Нектар

      Хёнджин стучит в первую из трёх дверей и, подобно сервисной службе отеля, уточняет у постояльцев, не нужно ли им чего-то: алкоголя или чего поинтереснее.       — Ты что делаешь?! — шипит на него Фей, на что Хёнджин только шикает и прислушивается к звукам по ту сторону деревянного полотна.       Раздаётся девичий смех, не менее девичий стон, а следом мужской баритон сообщает, что ничего не нужно. Хёнджин переводит вопросительный взгляд на Фея.       — Не его голос, — недовольно буркает тот. — Давай дальше.       Крылатому явно не хочется признавать, однако методика Хёнджина менее варварская и при этом более действенная.       Вторая дверь — там только женские голоса.       — Скажи, а твой брат кого предпочитает? — не дойдя до третьей и по совместительству последней двери в коридоре, интересуется Хёнджин.       — Рад, что не тебя. Значит, у него точно есть вкус.       — Не пойму, ты так со мной флиртуешь?       Хёнджин поворачивается к Фею, тот останавливается на всё том же расстоянии волшебной палочки — для инкуба всё равно что пропасть — и пышет своим блестящим недовольством.       — У меня тоже есть вкус, — парирует он, ссылаясь на то, что брат не повёлся, а значит и он не станет.       — Даже не спорю.       Хёнджин осматривает Фея с макушки до пят: весь из себя безупречный, в одеянии от рук, несомненно, какого-то именитого дизайнера. Из аксессуаров на нём помимо блескалочек куда более ценные упорство и независимость (как минимум, от красоты Хёнджина). А от одного вида недавних лавандовых слёз хочется их обновить, но уже при других, более приятных обстоятельствах, нежели встреча с тысячелетним колдуном.       — Вкус у тебя правда есть. Говорят, что феи сладкие всё равно что нектар, — выдыхает Хёнджин, приближаясь так, что пики волшебной звезды впиваются ему в живот через ткань халата. Неприятно, но уже даже начинает нравиться. Вроде как их особая игра с флёром боли и подчинения. В продолжительном сексуальном опыте Хёнджина было много Очарованных с подобным кинком. Разве что, в подавляющем большинстве они предпочитали, чтобы ранили и подчиняли их, а не наоборот.       — А ты выдержишь?       Фей смотрит с интересом, от глаз Хёнджина переходя на его шею и область ключиц, а затем возвращаясь обратно. Под столь пристальным оценивающим взором Хёнджин впервые с перерождения чувствует себя не охотником, а добычей. Такая новизна даже манит.       — Ты ненасытный?       — Нет, но таким станешь ты.       А затем он просто обходит Хёнджина, порождая в нём только больше предвкушения от предстоящего сближения. Был ли Хёнджин когда-либо столь же заинтригован? Наверное, нет. Возможно, только в первые несколько соитий, когда ещё толком не знал своего нового тела и не понимал, как вести себя с жертвами. Хотя, ладно, не знал и не понимал Хёнджин довольно долго. На то, чтобы стать более-менее успешным соблазнителем ушло с сотню попыток, а то и больше. Но тем не менее уже много-много десятилетий он не испытывает особого трепета перед сексом, действуя интуитивно и по инерции. Эта ночь и этот Фей — исключения.       Хёнджин хмыкает и идёт следом, борясь с нестерпимым желанием прикоснуться, пока Фей так уязвимо повернулся к нему спиной. Крылья так близко, руку протяни и коснись их удивительной светящейся гладкости. Интересно, они тёплые или прохладные? Может, они слегка наэлектризованы? А что почувствует Фей, если тронуть его крылья?       — Последняя дверь, и идём на третий этаж, — тем временем объявляет Фей, не подозревая, какие мысли порождает в хищнике позади себя. С показательной важностью он расправляет свои розово-сиреневые крылья, и Хёнджин сглатывает слюну вместе с разыгравшимся голодом. Тем самым однозначным голодом, проявления которого так боится Сынмин.       — А ты настроен серьёзно, пока я всё ещё не уверен, что твой брат здесь. Что будет, если нет?       — Тогда осмотрим другую часть дома.       — Там тоже ничего нет.       — Меня привёл амулет, он не может ошибаться.       Хёнджин качает головой — тут не переубедишь. Фей вопросительно кивает в сторону двери, и Хёнджин так же знаком разрешает ему постучать, или что он там намеревался сделать. В конце концов, вряд ли они снова наткнутся на кого-то столь же заносчивого и могущественного как Минхо.       Фей стучит — в ответ ни звука. Пробует снова — тишина. Тогда он, не изменяя своей смелости (или же наглости?), отворяет дверь, проходит в комнату, и…       Неужели они наконец нашли то, что искали?       Стоит Фею предстать перед гостями, как тут же раздаётся говорящий сам за себя возглас:       — Я не маленький! Почему ты следишь за мной?!       Хёнджин осторожно заглядывает в спальню. Быть такого не может. Невозможно, чтобы фея, да не заметили и не доложили о его присутствии хозяину дома. Если только он не прошмыгнул с одним из сумеречных, кто спрятал его запах и светлую сущность от других хищников.       Заинтригованный Хёнджин заходит в спальню и обнаруживает совсем уж интересный расклад: на кровати сидит незнакомый парень, по сиреневому оттенку радужки глаз которого и светлым волосам сразу ясно, чей он близкий родственник, а рядом с ним лежит огромный белый волк.       В пушистом звере Хёнджин сразу же узнаёт своего друга Кристофера — того самого, который в одно из полнолуний не сдержался и поимел его ногу. В оправдание Криса надо сказать, что тогда ему было всего шестнадцать, и это было одно из первых его обращений. Хёнджин же и в обычное время чересчур привлекательный.       — Вот так встреча! — с хлопком ладоней восклицает Хёнджин, и оборотень тут же поскуливает в ответ, радостно раскрыв пасть и высунув язык. — Привет-привет, дружище! Неожиданно увидеть тебя в обществе… — Хёнджин бросает взгляд на фея-полукровку, но не знает, как корректнее обозначить его сущность, потому подбирает обтекаемую формулировку: — …принца фей. Что-то раньше ты ничего о нём не рассказывал.       Пока Хёнджин подходит ближе к Крису и присаживается перед ним на корточки, чтобы мягко потрепать пушистую морду, боковым зрением и даже кожей он ощущает растущее в комнате напряжение.       Выясняется, что братьев-фей объединяет не только чарующая красота, но и не самый сносный характер. Испепеляя друг друга взглядами, они готовы вот-вот взорваться. Хёнджин присаживается на кровать рядом с волком и готовится стать свидетелем сцены. Если уж наблюдать за крылатыми боями без правил, то только из первого ряда.       — Ты совсем спятил?! — делает первый выпад старший фей.       — Нет! Это ты помешан на контроле!       «А я говорил», — хочет тут же поддержать младшего Хёнджин, но помалкивает. При таком накале в него точно прилетит какой-нибудь магический щелбан или что похуже. Куда безопаснее гладить белую шёрстку друга.       — Ты забываешь, что я обещал твоей маме.       — Я не маленький, повторяю тебе! Я сам решу, где мне и с кем быть. Мне не нужна нянька!       — Нужна, раз для того, чтобы доказать свою самостоятельность, ты притащился в притон инкуба!       — Эй, — тут уже Хёнджин подаёт голос, но поняв, что его всё равно оставляют без внимания, переключается на Кристофера и радушно интересуется: — Хреново тебе, друг?       Пока спор братьев продолжается, Хёнджин безмолвно общается с Крисом единственным доступным ему сейчас способом. Прикасаясь к гладкой приятной наощупь шерсти, он тут же получает обрывки желаний, по содержанию которых хотя бы примерно становится понятно, что пошло не так. Хёнджина не назовёшь купидоном, но зрелище неудавшегося свидания друга почти столь же жалкое, как недавние полёты его самого в гостиной. Только тут всё ещё можно поправить.       По тому, как Кристофер подбрасывает одну за другой картинки, где он всего лишь хотел бы обнять своего фея в человеческом облике, нетрудно догадаться, что произошло. Сегодня полнолуние — благословлённый день для большинства сумеречных. Но вот если ты оборотень, а особенно если ты влюблённый оборотень, то могут случаться осечки. Пушистые осечки.       — Я не притащился в притон, а пришёл к нему! Его зовут Крис, он мне нравится, ясно? И если ты не можешь этого принять, тогда просто уходи! Потому что я никуда уходить не собираюсь.       — Нет, ты уйдёшь со мной! Я не оставлю тебя здесь.       — Я сказал, что никуда не уйду!       Наступает недолгая пауза, в ходе которой два брата яростно дышат, смотря друг на друга. Полукровка от негодования даже вскочил с кровати, а старший фей уже пытается схватить его за руку, чтобы утянуть за собой из комнаты. Тот отбрасывает руку и заходит на новый круг обвинительных реплик.       Хёнджин уже даже не может вслушиваться в крылатые страсти, приятные голоса сливаются для него в белый шум. Не дожидаясь, пока уши совсем разболятся от криков, Хёнджин решает прервать эти бессмысленные препирательства.       — Он переволновался, — озвучивает он то, что наверняка заинтересует одного из братьев.       И действительно, перебранка прекращается, оба фея оборачиваются к нему. Полукровка взирает с надеждой и радостью в слезящихся глазах. Пока старший Фей, сжав губы и жестом изобразив, как перерезает горло, явно намекает на то, что Хёнджину лучше бы молчать.       — Ты его слышишь? Ты можешь говорить с ним? Что он говорит? Что произошло? — с волнением сыплет младший из крылатых.       — Да, я слышу его желания. И все они связаны с тобой.       — Ещё бы, — фыркает Фей.       — Феликс! — шипит младший брату, а потом уже Хёнджину: — Продолжай. Что он говорит? То есть… Что он хочет? Как ему помочь?       «Феликс. Так вот, значит, как тебя зовут».       Хёнджин улыбается, неожиданно и так вовремя получив в своё распоряжение бесценную информацию. Правда, пока её всё равно стоит приберечь до момента, пока они не разберутся с проблемой Криса.       У Хёнджина складывается простая схема. Если наладить личную жизнь младшего брата, то у Фея по имени Феликс, хотя и не останется других причин пребывать в особняке — это да, но и поводов так напрягаться и воинственно откидывать всех и вся тоже не будет. Возможно, когда он примет, что спасать сводного братца ему вовсе не нужно, то сможет подумать о себе и своих интересах. Например, вспомнить, что Хёнджин всё ещё без белья и в общем-то не так уж плох, даже спас его от могущественного колдуна. Чем не принц в сияющих доспехах? И не так уж важно, что вместо доспехов у него полуобнажённое тело в халате. Так даже лучше, разве нет?       — Расскажи, что было, когда вы встретились. Тогда смогу понять, как помочь.       — Ну мы… Мы договорились увидеться на твоей вечеринке. Немного выпили. Потом захотелось, ну, продолжить. Поднялись в эту комнату, — фею-полукровке явно неловко говорить при брате, а тот прямо-таки дыру прожигает в лице Хёнджина, только больше побуждая помочь младшему в отместку старшему, — …мы целовались, — продолжает свою трагическую исповедь младший фей, — ничего такого. А потом он раз — и обратился! А теперь он вроде как не может обратиться обратно.       — Понял, да. Я так и думал, — со знанием дела, словно психоаналитик оборотней на полставки, подытоживает Хёнджин. — Вы же до этого не были близки?       — Нет…       Мелкий полыхает румянцем, старший — гневом, а Хёнджин, не особо похожий на огнетушитель, пробует охладить обоих словами:       — Он слишком волновался, плюс полная луна. У оборотней так бывает. Пока полнолуние в зените, ничего не будет. К сожалению.       Фей-полукровка сникает. Если бы у него были крылья, те наверняка легли бы унылым плащом на его плечи. Зато Феликс несказанно рад и снова предпринимает попытку спасти младшего брата.       — Чонин, мы уходим. Тебе уже сказали, что даже если ты захочешь, ничего не будет.       — А ты и рад!       — Да. Оборотень — тебе не пара.       — А кто пара?       — Хотя бы тот милый фей… Как его там? Джейли, кажется.       — Мы с ним друзья!       — А могли бы быть не только друзьями.       — Фел!       — Так, стоп-стоп, — поняв, что пререкания сейчас затянутся на новый круг, вмешивается Хёнджин и договаривает важную мысль: — Пока полнолуние в зените, ничего не будет, но с рассветом Крис придёт в себя… и в человеческую форму. А до рассвета всего несколько часов.       От того, как засиял Чонин, аж заслепило глаза. Парень, преисполненный счастьем, обнимает пушистую шею Криса, а тот совсем уж игриво порыкивает ему в ответ. Милые до ужаса. До ужаса одного воинственного фея с волшебной палочкой. Та снова являет свой звёздный наконечник миру, однако на этот раз ей противостоит достойный соперник в виде белой палочки Чонина с полумесяцем на конце.       — Только попробуй, — с готовностью отразить любой выпад предупреждает Чонин, будто точно знает, что задумал Феликс.       Тот уже привычно недовольно цыкает, но прячет палочку в крыле, чем удивляет Хёнджина. Раньше он не замечал, откуда он её выуживает каждый раз.       — И что? Ты будешь с ним всю ночь? — Феликс складывает руки на груди, изгибает бровь в иронии и своим поведением напоминает мамочку, что крайне обескуражена поведением своего чада.       — И всё утро, Феликс, или ты будешь меня караулить тут и не дашь провести время с любимым парнем?       Последние слова Чонин особенно выделяет, на что Феликс стискивает челюсти и выдыхает через нос.       — С отцом сам будешь разбираться.       — И буду!       — И когда тебя кинут, ко мне не приходи. А теперь доброй всем ночи! Хотя нет…       Феликс вдруг стремительно сокращает расстояние до волка, бесстрашно хватает его с двух сторон за морду, а затем отчётливо и действительно пугающе проговаривает напутствие от старшего брата или все той же «мамочки», тут не разберёшь:       — Хоть я ему и сказал, чтобы не приходил ко мне ныть, тебя я на полушубок пущу, если бросишь его, понял меня? И не обманывайся тем, что я такой светленький фей, спроси у своего друга-инкуба, на что я способен, если меня разозлить.       Далее следует выразительный взгляд на Хёнджина, на что тот тут же активно кивает, подтверждая сказанное. Хёнджин, конечно, не знает, насколько далеко готов зайти Феликс, если его брату причинят боль, но даже анонс по случаю его исчезновения был весьма впечатляющим.       Крис издаёт уважительное рычание и склоняет морду, как бы соглашаясь на кару в случае чего, но Хёнджин даже не видит повода не доверять его благочестивым намерениям. Да, застали их с Чонином, конечно, на вечеринке инкуба, но это только потому, что влюблённые склонны обжиматься где ни попадя. Но сколько Хёнджин знает Кристофера — а это с его юношества, ведь Хёнджин на семь десятков лет его старше — он никогда не уличал его в беспорядочных половых связях. Волки вообще щепетильны в этом плане. Один раз — и на всю жизнь, бла-бла. Хёнджин даже не удивится, если Крис в свои двадцать шесть окажется девственником. Оттуда и все нервы, и это странное обращение в зверя в самый ответственный момент.       — На этом всё, — объявляет Феликс и действительно направляется на выход из комнаты, когда Чонин окликает его и говорит короткое:       — Спасибо, Фел.       Очевидно, что Феликс всё ещё не слишком рад союзу фея-полукровки с оборотнем. Но, возможно, видя, как младший счастлив, не может остаться равнодушным, так что позволяет ему быть там, где он хочет, и с тем, с кем он хочет.       Хёнджин в качестве напутствия говорит самое, по его мнению, важное, пускай и банальное:       — Предохраняйтесь.       И напоследок потрепав Криса по пушистой морде, тоже уходит, плотно прикрывая за собой дверь.       Уже в коридоре он нагоняет Фея и, вооружённый новым знанием, зовёт его:       — Феликс!       Феликс тут же останавливается, медленно поворачивается и ещё до того, как Хёнджин равняется с ним, предупредительно выставляет палочку вперёд.       — Попробуешь спросить меня о моих желаниях и снова окажешься под потолком.       — Нет, спасибо. Мне хватило и одного раза.       Выставив перед собой руки с раскрытыми ладонями — что уже входит в привычку — Хёнджин обходит Феликса и строит невинную моську. Феликс тем не менее палочку не опускает и следит за малейшим изменением мимики на лице напротив. Видимо, боится пропустить момент, когда Хёнджин всё же осмелится спросить о желаниях.       — Знаешь, немного обидно, что когда ты размахиваешь палочкой — это нормально, а если я буду своей — это уже эксгибиционизм.       — Что поделать, не все гении должны быть признаны.       Феликс усмехается и наступает на Хёнджина. В сиреневой радужке застывает усталость, из-за чего фей выглядит чуточку старше. Минхо назвал его «дитём». Но насколько Феликс на самом деле молод? Относительно тысячелетия Минхо юностью можно считать и несколько веков.       Хёнджин отступает и специально вжимается спиной в стену. Он уже понял, что Феликсу нравится контроль над ним. Даже если это всего лишь иллюзия, в которой Хёнджин продолжает ему подыгрывать.       — Сколько тебе лет?       — Не твоё дело.       Настало время Хёнджина усмехаться. Ну конечно. Всего час знакомства с Феликсом, а уже нет ни малейшего сомнения, что отвечать без попытки задеть он не способен. Будто инкубы чем-то перед ним провинились или же, в частности, Хёнджин. Хотя они даже не были знакомы. Хёнджин бы точно запомнил. Да и имя каждого своего Очарованного он не способен забыть — такова природа инкуба.       — Занятно, что с первых минут в моём доме ты только и делаешь, что грубишь и угрожаешь мне. А я, между прочим, хозяин — как-то невежливо получается.       Однако Феликс — не Минхо, на нём отсылки к манерам не сработают.       — Думаешь? Хм-м, — Феликс на миг делает вид, будто задумывается, прижимая звёздный наконечник палочки к губам, а затем в свойственной себе резкой манере бросает: — Только не плачь, — он снова возвращает палочку на привычное для неё место в районе пупка Хёнджина и смотрит снизу вверх со сверкающей блёстками колкостью.       — Я не умею плакать. Особенно так красиво, как ты.       Блестящие дорожки на чужих щеках давно высохли, но всё равно поблёскивают, конкурируя со специально нанесённым глиттером. Заведённый бесконечными препирательствами и попытками уязвить, Хёнджин теперь не может не думать ни о чём другом, кроме как о том, что действительно хотел бы довести Феликса до слёз. Жидкие блёстки текли бы по его нежным щекам от того, как глубоко Хёнджин в него проникает. Беззащитная Бабочка металась бы по кровати, возможно, даже пыталась бы улететь, но Хёнджин крепко бы удерживал его под собой, доводя до истомы. Или же нет — он позволил бы ему быть сверху, лишь бы смотреть на расправленные крылья и как они будут трепетать от каждого толчка. Хёнджин хочет поработить Феликса так же, как он его своей чёртовой волшебной палочкой, только обойтись куда более жестоко, изводя и не давая достигнуть экстаза. Ровно до того момента, пока сам Хёнджин им вдоволь не насытится и не признает себя отомщённым.       — Не думай, что мои слёзы что-то значат.       — Интересно, а расплакался ты при виде змей, почему?       — Это не страх, я просто не знал, что делать.       — Это и есть страх. Ты растерялся.       — Нет.       Феликс на миг сильнее прижимает палочку, а затем отталкивается ей и отходит от Хёнджина. Он будто избегает продолжения разговора, что наводит на мысль, что просто не любит показывать свою уязвимость. Учитывая характер его поведения, Хёнджина это умиляет. Сразу же хочется увидеть, как Феликс снова теряет свою маску надменности.       Феликс идёт по коридору, Хёнджин равняется с ним.       — Мы нашли твоего брата. Вопреки твоим предубеждениям, с ним всё в порядке. Что теперь?       — Теперь я уйду, а ты продолжишь свою вечеринку или что там у тебя.       — Сегодня мой день рождения.       — Перерождения, ты хотел сказать. И сколько тебе стукнуло?       — Сто.       — Поздравляю.       — Это я к тому, что, может, выпьешь со мной?       — Опоить меня вздумал?       — Да что ты…       Феликс останавливается, то же делает и Хёнджин. В лавандовых глазах расцветает недоверие, но вместе с тем и интерес. Феликс ищет в Хёнджине ответ на какой-то свой вопрос и следом, видимо, его озвучивает.       — А чего ещё от тебя ждать?       — Почему ты думаешь только о том, что я либо зачарую тебя, либо опою? Обидно как-то.       У Хёнджина в планах было и то, и другое, но он всё равно невинно дует губы и старается сложить о себе впечатление, как об исключительно добропорядочном хозяине. А всё потому, что он всё ещё готов пойти на всё, что угодно, лишь бы Феликс оказался сегодня в его постели и раздвинул перед ним свои врата в Рай.       — Наверное, потому что такова природа инкубов. И не то чтобы я поверю, что ты чем-то отличаешься от других.       — А ты бы проверил — вдруг отличаюсь.       — Чем ты отличаешься, я и так вижу.       Красноречивый взгляд Феликса на шёлковые штаны Хёнджина заставляет того тоже посмотреть вниз. Но пока ничего необычного. Контур его члена хоть и легко просматривается, но Хёнджин полностью контролирует своё возбуждение. Это ещё одна сверхспособность инкубов — в отличие от людей они управляют эрекцией.       — Хочешь посмотреть?       — Избавь. Инкубы мне неинтересны.       Феликс отмахивается и продолжает свой гордый путь по коридору. Хёнджин качает головой и идёт следом.       — А если бы я не был инкубом, то что тогда?       Они спускаются по лестнице. Хёнджин любуется крылатой спиной и прокручивает в голове варианты, как бы задержать Феликса на подольше. Очевидно, что очарование инкуба на нём не работает или работает слабо. Возможно, это связано с верховностью фей или ещё чем-то. Конечно, его можно просто коснуться и исследовать всю степень устойчивости, но Хёнджин уже решил, что поступит так только в крайнем случае, когда не сможет завлечь иным путём.       — Какая разница, если ты инкуб.       — Ты сказал, что я похож на человека.       — Показалось.       — Что ты имеешь против инкубов?       Феликс снова останавливается и смиряет Хёнджина своим раздражением. Они уже прошли один лестничный пролёт, впереди ещё один, а потом и холл. Хёнджину не нравится, как стремительно они продвигаются к выходу, и он готов цепляться за любую возможность удержать рвущуюся на свободу Бабочку.       — Я слышал многое об инкубах, и ничего хорошего. А потом я увидел, что мой брат в доме одного из них, и меня это вывело из себя окончательно. Тебе повезло, что он выбрал не тебя, иначе я бы тебя убил.       — Ого… Правда?       Хёнджин спускается на ту же ступеньку, на которой стоит Феликс, но разница в росте и комплекции играет в его пользу. Хёнджину нравится, что Феликс мельче него. Прямо его типаж. Хотя говорить про типажи у инкубов — всё равно что просить сладкоежек выбрать любимый десерт.       — Да.       — Феи способны на убийство?       — Что тебя так удивляет?       Хёнджин пожимает плечом.       — С образом не вяжется.       — Вот и у меня добропорядочность с твоим образом не вяжется.       — Зря. Что я тут по-твоему мог сделать с твоим братом или тобой?       — Вовлечь в сексуальное рабство.       — Чего?! Сексуальное рабство…       Хёнджин не может не рассмеяться. С одной стороны звучит слегка оскорбительно, учитывая, что за сто лет он ни разу не опустился до подобного; с другой — в отношении одного зарывающегося фея применение рабства кажется не такой уж и варварской затеей. Можно сказать, Хёнджин его уже планирует.       — Что ещё ты слышал? Может, что-то о том, что люди и не только они сами хотят попасть ко мне в рабство?       — Нет, — Феликс уверенно качает головой. — Даже близко нет, — разумеется, врёт он.       Феликс фыркает и, больше не церемонясь с человеческими шагами, просто слетает к основанию лестницы. Хёнджину приходится резко ускориться и сбежать по ступенькам вслед за ним.       По ушам бьёт музыка и гомон разговоров гостей, но Хёнджин перекрикивает весь шум, чем ловит на себе взгляды нескольких парочек, притаившихся в тени холла.       — Ты боялся, что твой брат тут в рабстве, но с ним всё в порядке, — кидает он в спину Феликса, пока тот больше не медлит, продолжая идти вперёд. — Ты подвесил меня к потолку, а потом врывался в комнаты и распугивал моих гостей. И это если ещё не упоминать палочку и что сегодня мой день рождения, — Феликс пересекает холл, выходит в прихожую, минуя гостиную. — Ты нарвался на Минхо, а я тебя спас. Ты точно мне задолжал.       Хёнджин не надеется, что его реплики в духе средневековой драмы к чему-то приведут. Во всяком случае за всё время знакомства Феликс ни разу не дал повода подумать, что Хёнджин хоть как-то способен на него повлиять. Однако здесь происходит чудо, не иначе. Феликс оборачивается и смотрит так, будто Хёнджин только что поставил его перед тяжёлым моральным выбором.       — И что ты предлагаешь? — с недоверчивым прищуром интересуется он, складывая на груди руки, в одной из которых предостерегающе зажата палочка.       — Выпить, — и Хёнджин даже искренне не подразумевает какого-то подвоха.       Ему всего лишь нужно больше времени, чтобы узнать Феликса получше. Не каждый день встречаешь фея, тем более такого харизматичного. Всё равно что праздник. Когда Хёнджин был человеком, у него подобное чувство возникало в Рождество.       — Нет.       Однако Феликс разрушительно непреклонен. Не раздумывая, он идёт дальше по прихожей и задерживается уже у вешалок, чтобы забрать с них белую кожаную куртку. Хёнджин останавливается неподалёку, наблюдая и не веря, что вот так просто всё закончится. Он должен сказать что-то ещё, должен что-то придумать.       — Так просто оставишь здесь своего брата без присмотра?       — Не маленький, сам слышал. Разберётся.       Феликс смотрит на себя в зеркало, стирает с уголков глаз и щёк излишки блёсток, затем в мгновение ока с помощью магии или чего-то ещё прячет крылья. Те просто исчезают, словно их никогда не было, вместо них плечи и спину накрывает куртка. Хёнджин сразу начинает её ненавидеть, равно как необходимость скрывать крылатую красоту, лишь бы люди не узнали истинную мистику окружающего их мира.       — Ты мне должен, — голос Хёнджина звучит всё тише. Что-то в нём самом трескается, будто каменное скульптурное сердце даёт трещины и грозит рассыпаться на крупные куски. Руки жжёт от необходимости схватить Феликса и не отпускать, и при этом всё та же раболепная покорность перед дивным существом удерживает его на месте.       — Как-нибудь сочтёмся.       Феликс смотрит на него в последний раз, и взгляд его, как ни странно, больше не выражает ни усталости, ни раздражения, ни даже толики злости. Наоборот — в нём что-то иное, что проскальзывает так быстро, что Хёнджин даже не успевает за это ухватиться.       — Извини, что подпортил тебе праздник.       Но во взгляде Феликса не сожаление, нет. Что-то сложнее.       — Ничего, — шёпотом принимает извинения Хёнджин, и весь этот финальный диалог напоминает ему не более, чем разговор давних друзей. Будто и не было между ними этого противостояния, непонимания и недоверия.       Феликс нажимает на ручку, открывает дверь и, не оборачиваясь, делает шаг за пределы дома. Хёнджин ступает следом, он даже решает выйти, вроде как проводить. Он просто не готов так нелепо расстаться. Он попытается ещё. Он…       Он невольно отступает, как отступает и Феликс. Кто-то перед ним заставляет его это сделать, но Хёнджин пока не видит, кто именно, зато чувствует. Эти волны энергии он узнаёт всегда, обволакивающие и подавляющие его сущность они запечатлены в нём навечно.       Руку Феликса сжимает чужая и так знакомая Хёнджину, на его шее оказывается ещё одна. Феликс шагает назад, пока не упирается в стену рядом с вешалкой, а рядом с ним во всей красоте не предстаёт Она.       — Хё-ё-ёнджи-и-инни, — тянет тонкий медовый голосок. — Неужели ты думал, что я пропущу твой праздник?       Хёнджин сглатывает, кивает и склоняется в почтении.       — Приветствую, Йеджи.       — Привет-привет. Не расскажешь, кто это у нас тут такой интересный? — всё так же воркует Йеджи, тесно прижимаясь к Феликсу, из-за чего его взгляд застывает, как у Очарованного, а затем темнеет из-за расширившегося зрачка.       — Йеджи, не надо.       Хёнджин делает шаг к Феликсу, но тут же замирает, получив предостерегающий выстрел Её недовольства в свою сторону.       — Ну-ну, Джинни. Со мной нужно делиться. Ты так не считаешь?       Руки Йеджи не просто вжимаются в кожу Феликса, судя по слегка светящимся венам они пускают в него токи накопленной энергии, не давая и шанса на сопротивление. Жалкое зрелище. Любой, кто угождает в такую ловушку, превращается в не более, чем отравленную ядом муху во власти готовящего её к трапезе паука.       Феликс угодил в объятия суккуба. А Хёнджин беспомощен перед своей Прародительницей.