Собирая себя заново

Алекс вспоминал те годы, когда они были обычной семьей, и на его лице проскользнула тень улыбки. Он был обычным ребёнком, рос в благополучной семье, где царила забота и стабильность. Отец всё время работал, стремясь обеспечить их всем необходимым, а мать заботилась о доме и детях, создавая уютное, наполненное теплом пространство, где каждый чувствовал себя нужным. Старшего брата звали Колтон. Для Алекса он был больше, чем просто брат — он был его героем, примером, которым он восхищался. Колтон всегда казался ему сильным и уверенным, даже если иногда и был строгим. Маленький Алекс, не отставая, плелся за ним, во всём стараясь подражать. Как и Крис, младшая сестра, она пыталась завоевать внимание и одобрение Колтона, и, несмотря на то что разница в пять лет делала их интересы разными, Колтон не отталкивал их. Он, казалось, понимал, что брат и сестра нуждаются в его защите и поддержке, и старался найти время, чтобы уделить им хоть немного внимания, даже когда сам был занят чем-то важным или уставал от бесконечных просьб маленького брата и сестры. Когда Алексу исполнилось 14, он стал замечать перемены в поведении старшего брата. Колтону было уже 19, и в какой-то момент он начал приносить домой большие суммы денег. Это было неожиданно — вроде бы ни для кого в семье не было секрета, что Колтон всё ещё учился, не имел постоянной работы и проводил много времени с друзьями. Естественно, и Алекс, и Крис, и даже родители начали задаваться вопросом, откуда у него такие деньги, но каждый раз Колтон легко отмахивался, пряча загадочную улыбку за простой фразой: «Получил работу в хорошей компании». Так продолжалось больше полугода. Колтон уверенно отказывался обсуждать детали, а деньги становились всё крупнее. С каждым месяцем Алекс чувствовал, что что-то не так. Брат, которого он всегда знал как честного и заботливого, вдруг стал скрытным, и это настораживало. Тогда, в одну из ночей, когда Колтон снова заявил, что уходит «на работу», Алекс решился: он проследит за ним, выяснит правду. Дождавшись, пока Колтон вышел из дома и скрылся за углом, Алекс аккуратно прикрыл входную дверь и выскользнул наружу. Ночной воздух был прохладным, и Алекс, затаив дыхание, пошёл за братом, держась на безопасном расстоянии. Он видел его спину, его уверенные шаги, слышал, как Колтон что-то тихо насвистывает, шагая по пустынным улицам. Алекс старался идти бесшумно, следуя чуть ли не по пятам, его сердце колотилось с такой силой, что он боялся, что Колтон может услышать. Они шли дальше по улице, и Алекс заметил, что брат свернул в непривычном направлении — не к городу, а в сторону старых складов на окраине. Колтон редко бывал в этих местах, и оттого тревога в Алексе росла. Он старался не отставать, прячась за тёмными углами и не упуская брата из вида, пока тот не остановился возле заброшенного здания с тусклым фонарём у входа. Алекс сжался, стоя за углом, и украдкой наблюдал, как его брат оглянулся, словно проверяя, не следят ли за ним. Алекс, прокравшись за братом, невольно оказался в непривычной для него обстановке — лес всё сгущался, деревья, казалось, сомкнулись над его головой, создавая плотный, тёмный купол, под которым было невыносимо тихо и страшно. Его сердце бешено колотилось, но он продолжал двигаться, подгоняемый острым, почти болезненным любопытством. Наконец, Алекс увидел, как Колтон остановился на опушке леса, и, едва успев спрятаться в кустах, затаил дыхание, наблюдая за происходящим. Перед Колтоном, залив всё вокруг ярким светом, остановился большой пикап. Фары резко включились, осветив пустую лесную поляну, которая вдруг приобрела жутковатый, зловещий вид. Из автомобиля вышли несколько людей, и Алекса тут же пробрало от страха до самых кончиков пальцев. Их лица были скрыты под устрашающими масками собак: вытянутые морды, оскаленные клыки, пустые тёмные глазницы. Это были не просто маски — в них было что-то неестественное, даже звериное, словно эти люди действительно пытались превратиться в волков или каких-то ночных хищников. Они выглядели, как тени, вырвавшиеся из ночных кошмаров. Один из них, крупный мужчина с тяжёлой поступью, подошёл к Колтону, и Алекс заметил, как его брат чуть напрягся, но сохранял спокойствие, подавая из-под куртки небольшой, аккуратно завёрнутый свёрток. В темноте раздавались приглушённые слова, и мужчина в маске взял свёрток, приподняв его к свету фар, словно проверяя содержимое. Алекс с ужасом осознал, что это могли быть наркотики — Колтон, его любимый брат, мог быть вовлечён в серьёзные, опасные дела. Его охватило желание встать, выбежать из леса, позвать брата, вытащить его из этой тьмы, но страх сковывал, приковывая к месту. Он застыл, пытаясь не дышать, когда вдруг один из мужчин, стоявших чуть поодаль, медленно повернулся в его сторону. Алекс заметил, как свет фар отражается в пустых глазницах собачьей маски. Прежде чем он успел что-то понять, кто-то крепко схватил его за шкирку, буквально выдернув из кустов, словно он был не больше чем щенок. — Что у нас тут, маленький шпион? — раздался низкий, зловещий голос из-под маски. Алекса бросили под свет фар, ослепляющий и жёсткий. Он замер, дрожа от страха, и поднял взгляд, встречаясь с пустыми взглядами людей в масках, которые теперь смотрели прямо на него. Колтон повернулся, услышав движение позади себя, и увидел Алекса под светом фар. Его лицо исказилось от ужаса и ярости одновременно. Алекс лежал на земле, не в силах пошевелиться, его глаза расширились от страха, но он всё ещё надеялся, что брат сейчас всё уладит, что каким-то образом он объяснит всё этим страшным людям и они просто уйдут. — Алекс? Чёрт возьми, что ты тут делаешь?! — прошипел Колтон, его голос дрожал от смеси гнева и паники. Он сделал шаг вперёд, словно намереваясь схватить брата и увести прочь, но не успел. Один из людей в маске, тот самый, что держал свёрток, внезапно рассмеялся — звук был низким, холодным, почти нечеловеческим. Он кивнул одному из своих подручных, и тот, с явным удовольствием, достал из-за спины ружьё. Алекс увидел, как ствол направляется прямо на него, и в этот миг страх сковал его ещё сильнее, заставляя мышцы напрячься до боли. — Похоже, у нас здесь маленький шпион, — сказал человек с ружьём, его голос был жестоким и полным угрозы. — Думаешь, мы будем рисковать из-за сопляка? Колтон шагнул вперёд, вскидывая руки, его лицо стало смертельно бледным. — Нет, подождите, — голос Колтона был хриплым, отчаянным. — Он ничего не знает, он… он просто любопытный ребёнок. Давайте я объясню ему всё, уведу отсюда, он не расскажет. Я обещаю! Но человек с ружьём, похоже, был не намерен слушать. Он прищурился, внимательно смотря на Колтона, а затем медленно перевёл взгляд на Алекса. — Если ты соврёшь нам хоть раз, — процедил он, сжимая ружьё чуть крепче, — я снесу ему мозги прямо здесь и сейчас. Ты этого хочешь? Чтобы твоего брата не стало по твоей вине? Алекс чувствовал, как у него трясутся руки, страх пробрал его до самых костей. Он пытался понять, как Колтон мог связаться с этими людьми, почему он оказался здесь, среди этих жутких теней. Но, видя страх в глазах брата, Алекс впервые осознал, что он стал свидетелем чего-то действительно опасного, чего-то, от чего уже не так просто было скрыться. Алекс, всё ещё лежавший на земле, заметил, как Колтон осторожно потянулся к пистолету, который был спрятан за поясом. В его взгляде был едва уловимый призыв к тишине, словно он хотел дать брату понять, что у него есть план. Но прежде чем его рука успела коснуться оружия, в воздухе раздался оглушительный выстрел. Затем ещё один, и ещё — каждый ударил по ночной тишине, словно гром, разрушая всё вокруг. Колтон пошатнулся, кровь брызнула на его рубашку, окрашивая её в тёмный алый. Его лицо застыло в выражении боли и страха, но он всё ещё пытался держаться на ногах, глядя на Алекса, который, парализованный от ужаса, не мог двинуться. Алекс видел, как его брат отчаянно пытается сохранить сознание, но ещё один выстрел разорвал воздух, и Колтон рухнул на колени, а затем бессильно повалился на землю. Люди в масках замерли на мгновение, словно осознавая, что только что произошло, а затем, переглянувшись, один из них бросил хрипло, с явным презрением: — Пора убираться. Мальцу всё равно нежить, он ничего не сделает. Они отступили, пятясь к своим машинам, и, не оглядываясь, бросились прочь с опушки, оставив за собой лишь свет фар, уходящий в ночь, и тишину, наполненную ужасом. Алекс, едва чувствуя собственные конечности, пополз к брату, руки дрожали, срывались, скребли землю, пока он не дотянулся до Колтона. Колтон был весь в крови, его грудь медленно поднималась и опускалась, но дыхание становилось всё слабее. Алекс отчаянно прижал руки к ранам, пытаясь остановить кровотечение, хотя понимал, что делает это бессмысленно, беспомощно. — Колтон… ты будешь жить, слышишь? — голос его сорвался, переходя в истерический крик, в каждом слове была мольба. — Ты должен жить! Его пальцы дрожали, когда он пытался набрать номер скорой помощи. Руки скользили по кнопкам, испачканному в крови, пальцы не слушались, а голос был слишком слаб, чтобы объяснить, что произошло. Наконец, он смог выдавить, почти теряя контроль: — Помогите… Я… Я не знаю, где мы… Лес, окраина города… Пожалуйста… быстрее, умоляю, мой брат… он умирает! Телефон выпал из его рук, и он снова посмотрел на Колтона, его лицо стало ещё бледнее, а глаза — более затуманенными. Но, найдя в себе последние силы, Колтон поднял дрожащую руку и медленно провёл ею по светлым волосам Алекса, словно в утешение, почти как когда-то в детстве, когда ему нужно было успокоить младшего брата. — Прости, — прошептал Колтон, его голос был слабым, почти ускользающим, но в нём звучала нежность и горечь. — Ты… сильный, Алекс. Живи… для меня… Его рука замерла, взгляд погас, и тело обмякло. Алекс чувствовал, как что-то холодное и невыносимое охватывает его сердце. В отчаянии, сдавленный рыданиями, он держал брата, его крик разнёсся по тёмному лесу, но никто не слышал его, никто не ответил. Алекс остался на коленях рядом с братом, сердце сжалось от ужаса, и он не мог просто отпустить его, оставить здесь, умирать в этом мрачном, одиноком лесу. Руки Алекса дрожали, но он решительно положил ладони на грудь Колтона и начал делать ему массаж сердца, с силой надавливая на его грудную клетку, как мог, как его учил когда-то кто-то в школе или видел по телевизору — он не помнил, всё это было похоже на бред. — Ты не умрёшь здесь… слышишь, Колтон? Ты не можешь меня так оставить, — он задыхался, его голос срывался на хриплый крик, каждое слово прорывалось сквозь рыдания. — Я не дам тебе… так просто уйти! Не здесь… не сейчас! Ты… ты должен держаться. Алекс давил на его грудь, будто пытался заставить сердце снова биться, чувствовал, как под его пальцами начинают слабеть последние признаки жизни брата. Всё вокруг него словно размывалось, время текло мучительно медленно, как будто каждое мгновение длилось целую вечность. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как он позвонил, его разум не воспринимал реальность — ему казалось, что он уже кричал и звал на помощь много раз, что лес поглотил его голос, оставив его здесь одного. — Ну же, Колтон… — шептал он, его руки покрывались холодным потом и кровью, но он продолжал, словно не замечая ничего вокруг. — Ты не можешь умереть здесь, ты не оставишь меня так… ты обещал, ты же обещал!  Его голос постепенно стал тише, и в нём зазвучала беспомощность, острое осознание, что он ничего не может изменить. Он чувствовал, как силы покидают его, как отчаяние всё сильнее поглощает его разум. Всё, что он мог, — это продолжать пытаться, снова и снова, надеясь, что каким-то чудом его брат очнётся, что всё это окажется страшным кошмаром, который рассосётся с первым лучом света.  Алекс постепенно замедлил свои попытки реанимировать брата, пальцы его ослабли, и наконец, когда последние крупицы надежды покинули его, он позволил себе остановиться. Он просто сидел на холодной земле, рядом с безжизненным телом Колтона, прижав к груди колени, словно пытаясь спрятаться от невыносимой боли, разрывающей его изнутри. Горячие слёзы катились по щекам, и он больше не сдерживал рыдания — его крик, полный отчаяния, пронзил тишину ночного леса, эхом разлетаясь вокруг. Он наклонился ближе, обхватив голову руками, и, погружённый в бред, начал бормотать сам себе, словно не замечая, что слова срываются с его губ. — Это я… это всё я, — выдохнул Алекс, его голос дрожал, прерываясь на рыдания. — Если бы я не пошёл за ним, если бы я… не лез не в своё дело, Колтон был бы жив… Он бы не… Он зажмурился, стараясь прогнать из головы видение — образ брата, живого и улыбающегося, того, кто когда-то защищал его, того, за кем он всегда следовал как верный младший брат. Вся его жизнь в этот момент казалась лишь чередой ошибок, каждый шаг привёл его сюда, к этой опушке, к холодному телу любимого человека. — Почему я не остался дома… — прошептал он, снова и снова, словно от этого что-то могло измениться. — Почему я не дал ему уйти… Почему я не остановил его, не остановил себя… Это моя вина…  В отчаянии Алекс зарыдал ещё громче, обхватив себя руками, как будто пытался защититься от невидимого ужаса, который сжимал его, не давая дышать. Тишина леса снова сгустилась вокруг, словно сама природа стала свидетелем его горя, но не могла предложить ему ни утешения, ни спасения. Он остался один, полностью сломленный, с чувством вины, которое стало невыносимой ношей, и болью, которая навсегда изменила его душу. Где-то вдали раздался звук сирен, а красные и синие огоньки мелькали между деревьями, приближаясь к опушке леса. Алекс, казалось, был в полубессознательном состоянии, его разум то проваливался в пустоту, то вновь выныривал в реальность. Он не помнил, как нашёл силы встать, но, шатаясь, как во сне, побрёл в сторону света, махая руками, чтобы дать понять, что они здесь. Его ноги подкашивались, и он падал, снова поднимался, пока сирены наконец не стали совсем близкими, и полиция начала окружать место происшествия. Вокруг него суетились люди, торопливые и чужие. Кто-то накрыл его тёплым пледом, который сразу показался ему слишком тяжёлым, словно весь мир навалился ему на плечи. Алекс сидел неподвижно, безразличный к чужим рукам, которые старались оттереть кровь с его лица. Холодные влажные салфетки скользили по коже, но пятна не исчезали, будто вросли в него, стали его частью. Он даже не заметил, как на место приехали его родители. Отец и мать метнулись к огороженной зоне, и Алекс услышал лишь отчаянный, полный ужаса крик матери, когда она увидела черный мешок, в который полицейские осторожно погружали тело Колтона. Время будто застыло, и все звуки стали приглушёнными, нереальными. — Нет! Это не может быть, Колтон! — кричала мать, её голос срывался и резал воздух, словно нож. Отец, бледный, держал её за плечи, пытаясь оттащить, но сам едва сдерживался. Алекс, сквозь пелену ужаса и шока, смотрел, как мать сопротивляется, её руки тянутся к машине скорой помощи, туда, где навсегда исчезал его брат. Криса рядом не было, или, возможно, он просто не мог её разглядеть в суматохе. Всё казалось смазанным, звуки и лица сливались в одно большое пятно, оставляя его в одиночестве среди всего этого беспорядка. После той ночи всё слилось в сплошной, непрекращающийся кошмар. Алекс почти не помнил, как его привезли в больницу, как врачи провели обследования, стараясь оценить его физическое и психическое состояние. Люди вокруг него менялись, лица проходили мимо, оставляя лишь едва уловимые следы. Всё казалось серым, блеклым, словно его сознание затянули густой пеленой, через которую он едва различал происходящее. Полицейские начали допрашивать его на следующий день, и потом это повторялось снова и снова. Сидя напротив него, они выглядели усталыми и настороженными, их руки пролистывали блокноты, перелистывали папки с материалами дела, и каждый новый офицер выглядел ещё более серьёзным, чем предыдущий. Один из таких допросов врезался в память особенно остро. Полицейский — мужчина с коротко стриженными седеющими волосами — склонился к нему, стараясь говорить тихо, словно хотел вызвать доверие. — Алекс, нам нужно понять, что произошло. Ты можешь рассказать, как ты оказался в том лесу? — мягко спросил он, его голос был низким и обволакивающим, как будто пытался укутать Алекса в какой-то призрачный кокон защиты. Алекс сидел, неподвижно глядя в одну точку на столе. Он чувствовал взгляд офицера, но не мог заставить себя ответить. В груди было пусто, в голове — туман, и слова, которые он когда-то знал, казалось, исчезли. Полицейский немного помедлил, а потом, со вздохом, продолжил. — Ты же понимаешь, что нам важно выяснить правду, верно? Мы просто хотим помочь. Что случилось с твоим братом, Алекс? Он кивнул, даже не поднимая глаз. Кивок был машинальным, едва осознанным, но для полицейских это казалось единственным сигналом, что он хоть как-то их слышит. Они пытались разные подходы, задавали вопросы проще, терпеливо ждали ответа, но тишина оставалась его единственным ответом. — Алекс, мы знаем, что ты боишься, — добавил другой полицейский, сидящий чуть поодаль. — Но с нами ты в безопасности. Здесь никто не причинит тебе вреда. Алекс снова кивнул, хотя его голова оставалась пустой, а руки лежали на коленях, неподвижные, холодные. Эти слова уже не достигали его, не могли растопить ту ледяную оболочку, которая прочно закрепилась внутри него. Полицейские переглянулись, словно отчаявшись добиться хоть чего-то, и продолжили задавать свои вопросы, но Алекс молчал, как будто закрыл себя в стенах, которые никто не мог разрушить. Позже его заставили ходить к психотерапевту, но и тот тоже не смог вытянуть из него ни слова. Алекс прятался за своим молчанием, словно за невидимой стеной, боясь разрушить её и снова столкнуться с тем, что видел той ночью. Каждый раз, когда Алекс возвращался домой, казалось, что тяжесть смерти Колтона становилась ещё невыносимее. Дом, который когда-то был наполнен теплом и смехом, теперь превратился в мрачное, почти заброшенное место, где каждый угол дышал тьмой и горечью. Пустые коридоры, где раньше раздавались шаги и оживлённые разговоры, теперь погружались в тишину, которая давила на уши, словно чёрная вуаль, накрывающая всё вокруг. Мать почти перестала выходить из своей комнаты. Она сидела у окна, сутулясь и обхватив себя руками, словно пытаясь защититься от собственного горя. Её лицо, когда-то мягкое и приветливое, стало пустым, угасшим. Иногда Алекс слышал её тихие, сдавленные рыдания, которые раздавались в доме, когда она думала, что осталась одна. Она едва замечала Алекса, её взгляд, когда она на него смотрела, словно проходил сквозь него, не задерживаясь. Отец же, напротив, был всегда в движении. Он метался по дому, как будто пытался найти что-то, что ускользало от него. Он бесконечно делал одно и то же: запирал и отпирал окна, передвигал вещи, иногда начинал что-то чинить, даже если в этом не было необходимости. Его глаза были пустыми, усталыми, но его губы сжаты в тонкую, упорную линию. Он редко говорил с кем-либо и почти не обращал внимания на мать или Алекса, как будто весь дом и его обитатели стали для него чем-то чужим. Крис, который теперь оказалось в полной тени горя, тоже изменилась. Она стала ещё тише, закрытой и уединённой. Иногда Алекс видел её, сидящей на полу в комнате Колтона, среди его вещей, среди остатков жизни, которая больше не принадлежала его брату. Она гладила старую футболку Колтона, или просто сидела, смотря в никуда, и на её лице отражалось невыносимое одиночество. Алекс чувствовал, как тишина и боль всё больше захватывают его, как тень смерти брата становилась неотъемлемой частью их дома. Никто не говорил о Колтоне, никто не мог произнести его имя вслух. Это имя, некогда полное жизни и тепла, теперь стало невыносимо болезненным, как рана, которую нельзя залечить. Расследование застопорилось; молчание Алекса стало преградой для поиска ответов. В итоге, дело замерло, оставив слишком много вопросов без ответа, но тело Колтона наконец передали семье, и они смогли устроить ему похороны. Алекс ощущал это как последний шаг в беспощадном танце боли, финальный аккорд, после которого останется лишь пустота. День похорон был серым, небеса казались затянутыми тяжёлыми, тёмными облаками, будто сама природа склонялась перед их потерей. Алекс стоял рядом с родителями и смотрел на тёмный, почти чёрный гроб, который медленно опускали в могилу. Сухие комья земли осыпались на крышку гроба, издавая глухие удары, от которых у него внутри всё сжималось и будто разрывалось. Глаза матери были покрасневшими, но слёзы иссякли; она стояла как статуя, опустошённая и непоколебимая. Отец, крепко сжав губы, не сводил взгляда с могилы, его лицо казалось каменным, скрывающим бурю эмоций, которые он больше не знал, как выразить. На поминках, в их семейном доме, собрались все — многочисленные родственники, друзья Колтона, соседи, люди, знавшие его ещё со школы и университета. Дом был заполнен приглушёнными голосами и несмелыми взглядами, полными сочувствия и жалости, но всё это лишь усиливало гнетущую атмосферу. Люди старались говорить вполголоса, но напряжённое молчание, царившее между ними, казалось более громким, чем любой звук. Кто-то из родственников принёс еду, пытаясь хоть как-то скрасить поминки, но Алекс едва замечал это. Он сидел в углу, прижавшись к стене, чувствуя себя чужим среди тех, кто пришёл попрощаться с его братом. Он слышал фразы, обрывки разговоров: кто-то вспоминал, каким весёлым был Колтон, кто-то сдержанно говорил о его доброте и щедрости. Эти воспоминания врезались в сердце, оставляя только боль и пустоту, напоминая Алексу о том, что Колтона больше нет. Рядом с ним на мгновение остановилась одна из подруг Колтона, она бросила на Алекса взгляд, полный печали и недоумения, словно не понимая, как этот ребёнок может выдерживать такую ношу. Но Алекс не поднимал глаз, боясь увидеть в её взгляде сожаление или осуждение — всё, что могло лишь усугубить его страдания. И посреди этой суеты, среди людей, которые пытались выразить соболезнования, Алекс чувствовал себя отчуждённым, одиноким и уставшим, словно его душа покинула это место вместе с братом, оставив только пустую оболочку, погружённую в безмолвный хаос, который никто не мог понять. После похорон Алекс начал уходить из дома всё чаще. Сначала он просто бродил по городу, прячась от людей и пытаясь заглушить боль. Его ноги неизменно приводили его в заброшенные места — старые здания, полуразрушенные дома, заколоченные, никем не посещаемые. Он бродил среди этих развалин, словно сам стал частью их разрухи, а внутри него зияла дыра, которую он не знал, как заполнить. Он разбивал стекла, ломал случайные вещи, которые попадались ему на пути, в приступах глухого, бесконечного гнева. Но это приносило лишь временное облегчение; глухая, грызущая вина не оставляла его. Его мысли постоянно возвращались к одному и тому же: «Это твоя вина». И в какой-то момент эти слова словно обрели форму — образ брата, окровавленного, стоящего рядом, обвиняющего его в каждом шаге, каждом дыхании. Колтон, каким он видел его той ночью, вставал перед ним снова и снова, как ужасное видение, как галлюцинация, от которой Алекс не мог избавиться. Колтон, его мёртвый, изуродованный брат, смотрел на него мрачными, угасшими глазами, и от этого не было спасения. Однажды, во время очередного бегства, Алекс набрёл на старый, заброшенный крытый сад. Стеклянная крыша была давно разбита, а остатки растений, когда-то зелёные и живые, теперь были засохшими и увядшими, словно сами впитали в себя всю тоску этого места. Среди этих теней и руин Алекс наткнулся на группу наркоманов. Они сидели среди мусора и пепла, их лица были бледными и пустыми, но в их глазах Алекс увидел нечто знакомое — ту же тьму, что и в своём собственном отражении. Среди них был Дэвид, молодой парень, казавшийся старше Алекса, с таким же усталым, потерянным взглядом. Алекс не собирался связываться с ними, не хотел иметь дела с наркотиками, но ему было всё равно, что они скажут или подумают. Однако в какой-то момент Дэвид предложил ему покурить траву, и, едва осознавая свои действия, Алекс взял протянутую ему сигарету. Когда он сделал первый затяжку, мир вдруг начал расплываться, теряя свои мрачные очертания. Всё вокруг заиграло другими красками, приглушённая боль на мгновение отступила, а призрак Колтона исчез, растворившись в дыме. Алекс почувствовал странное, почти облегчённое ощущение, будто его на миг отпустили. Ему казалось, что он наконец-то обрел покой — иллюзию покоя, за которую он был готов цепляться. Так начался его путь вниз, в бесконечную череду бессмысленных попыток заглушить боль, заполнить пустоту, забыться, пусть даже на мгновение. Алекс не заметил, как постепенно он стал превращаться в того, кого сам бы едва узнал, — человека, готового потерять себя, лишь бы не видеть больше окровавленного призрака брата, который обвинял его на каждом шагу. Постепенно Алекс перешёл от лёгких наркотиков к более тяжёлым, погружаясь всё глубже в эту тёмную и бездонную трясину. Дэвид стал его постоянным спутником и единственным человеком, с которым он мог разделить эту тьму. В своих бесконечных побегах из дома Алекс находил в нём друга, человека, который тоже знал, что значит пытаться заглушить боль и бегать от прошлого. Вместе они бродили по заброшенным зданиям и пустым улицам, уходя всё дальше от реальности. Алекс тщательно скрывал свою зависимость от родителей. Никто, казалось, не замечал перемен, ведь каждый из них был слишком поглощён собственной борьбой с горем и потерей. Он стал экспертом в искусстве маскировки, умел казаться нормальным, если это было нужно, хотя его успеваемость в школе быстро падала. Учёба перестала иметь для него смысл, её пустые слова и формальные задания казались чем-то далёким и ненужным. Алекс утратил интерес ко всему, что раньше имело значение. Прошёл год с момента смерти Колтона, и только тогда родители и Крис начали понемногу возвращаться к жизни. В доме снова стали раздаваться тихие разговоры, звуки приготовления пищи на кухне, и между всеми началась попытка возродить хотя бы тень того уюта, что когда-то был у них. Отец иногда пытался заговорить с Алексом, мать готовила его любимые блюда, Крис, хоть и по-прежнему замкнутая, пыталась проводить с ним время, но для Алекса эти попытки были напрасными. Он продолжал сбегать из дома, оставляя за собой лишь тень, след от своего присутствия, всё глубже погружаясь в мир, из которого ему казалось, уже не будет выхода. Всё, что раньше связывало его с семьёй, казалось мертвым. Никакая любовь и забота не могли дотянуться до той части его души, которая давно уже находилась на краю. В один из тёмных вечеров, когда Алекс был в глубоком наркотическом опьянении, его и Дэвида схватили прямо на месте. Полицейский заломил его руку, а Дэвид, пытаясь прикрыть друга, не успел остановить их. Алекс, едва осознавая происходящее, глупо улыбался и тихо хихикал, не до конца понимая, что вокруг — это реальность, а не какой-то затянувшийся кошмар. Когда их привезли в полицейский участок, суматоха вокруг Алекса усиливалась. Полицейские быстро связались с его родителями, и, когда они прибыли, выражения их лиц были смесью ужаса, растерянности и злости. Мать едва могла сдержать слёзы, отец, побледневший, смотрел на сына, словно не узнавая его, и в этом взгляде было почти физическое ощущение утраты. — Алекс! Как ты мог?! — голос матери дрожал, её слова прерывались, и от этого её боль только усиливалась. — Ты был на наркотиках? Все это время? Отец, не выдержав, рявкнул, словно пытаясь разбудить его из этого кошмара: — Это до чего ты докатился, Алекс? Мы потеряли Колтона, но теперь и ты идёшь туда же? Что с тобой случилось?! Алекс, всё ещё под воздействием наркотиков, не сдержался и, вспышкой гнева, рванулся вперёд, бросив на родителей яростный взгляд. — Что со мной случилось? Вы хотите знать?! — рявкнул он, его голос разлетелся по комнате, а от этой непривычной для него грубости родители застыли. — Это вы… — его лицо исказилось в болезненной гримасе, глаза наполнились гневом и болью. — Это вы не понимаете, что там произошло… когда Колтона застрелили. Это была моя вина! Я всё видел, я был там и… и это я виноват, что он умер! Его слова звучали рваными, хриплыми, словно вытягивая из него последние силы. Полицейские переглянулись, и один из них, поняв, что сейчас может раскрыться что-то важное, быстро включил диктофон, стараясь не привлекать внимания к своему жесту. Алекс, под влиянием своей ярости и наркотического тумана, продолжал говорить, не осознавая, что его слова теперь записываются. — Я… я всё это время видел его… он преследует меня, — его голос дрожал, и он, словно в бреду, обращался и к родителям, и к самому себе. — Они застрелили его, а я просто стоял и ничего не мог сделать. Я не смог его защитить. А теперь он снова и снова появляется передо мной, и это моё наказание за то, что я… не остановил его. Родители замерли, ошеломлённые, но полицейские слушали с нарастающим интересом. Впервые за всё это время Алекс заговорил о том, что произошло той ночью, о том, как он был там, как стал свидетелем убийства. В словах, что срывались с его губ, была горечь и невыразимое отчаяние, словно он только сейчас позволил себе сбросить груз, который так долго разъедал его изнутри. Полицейский, записывавший его слова, наклонился ближе, стараясь не упустить ни одного слова: — Алекс, — обратился он тихо, чтобы не вспугнуть этот хрупкий момент, — ты можешь рассказать нам больше? Мы хотим понять, что случилось с твоим братом. Алекс бросил на него растерянный, затуманенный взгляд, как будто только сейчас начал осознавать, где он и что происходит. Алекс, всё ещё под влиянием наркотиков, начал выговаривать то, что так долго таилось внутри него, словно растворяясь в своём собственном хаотичном сознании. Наркотический туман как будто помогал ему перескакивать через барьеры памяти, поднимал из глубин разума обрывки воспоминаний, которые он пытался забыть. В какой-то момент, зацепившись за одну из деталей, он резко остановился, словно поражённый внезапным осознанием. — Там был… один человек, — пробормотал он, взгляд его стал отстранённым, и Алекс словно снова видел ту ночь перед глазами. — Он был… пухлый такой, в чёрной мантии, и тоже с маской собаки. Да… Он был первым, кто увидел меня, вытащил меня из кустов, когда я пытался спрятаться. Полицейские замерли, внимательно слушая, и Алекс, слегка покачиваясь, продолжил, припоминая всё, что мог. — У него была… — он на мгновение задумался, нахмурившись, будто собирая осколки образа, — зелёная борода. Я не знаю, как такое возможно, но она была… зелёной, странного болотного оттенка, как мох. Эти слова вызвали у полицейских мгновенный интерес, и один из них подался вперёд, задавая наводящий вопрос: — Зелёная борода? Ты уверен в этом, Алекс? Алекс кивнул, его лицо исказилось от усилий вспомнить больше, чем было в его силах. — Я не могу забыть эту бороду, — прошептал он, словно боясь, что воспоминание ускользнёт, если он перестанет о нём говорить. — Она была странной, бросалась в глаза… Именно он вытащил меня и сказал, что я не должен был видеть то, что видел.  Его голос на мгновение дрогнул, и Алекс словно вновь оказался там, в лесу, под светом фар, окружённый незнакомыми лицами в собачьих масках. Он понимал, что именно этот человек первым обратил на него внимание, что именно его взгляд и крепкая хватка вытянули его из укрытия, сломав тонкую защиту, которая могла бы оставить его в тени. Полицейские переглянулись, и один из них кивнул другому, подавая знак записать эту деталь. Слова Алекса могли стать зацепкой в давно зашедшем в тупик деле, первой реальной ниточкой, ведущей к раскрытию убийства Колтона. Алекс, осознав, что его слова теперь имели для полиции значение, выдвинул одно условие: он расскажет всё, что помнит, но взамен потребовал, чтобы они отпустили Дэвида. Полицейские недовольно переглянулись, но в конце концов согласились. Алекс не мог вспомнить, как ему удалось их уговорить, но его решение оказалось твёрдым, и он добился своего — Дэвида освободили. Когда они наконец завершили все формальности, родителей Алекса вызвали в кабинет и сделали серьёзное замечание за то, что они не уследили за сыном. Слова полицейских были холодными, и Алекс видел, как родители с трудом скрывают свою боль и унижение. Им выписали штраф, и, что хуже всего, Алекса поставили на детский учёт. Ему это было безразлично. Он стоял рядом с отцом, слыша эти слова, но не ощущал ничего, кроме отстранённого равнодушия. Он не помнил, как они сели в машину, не помнил дороги домой, лишь слабый шум мотора и приглушённые голоса родителей, которые будто были далекими, словно сквозь толщу воды. Алекс смотрел в окно, но в его глазах не было ничего, кроме пустоты. Когда они добрались до дома, Алекс не сказал ни слова. Он вышел из машины и, не оглядываясь, направился в свою комнату, прошёл мимо родителей, которые молча смотрели ему вслед. Их взгляды тянулись к нему, но он будто не чувствовал этого — он был от них отрезан, словно какой-то барьер навсегда отделил его от всех. Зайдя в свою комнату, он закрыл дверь и тихо запер её на замок. Здесь, среди старых вещей, плакатов и книг, где каждый уголок хранил воспоминания о прошлом, Алекс вдруг почувствовал, как огромная усталость навалилась на него, сковала его, как цепи. Он сполз на пол, прижавшись к холодной стене, и закрыл лицо руками. Все его силы покинули его, и он чувствовал себя пустым, потерянным, словно то немногое, что оставалось в нём, рассыпалось в пыль. Он не мог больше плакать. Слёзы давно высохли, и внутри него осталась только боль, безмолвная и необратимая, заполнившая всё пространство. Постановка на учёт принесла Алексу множество новых проблем. Теперь, в начале каждого месяца, он был обязан сдавать тесты на наркотики, и это лишь добавляло напряжения. Но даже в этом Алекс нашёл лазейку: он принимал только те препараты, которые могли быстро выйти из организма с помощью рвоты и других методов очищения. Каждый раз перед тестом он подвергал себя этим мучительным процедурам, сжимая зубы и подавляя ненависть ко всему, что связывало его с этими проверками. Дома Алекс оставался светлым, почти примерным сыном. Он изображал перед родителями то, что они хотели видеть: спокойного, доброго мальчика, который наконец нашёл покой и учится справляться с потерей. Он знал, что каждый раз их успокаивал его фальшивый светлый образ, и они надеялись, что их сын постепенно возвращается к нормальной жизни. Но Алекс чувствовал, что эта маска не просто фальшива, она буквально душит его, заставляя скрывать своё настоящее лицо за постоянной ложью. Однажды, в порыве сильных эмоций, когда боль утраты и чувство вины снова нахлынули на него, Алекс решился на перемену. Он взял чёрную краску и закрылся в ванной, чтобы перекрасить волосы в глубокий, мрачный чёрный цвет, точно такой, как был у Колтона. Когда он смотрел на своё отражение в зеркале, его глаза встретились с его же взглядом — холодным, напряжённым, полным внутреннего разлада. Теперь он выглядел почти как его брат, и это напоминание стало для него одновременно и утешением, и проклятием. Каждый раз, видя свой новый образ в зеркале, Алекс ощущал странное смешение чувств. Он видел отражение Колтона в своих чертах, в этой мрачной тени, окружавшей его самого. Чёрные волосы стали для него символом боли, которую он не мог отпустить, и напоминанием о той ночи, когда он потерял брата. Три года пролетели в тумане наркотиков и бессмысленных ночных побегов. Алекс и Дэвид, несмотря на всё, что произошло, продолжали находить укрытие в том заброшенном крытом саду, который стал для них единственным безопасным местом. Стеклянная крыша сада давно покрылась паутиной трещин, через которые солнечные лучи пробивались лишь редкими, тусклыми полосами, освещая их на короткие моменты. Однажды, когда они снова сидели среди разбросанных вокруг бутылок и старых, потерянных вещей, Дэвид внезапно прервал тишину, посмотрев на Алекса с каким-то странным любопытством. — Знаешь, Алекс, — сказал он, задумчиво затягиваясь сигаретой, — ты когда-нибудь думал, в чём вообще смысл всего этого? Жизни, я имею в виду. Алекс поднял взгляд, его чёрные волосы упали на лицо, и он откинул их назад, погружаясь в мысли. Вопрос Дэвида вывел его из привычной апатии, заставив взглянуть на свою жизнь и выборы, которые он делал последние годы. — Да если честно… я думаю, смысла в этом всём нет, — ответил Алекс, его голос был тихим, почти равнодушным. — Жизнь — это просто набор случайностей, и в итоге всё, что у нас остаётся, — это боль. Я пытался найти что-то, что могло бы всё изменить, но ничего нет. Смысл… — он замолчал, словно сам поражённый своими словами, — это что-то вроде миража. Вроде видишь его, но когда приближаешься, он исчезает. Дэвид кивнул, соглашаясь, и затянулся ещё раз, выпуская дым, который растворился в тусклом свете, пробивающемся сквозь разбитую крышу. — Наверное, ты прав, — сказал он, опуская взгляд. — Но иногда кажется, что смысл можно придумать самому, знаешь? Просто найти что-то, к чему можно привязаться. Хотя… кто я такой, чтобы рассуждать об этом? Алекс усмехнулся, но в его улыбке не было веселья, лишь горькая ирония. — Я пробовал привязаться к чему-то. Или к кому-то, — он сжал кулаки, вспоминая лицо Колтона, ту ночь и то, как отчаянно пытался нести эту ношу в одиночку. — Но это как носить цепь вокруг шеи. Ничего не приносит покоя. Все эти мысли, они просто… бесконечные. И в конечном итоге остаёшься один. Они замолчали, оба погружённые в свои мысли. Ощущение пустоты вокруг только усилилось, и даже их разговор не принес облегчения. Дэвид вздохнул и, откинувшись назад, посмотрел в разбитую крышу, где сквозь пыльное стекло проглядывало небо. — Знаешь, если бы можно было что-то поменять, я бы, наверное, попробовал. Но я так устал… Я думаю, может, смысл просто в том, чтобы не думать о смысле. Алекс опустил голову и кивнул, ощущая горечь от осознания, что у них не было ответа — и, вероятно, никогда не будет. В этот момент тишину разорвал неожиданный щелчок камеры. Алекс и Дэвид переглянулись, в недоумении и тревоге, выбрались из своего укрытия, чтобы увидеть, кто мог за ними наблюдать. Перед ними стоял высокий, почти двухметровый мужчина с тёмной кожей и ярким красным ирокезом, который резко выделялся на фоне разбитых стен заброшенного сада. Его взгляд был спокойным, немного отстранённым, но внимательным. Дэвид тут же узнал его и расплылся в странной смеси дружелюбной улыбки и напряжённости. — Роберт! — поприветствовал он, махнув рукой. — Чёрт, ты мог бы и предупредить, что придёшь. Алекс стоял чуть позади, не произнося ни слова, но всё сразу стало понятно: Роберт был знакомым Дэвида, одним из тех, кто снабжал его наркотиками, а значит, и ещё одной тенью в их собственном искаженном мире. Алекс молча смотрел на мужчину, не осмеливаясь заговорить. Роберт излучал холодное спокойствие, как будто его ничто не могло поколебать, а его взгляд — странного, фиолетового оттенка — проникал прямо в душу, вызывая в Алексе странное, почти приятное волнение. На мгновение их взгляды пересеклись, и сердце Алекса почему-то замерло, что-то глубокое и необъяснимое зашевелилось внутри него. Это чувство неожиданно выбило его из равновесия, и он ощутил, как к лицу прилила кровь, вызывая едва заметное смущение. — А ты, значит, Алекс? — Роберт взглянул на него с едва уловимым интересом, который мгновенно исчез, сменившись всё той же ровной, непроницаемой маской. — Дэвид про тебя кое-что рассказывал. Алекс кивнул, стараясь удержать спокойствие, хотя внутри у него всё кипело от странного волнения. Роберт стоял неподвижно, чуть склонив голову набок, и его взгляд, казалось, изучал его до самых мелких деталей. Алекс, стараясь скрыть своё смущение и сохранить хоть какую-то уверенность, решился задать вопрос, который крутился у него на языке. — Эй, а что ты фотографировал? — спросил он, пытаясь придать своему голосу непринуждённый тон. Роберт, не меняя выражения лица, достал из кармана свежую фотокарточку и протянул её Алексу и Дэвиду. На снимке была изображена ярко-голубая бабочка, грациозно сидящая на пожухлой траве. Её крылья выделялись на фоне блеклого окружения, словно напоминание о красоте, скрытой даже в самых тёмных и забытых местах. — Бабочка, — сказал Роберт, едва заметно улыбнувшись. — Она всегда здесь, я заметил её не в первый раз. Алекс разглядывал карточку, неожиданно очарованный простотой и детальностью изображения. Он не ожидал увидеть в Роберте, в человеке, который казался воплощением холодной отстранённости, такую тягу к чему-то столь нежному и эфемерному. — Ты… собираешь такие фотографии? — пробормотал Алекс, его удивление просачивалось в голос. Роберт кивнул, убирая камеру в сумку через плечо. — Это моё хобби, — спокойно ответил он, как будто эта деталь в его жизни была такой же обыденной, как и всё остальное. — Фотографировать то, что обычно остаётся незамеченным. В этом есть своя особая прелесть, не находите? Алекс молча кивнул, ощущая, как внутри него зарождается нечто новое — слабое любопытство к этому человеку, к его странному увлечению. Алекс не помнил всех деталей их дальнейшего разговора с Робертом, фразы и слова затуманились в его памяти, оставив лишь образы — спокойное лицо Роберта, его ровный, уверенный голос, фиолетовые глаза, которые будто проникали в самую глубину его души. Но тот вечер навсегда оставил в нём странное ощущение, отголосок чего-то, что он не мог назвать. Когда Роберт ушёл, Алекс и Дэвид остались одни в заброшенном саду, сидя среди выцветших остатков растений и пустых бутылок. Дэвид, заметив замешательство на лице друга, заговорил первым, поднимая тему, которая так беспокоила Алекса. — Он тебя впечатлил, да? — Дэвид сказал это с лёгкой усмешкой, но в его голосе не было насмешки, скорее заинтересованность. — У него эта… притягательность. Многие на него так смотрят. Алекс почувствовал, как внутри него что-то сжалось. Он хотел отмахнуться, отрицать, но слова Дэвида лишь усилили его смятение. Он никогда не задумывался о том, что его влекут мужчины, что его внимание может быть обращено в эту сторону, но встреча с Робертом заставила его взглянуть на себя иначе. — Я… — он запнулся, не зная, как сформулировать свои мысли, как выразить чувства, которые пронзали его сейчас. — Да нет, это не так. Это… это просто показалось. Но Дэвид лишь тихо засмеялся, как будто всё было очевидно. Алекс отвёл взгляд, чувствуя, как внутри него поднимается целый ураган страха и злости. Он не мог принять это. С детства он знал, что в его окружении такие вещи считались неправильными, и это знание обжигало его, заставляло чувствовать вину за то, что он не мог контролировать. Эта встреча с Робертом словно открыла ему дверь в неизведанную часть его собственной души, и признание самому себе оказалось почти невыносимым. Он злился — на себя, на этот новый мир, который его окружал, на то, что не мог заставить себя вернуться к прежнему ощущению жизни. Алекс не мог точно вспомнить, когда именно Дэвид перестал употреблять наркотики. Для него всё это казалось далеким и размытым — как воспоминание из другой жизни. Но он точно знал, когда Дэвид впервые протянул руку, чтобы помочь ему выбраться из глубокой зависимости. Именно Дэвид, тот, кто раньше был его спутником в бесконечных побегах и утешении в наркотиках, стал для него проводником обратно в реальность. В то время Алекс едва верил, что сможет вообще с этим справиться, но Дэвид не сдавался, как бы трудно ему ни было терпеть вспышки ярости и отчаяния Алекса. Вскоре его жизнь начала заполняться ещё одним человеком. Роберт встречался с ним пару раз в неделю, и каждый раз приносил что-то, что наполняло дни Алекса чем-то новым и неожиданным. Он показал Алексу, как держать гитару, как извлекать из неё звуки. Сначала это были простые, разрозненные аккорды, но постепенно музыка стала тем, что помогало Алексу удержаться на плаву. Роберт учил его не только нотам, но и тому, как через музыку выражать боль, гнев и страх. Гитара стала его новой отдушиной, чем-то, за что он цеплялся в самые тёмные моменты. Ломка была жестокой. Алекс часто был на грани срыва, всё внутри него кричало, требуя вернуть ощущение покоя и забвения, которое давали наркотики. Его тело пронзала резкая, мучительная боль, а разум не находил покоя ни на секунду. Его тошнило, кости и мышцы ныли, голова будто разрывалась изнутри. В приступах отчаяния он срывался на всех, кто был рядом, выплёскивая свои эмоции на родителей и Дэвида. Родители старались терпеть, понимая, что их восемнадцатилетний сын переживал, возможно, самую сложную битву в своей жизни, но видеть его таким было невыносимо. Он кричал на них, злился, и в эти моменты они едва ли узнавали его — их когда-то мягкого и доброго сына, которого поглотила тьма. Дэвид стойко переносил его вспышки гнева, не отступая, несмотря на все оскорбления и обвинения, что Алекс высказывал в отчаянии. Он знал, что Алекс борется, что за этими словами скрывалась боль и страх, с которыми его друг не мог справиться. В самые тяжёлые ночи Алекс часами играл на гитаре, склонившись над ней, как над спасательным кругом, который удерживал его от падения в пропасть. Музыка стала его единственной надеждой и путеводным светом. Через неё он смог выплёскивать весь накопившийся гнев, выражать свою внутреннюю борьбу. Каждый аккорд был как признание в собственной боли, и каждый звук словно вытягивал из него тьму, накапливаемую годами. Музыка стала для него не просто увлечением — она превратилась в спасение, в ту ниточку, за которую он цеплялся, когда больше ничего не могло помочь. Алекс не помнил, как с трудом закончил школу. Учёба была для него чем-то вроде препятствия, которое нужно было преодолеть, но не ради успеха, а просто ради того, чтобы не доставлять родителям дополнительных проблем. Он едва тянул на тройки, и выпускной остался для него лишь смутным воспоминанием. Всё это время между ним и родителями продолжались бесконечные споры о его будущем, о том, что он собирается делать с жизнью. Ожидания родителей и его собственные желания не пересекались — он чувствовал себя оторванным от их идей о нормальной жизни, но сам ещё не знал, куда идти дальше. В какой-то момент он нашёл для себя новое занятие — изучение компьютерных технологий. Этот мир показался ему странно захватывающим, даже манящим. Погружаясь в коды, алгоритмы, он постепенно учился обходить системы, узнавал, как можно проникнуть в те или иные данные, как взломать защиту. Это занятие давало ему острое ощущение контроля, которого ему так не хватало в жизни. Он проводил часы за компьютером, изучая и экспериментируя, словно открывая для себя новый способ выживания. Тем временем он боролся с последствиями своей зависимости. Алекс был чист от наркотиков только благодаря Дэвиду. Дэвид не сдавался, оставался рядом, поддерживал его и не позволял сорваться. Он бесконечно мотался с одной работы на другую, подрабатывал где только мог и нередко втягивал Алекса в эти случайные подработки. Алекс, хоть и неохотно, всё же шёл за ним, понимая, что благодаря этим деньгам он мог хоть что-то принести домой, компенсируя родителям всё, что они пережили из-за него. Работы были простыми, иногда унизительными, но Дэвид говорил, что это лучше, чем снова утонуть в прошлом. Они таскали коробки на складах, разносили почту, чистили офисы и делали любые мелкие поручения. Алекс поначалу чувствовал раздражение и унижение, но со временем понял, что это, возможно, единственный способ вернуть хоть какую-то стабильность в свою жизнь. Всё это время его спасала музыка и компьютерные эксперименты. Он играл на гитаре, когда чувствовал, что снова может сорваться, а компьютеры стали его новой страстью, позволяя забыться, уйти от всего, что болело внутри. Годы шли, и Алекс продолжал работать, берясь за любые подработки, которые могли поддержать семью. Он не жаловался — его жизнь шла ровно, тихо, но по-своему стабильно. Дэвид оставался рядом, иногда подшучивая, иногда подбадривая его, и эта постоянная поддержка помогала Алексу не терять почву под ногами. Благодаря его усилиям и работе отношения в семье тоже начали налаживаться. В доме снова начали звучать разговоры, а вместо напряжённого молчания, бывшего их постоянным спутником, стало появляться что-то напоминающее прежний уют. В какой-то момент пришло и долгожданное освобождение: Алекса наконец сняли с учёта. Это было, по сути, формальностью, но всё равно значило для него многое. Он больше не был под наблюдением, и все тени прошлого, которые связывали его с законом, остались позади. Полицейские, наблюдавшие за ним, наконец поняли, что он изменился, что с тех пор он не приносил больше проблем, ни себе, ни окружающим. Но он всё ещё сохранял одно напоминание о прошлом — свои чёрные волосы. С каждым новым окрашиванием он как будто бросал вызов собственной тьме. Это был его способ напоминать себе, что он больше не вернётся к прежней жизни. Глядя в зеркало, он иногда грубо усмехался, словно общаясь со своей галлюцинацией, с тем образом Колтона, который когда-то преследовал его. — Думаешь, я сдамся? — шептал он в пустоту, как будто брат всё ещё стоял рядом, скрытый в глубинах его сознания. — Я не опущу руки, слышишь? Я всё это выдержу. Эти слова были для него и клятвой, и утешением, как если бы он доказывал самому себе, что способен побороть любую тьму, которая его окружала. Со временем Алекс смог набраться сил, чтобы поговорить по душам с Крисом. Он чувствовал, что на их плечах лежало множество невысказанных слов, которые следовало выпустить на свет. Их разговор начался с осторожных фраз, с воспоминаний о прошлом, о детстве, о брате, которого они оба потеряли, и о боли, которая изменила их жизни. Постепенно Алекс понял, что его младшая сестра на самом деле всегда ощущала себя младшим братом. Крис рассказал ему, как долго чувствовал себя не в своей коже, как боялся признаться даже себе, что он — другой. Алекс слушал, внимательно и с пониманием, ощущая, что наконец-то обретает не только ответ, но и потерянную связь с братом. Он принимал Криса таким, каким он всегда был на самом деле, и это принесло обоим какое-то облегчение, будто часть боли, разделённая между ними, стала легче. К удивлению Алекса, вся семья приняла эту новость тепло и с поддержкой. Для них Крис всегда оставался родным ребёнком, и его истинная суть не меняла их любви к нему. Они поддержали его, как могли, и даже незначительные перемены в их доме стали напоминанием о том, что жизнь может принять новые формы, и семья — это не только кровь, но и безусловная поддержка. Алекс, глядя на брата, чувствовал, что ещё один темный уголок в его душе наконец обретает свет. Он понимал, что жизнь, которая когда-то казалась пустой и разрушенной, теперь наполнялась новым смыслом. Конечно, мысли о возвращении к наркотикам иногда всё ещё посещали Алекса, особенно в те моменты, когда тяжесть прошлого казалась невыносимой. Но каждый раз, глядя на напульсники, которые Дэвид подарил ему на день рождения, он вспоминал свою борьбу, свою боль и ту силу, что помогала ему держаться. Эти напульсники стали для него символом стойкости, частью обещания, которое он дал самому себе. Роберт тоже стал важной фигурой в его жизни, поддерживая его и наполняя дни новыми впечатлениями. Именно Роберт однажды предложил Алексу прокатиться на своём мотоцикле. Алекс сначала колебался, но, почувствовав мощь двигателя под собой и ветер, бьющий в лицо, он ощутил давно забытое чувство свободы и жизни. Эта поездка осталась для него ярким воспоминанием, напоминая, что впереди всё ещё может быть что-то стоящее. Позже, во время одного из разговоров с отцом, Алекс затронул тему мотоциклов, рассказывая о своих впечатлениях. На его удивление, отец лишь задумчиво кивнул и, после некоторого молчания, достал ключи, протянув их Алексу. — Это ключи от гаража Колтона, — сказал он, тихо и сдержанно. — Думаю, время пришло. Ты поймёшь, когда откроешь. Алекс замер, не сразу осознавая смысл этих слов. Он взял ключи, чувствуя их вес в своей руке, и через некоторое время позвал с собой Роберта и Дэвида, не решаясь на этот шаг в одиночку. Теперь они стояли перед старым, давно запертым гаражом Колтона, и Алекс ощущал, как руки предательски дрожат. Ключи в его ладони будто обжигали пальцы, словно хранили внутри всю тяжесть воспоминаний и утрат. Роберт положил ему руку на плечо, его голос был спокойным, но поддерживающим: — Ты готов, Алекс. Ты можешь это сделать. Твой отец не зря дал тебе этот шанс. Дэвид, стоя рядом, кивнул, подбадривая друга: — Мы здесь с тобой, Алекс. В какой-то момент надо отпустить прошлое, знаешь? А может, даже найти в нём то, что поможет двигаться дальше. Алекс глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь. Он знал, что это — последний барьер, разделяющий его с тем прошлым, от которого он так долго пытался сбежать. Закрыв глаза на мгновение, он вставил ключ в замок, и, чувствуя поддержку друзей, наконец повернул его, готовый встретиться с тем, что скрывалось внутри. Когда Алекс наконец открыл гараж и приоткрыл дверь, перед его глазами возник мотоцикл, стоящий в полумраке, словно ожидая этого момента. Это был старый, но хорошо сохранившийся байк — модель, которую Колтон когда-то мечтал восстановить и сделать своей. Корпус был покрыт глубоким матовым чёрным цветом, что придавало мотоциклу мрачную элегантность, а хромированные детали блестели даже при тусклом свете, словно байк хранил в себе отблески прошлой жизни. Сиденье было выполнено из натуральной кожи, потемневшей со временем, но всё ещё мягкой и тёплой на ощупь. Руль был украшен массивными зеркалами, а приборная панель, выполненная в классическом стиле, отражала каждую деталь механики, будто открывая внутренний мир машины. Колёса, широкие и крепкие, были готовы к дороге, к жизни, и только ждали того, кто даст им возможность вновь мчаться вперёд. Дэвид присвистнул, разглядывая байк, его лицо было полным восхищения. — Чёрт, Алекс, это просто зверь, — сказал он, оглядывая каждую деталь, каждый изгиб. — Твой брат знал толк в мотоциклах. С этим байком ты точно почувствуешь свободу. Алекс стоял неподвижно, не веря своим глазам. Его сердце билось сильнее, чем когда-либо. Это был не просто мотоцикл — это была частичка Колтона, его мечта, которую тот оставил после себя. Алекс ощутил, как тяжесть прошлого начала обретать другой смысл, становясь чем-то более светлым, чем прежде. Роберт, в отличие от Дэвида, сохранял спокойствие, как всегда, внимательно осматривая мотоцикл. Он склонился, заглядывая под корпус, проверяя, есть ли в баке бензин, и на ходу оценивая, что именно, возможно, потребуется для того, чтобы байк снова заработал безупречно. Его лицо было сосредоточенным, взгляд цепким и внимательным — как у человека, который знает, что делает. — На вид он в отличном состоянии, — сказал Роберт, проводя рукой по баку, как будто проверяя, насколько хорошо металл сохранился. — Колтон явно знал, как ухаживать за вещами. Тут только пара мелочей, возможно, придётся заменить свечи и проверить масло. Алекс стоял рядом, всё ещё не веря, что это реально. Ему казалось, что он видит перед собой призрак прошлого, что мотоцикл — это последний привет от брата, который когда-то был для него примером и вдохновением. Роберт выпрямился, бросив на него спокойный взгляд, в котором читалась уверенность: — Если ты хочешь, я помогу привести его в порядок, — предложил он. — Через пару дней сможешь на нём прокатиться. Думаю, твой брат был бы рад этому. Дэвид кивнул, всё ещё ошеломлённый видом мотоцикла: — Да, Алекс, это того стоит. Этот байк словно создан для тебя. Алекс посмотрел на своих друзей, чувствуя их поддержку и понимание. Он кивнул, глубоко вздохнув, и прикоснулся к мотоциклу, как к чему-то почти священному. Так началось новое увлечение Алекса — мотоцикл, который теперь был не просто вещью, а почти святым напоминанием о брате. Вместе с Робертом он начал проводить всё больше времени, возясь с байком, изучая каждый его винтик и гайку, учась понимать и чувствовать машину так, как, возможно, когда-то делал Колтон. Роберт терпеливо показывал, как обращаться с деталями, как проводить простую диагностику и следить за состоянием байка. Однажды отец вошёл в комнату Алекса с большим пакетом в руках. В нём оказался полный комплект для езды на мотоцикле — шлем, защитная куртка с подкладками, перчатки и прочее снаряжение. Увидев недоумевающее выражение лица сына, отец лишь слегка улыбнулся и сказал: — Это для того, чтобы я не переживал за тебя, сынок. Алекс почувствовал волну благодарности, глядя на этот комплект. Он понял, что отец, несмотря на все их разногласия, не только принимал его выбор, но и желал ему безопасности. Это было тихое, но искреннее признание в любви и заботе, которую отец всё ещё испытывал, даже после всего, через что они прошли. Роберт взялся за обучение Алекса, и дни, наполненные практикой, дали ему новое ощущение свободы и контроля. Поначалу Алекс чувствовал себя неуверенно, но Роберт был терпеливым учителем. Он объяснял, как держать равновесие, как контролировать скорость, как плавно входить в повороты. Они катались по пустынным дорогам и по просёлочным тропам, где Алекс мог без опасений делать ошибки и пробовать что-то новое. С каждым днём Алекс становился увереннее. Почувствовав силу мотоцикла под собой, он осознал, что, возможно, впервые в жизни нашёл нечто, что давало ему полное ощущение свободы. Алекс всё ещё не смог полностью отпустить чувство вины за смерть Колтона. Эти тени прошлого продолжали преследовать его, иногда возвращаясь в тихие ночи или моменты одиночества. Но теперь он хотя бы пытался двигаться вперёд, зная, что, несмотря на боль, у него есть будущее, которое он может построить. Когда Дэвид устроился работать в больницу, Алекс решил пойти за ним. Сначала он не знал, найдёт ли он там своё место, но сам факт, что рядом будет друг, придал ему уверенности. Он подал документы и в скором времени получил работу — пусть и не связанную с медициной напрямую, но всё же важную. Ему поручили заниматься документами и отчетами, работая с данными и архивами, что оказалось для него удивительно интересным занятием. Работа, требовавшая внимания к деталям и усидчивости, успокаивала его, давая чувство порядка и структуры, которые ему так не хватало. В больничной обстановке Алекс нашёл свой ритм. Каждый день он видел, как люди борются за жизнь и здоровье, как они сталкиваются с трудностями и стремятся к исцелению. И это окружение, странным образом, поддерживало его, укрепляло в желании продолжать путь, даже если он сам ещё не был полностью исцелён. ——————————————————————————————————————————————————————————————— Алекс сидел рядом с Сиджеем на заднем дворе своего дома, затягиваясь последней сигаретой. Воздух был прохладным, а вокруг них, на столе, стояли пустые бутылки из-под пива, напоминая о прошедшем вечере, который они провели, погружённые в разговор. Тишина ночи обволакивала их, лишь слабый ветерок шуршал в траве, словно охраняя покой этих признаний. Алекс медленно выдохнул дым, его взгляд был устремлён куда-то вдаль, но выражение лица было спокойным, как будто, наконец, завершив свой рассказ, он смог сбросить хотя бы часть того груза, что долгое время лежал на его плечах. — Вот и всё, — тихо произнёс он, глядя на мерцающие огоньки вдалеке. — Вот моя история. Ты второй человек, кто знает её до конца. Он замолчал, дав Сиджею время осознать услышанное. В его словах звучала усталость, но вместе с тем — чувство облегчения.