Нектар

      Ровно век назад Йеджи оказала милость, обратив Хёнджина в себе подобного. Сделала она это вовсе не из светлых побуждений — о чём предупредила ещё до начала «процесса» — нет, она была заинтересована в расширении своего влияния и получении бо́льших запасов живительной энергии.       Суккуб с инкубом соотносятся примерно так же, как Королева-матка с рабочими пчёлами. Вначале мир породил суккуба, словно и сам Создатель был женщиной, чтобы затем тот мог дать жизнь инкубам. Выстроилась чёткая иерархия, где суккуб обращает десяток инкубов, а те приносят ему дары и избавление от вечного голода. Для удобства суккуб окружает себя несколькими постоянно служащими инкубами — находящимися поблизости на невидимой, а иногда и вполне осязаемой привязи — пока остальных держит на расстоянии. Словно арендодатель суккуб заявляется чётко в срок с требованием платежа, а в придачу нередко прихватывает у своего Порождённого и парочку его Очарованных.       Йеджи не появлялась больше года, и Хёнджин не ожидал, что именно сегодня настанет день его расплаты.       — Надеюсь, ты не против, мой хороший, что я вот так к тебе без приглашения? — продолжает свою сладкую песнь Прародительница. Если не знать, кто она, можно даже перепутать с сиреной — настолько её голос воспринимается чарующе опасным. Да и длинные огненно-рыжие волосы до поясницы напоминают героиню детского мультика о русалке. Облачена она в вечернее чёрное облегающее платье, классика которого разбавлена красными кожаными ремнями, обрамляющими грудь и талию, один из ремешков переходит в чокер на шее.       — Я тебе всегда рад, — Хёнджин отвечает то, что от него хотят услышать, но сам осматривается. Будто в пространстве найдётся что-то или кто-то, кто поможет ему избежать неминуемой участи. Однако даже праздные наблюдатели разбежались и притихли в гостиной. Любому известно, никогда не стоит вставать на пути у Прародительницы, когда та жаждет встретиться со своим «дитём».       Йеджи прижимает Феликса к стене, цепко удерживая длинными наманикюренными ногтями его шею так, что после них наверняка останутся отметки. Её раскосый, искрящийся голодом взгляд направлен строго на Хёнджина.       — Признаться, я надеялась, что ты сам меня пригласишь. Ведь мы так давно не виделись, Джинни, а ты мой любимчик, ты же знаешь. Ты скучал по мне?       Йеджи приближается к лицу Феликса, так что между её тонкими очерченными губами, окрашенными алой помадой, и щекой фея остаются считанные сантиметры. На излюбленных каблуках она выше него и, несмотря на хрупкую конституцию, видится мощнее из-за свойственной суккубам (а ей больше других) подчиняющей энергетики.       — Скучал. Не хочешь выпить со мной в честь моего праздника? — Хёнджин старается говорить спокойно, втайне надеясь, что тем самым отвлечёт Йеджи от Феликса.       В конце концов прежде, чем увлекаться очарованными, она должна забрать энергию у него. По непривычной бледности и венам, что просвечивают под кожей даже с косметикой, очевидно, что Прародительница слишком голодна, чтобы её смог напитать кто-то кроме инкуба.       — М-м, угостишь меня моим любимым коктейлем? — тут же Йеджи переключается на воркующую манеру и смотрит заискивающе. Помнится, всего век назад такое её поведение сводило Хёнджина с ума.       — Пройдём со мной, — Хёнджин снова притворяется самым галантным и, равно как с Минхо, уважительно преклоняется, чтобы затем указать жестом, куда идти.       — А у тебя теперь достойный дом. Проведёшь мне экскурсию?       — Конечно.       Йеджи всё-таки отпускает шею Феликса, но тут же, к сожалению, берёт за руку и ведёт его прочь из прихожей.       Хёнджин впервые с перерождения сталкивается с тем, что ему хочется быть на чужом месте и тем более на месте другого инкуба или суккуба. С самого начала он мог поступить так же — просто зачаровать Феликса. Даже несмотря на его волшебную палочку, шансы были, множество шансов и упущенных возможностей. Но Хёнджину так нравилась эта игра в сопротивление с пикантной толикой жёсткости, что он расслабился и чуть не позволил Феликсу ускользнуть. Если бы не отрезвляющее появление Йеджи, вполне возможно, что он так и не решился бы остановить своего незваного, но такого желанного гостя.       Хёнджин старается не смотреть на Феликса, чтобы не выдать свою особую заинтересованность в нём, но всё равно украдкой подмечает и по-прежнему расширенный зрачок, и расфокусированный взгляд, направленный всецело только на Йеджи.       — Думаю, ты тоже не против, если эта Прелесть выпьет с нами. Может, даже поделим его после.       Хёнджин покорно кивает. Судя по тому, как Йеджи спокойно ведёт себя подле фея, она пока не поняла, с кем именно столкнулась. Хотя через прикосновение возможно считать фантазии; видимо, в тех, что пришли ей, сущность Феликса не раскрыта. Впрочем, это только вопрос времени. Неизбежно она узнает, что за редкая драгоценность угодила в её сети.       Йеджи вместе с ведомым Феликсом проходят туда, куда направляет Хёнджин. Сам он держится на шаг позади, зная, что Йеджи не любит, когда приближаются без её позволения. Хорошо, что, уходя, Феликс спрятал свои крылья. Если бы Прародительница увидела его в истинной форме, сейчас бы они не коктейли пить направлялись. И если Хёнджин отделался бы довольно легко, всего лишь передав свою энергию, то фея она вряд ли отпустила бы так быстро. А если изначально застала бы их в момент близкой связи, то отыгралась бы сполна, осушив обоих.       Они заходят в просторную кухонную зону, в период вечеринки служащую основным баром. По центру расположился остров с рабочей зоной, перед ним в линию — пять барных стульев, за ним во главе — Чанбин. Ещё один близкий друг Хёнджина — по своей природе вампир — выбрал себе призвание по душе и ночному графику жизни, став барменом. Происходит Чанбин из многовекового рода, так что в деньгах не нуждается, а вот в регулярных привлекательных донорах — ещё как. Потому, подрабатывая то на одной точке, то на другой, общается с непрекращающимся потоком прожигателей жизни, а затем с удовольствием высасывает из них эту самую жизнь вместе с кровью. При этом Чанбин один из немногих вампиров, кто никогда не убивает. Ввиду чего, чтобы поддерживать должный уровень гемоглобина, ему приходится переключаться между несколькими жертвами в течение ночи. На этом принципе они с Хёнджином и сошлись. Хёнджин тоже жадностью не отличается, потому среди всех сумеречных ему ближе те, кто не оставляет за собой шлейф из смертей.       Стоит троице появиться в импровизированном баре, как Чанбин прерывается на смешивании Кровавых Мэри (на настоящей крови) для двух вампирш и поднимает бровь. И без слов понятно, что друг поражён тем, как Хёнджин проводит эту ночь: то фей, то теперь Прародительница. Это он ещё про Минхо не знает.       — Кровавой ночи, — хмыкает Бинни, обнажая клыки и отдавая заказ девушкам. Те тут же покидают кухню, заинтересованно рассматривая Йеджи. Суккуб им подмигивает и облизывает взглядом удаляющиеся фигуры клыкастых.       — Би-и-инни, — сладко тянет она, занимая барный стул по центру и усаживая рядом с собой Феликса, словно какую-то куклу. Прежде независимый, своенравный фей теперь и правда не более чем марионетка в коварных, кроваво-красным выкрашенных когтях суккуба. — Так давно не виделись с тобой. Рассказывай, как ты тут. Не передумал ещё перестать быть правильным и начать развлекаться на полную катушку?       С Чанбином Хёнджин знаком уже более полувека — примерно столько же, сколько и с Сынмином. Так что с Йеджи они пересекаются далеко не впервые. Эти редкие встречи даже можно было бы назвать дружескими, но только со стороны. Все близкие инкуба знают, что появление Йеджи не сулит ничего хорошего, ведь после встреч с ней Хёнджин всё равно что выпотрошен и обескровлен.       — Пока нет, — холодно отвечает Чанбин, бросая взгляд на Хёнджина, который застыл в метре от рабочего стола и смотрит только на светлый затылок Феликса.       — Жаль. Ограничения — это скучно. Ты не познаёшь, что такое истинная свобода.       Чанбин коротко качает головой и скалится, говоря:       — А ты, я так понимаю, неспроста выбрала именно сегодня? Не можешь без того, чтобы не устроить целое представление?       Йеджи наигранно посмеивается, а затем прожигает вампира взглядом. Она сидит в пол-оборота и поочерёдно смотрит то на него, то на Хёнджина.       — Спрячь зубки. Я здесь ради нашего милого Джинни. Разве я могла пропустить его столетие? — Йеджи поворачивается к Хёнджину и улыбается одной из тех улыбок, что частенько можно увидеть на моделях в рекламах премиальных брендов. Вызывает доверие, влюбляет в себя. Но Хёнджин моргает и не ощущает и малейшего трепета.       — Спасибо, что пришла, — говорит он и снова немного кланяется, лишь бы прервать зрительный контакт.       — Если бы ты хоть немного им дорожила, то пришла бы в любой другой день, — Чанбин не успокаивается, но прячет клыки и переводит излишки эмоций в действия, начиная прибираться.       — Что же ты, Бинни-и, так сух и резок в своих суждениях. Голодным вроде не выглядишь, тогда что с настроением?       На Чанбине и правда ни следа голода. Вопреки стереотипам о вампирах, даже кожа не бледная. Когда вампир сыт, он выглядит как человек, только мелькающие то и дело острые клыки напоминают о природе хищника. Да и стиль Чанбин предпочитает человеческий: в простой чёрной облегающей футболке и джинсах он вроде как соседский парень, который, однако, вместо пива высосет у вас стаканчик второй положительной.       — Что будешь пить? — спрашивает он, дабы перевести тему.       — Нет-нет, для меня приготовит Хёнджин. А ты, Чанбин, позаботься о том, чтобы нам никто не помешал. Если ты понимаешь, о чём я.       Йеджи закидывает ногу на ногу и выглядит совсем уж бессовестно-кокетливо. Взгляд Чанбина окончательно меняется на тот, с которым он мог бы войти в список убивающих вампиров. Он хватается за край столешницы, из-за чего на руках проявляются вены и значительный рельеф мышц, а клыки снова обнажаются и удлиняются.       — Хённи, ты хочешь, чтобы я ушёл?       Чанбин смотрит с таким неравнодушием, что Хёнджину хочется попросить его остаться. Однако пристальное внимание Йеджи быстро охлаждает возникший пыл.       — Да, Бинни, тебе лучше уйти, — согласие даётся с трудом, но так лучше для всех. Долг всё равно должен быть уплачен. И не может быть так, чтобы Хёнджин просто отказался, потому что не хочет или потому что у него были другие планы на день перерождения. Отказать Йеджи он не в силах по своей природе.       Чанбин медлит, расставляет на рабочем столе бокалы и убирает опустошённые бутылки, даже протирает поверхность. В общем, всячески делает вид, будто готовит всё для нового бармена, а сам не сводит глаз с Йеджи.       — Уступишь мне ненадолго? — Хёнджин заходит за остров и встаёт рядом с Чанбином.       Чанбину хоть и явно не нравится происходящее, но всё же с шумным выдохом он смиряется и отходит в сторону.       — Ты знаешь, что делать?       — Знаю.       — О-о, поверь, он знает. Этот коктейль он готовит идеально.       Йеджи облизывается и облокачивается на стол, кладя подбородок на раскрытую ладонь. Медовая радужка её глаз липнет к каждому движению Хёнджина, когда он по памяти начинает собирать ингредиенты и выставляет три фужера.       — Обязательно делать это здесь? — голос Чанбина можно назначить озвучкой внутреннего негодования Хёнджина.       — А ты предпочёл бы, чтобы мы ушли в спальню? Ску-у-учно. Или думаешь присоединиться?       Чанбин сжимает край столешницы так, что слышится треск камня, и нависает над ней, будто хочет перепрыгнуть и выместить кое на ком все свои эмоции. Йеджи это только забавляет.       — Йеджи, не надо, — просит Хёнджин и тянется за первой и главной составляющей будущего коктейля — ромом.       — Джинни, он сам начинает, я лишь отвечаю.       — Я не… — начинает было Чанбин, но словив предупреждающий взгляд Хёнджина, обращается уже к нему: — Просто смиришься с этим?       Хёнджин пожимает плечом и отходит к холодильнику, чтобы достать мороженое. Паузу он использует для того, чтобы подумать.       А подумать есть над чем. Йеджи — пятисотлетний голодный суккуб, с которым у Хёнджина сильнейшая связь на физическом уровне, и потому он не в силах ей помешать. При желании она осушит не только его, но переключится и на Феликса, всех Посвящённых, колдунов и ведьм. Высосет каждого, кого сочтёт достойным своей смертельной ласки. Получив силу от Хёнджина, Йеджи сможет без прикосновения приманивать к себе Очарованных — словно действительно сетью паутины — и напитываться ещё сильнее. После, на несколько месяцев она перестанет испытывать голод, пока источник не пересохнет, и ей снова не потребуется инкуб. К счастью, у неё их десятки, Хёнджин — лишь один из многих.       — Бинни, закрой дверь, — вместо ответа шепчет Хёнджин, снова подойдя к столу. Не хватало только, чтобы к их неоднозначному квартету присоединилось ещё больше существ или Посвящённых.       Чанбин понимающе кивает и отходит к двери. Хёнджин думает, что он уйдёт и закроет её за собой, но вместо этого друг только запирает и возвращается к бару.       — Так всё-таки решил побыть четвёртым? — усмехается Йеджи, переплетая руки с Феликсом и поднося его ладонь ближе к своим губам. — Учтите, мальчики, я люблю быть только сверху.       Она оставляет лёгкий поцелуй на пальцах Феликса, и Хёнджин чуть сам не перебирается через столешницу, как ранее порывался сделать Чанбин. Однако вовремя берёт своё собственничество под контроль, переключая всплеск злости на стебельки мяты. Хёнджин обрывает мятные листики как бы для украшения коктейлей, но так увлекается, что их оказывается больше десятка.       Постоять за себя Хёнджин в состоянии и свою участь принял ещё на перерождении. Но впервые он оказался не просто в ситуации, когда нужно отдать бесценный, накопленный за год запас энергии, но и каким-то образом отстоять право на своего Очарованного. При этом сделать это так, чтобы Йеджи не поняла, чем так ценен Феликс и насколько сильно он приглянулся Хёнджину.       Раньше такого не приходилось делать, потому что ни один из других Очарованных не вызывал в Хёнджине столь сильную тягу к обладанию, да и момент для появления Йеджи выбрала максимально неудачный. Возможно, если бы Хёнджин первым насытился Феликсом, он смог бы его отпустить в чужие объятия, но не сейчас. И только не к другому инкубу или суккубу. Несмотря на минутную слабость в прихожей, теперь Хёнджин ни за что не повторит своей ошибки.       — Это мы ещё посмотрим, — голос Чанбина звучит как истинная угроза.       — Надо же, я вся заинтригована!       Чанбин это, конечно, несерьёзно. Йеджи он на дух не переносит, а к Хёнджину относится исключительно платонически, как Сынмин, и держится на комфортной для обоих дистанции. Потому ни о каком интимном контакте не может идти и речи. Но Хёнджин всё равно благодарен другу за поддержку, даже такую.       Оставив мяту в покое, Хёнджин тянется за упаковкой мороженого. Чанбин подхватывает её первым, открывает и протягивает Хёнджину. Так он безмолвно предлагает свою помощь в приготовлении коктейлей. А Хёнджин, к своей слабости, и рад согласиться. Как можно дольше, насколько возможно, он хотел бы не оставаться наедине со своей Прародительницей.       Хёнджин аккуратно набирает ложкой клубничное сливочное мороженое и опускает его на дно каждого из трёх бокалов. Украдкой он посматривает на Феликса. Но с каждым новым взглядом убеждается, что фей всё меньше и меньше походит на самого себя, от него остаётся лишь оболочка. Всё ещё безумно привлекательная, но вместе с тем устрашающе пустая.       Феликс угодил в клетку, только невидимую, психологическую. Его манящий, несравненный образ будто потерял краски или застыл в полотне «Парень с жемчужной серёжкой». Сиреневые глубины его глаз больше не мерцают, губ не касается улыбка, брови спокойны и не выражают извечного несогласия. Поза тела тоже неестественно правильная — статуя с идеальной осанкой. Прежде беззастенчивый и преисполненный упорством взор потускнел, и хотя он по-прежнему направлен на Хёнджина, проходит будто сквозь него.       Хёнджин был свидетелем такого печального преображения много раз. Сразу после обращения, по указке Йеджи, он и сам так поступал с людьми. Спустя время суккубы и инкубы учатся регулировать мощь своего влияния, и большинству из них не нравится иметь дело с безвольными жертвами. Но только не Йеджи. Полное безропотное подчинение доставляет ей особое удовольствие. Потому и Хёнджин поначалу многократно применял его.       Наблюдение не остаётся не замеченным Йеджи. Она переносит ладонь с руки Феликса на его затылок, следом начиная перебирать пальцами его светлые, кажущиеся такими мягкими, волосы. По её венам в Феликса всё ещё перетекают едва заметные светящиеся потоки энергии, а это значит, что она всё больше и больше погружает фея в транс. Будь он человеком, после такого давления при пробуждении испытывал бы проблемы с различением реальности от фантазий и снов, имел бы краткосрочную амнезию, мигрень или симптомы, схожие с сильнейшим наркотическим опьянением. Хёнджину остаётся только надеяться, что равно как Феликс оказался устойчив к угодившей в него магической молнии Минхо, в той же степени он сохранит свой разум после Йеджи. Однако затягивать этот процесс всё же не стоит. Хёнджин намерен перевести всё внимание Прародительницы на себя, и как только это произойдёт, отпустить Феликса и попросить Чанбина увести его как можно дальше.       Будь Хёнджин человеком, чувство, овладевшее им, можно было бы счесть за переживание. Но инкубы наделены иным спектром эмоций и чувств. Например, им почти не свойственен страх и чужды брезгливость и отвращение. Но в то же время сильнее проявлена похоть, самодовольство и собственничество.       В ситуации, когда Йеджи не сводит с Хёнджина глаз и всячески провоцирует, касаясь Феликса и чуть ли не вжимаясь в него, свойственное инкубам спокойствие приходится очень кстати. Сердечный ритм в норме, дыхание размерено. Фокус на приготовлении коктейля помогает удерживаться от желания рискнуть жизнью и попробовать отобрать Феликса так, не ведя тонкой игры и не планируя каждый свой следующий шаг.       Мороженое остаётся на дне трёх бокалов, сверху Хёнджин поливает его клубничным сиропом, добавляет по рюмке сливок, немного «трипл-сек» и в конце щедрую порцию рома. По листику мяты в качестве украшения — и коктейли завершены. Готовый результат ничем не отличается от сотен приготовленных ранее. Да и знает Хёнджин только, как смешивать этот рецепт и именно в тех пропорциях, как любит Йеджи.       Для каждого своего Порождённого она постаралась создать отдельную сторону себя — называла разные любимые цвета, ароматы, музыку, не повторялась в стиле одежды или поведении. Для Хёнджина почти с самого начала Йеджи стала Госпожой, а в качестве любимого коктейля (уже гораздо позднее, когда с Запада пришла культура их распития) выбрала Клубничный Дайкири.       Клубничным Дайкири был, по её словам, сам Хёнджин — такой же сладко-пьянящий и опасно притягательный.       Хёнджин пододвигает Йеджи её бокал, другой, более осторожно, — Феликсу. Чанбин плескает себе в стакан чистой донорской и тут же его приподнимает. Йеджи что-то шепчет на ухо Феликсу, и тот заворожённо зеркалит движение вампира. Хёнджин свой бокал оставляет на столе.       — За что пьём, мальчики?       — За то, чтобы ты поскорее забрала то, зачем пришла, и снова исчезла на вечность другую, — язвительно предлагает Чанбин.       — Как грубо, Бинни. И ты же знаешь, быстро я не люблю, особенно с Хёнджином. Особенно сегодня. Я так по нему соскучилась, что вряд ли смогу скоро насытиться.       — Думаешь только о себе.       — Выпьем просто за вечность, — озвучивает компромиссный вариант Хёнджин, но бокала не поднимает, чем нарывается на прищур Прародительницы и недовольное «цык».       — Джинни, а ты с нами не выпьешь?       — Я всё ещё не употребляю человеческие напитки и пищу.       — Помню-помню. Жаль, но настаивать не буду. Мне даже нравится, что ты настолько чист. Можешь отдать мне свой коктейль.       Со стороны Чанбина слышится тяжёлый вздох, руки его сжимаются в кулаки. Он уже допил свою кровь, и Хёнджин подливает ему ещё, параллельно пододвигая свой бокал Йеджи.       — Не надо, — останавливает Чанбин, а затем говорит уже Йеджи: — Сегодня его столетие. Ты можешь хотя бы сегодня без этого?       — Без чего «этого», Бинни?       — Забери то, что нужно, но позволь ему праздновать дальше. Тут полный особняк гостей, все заметят его отсутствие. Он хозяин, в конце концов.       — Да-да-да, — Йеджи допивает дайкири и теперь свободной рукой показывает, как якобы хлопает рот вампира, когда он озвучивает свои аргументы, — бла-бла-бла. Ты скучный, Бинни. Вы с тем милым колдуном-заучкой прямо идеальная пара.       — Мы друзья, — тут же решает оправдаться Чанбин и звучит при этом гораздо злее прежнего. Несмотря на происходящее, Хёнджин на это улыбается. Если даже Йеджи заметила химию между этими двумя, то только для слепого она останется неочевидной. Впрочем, именно такой она остаётся для самих Чанбина и Сынмина. Их «дружеской дружбе» минуло полвека.       — Это всё потому, что ты скучный, а так уж давно бы развлёкся и другим бы не мешал.       — Замолчи.       — Именно твоя реакция тебя и выдаёт. Скажи, как давно ты мечтаешь о нашем сладеньком волшебнике Сынмине?       — Просто заткнись.       — Занятно, значит, давненько. Как думаешь, а он о тебе думает? Ну в перерывах между тем, пока придумывает свои никому ненужные шедевры зельеварения.       Хёнджин мягко тыкает штопором Чанбина, привлекая его внимание, и друг переводит на него потемневший из-за расширенного зрачка взгляд. Этого оказывается достаточно, чтобы Чанбин немного притушил всплеск агрессии. Он даже находит, чем отбиться от непрошеных советов, не круша всё, что попадётся под руку.       — Ты за пять веков так и не научилась строить отношения не на власти. Хоть кто-нибудь хотел тебя без твоих чар? Так что отвали.       Чанбину везёт, что сейчас Йеджи истощена и не может повлиять на него без прикосновения, да и всё её внимание и остатки сил сосредоточены на удержании Феликса. Так что она надевает свою излюбленную маску величия и снисхождения, притворяясь, что вовсе не задета комментарием вампира. Сейчас бы Королеве пчёл слушать писк какого-то комара. Хёнджин же пробыл с ней достаточно долго, чтобы знать точно — задело.       — Хёнджин хотел. Да, Джинни? Поэтому Хёнджин мой любимчик, он так нежно и трепетно ко мне относился. Такой романтик.       Хёнджин поднимает взгляд на Йеджи и на миг проваливается в своё первое воспоминание о ней. Представ словно неземное творение, безусловно прекрасное и недоступное, она одним своим взглядом вызывала желание перед собой преклоняться…       — Я был человеком тогда.       — Ну, разумеется, уязвимым и ранимым человеком. Но ты мне таким так нравился. Может, не стоило тебя превращать, тогда ты остался бы таким только для меня. До тех пор, пока я бы тебя не убила.       Йеджи говорит о чужой смерти легко и беззаботно. Хёнджин помнит, как она рассказывала, что смерть для неё — это эстетика, особенно когда она происходит на пике оргазма во время соития. Всех своих самых любимых жертв и лучших любовников она убивала, объясняя это тем, что так она дарила им ценнейший из подарков — они уходили в миг совершенного счастья.       Упоминание Йеджи совместного прошлого ударило по памяти, отвлекло и почему-то обессилило. Словно Хёнджину указали на его место и на то, что несмотря на прошедшее столетие, он так и остался не более, чем красивой игрушкой. Её игрушкой.       Он переводит осторожный взгляд на Феликса. Если так подумать, то они с ним находятся в равном положении подчинённости и беспомощности. Как бы Хёнджин ни храбрился, рядом с Прародительницей он чувствует себя связанным и подавленным. И это вовсе не та лёгкая, приятно-дразнящая игра, что сложилась у него с феем, это истинное бессилие.       Кончики пальцев колет потребностью дотянуться до Феликса и спасти его от чар Йеджи. Эта ночь должна была принадлежать только им двоим. У Хёнджина же всё-таки важный день, а Феликс — его исключительно ценный подарок, и потому он точно обошёлся бы с ним самым наилучшим образом. Однако у насмешницы-судьбы были другие планы.       — …ты много на себя берёшь, — доносится обрывок фразы Чанбина, и Хёнджин понимает, что друг уже как пару минут продолжает пререкаться с Йеджи. Только это бессмысленно. Пора перестать оттягивать неизбежное.       — Бинни, тебе лучше уйти. Спасибо, ты очень помог.       Хёнджин прерывает перебранку и смотрит на Чанбина, стараясь вложить в свой взгляд всю благодарность за всё, что он сделал и сказал, но дальше Хёнджин сам. К тому же, Йеджи не стоит недооценивать. Каким бы ни был сильным Чанбин, ей не занимать коварства и опыта. Пока Йеджи великодушно делает вид будто действительно соскучилась и не планирует ничего плохого, лучше бы сохранить этот её настрой и не испытывать терпение. Хёнджин не хочет, чтобы пострадал ещё и Чанбин.       Чанбин медлит, не решается вот так просто взять и уйти. Хёнджин подталкивает его всё тем же штопором и несколько раз кивает, мол, всё в порядке, он справится. Бинни в ответ мотает головой, мол, нет, не справится. Молчаливый спор друзей немного затягивается, но всё же Хёнджин выигрывает. Чанбин бросает своё заботливое «я буду неподалёку, зови, если что» и стремительно покидает кухню.       Дверь отворяется, закрывается и снова запирается на ключ с той стороны.       Наверняка Чанбин не уйдёт далеко и позовёт Сынмина. Хёнджину от этой мысли сразу становится легче. Друзьям не раз приходилось его вытаскивать после встреч с Йеджи. Сегодняшняя ночь, скорее всего, не станет исключением. Прародительница привыкла не просто выпивать необходимый ей объём переработанного либидо, но и чуточку больше, доводя своих инкубов до предсмертного состояния. Чужой дискомфорт Йеджи не интересен. Как она любит напоминать, она отдала достаточно, подарив вечность, и инкубы должны быть благодарны. Если же они не могут справиться с истощением после её визитов, значит, и самой сущности недостойны.       — Теперь, когда мы остались вдвоём, может, приготовишь для меня коктейль так, как я на самом деле люблю? — заискивает Йеджи, выглядя обманчиво безобидно. Она облизывает нижнюю губу, при этом не смазывая стойкий слой алой помады. — Я соскучилась, — на это раз говорит искренне, с придыханием.       Хёнджин смотрит на Феликса, и несмотря на то, что тот сейчас фактически не в сознании, скорее всего, он видит и понимает, что происходит, просто не может реагировать. Как в коме, только с открытыми глазами.       — Я не хочу, — честно признаётся Хёнджин, хотя и понимает, что ему всё равно придётся выполнять прихоть Йеджи. Если он не делает чего-то по своей воле — он делает это по принуждению.       — Почему? Ты тоже не в настроении? Я думала, ты уже насытился своими «очаровашками», тогда почему нет?       Хёнджин и правда не в настроении. Не так и не здесь. Не при Феликсе.       — У меня здесь бар. Давай уйдём в спальню.       Попытка жалкая, но Хёнджин готов перечислить все аргументы и предпринять всё, что угодно, если в результате ему хотя бы удастся не впутать фея.       — Да брось, с каких пор для тебя это важно?       — Сегодня моё столетие.       — Столетие-столетие, бла-бла. Достали! Хочешь, избавлю тебя от проблемы с его празднованием? Нет именинника — нет и праздника.       Ещё в первый год Йеджи научила Хёнджина, как не нужно делать, если он не хочет, чтобы его вечность сократилась до пары минут. И вот в свою круглую дату Хёнджин решил рискнуть головой.       — Нет. Я вовсе не этого хочу.       — Тогда чего? Просвети. Или ты хочешь, чтобы я подошла и сама взяла? Не порть мне настрой. Будь послушным, как и всегда, и тогда, может быть, я не заберу у тебя всё, чтобы ты смог вернуться к своим друзьям.       Хёнджин не верит услышанному. Не заберёт всё? Не истощит до капли и не бросит иссыхать, пока Чанбин и Сынмин не приведут парочку Посвящённых, чтобы откачать инкуба?       — Да не смотри на меня так. Считай, что это мой тебе подарок на Перерождение. Так что бери, пока я добрая.       В любой другой день Хёнджин, не думая, согласился бы. Но, снова посмотрев на Феликса, решает усложнить себе жизнь.       — Я согласен, если отпустишь его.       — Чего? А это ещё зачем?       Йеджи вдруг переводит крайне заинтересованный взгляд на Феликса, осматривает его всего, будто видит впервые, а не давно держит под своим контролем. Хёнджин почти жалеет, что решил вскрыть часть своих козырей. Слишком опасную игру он затеял.       — А зачем он нам? — парирует он в ответ.       — Как зачем? Он сойдёт за прекрасный десерт. К тому же, я хочу выяснить, кто он вообще такой.       — М-м? — Хёнджин применяет все свои актёрские таланты, строя удивлённый вид. — С ним что-то не так?       — Всё так. Но я почему-то не вижу его фантазий. Шарашу по нему всем своим арсеналом, а он не поддаётся. Лишь однажды с подобным сталкивалась.       — Да?       Тут удивление играть не приходится. Не видит фантазий? Как это? У фей их нет или они недоступны инкубам и суккубам? Зато объясняет, почему Йеджи до сих пор не раскрыла верховную сущность Феликса. Спасает, что крылья спрятаны, а заострённые ушки встречаются и у магов.       — Напоминает нашего общего знакомого колдуна.       — Минхо?       — О-о, тоже коснулся его? И он позволил?       — Не позволил, но коснулся.       — А ты растёшь, Джинни. Таким смелым стал. А что, Минхо тебе приглянулся?       — Нет, не в этом дело.       — Если что, он унылый и безнадёжный случай. Триста лет назад он потерял своего Предречённого, и с тех пор у него обет безбрачия, даже фантазий нет. Считай, он импотент.       Хёнджин слышал это от Сынмина и только кивает. Как бы ни была печальна история любви тысячелетнего колдуна, сейчас всё, о чём может думать Хёнджин — это Феликс, и как паучьи лапки Йеджи снова начали задумчиво перебирать его волосы. Энергия подавления всё ещё продолжает течь.       — Тебе обязательно настолько сильно его давить? — не выдерживает Хёнджин, но, поймав удивление Йеджи, тут же спешит исправиться: — Ты тратишь на него последние силы.       — О-о, ты переживаешь за меня? Тогда, может, скорее поделишься со мной своими?       — Конечно. Я с радостью. Отпустим его и начнём. Можем даже остаться здесь, если тебе здесь больше нравится.       — Мне нравится. Люблю брать тебя в нестандартных местах.       Йеджи подмигивает и залпом допивает второй дайкири. Она пододвигает опустошённый бокал Хёнджину и кивком намекает, чтобы он наполнил его снова.       — Но на этот раз добавь секретный ингредиент.       — Я не…       — Джинни, это не просьба.       Хёнджин вязнет в мёде глаз Йеджи. Даже через стол её влияние растекается по телу и копится в горле. Приходится сглотнуть и едва слушающимися руками снова взять упаковку мороженого. Переключившись на подавление своего Порождённого, Прародительница на время отпускает Феликса, но тот всё равно продолжает сидеть, не шелохнувшись. Чары не сходят мгновенно, особенно чары суккуба.       — Знаешь, я передумала.       Йеджи встаёт и подходит к Хёнджину, из-за чего он невольно отступает на шаг в сторону. Её каблуки звонко стучат и давят.       — Больше не хочешь коктейль?       — Да. Не хочу его в бокале, хочу его на тебе.       — Что?       Подойдя, Йеджи тянет за пояс халата, обнажая тело Хёнджина, затем берёт у него из рук мороженое и ложку со стола. При каждом её приближении Хёнджин старается незаметно уворачиваться от соприкосновения, хотя и понимает неизбежность своего положения.       — Хочу слизать всё с тебя, а затем ты меня покормишь.       Хёнджин коротко выдыхает, когда его от природы разгорячённой кожи касается холод серебра ложки. Йеджи ведёт ей от груди и ниже по прессу, пока не останавливает у кромки шёлковых штанов.       — Ты же меня покормишь?       В непосредственной близости энергетическое поле Прародительницы захватывает и лишает воли Порождённого. Создателем не предусмотрено, чтобы последний мог воспротивиться. Суккуб и только он ответственен за своё дитя. Их связь работает только в одностороннем порядке.       Йеджи зачерпывает мороженого, а затем укладывает его небольшой кусочек на ключицу Хёнджина. Сливочная клубника тает, стекая холодной струйкой по груди мимо проколотого соска и ниже. По телу Хёнджина пробегает дрожь. Глаза Йеджи становятся насыщенно медовыми и начинают светиться, как всегда, когда она возбуждается и готовится забрать своё. Она толкает Хёнджина в грудь, разворачивая его спиной к кухонному острову, и припадает губами к его ключице. Засасывает кожу вместе c мороженым, а затем спускается вниз по проложенному клубничному пути, выцеловывая и зализывая сантиметр за сантиметром. Хёнджин дышит сбито, но не возбуждается, потому что всё ещё не настроен и пытается удержать своё сознание вдали от Феликса. Стоит ему только подумать о нём, как синхронно могут возникнуть фантазии, которые тут же прочтёт Йеджи.       Ошибка. Наступает тот редкий случай, когда инкубу становится страшно. Сердечный ритм ускоряется. Хёнджин так быстро провалился. Проклятье. Он совсем не привык контролировать мысли подобным образом.       Почти дойдя до бриллиантового пояса на талии Хёнджина, Йеджи вдруг прерывается. Отстранившись, она поднимается и взирает на подчинённого инкуба, как никогда прежде: с недоверием, с гневом, с желанием уничтожить.       — М-м, Джинни, — даже голос её больше не звучит сладко и маняще, а режет холодом, будто лезвием, — когда ты хотел мне сказать, что к тебе на вечеринку пожаловал сам Фей?       Хёнджину не дают ответить. Сильная рука Йеджи сжимается на его горле с такой силой, словно намеревается вырвать кадык. Лишив возможности дышать, Йеджи приподнимает Хёнджина на десяток сантиметров над полом и тут же отбрасывает к основанию кухонного гарнитура. Боль разбивает лопатки, позвоночник и затылок Хёнджина. Плечо взрывается будто от перелома. Но он всё же в сознании и каждой клеточкой тела ощущает гнёт бушующего разочарования своей Прародительницы.       — Поэтому ты хотел его отпустить? Думал оставить его себе? Джинни-Джинни… Теперь я не отпущу вас обоих.