Just one day

Сентябрь 2024

             В комнате пахло затхлостью. Кто знал, как Чимин вообще нашёл её здесь, в Нью-Йорке — огромном мегаполисе, наполненном кучей людей и машин. Он не должен был помнить местоположение, тем более настолько точно, чтобы прийти сюда в одиночку. Стоило лишь посмотреть на него, впитать в себя его образ за круглым столом, как в груди разливалось неприятное предчувствие. Саднящее. Зудящее. Жалящее. Хосок ощущал, как по телу разбредались мурашки, устраивая собственную гонку с леденящим ужасом. Всё внутри вопило: «Что-то случится», — и он мог бы вспомнить все старые проверки от Джина, перебрать каждое воспоминание об увиденных увечьях, но гнал от себя эти мысли.              Стук подошвы эхом разлетался по пустому помещению, создавая резонанс, тот же, что внутри. Заглушая опасениями отчаянное сердцебиение, Хосок дошёл до ореола света под потолочным светильником и нервно ухватился за спинку единственного свободного стула. Помимо него и такого же напротив, здесь лишь стол, плюс лампа и их одиночество — одно на двоих. Со скрипом отодвинув деревянное подобие мебели, разваливавшееся от налёта времени, Хосок сел, чувствуя, как тряслись поджилки, но он уже на месте. Он тут. Он успел, или так казалось, но факт его присутствия неизменен.              В памяти так не нужно всплыли все минуты вместе: как они танцевали вдвоём; как пытались бороться за свои мечты, — но лицо человека напротив не имело ничего общего с тем, кто стонал под ним, кто восторгался видом оружия и той властью, что оно подарило ему в одно лишь мгновенье. Ничего общего с тем Ангелом, что прожигал себя в Аду на Земле. Сейчас всё напоминало только об их последней встрече…              — Рад, что ты пришёл.              Даже голос Чимина звучал иначе. Осипший, словно продрогший в стенах полуподвала. Тот говорил с надрывом, а у Хосока всё холодело внутри… Сердце сковывало ледяной коркой, и он больше не мог прятать свой страх — не после всего. Стараясь держать себя в руках, он знал, что в сознании борются два противодействия: желание защитить и мечты о том, чтобы стереть с лица земли всё, что могло причинить боль. Спалить. Разрезать. Взорвать. Перекинув одну ногу на другую, закрывшись, Хосок посмотрел перед собой. Темнота окутывала, покачивающаяся лампа скрипела, а в середине стола, ровно между ними двумя, лежал револьвер.              Тихая усмешка привлекла внимание, и он последовал за звуком из пухлых губ, обводя сначала их, спеша взглядом выше, чуть вбок, но полумрак мешал разглядеть достаточно. Чимин облизнулся и протянул дрожащую руку к пистолету. Ладонь замерла над ним на секунду. Сердцебиение соревновалось с тишиной подвала за главенство, замедлялось всё больше и больше, почти выигрывая первенство громкости, но Чимин одержал победу и здесь.              — Ты помнишь? — спросил он, укладываясь на столешницу и почти растекаясь по ней. Убрав руки от оружия, он всё ещё был не в линиях света, всё ещё в тени, но даже по голосу угадывалось кишащее безумство. Кровь сворачивалась в венах морозными водоворотами… Секунда. Одна. Вторая. Хосок молчал, не зная, что ответить. Смиренно ждал, уговаривая себя не поддаваться всё громче визжащему предчувствию, что разбилось в дребезги, стоило Чимину игриво произнести: — Русская рулетка.              Проехавшись щекой по дереву, наконец показывая лицо на свет, Чимин рассмеялся. С уголка губ стекала слюна, формируя маленькую лужицу рядом с ним, но Хосок смотрел не на это. Медовая кожа уже налилась синяками и кровоподтёками, свербящими изнутри. Словно бутоны, на нём расцвели ссадины, и чем больше тот вылезал на свет, тем различимее они становились. Покоцанный, раненый, почти мёртвый, но не полностью. Лишь внутри, в давно забытом углу, отчаянно просящийся наружу, словно пёс, которого заперли в машине на солнцепёке. Чимин смеялся, утопая в неприятном жёлтом свете лампы, и внутренности скручивало от этого вида.              — Чимин… — осторожно начал Хосок, будто подбирая ключи. — Ты не должен.              Уголки пухлых губ разъехались в стороны, но улыбкой это уже не назвать — сумасшествие подходило лучше. Отчаяние опадало тяжёлыми каплями. Подобно цунами, накрывало их обоих с головой. Хосок отчётливо видел, что в чужих глазах больше не теплилось и толики жизни, лишь обречённость и боль в противовес. Аккуратные пальцы шкрябали угол стола, Чимин пытался подобраться к револьверу, но что-то останавливало его, и Хосок хотел бы думать, что это его присутствие, но понимал, что это не так.              — Пожалуйста… — Ещё одна попытка, однако в голосе не было мольбы. Это честная просьба, которой он научился рядом с Паком. — Пожалуйста. Просто дай мне шанс, Чимин.              На полюбившихся губах застыло подобие улыбки, но какое это имело значение, когда тот сломлен так основательно, так по-настоящему, и это лишь подталкивало Хосока ближе к краю бездны. Он хотел было сказать что-то ещё — может, уговорить, заставить, дать понять… но буквы не складывались в слова, а Чимин уже приподнялся на локтях, скучающе уперевшись подбородком в собственные ладони. Лампа мигнула пару раз, почти погасла, но с шипением продолжила гореть, раскачиваясь над ними.              — А кто даст шанс мне? — подал голос Чимин, и лучше бы он молчал.              Лучше бы смотрел своими невыносимо мёртвыми глазами, разрешая Хосоку уничтожать себя самостоятельно и без его помощи. Но они оба здесь только потому, что Чимин позволил ему быть рядом сейчас, иначе Хосок нашёл бы его раньше.              — Ты… — бесполезно начал, но…              — Я не мог уйти, — отрезал Чимин, перебивая его. Не давая закончить фразу, оправдание, излишнюю реплику. — И забыть не смогу.              Раскачиваясь на стуле, снова отдаляясь от револьвера, Чимин смотрел точно в глаза, соединяя их взгляды. Прожигал своим, давил и плавил — Хосок не уверен, что когда-либо видел такую решимость с его стороны. Нет. Мотнув головой, понял — видел. Мелькнувшие пару раз воспоминания сигнализировали в мозг надеждой, но та опадала на пол, утекая со сквозняком.              — И всё равно хотел видеть меня, — кивнул Хосок, вытягивая ладони перед собой на столе.              — Не насмотрелся в последний раз, — слова сочились ядом. И вот это впервые настолько сильно и противоречиво. Тон не сочетался с действиями, не объединялся в единый фронт с тем, с какой грустью Чимин отвёл взгляд в сторону, будто хотел объяснить что-то, поведать.              Но правда в том, что Хосок уже знал. Поразительно, что это утаивалось так долго, но не теперь…              — Теперь, — акцентировал Чимин, снова почти ложась на стол, ближе к оружию, — я могу только начать сначала. С самого начала, Хосок.              Холодный пот копился на загривке. Спешил вдоль позвоночника, пачкая кожу. Надев маску спокойствия, Хосок не предлагал спасение, иначе оставил бы вариант не принять его. В мыслях мириадами звёзд взрывались воспоминания о том, как они были вдвоём в его доме, как горело упругое тело в его руках, как по шее, щекам, груди разливался томный шёпот Чимина, теперь меняющийся на душевный крик.              — Я помогу. — Это не трудно, Хосок знал, что справится. Знал, что сделает всё что угодно, и только поэтому помощь не станет для него ношей, но их мнения уже разделились.              — Знаешь, почему я позвал тебя? — хмыкнул Чимин, гуляя указательным пальцем по рукояти револьвера, следя взглядом за собственным движением. Он будто ждал ответ, который Хосок не осмеливался озвучить. Вариантов слишком много, и те, в которые хотелось бы верить, звучали, казалось, даже хуже тех, что были нежелательными. Но Пак разбивал его снова, ухмыльнувшись и медленно прошептав: — Ты единственное светлое пятно в этом Аду.              Это звучало чертовски паршиво… Горечь предательства растекалась по груди, захватывала лёгкие, перекрывала кислород. Хосок должен был быть там. Должен был быть рядом. Не позволить Чимину оказаться втянутым в принципе.              — Мне жаль… — Стараясь говорить ровно, Хосок ловил чужую усмешку, проглатывая её острие. Аккуратные пальцы сомкнулись на револьвере, но оружие всё ещё было прижато к столу, и ему бы поторопиться. Сказать хоть что-то стоящее, но всё казалось неподходящим, недостаточным. — Я знаю, что этого мало, Чимин. Но, если бы я знал раньше, я бы не…              Он не мог закончить. Он бы «не» что? Не позволил?       Встал бы наперекор всем? Лишил бы Чимина мечты? Оттолкнул бы его? Закрыл бы для него все двери? Стал бы предметом его ненависти?              С последним он справится и так. И почти на все остальные пункты Хосок был готов ответить самому себе «да». Да — он бы встал против. Да — он оттолкнул бы Чимина, но… Но лишить его мечты — против самой сути существования.              — Что? — рассмеялся Чимин, видя его замешательство. — Что, Хосок? Ты хочешь шанс для себя, но дай его и мне. Теперь моя очередь, — он говорил размеренно, взвешенно, но оттого пугающе в десятки раз больше, потому что в глазах читалась полная отрешённость. — Это мой день. Твои кончились. Им надо начаться заново.              — Я бы сделал всё, чтобы ты был от этого как можно дальше, — обессиленно произнёс Хосок, уперевшись взглядом в собственные сцепленные ладони. Он не мог поднять глаза, не мог встретиться с обречённым видом. Чимину наплевать. Определённо. Но это впервые больно.              Не так, как когда брат избивал его в подвалах и залах для единоборств, — не так. Даже на пару процентов не похоже на то, как ломило мышцы и даже кости, когда его поймали выходцы из Нью-Джерси, — снова не то. Чимин прокручивал в пальцах оружие, словно оно было игрушкой, но это даже не было похоже на такую глупую правду, потому что оставалось ложью. Хосок знал, что револьвер настоящий, потому что, чёрт возьми, был его собственным. Сжав кулаки, надеясь, что жест остался незамеченным, он дёрнулся, когда услышал щелчок и звук прокручивания барабана.              В панике задрав голову, сталкиваясь взглядом с Чимином, Хосок почувствовал, как по спине скатилась капля пота. Одна. Вторая. Поток. Желудок скрутило — вид того, как в хрупких, истерзанных селфхармом, руках находилось оружие, пугал. До чёртиков, до сведённых челюстей, до скрипа и ужаса. Чимин рьяно прокручивал барабан револьвера, обезумевше смотря на него.              — Чтобы начать всё сначала, нужно закончить то, что приносит слишком невыносимую боль, да? — улыбнулся он, остановив очередной цикл.              — Нет, — прошептал Хосок, привстав со стула, но осёкся.              — Да. Ты моё светлое пятно, я хочу видеть этот свет как можно дольше, но оставайся на месте, ковбой, — хрипло улыбнулся Чимин, поднося дуло к своему подбородку и взводя курок. — Пока я не использовал свой шанс, у тебя не появится твоего.              Голос отбивался от стен так же, как изначально шаги Хосока. Ладони вспотели, мурашки пробежали по телу, не знаменуя ничего хорошего. Те самые пальцы, что гладили его щёки, вплетались в волосы, лаская кожу головы, сейчас держали убийственный металл в поразительной близости от уставшего до смерти лица, и это пугало даже больше последствий — эта отстранённость.              Щелчок. Хосок наклонился вперёд, задев макушкой лампу над столом, заставив ту шататься, смещая линию света. Ореол покачивался, то и дело вовлекая их обоих в тень, пока Чимин не сводил с него глаз, и в них промелькнуло нечто новое. Нечто не подчиняющееся логике, то, за что Хосок так отчаянно цеплялся. Желание жить, борьба и свет, что бы тот ни говорил.              На пару с затруднённым дыханием, что резонировало в ушах, Чон слышал, казалось, даже движение капель пота по телу, своему или чужому — оставалось тайной, но он не спешил разгадать её. Чимин улыбнулся ещё раз, сильнее стискивая пальцы на рукоятке оружия. Он надавливал дулом, царапал собственную кожу, будто снова пытался почувствовать реальность, а синяки на лице заставляли сжать зубы до скрежета. Хосок был напряжён, натянут, как струна, готовая вот-вот лопнуть, но этого всё ещё было недостаточно. Его присутствие здесь всё ещё не делало это чем-то особенным.              — Я обещаю тебе, что мы начнём всё заново однажды, — прошептал Чимин, пропуская одинокую слезу.              Он улыбнулся в последний раз. Мотнув головой в сторону, чтобы откинуть мешающиеся волосы, он всё равно пытался сохранить зрительный контакт. Пальцы сжали столешницу, Хосок не трясся, старался держать себя в руках, сохранять рассудок, но неотвратимо сходил с ума, не желая прощаться так.              Секунда. Следом вторая. До третьей не дошло. Если бы рядом были птицы, они бы взмыли в воздух, но они всё ещё в тухлом подвале, и запах пороха забил ноздри.              Он ринулся вперёд.              Раздался выстрел.