пока не настал переходный возраст, моим основным желанием было угодить матери, заслужить побольше внимания отца и, чтобы окружающим не надо было бы каждый раз объяснять, почему я весь такой замечательный. Помимо кучи разных занятий моими основными развлечениями были перепалки и драки. Признаюсь, меня это и правда веселило. Даже когда сам получал в глаз или целовался с асфальтом. Тем более, что побитый я привлекал больше внимания родителей. Ну а потом переходный возраст, гормоны, некоторая сепарация… В общем, тоже попортил нервишки родителям. Наверное, тогда начались наиболее яркие проблемы. В детстве это не было так выражено, но под действием гормонов приступы агрессии стало вообще невозможно сдерживать. Но подросткам не ставят многих диагнозов, ведь такое поведение встречается не так уж редко и может проходить по мере взросления. Мне просто тогда начали говорить о моём ужасном характере. Это бесило, но, как и многие подростки, я предпочитал «заслужить» звание засранца и сделать какую-нибудь пакость. Тогда же общение со сверстниками перестало ограничиваться спорами и драками, но друзей у меня по-прежнему не было. Большинство казались мне скучными. Из бедных семей, из богатых, из средних — всё одно. Мне было скучно. Мне всё ещё хотелось признания. А шило в жопе, тяга к приключениям и подростковый максимализм делали своё дело. Я был всё таким же засранцем, но уже злее и крупнее. Ты прав, я злился на всех и всё вокруг. Родители такие-сякие, прочие ребята тупы и не стоят ничего… и так далее. Классика для подростка, я бы сказал. И как раз тогда стало понемногу освобождаться время после школы. До того родители имели на меня больше влияния, я был всё время занят то учёбой, то кучей разных занятий: от музыки до конного спорта, от фехтования до дзюдо… и куча всего прочего. Без лишней скромности скажу, что я во многом был неплох, несмотря на то, что постоянными занятиями были только конный спорт и фехтование. Мне даже до сих пор сложновато сосредотачиваться на том, что не вызывает интереса. Так что я легко начинал что-то, легко бросал. Во что-то мог уйти с головой, а потом навсегда забросить. В общем, когда время стало освобождаться, я стал больше общаться с совершенно разными ребятами, пытаясь найти хоть сколько-то интересную мне компанию помимо всё того же Бенджамина. Я в этом не особо преуспел. Зато, уже даже не помню, во сколько лет, в какой-то очередной компании распробовал алкоголь. Потом ещё всякого… Это помогало отвлечься от постоянной злобы на мир. Помогало не думать о том, почему расчудесного меня никак не принимают. Не особо важно, что ты ходячий кошелёк с красивым лицом, если ум занят совсем другим. У меня же были мозги, была красота, были деньги, а людей интересовали только последние два пункта. Это злило. Но я ничего с этим не делал. Даже, скорее, проверял, насколько говнюком я могу быть, чтобы окружающие не прекращали притворяться, что я им нравлюсь. Я просто плыл по течению. Учился на отлично, отводил душу постоянными спорами и драками, а иногда мог забыться и просто получить легкодоступное удовольствие. Для этого ничего не нужно было делать. Деньги, химия — и я уже вполне доволен, а рядом будет тот, кого я захочу. Девушка, парень — не имеет значения. Я получал то, что хочу, и тех, кого хочу. А хотел я просто немного радости, не понимая, как её достигать без всех этих глупостей. Это же так просто. Раз — и ты уже не сумасшедший злобный монстр, который не может справляться с собственными эмоциями. Да, я был высокомерным и заносчивым засранцем, а ещё подростком с неплохими мозгами, но невероятно тупыми действиями и решениями. Когда я с отличием наконец закончил школу, родители сделали мне подарок — переписали на меня квартиру, доставшуюся нам от моей бабки. Они хотели, чтобы я жил поближе к университету, учился жить самостоятельно. Помимо этого, мне досталась некоторая сумма в наследство всё от той же бабки. А родители позаботились о некотором пассивном доходе, чтобы я не отвлекался от учёбы на необходимость работать. Это не для шикарной жизни, но так, чтобы хватало на всё, и ещё немного оставалось сверху. Мечта для таких умных, но не таких везучих ребят как ты. Что же сделал я? Как ты сказал, почуяв вкус свободы, я совсем берега попутал. Нет тут никакой слезливой истории или веской причины, почему я промотал всё наследство на развлечения, и сам не заметил, как стал скатываться на дно, хоть и при деньгах. Я просто развлекался и получал удовольствие — вот вся правда. Совершенно скучная и не слишком приятная. Было бы проще принять собственные ошибки, если бы они были сделаны под давлением обстоятельств. Но правда такова, что я просто был малолетним долбаёбом с богатыми родителями. Мне стыдно это признавать. Я бы хотел рассказать тебе о какой-нибудь великой драме, но не хочу выдумывать. Я быстро забросил университет и большую часть времени и денег стал тратить на развлечения. Сам не заметил, как потерял форму, стал терять здоровье, а в итоге прочно подсел на одну дрянь. Творил я много всего. И вёл себя неадекватно, да. Некоторая дрянь может сделать добрее, а некоторая просто выключит чувство стыда от того, что творишь какую-то дичь. Трудно быть совершенно адекватным, когда ты пьян или под кайфом. Или всё вместе. Я ссорился с родителями, но они не совсем понимали масштабы проблемы. Несколько раз доходило до полиции. Побои, вождение в нетрезвом виде, наркота — это основные причины. Родители меня отмазывали все разы. Нельзя было портить репутацию семьи отца, а они могли себе позволить сделать так, чтобы непутёвый я оказался чист. Тогда мне грозились принудительным лечением, но меня хватало на то, чтобы какое-то время строить из себя раскаявшегося. Да и найти меня бывало сложно. А потом всё по новой. И снова полиция. Хорошо это, или плохо, неподкупность и отсутствие злоупотребления важными связями –всё ещё не такое уж частое явление. Что бы ни говорил Бенджамин, совсем кошмаров не было, кроме самой сути такого образа жизни, конечно. И хоть я легко взрывался, я вовсе не со всеми ввязывался в разборки. Если человек не отвечал тем же, или не был конченой мразотой, я его не трогал. Но специально поводы искал, это да. Плюс, если начиналась ломка, то тут уж даже мирные люди становятся опасны. Не отрицаю, что в такие моменты от меня лучше было держаться подальше. Всего за пару лет после школы я увяз во всём этом по горло, ведь это было для меня уже нормой. Один добрый человек помог мне из этого выбраться. И вообще осознать, что медленное самоубийство на самом деле не приносит мне радости и уж тем более счастья. Едва ли я тогда был нормальной личностью. Но он во всех видел что-то хорошее. Он помог мне осознать свои проблемы и то, откуда они идут. Помог мне стать собой. Вспомнить, кем я был и, почему. Помог найти что-то новое в себе. Он стал моим первым настоящим другом, которого я выбрал сам. И в итоге я стал тем, кем я являюсь сейчас. Только благодаря этому человеку. Я всё ещё далёк от того, кем я хотел бы быть. Но я иду к этому. Как-то так, Дэниел. Бен не врал тебе, а просто бросил мне в лицо те ошибки, о которых я сильно жалею. И сделал это, прекрасно помня, как я ещё до нашей ссоры уже начинал лечение. И, если бы меня не развлекло то, как ты с ним разговаривал, никакие таблетки не помогли бы мне сдержаться и не превратить его морду в кровавое месиво. Такой вот я «хороший человек». Что скажешь, Дэниел? Я тебе всё ещё кажусь милашкой?       Взгляд Виктора стал жёстким, а усмешка превратилась в оскал. Ему стало невероятно интересно, какой будет реакция на честную, ничем не приукрашенную, историю. Без лишней драмы, без воображаемых слезодавительных причин. Виктор не ждал никакого одобрения. И уже особого понимания тоже не ждал. Он сам давно понял, что был глуп и за своей постоянной злостью не видел ничего. Если бы Дэниел, этот нервный, но умный и рассудительный парень посмотрел бы на него как на ничтожество, это было бы оправданно. Было бы неприятно, но понятно. Но этот парень лишь смущённо улыбнулся и посмотрел так, словно перед ним кто-то восхитительный, а вовсе не жалкий глупец.       — Вау, — тихо выдал он и отвёл взгляд на воду, заливаясь краской лишь больше. — Знаешь, ты крут.       — Ты идиот или да? — Виктор расхохотался, не зная, как вообще реагировать на это заявление. — Что тут крутого?! Злился, спивался и наркоманил, до сих пор кулаки зачастую чешутся… что крутого?! Ты идиот, если считаешь жалкого наркомана крутым.       — Да, идиот, — усмехнулся Дэниел. — Тот ещё идиот, такой уж я есть. Круто не то, что ты делал. Круто то, что и как ты говорил. Мне просто нечасто встречаются люди, которые настолько искренне и без лишних оправданий признают свои ошибки. Без бесконечных «но». Все ошибаются. Но не все это признают. Не все готовы меняться. А ты осознал, пришёл к выводам, повзрослел и стал понимать, что во многом ошибался. Ты проделал немалую работу над собой. Понял, что проблема не в мире, а в тебе. Это сложно. Не все на это способны. Будь ты дураком, ты бы этого не понял. Даже неглупые люди совершают идиотские поступки. Это нормально. Плохо, конечно, что существует для некоторых вседозволенность. Но вряд ли тебя бы смогли отмазать, если бы ты совершил что-то действительно страшное. Да и ты ведь понял в итоге, что это так себе занятие — постоянно ввязываться в конфликты. Пусть ты и ещё не можешь быть доволен результатом, пусть ты и всё ещё восстанавливаешься, ты уже сделал очень много. Без нытья, не сваливая ответственность на других, больше не виня окружение в том, кем ты был. Это и круто. Достойно восхищения, я бы сказал. Не уверен, что я смог бы так же, если бы был немного смелее, чтобы случайно совершить подобные ошибки. Так что да, я всё ещё считаю тебя милашкой и хорошим человеком. Негодяй не стал бы так сокрушаться, не стал бы меняться и уж точно не стал бы тем, кто захочет учить детишек, хотя у него есть деньги, и он запросто может получить ещё больше.       «Вот, что ты ценишь? Ум? Понимание? Смелость принимать мир таким, какой он есть, и меняться самому? Это то, что ты требуешь от себя же? А тебе-то куда расти? Ты всё делаешь правильно. Ты и так, кажется, уже давным-давно понял то, что Томас объяснял мне в мои двадцать. Ты ведь тоже недоволен собой. Каким человеком хочешь стать ты?»       Виктор молча проглотил все возникшие у него вопросы, прислушиваясь к новому для него ощущению. Странное тепло внутри и спокойствие. Будто бы всё хорошо и иначе быть не может. Это и есть принятие? От вредного и ворчливого парня особенно приятно услышать что-то такое. Как Дэниел это делает? Захватывает всё внимание Виктора. Большинство становятся скучны. Достигнутая цель уже не кажется ценной. Но Дэниел лишь больше распаляет интерес к себе. Когда ведёт себя как ребёнок, когда говорит что-то несвойственное парню его возраста, когда показывает слабость. К этому невозможно остаться равнодушным. Искренность и восторженный взгляд Дэниела не только позволяют поверить в то, что выбрана верная дорога, но ещё и ужасно возбуждают Виктора. На него никто и никогда не смотрел так. Точно не за то, кем он являлся. Сейчас же он может быть настоящим. Как Элис и говорила. Это оказалось не так страшно.       И Виктор хочет видеть настоящего Дэниела. Также восхититься им. Также помочь ему понять, что нет никакой нужды быть идеальным и правильным. Виктор хочет его и таким: худым, с кривоватой улыбкой, с немного неряшливо завязанным хвостом, со всеми его проблемами. С жёстким взглядом, с ребячливым смехом, с вечно шалящими нервами, с ворчанием, занудством и длинными, но безумно увлекательными разговорами. Любого, со всеми «но». Со всеми странностями и проблемами с головой. Ни один человек ещё не был таким увлекательным. Ни пай-девочки с высокими моральными ценностями, ни такие же, как и сам Виктор, «непонятые» бунтарки, ни циничные, обиженные жизнью люди — никто не был бы таким. Только Дэниел. За ним хочется наблюдать, хочется его изучать, хочется отдать ему всё и сделать этого человека счастливым. Они могли бы становиться лучше вместе. Они оба таковы, что никогда не будут довольны собой в полной мере. Зато они могут смотреть друг на друга. Виктор уже даже не сомневается, что, когда Дэниел не побоится показать всего себя, вытащить скелеты из шкафа, он будет казаться ему только прекраснее.       В какой-то момент Виктор понял, что он не только долго молчит, но и забыл о необходимости дышать. Он почувствовал себя совершенно бессильным перед Дэниелом. Терпение, которое ещё до этого, натянулось струной, грозится вот-вот лопнуть. Столько чувств и мыслей сразу, сколько ещё не бывало. Виктор выдохнул, прикрыв глаза и постаравшись успокоиться.       Дэниел, улыбаясь и всё ещё немного смущаясь, задумчиво смотрит на воду. Светлые волосы, подсвеченные вечерним солнцем, кажутся особенно мягкими. Он неопытен. Он совершенно точно куда более раним, чем могло бы показаться. Виктор поймал себя на мысли о том, что он действительно не хотел бы стать причиной очередной его боли. Ему не наплевать, что о нём подумает Дэниел, не наплевать, что он будет чувствовать. Это и правда что-то новое и непривычное. Виктор едва ли когда-то чувствовал себя менее уверено. Не к такому влечению он привык. Но новые чувства весьма волнительны и приятны. Хоть Виктор уже и решил для себя, что он хочет посмотреть, что из всего этого выйдет, его не прекращает удивлять то, насколько этот парень способен казаться лишь лучше и интереснее с каждым новым днём.       — Так вот, моя очередь, — он наконец прервал тишину. — Ты кажешься этакой тонкой натурой. Любитель размышлений и анализов, творческий человек, не придерживаешься строгого порядка… И при этом заявляешь, что любишь правила, хотя сам же не против иногда пользоваться лазейками. На самом деле ты очень требователен к себе и из-за тревожности не можешь не думать о том, делаешь ли ты всё правильно. Кажется, тебе нужно быть точно уверенным, что результат действий будет предсказуемым. Ты сказал, что большая часть переживаний — социального характера. Но не все. Из-за нездоровой обстановки в семье ты боишься совершать ошибки. Они все тебе кажутся непоправимыми. Как ты сказал, «снежный ком»? Для тебя любая мелочь кажется снежным комом. А потому ты пытаешься быть идеальным, насколько это вообще возможно. Конечно, в твоих собственных представлениях, в соответствии с твоими принципами и моралью. Тебя пугают перемены. Ты неплохо адаптируешься, но для тебя это всё равно огромный стресс, как бы ты ни пытался себе логически обосновать бесполезность переживаний. И потому тебя немного успокаивает, когда в жизни есть что-то неизменное. Ты можешь носить одинаковую одежду, долгое время питаться одним и тем же, выбираешь одни и те же места, ходишь привычной дорогой. Умом ты всё прекрасно понимаешь, но тебе намного спокойнее, когда всё привычно. Ты ведь даже мать до последнего терпел. Несмотря на собственные высокие стандарты, ты готов мириться даже с не особо хорошим отношением к себе. Для тебя имеет значение только то, что должно соответствовать твоим собственным представлениям о, так сказать, правильности. Если ты будешь идеальным в своём представлении, правильным и не будешь ошибаться, а мир будет таким же, как и вчера, то всё будет хорошо. Так думает тревожная часть тебя, но ты с этим не соглашаешься, а потому ты злишься на себя. Ты не просто невротик с излишней самокритикой, ты ещё и выборочно становишься педантом и перфекционистом в тех моментах, которые тебя особенно беспокоят. Будто бы от этого зависит твоя жизнь. И бесишься из-за того, что понимаешь, что это на самом деле не так.       — А мы, я смотрю, уже перешли на личные характеристики, а не факты из прошлого? — усмехнулся Дэниел. — Пять. Добавить нечего. Вроде, всего четырнадцать? Ты мне вначале фору дал?       — Как знать, — губы Виктора растянулись в довольной улыбке, а глаза сузились.       — Не смотри на меня как кот на сосиску! — пробурчал парень. — Хм-м-м… Есть у меня предположение, основанное на твоём рассказе. Ты о многом говорил в прошедшем времени, а значит, на многое взгляды хоть немного, но поменялись. Говоришь, ты был высокомерным засранцем? Но сейчас ты успел понять, что люди бывают довольно интересны. Даже в образование сунуться решил. И мне помог, а к тому же довольно мил со мной. Ты осознал свой интерес, но пока что ещё не успел научиться правильно со всеми общаться. Тут у нас проблема похожая, но с разных сторон. У меня нервишки и некоторый страх, у тебя же некоторая оторванность от реальности. У тебя размыты рамки дозволенного, так ведь? Ты просто не всегда понимаешь, что действительно приемлемо, а что нет. Наверное, поэтому ты и увлёкся психологией. Это помогает хоть как-то понять людей, но даже с этим ты не всегда чувствуешь, где пролегает черта, которую нельзя переступать. Ты не боишься, не стесняешься, твоё самомнение не пострадает, но ты слишком привык делать и говорить, что хочется. Потому тебя не все и не всегда могут понять правильно. Я не сомневаюсь, что ты прекрасно можешь показать хорошие манеры, но только в поверхностном светском разговоре. Стоит дойти до чего-то неформального, как ты, вероятно, чувствуешь себя таким же неразумным ребёнком, как и я. И только с теми, кто хоть немного похож на тебя самого, или просто имеет достаточно терпения, ты можешь расслабиться и быть собой. А так ты тоже привык к постоянному напряжению, просто по другим причинам. Мы оба испытываем похожие проблемы в общении с людьми. Просто я из-за тревожности и страха с трудом учусь этому всему, а ты из-за того, что деньги делают тебя сильно привлекательнее, а потому тебе часто льстят и врут. Нам легко говорить друг с другом потому, что мы примерно в равной степени дурачки, не всегда понимающие неписанные правила общества. Плюс, мне плевать на твоё положение, а тебе плевать на грубость, так что мы друг друга не задеваем.       — Близко, — Виктор достал ещё одну сигарету. — Но не точно. Поставлю тебе два. Будет тринадцать. В целом, да. Элис посмеивается над нами обоими. Видимо, нам двоим нужно действительно хорошо понимать человека, чтобы быть собой в полной мере. И да, люди мне интересны весьма сильно. Как и тебе, полагаю. Но я тебе помог не из-за этого.       — Но ведь почти всё как я сказал! — возмутился парень. — Если решил меня завалить, мог бы тогда хоть приврать! Это четыре, а не два!       — А я говорю, два. Поехали дальше. У тебя был травматичный опыт отношений. Поэтому ты согласился на такой формат с Бенджамином. Общую логику я ещё не уловил, но всё-таки подобный вывод напрашивается. Сложно вас, противоречивых натур понять. Наверное, ты просто избегаешь того, что тебе снова кто-то сделает больно. На самом деле это не по тебе — встречаться с кем-то так долго и ни к чему большему не прийти. Интересно, как мой старый друг вообще затащил в постель такого парня как ты.       — С чего ты взял, что он затаскивал? — Дэниел, довольный этим неточным предположением, насмешливо посмотрел на Виктора. — Вообще-то, это я предложил ему переспать. И меня не надо было уговаривать на этот формат.       — Да ты врёшь… Не может такого быть. Просто мстишь мне за два балла.       Звучит это довольно невероятно. Тревожный парень, настороженно относящийся к посторонним людям, сам, по собственной же инициативе, предложил Бенджамину переспать. И, похоже, Дэниел вполне понимал, что это всё совсем не про близость и романтику. И это с его-то рассуждениями о высоких чувствах.       — Ничуть, — засмеялся Дэниел. — У меня были свои причины на это. Так себе затея в итоге оказалась. Не сильно помогло. Но неважно. Он меня никуда не затаскивал, а к тому же даже ломался, хотя и меньше получаса. Насчёт травматичных отношений… м-да… Сложно сказать. Девушки меня никак не травмировали, я выбирал мягких и милых. Но неприятные события, подрывающие доверие к людям, были. Как и у всех на свете, наверное. Дам тебе утешительный один пункт. Пятнадцать.       — Что-то ты недоговариваешь.       — Говорю ровно столько, сколько нужно, чтобы дать справедливую оценку. Надо бы тоже что-нибудь про отношения придумать. Хм-м-м… логично же предположить, что у тебя было много партнёров? Ты разве что не прямым текстом это сказал. Наверное, большая часть из них были одноразовыми. Ты вообще не высказывал своего отношения к какому-либо формату. Наверное, ты просто не знаешь чего-то другого. Ты не влюблялся, не усложнял себе жизнь лишними выяснениями отношений. Для тебя цель всегда была одна — секс. И по домам.       — Два, — констатировал Виктор, — Близко. Но опять же без уточнений. Не сказал бы, что мне не были интересны отношения. Просто как-то не заладилось с этим. Быстро все партнёры надоедали. Без постоянного интереса быстро пропадает желание постоянно с кем-либо проводить время и брать на себя хоть какие-то обязательства. Вообще-то сейчас мне и все эти разовые встречи теперь уже кажутся довольно унылыми. Пускай итогом будет пятнадцать.       — Ты точно завалить решил, — вздохнул Дэниел. — Ла-а-адно. Посмотрим, что дальше.       — Ты не хочешь, чтобы окружающие считали тебя добрым. Не хочешь, чтобы тобой пользовались. В том числе поэтому ты иногда ведёшь себя довольно грубо. Не только потому что часто нервничаешь и не знаешь, как себя вести. И хотя тебе с людьми приходится непросто, ты очень привязываешься к тем, с кем тебе удалось найти общий язык. И вот к ним ты самый милый и добрый, возможно, иногда даже во вред себе. Может показаться, что это не так из-за твоей манеры общения и привычки защищать личное пространство и право не делать того, чего не хочешь, но всё же хватит лишь немного тебя узнать, чтобы понять, когда тебе кто-то нравится. Стоит проявить к тебе внимание и заботу, а ещё лучше — интерес, как ты таешь и становишься милейшим созданием. Ты знаешь об этом, а потому укрепляешь свою оборону от посторонних. Но и в ней есть бреши. Ты прямо как котёнок. Ластишься к своим, позволяешь им многое, но на чужих шипишь. Ну просто ко-тё-но-чек!       Отчеканив последнее слово, Виктор сделал очередную затяжку, выдохнул облако дыма в сторону и довольно улыбнулся. Он ведь сам как раз из тех, кто смог немного растопить лёд. И он продолжает искать бреши в обороне. Виктору очень захотелось узнать, насколько же ласковым может быть котёнок, если стать для него «своим».       — Хм-м… Мне не нравится, что ты явно халтуришь, но поставлю тебе четыре. Правда есть правда. Привязываюсь куда больше, чем хотелось бы. И предпочёл бы, чтобы никто не думал, что можно просто воспользоваться моим расположением. А потому из действительно близких людей у меня Элис и Майк — те, кому в голову не придёт злоупотреблять моей любовью к ним. Минус за то, что думаешь, будто бы я всегда такой милашка, каким ты меня видел с Элис. Я многое прощаю тем, кого люблю. Но и их могу вполне серьёзно убеждать, что со мной тоже стоит считаться, если они об этом забывают. Спроси у моего брата, если хочешь знать, каким «милым» я бываю. Элис тебе такого не расскажет, ведь она умная и при этом совсем не пытается самоутверждаться за мой счёт. Мне незачем доказывать ей что-либо. А вот Майк иногда заигрывается в старшего брата и забывает, что я не нуждаюсь в опеке. Девятнадцать. Я бы поставил полбалла за котёночка, если бы было возможно. Мяу.       — Тогда уж ставь пять, — наигранно обиженно сказал Виктор.       — Не заслужил, — Дэниел мило улыбнулся. — Что бы мне ещё придумать? Я уже говорил не раз, но ты вообще-то сам тот ещё милашка. Смею предположить, что несмотря на вспыльчивость, якобы скверный характер и прочее, тебе просто не хватило в жизни тепла и заботы. Можно практически отзеркалить всё то, что ты только что говорил обо мне. Похвали тебя, погладь по голове, да скажи пару добрых слов — ты будешь счастлив как ребёнок, чьи каракули поставили в рамочку и повесили на стену. Весь твой трудный характер и крутой нрав идёт лишь от желания, чтобы тебя принимали и любили. Так что сам ты котик. Просто чуть более боевой и шкодливый.       — И кто из нас халтурит? — усмехнулся Виктор. — Почти повторил. Ну ладно-ладно, буду честным, дам тебе пятёрочку. А то, кто же меня ещё милашкой и котиком назовёт, если не ты? Ради этого можно и не снижать баллы и отдать победу. Двадцать. Мур.       — И смысл было жульничать, если я всё равно лидирую? — засмеялся парень.       — Весело просто, — Виктор затушил и выкинул бычок от сигареты. — Загадывай желание.       — Вот так просто? Знаешь, мне интересно, что же ты можешь пожелать у того, кто почти ничего не имеет. Я сегодня добрый, дам тебе шанс всё же выиграть. Удиви меня. Короткое предположение, не основанное на уже высказанной информации. Что-нибудь практически случайное. У нас девятнадцать против двадцати. С твоим жульничеством даже один балл сейчас имеет значение.       Подумав, как сейчас легко было бы выиграть, Виктор усмехнулся. Он мог бы сделать результат игры довольно интересным. И соблазн заставить Дэниела в очередной раз раскраснеться велик. Жажда ярких эмоций так и подначивает смутить, рискнуть без лишних предисловий наконец перестать притворяться. Но вместо того, чтобы снова создавать неловкую ситуацию, Виктор решил всё же немного повеселиться и высказать что-нибудь действительно неожиданное.       — Ты очкарик, — сказал он твёрдо и уверенно. — Когда смотришь вдаль, постоянно щуришься.       — А-эм… — Дэниел растерянно улыбнулся, а потом прыснул со смеху. — И правда удивил!       — Угадал?       — Трояк тебе. Победа твоя.       — Это как? — не понял Виктор. — Тут или ноль, или пять. Или нет, или да.       — Не ношу я очки, — сказал парень. — Но как раз думал сделать, как ещё немного денег отложу. Последние пару лет ни черта с доски не вижу. А денег жалко было. В целом пока что терпимо, не настолько плохо вижу. Так что ты угадал про зрение, но не про очки. Молодец. Наслаждайся своей грязной победой, когда я ещё тебе поддался и уступил. И чего же ты пожелаешь, жульё?       — Боже-е-е, — устало протянул Виктор, откинув голову назад. — Неужели тебе даже такую базовую вещь как очки за эти пару лет не сделали?! И у психолога, значит, не бывал, собственных диагнозов не знаешь… Тебя будто бы в какой-то момент на произвол судьбы оставили!       Когда Дэниел, улыбаясь, пожал плечами, Виктор понял, что ему лучше не строить предположений о том, сколько всего было упущено. А также он не хотел бы даже думать о том, что в цивилизованном и развитом обществе всё ещё есть родители, которые настолько не видят проблем своих детей. Вот эту сладкую булку просто бросили в воду и сказали плыть. Не иначе. Ни денег, ни тёплых отношений в семье, ни внимания к нему, ни даже чёртовых очков!       — Всё, как я и сказал при первой встрече, — вздохнул Виктор. — Дико это. Свалился на мою голову дикий котёночек. При следующей встрече с папашей извинюсь перед ним ещё раз. А матери цветов на могилу положу.       — Ты драматизируешь, — растерянно улыбаясь сказал Дэниел. — Не так ведь всё плохо.       — Не так плохо? Ты бы сам своим детям позволил бы самим разбираться со всеми своими проблемами? Не стал бы помогать и заботиться об их здоровье и благополучии? Не стал бы стараться дать им лучшее?       — Мы этого не узнаем наверняка, у меня ведь вряд ли будут дети, я их опасаюсь, — засмеялся Дэниел. — Но, наверное, я бы, как и мой папка, разбивался бы в лепёшку. Но разве это значит, что я должен ждать того же от матери? Тем более, мне восемнадцать. Взрослый уже парень, сам должен жить уже уметь.       — Ты сам сказал, что проблемы со зрением начались пару лет назад, — возразил Виктор. — Как давно начались проблемы с головой? Вчера, что ли? В какой момент ребёнок должен сам, без помощи родителей, понять, что у него действительно проблемы? Одно дело, когда ребёнок приучается к труду, зарабатывает себе на какие-то мелкие хотелки, а совсем другое, когда родитель даже базовых потребностей не может закрыть, и его ребёнок ебашит после школы. С одной стороны, я себя чувствую каким-то бытовым инвалидом рядом с тобой, а с другой, как-то не очень приятно думать о том, сколько ещё в, казалось бы, развитом обществе таких же как ты. Как ты рос-то вообще? Может, я и драматизирую, но ты точно скромничаешь, говоря о масштабах своих проблем.       — А всего-то про зрение сказал… — усмехнулся Дэниел. — Про детство, наверное, вообще говорить не стоит. А то я каждый раз поражаюсь тому, как начинают причитать бывшие трудные подростки, когда узнают, что не они одни делали глупости, и не только у них случались истории, которые лучше не рассказывать взрослым. А я вообще-то, в основном, довольно обычный парень. Тоже всякое случалось по подростковой глупости. Решил, что хочешь? Я же могу и передумать отдавать победу наглому жулику.       Немного подумав, Виктор решил подавить в себе желание воспользоваться этой не совсем честной победой. Тем более, вполне вероятно, что Дэниел поддался ему лишь из интереса к тому, почему вообще жульничество имело место быть. Проверяет небось? Конечно, сначала Виктор хотел загадать что-нибудь провокационное, а, может, и развратное. И он бы до последнего настаивал на том, что это не выходит за рамки чего-то разумного. Но всё же Виктор всё ещё опасается, что ошибку ему могут и не простить. Было бы весело, но лучше переварить всё то, о чём сегодня они говорили, а потом уже действовать. Да и сама игра не особо к интимной обстановке располагает. Много личных и не самых приятных тем было затронуто. Виктор решил, что раз Дэниел попросил его удивить предположением, то надо удивить и желанием. Наверняка же он ждёт подвоха и чего-то такого, что Виктор и сам хотел бы выкинуть. Пусть эта игра побудет довольно невинной.       — Научи меня готовить, — выдал Виктор, чем вызвал ещё больше смеха.       Этот смех отзывается внутри чем-то тёплым, весело играя на струне оставшегося терпения. И даже так, это более ценно, чем примитивное желание кем-то обладать. Наверное, этого никогда уже не будет достаточно. Не теперь, когда Виктор знает, каким может быть Дэниел.