Perfect

Йеджи Хеджин: «Хочешь поужинать вместе? Когда освободишься?» Я: «Через десять минут. Где?» Хеджин: «Мы недалеко. Встретимся у выхода». Мы?.. Меня охватывает волнение. Наверняка «мы» значит Хеджин с Рюджин. Кто еще может с ним прийти? К тому же я знаю, что Рюджин вернулась вчера вечером. Я заканчиваю с бумагами, заскакиваю в туалет, чтобы поправить прическу, – как ни печально, мне не все равно – и выхожу на улицу. Они уже у выхода. Чан, Рюджин и Хеджин. При виде меня Чан улыбается – он единственный повернут ко мне лицом. – Готова? – спрашивает брат, когда я к ним подхожу. – Пойдем в «Джекс». Они классно смотрятся вместе. Все трое хороши собой, каждый по-своему. Особенно в форме. Среди них я одна в своей медицинской блузе кажусь замарашкой. – Пошли, – соглашаюсь. – Страшно хочу есть. Я смотрю на Рюджин. Она едва заметно кивает, но не улыбается. Всю дорогу Рюджин идет на шаг впереди, засунув руки в карманы и не глядя на меня. – Что празднуем? – интересуюсь. – Ваш общий выходной? Между моими спутниками происходит безмолвный разговор. Чан смотрит на Рюджин. Хеджин смотрит на Чана. Рюджин ни на кого не смотрит. Её взгляд направлен вперед. – Помнишь, в детстве родители как-то водили нас в «Ла Капрезе»? – спрашивает Хеджин. Отлично помню. Никогда не видела родителей такими счастливыми, как в тот вечер. Мне тогда было лет пять-шесть, не больше, и это одно из немногих воспоминаний, которые сохранились у меня с тех пор. В тот день мой отец стал капитаном. Я останавливаюсь как громом пораженная и во все глаза смотрю на Хеджина. – Тебя что, повысили? Но ты не можешь стать капитаном! Ты слишком молод! Я отлично знаю, как трудно дослужиться до капитана и сколько часов нужно для этого налетать. Большинство летчиков до тридцати работают вторыми пилотами. – Нет, меня не повысили: я слишком часто менял место работы. – Хеджин переводит взгляд на Рюджин. – А вот миссис Назначьте-Мне-Больше-Рейсов и правда получила сегодня повышение. Побила рекорд компании. Рюджин кидает на брата укоризненный взгляд. Она явно смущена тем, что её секрет раскрыли, но такая скромность мне по душе. Вот если бы их приятель Кай стал капитаном, то наверняка протрубил бы об этом всему миру в мегафон на барной стойке. – Не бог весть какое достижение, – роняет Рюджин. – Это же всего лишь местная авиакомпания. Выбирать особо не из кого. – Меня же почему-то не повысили, – возражает Чан. – И Хеджина не повысили. И Кайа. А ты работаешь в компании на год меньше нашего. Не говоря уже о том, что тебе всего двадцать четыре. – Он поворачивается и идет спиной вперед. – Хватит скромничать, приятель. Позлорадствуй над нами немного. Мы бы на твоем месте именно так и поступили. Чан мне определенно нравится. Не знаю, давно ли они знакомы, но у них явно близкие отношения. Чан искренне гордится Рюджин и совсем не завидует. Здорово, что у Хеджина есть такие друзья. Мне всегда представлялось, что брат живет один, вдали от семьи, слишком много трудится и все свободное время проводит в одиночестве. Сама не понимаю, с чего я это взяла. Папа тоже работал пилотом, но дома бывал довольно часто, так что у меня не должно быть подобных иллюзий. Похоже, беспричинно волноваться за близких свойственно не только брату. Мы пришли, и Хеджин распахивает перед нами дверь ресторана. Чан входит первым. Рюджин пропускает меня вперед. – Я в туалет, – говорит Чан. – Потом вас найду. Хеджин подходит к стойке администратора, а мы с Рюджин останавливаемся позади. Я украдкой бросаю на неё взгляд: – Мои поздравления, капитан. Я шепчу – сама не пойму отчего. Вряд ли Хеджин что-то заподозрил бы, даже если бы услышал. Наверное, так мои слова звучат более интимно. Рюджин с улыбкой смотрит на меня, косится в сторону брата, который все еще стоит к нам спиной, и быстро целует в висок. Мне должно быть стыдно за свою слабость. Нельзя позволять женщине делать со мной такое. У меня чувство, что я плыву, тону или лечу. В любом случае ног под собой не ощущаю. – Спасибо, – тоже шепчет Рюджин. На лице у неё ослепительная и в то же время смущенная улыбка. Она слегка пихает меня плечом: – Классно выглядишь, Йеджи. Вот бы приклеить эти три слова на рекламный щит и каждый день проезжать мимо него на работу… Ради такого я согласна вкалывать без выходных! Хотелось бы верить, что Рюджин сказала это искренне, вот только на мне форменные брюки с блузой, в которых я провела последние двенадцать часов. – На мне же медицинская форма с Минни Маус… – Всегда была неравнодушна к Минни Маус. Хеджин поворачивается к нам, и я поспешно стираю с лица улыбку. – Столик или отдельная кабинка? Мы обе пожимаем плечами. – Все равно, – говорит Рюджин. Чан присоединяется к нам, когда администратор ведет нас к столику. Хеджин с Чаном шагают впереди, Рюджин следует за мной – почти вплотную. Она кладет руку мне на талию и наклоняется к моему уху. – К медсестрам тоже неравнодушна. Я тру плечом ухо, в которое она прошептала это признание. Вся шея в мурашках. Подходим к кабинке, Рюджин отдергивает руку и отступает на приличное расстояние. Хеджин с Чаном садятся по разные стороны столика. Рюджин устраивается рядом с Чаном. Мне осталось место возле Хеджина – прямо напротив Рюджин. Хеджин с Чаном заказывают пиво, мы с Рюджин - газировку. Еще одна загадка. Пару недель назад она сказала, что почти не пьет. Однако в тот день, когда мы познакомились,Рюджин была мертвецки пьяна, и я бы не удивилась, если бы сегодня она заказала хотя бы стаканчик спиртного – ей есть что отметить. Когда приносят напитки, Чан провозглашает тост: – За то, что ты нас обскакала. – И притом не в первый раз, – добавляет Хеджин. – За то, что я работаю в два раза больше вашего, – с шутливым вызовом произносит Рюджин. – Мы с Хеджином ведем половую жизнь, так что нам некогда работать сверхурочно, – парирует Чан. – Ни слова о моей сексуальной жизни при сестре, – вмешивается Хеджин. – Почему? – спрашиваю я. – Будто я не в курсе, что ты почти не ночуешь дома! – Я серьезно! Давайте сменим тему. Я с удовольствием исполняю его желание: – Давно вы трое знакомы? Мой вопрос обращен ко всем, однако меня интересует только то, что касается Рюджин. – С твоим братом мы встретились в летной школе, – рассказывает Чан. – А с Рюджин дружим лет с девяти-десяти. – С одиннадцати, – поправляет Рюджин. – Мы познакомились в пятом классе. Не знаю, не противоречит ли эта беседа правилу номер один – не расспрашивать о прошлом, однако непохоже, что Рюджин против. Официантка приносит корзинку с хлебом, но мы еще даже не открыли меню, и она говорит, что подойдет позже. – До сих пор не могу поверить, что ты не занималась сексом 6 лет, – произносит Хеджин, снова меняя тему, и разворачивает меню. Рюджин тоже берет со стола меню и смотрит на Хеджина поверх страницы. – Мы же вроде решили не обсуждать сексуальную жизнь. – Мою сексуальную жизнь. Хотя у тебя ее все равно нет, так что и обсуждать нечего. – Хеджин кладет меню на стол и смотрит в упор на Рюджин. – Нет, серьезно, почему ты ни с кем не встречаешься? Рюджин пожимает плечами. Её больше интересует стакан, который она держит в руках, чем переглядки с моим братом. – По-моему, отношения не стоят того, чтобы их заводить. Что-то у меня в груди разбивается, и я боюсь, как бы остальные не услышали звон осколков. Хеджин откидывается назад. – М-да, ну и стервой, наверное, она была! Я впиваюсь глазами в Рюджин в надежде, что она как-то отреагирует на эту догадку. Однако она лишь слегка качает головой, отрицая предположение Хеджина. Чан откашливается, и его неизменная улыбка меркнет. Что бы ни случилось с Рюджин, её старый друг точно это знает. – У Рюджин нет времени на девушек, – говорит Чан, с вымученной улыбкой поднимая стакан. – Она слишком занята тем, чтобы побить все рекорды и стать самым молодым капитаном в истории компании. Мы понимаем намек и чокаемся. От меня не ускользнуло, что Рюджин бросила на Чана благодарный взгляд, а вот Хеджин, похоже, ничего не заметил. Теперь меня мучит еще большее любопытство. А заодно и беспокойство, что наше соглашение мне не по силам. Чем больше времени я провожу с Рюджин, тем больше хочу все о ней знать. – Нужно отпраздновать, – говорит Хеджин. Рюджин кладет меню на стол. – Я думала, именно этим мы и занимаемся. – Имею в виду, потом. Давайте сходим куда-нибудь. Надо найти девушку, которая положит конец твоему воздержанию. Я едва не захлебываюсь газировкой, но мне все-таки удается сдержать смех. Рюджин ногой касается меня под столом. – Мне и так хорошо, – заявляет она.– К тому же капитану нужен отдых. Буквы в меню пляшут перед глазами, потому что мое воображение заменило их на слова «положить конец», «воздержание» и «отдых». Чан поворачивается к Хеджину. – Я с тобой, а капитан пусть идет домой и проспится после выпитой колы. Рюджин украдкой смотрит на меня и загребает мою ногу своей. – Проспаться – дело хорошее. – Она снова берет меню. – Давайте уже закажем что-нибудь, а потом я домой и спать. Чувствую себя так, будто дней девять глаз не смыкала, всю дорогу только об этом и думала. К щекам приливает кровь, к некоторым частям моего тела – тоже. – С удовольствием уснула бы прямо сейчас. – Рюджин ловит мой взгляд. – Прямо здесь, за столом. Теперь уже все мое тело пылает огнем, не только щеки. – Ну ты и слабачка! – хохочет Хеджин. – Надо было позвать вместо тебя Кайа. – Ну уж нет! – стонет Чан, картинно закатывая глаза. – А что не так с Кайом? – спрашиваю я. – Чем он вам досадил? – Да в общем-то, ничем, – пожимает плечами Хеджин. – Просто мы его на дух не переносим. А поняли это только после того, как пригласили посмотреть с нами футбол. Кай бабник. – Хеджин бросает на меня очень хорошо знакомый взгляд. – Никогда не оставайся с ним наедине, слышишь? Если Кай женат, это еще не значит, что он порядочный человек. Вот она, деспотичная братская любовь, которой мне так не хватало все эти годы… – Он что, опасен? – Нет, просто я в курсе, как Кай относится к своему браку, и не хочу, чтобы ты впуталась в историю. Я уже дал ему понять, чтобы он держался от тебя подальше. Я смеюсь над его нелепыми словами. – Хеджин, мне двадцать три! Перестань вести себя как папа. Брат поджимает губы и на мгновение действительно становится похож на отца. – Не перестану! – ворчит он. – Ты моя младшая сестра, и у меня есть определенные стандарты, которым должен отвечать твой партнёр. А Кай им даже с натяжкой не соответствует. Нисколько не изменился. В школе такое поведение меня бесило, да и сейчас раздражает, и все же приятно, что брат хочет для меня самого лучшего. Боюсь только, что такого просто не существует. – Хеджин, ни один человек не тянет на твои стандарты. – Ты совершенно права! Если Хеджин предупредил Кайа держаться от меня подальше, не было ли у него такого же разговора с Чаном и Рюджин? Интересно, соответствует ли Рюджин стандартам Хеджина? Страшно хочется взглянуть на Рюджин, но я опасаюсь выдать себя, поэтому лишь принужденно улыбаюсь. – И почему я не родилась первой? – Это ничего бы не изменило, – резюмирует Хеджин.* * * Чан улыбается официантке и делает знак. – Сегодня за мой счет. Он кладет на стол плату и чаевые. Мы все встаем и потягиваемся. – Ну что, кто куда? – спрашивает Рюджин. – В бар, – выпаливает Хеджин, словно боится, как бы его кто-нибудь не опередил. – Я только что отработала двенадцатичасовую смену и еле держусь на ногах, – говорю я. – Не возражаешь, если я поеду с тобой? – спрашивает Рюджин, когда мы все выходим на улицу. – Не хочу никуда идти. Хочу только спать. Мне приятно, что Рюджин так явно подчеркивает слово «спать», даже несмотря на присутствие Хеджина. Будто хочет убедиться, что я поняла: как раз спать она и не намерена. – Не вопрос. Моя машина рядом с больницей. – Я машу рукой в нужном направлении. – Ну хорошо, – произносит Хеджин, сцепляя руки в замок. – Вы, слабаки, – спать, а мы с Чаном – веселиться. И, не теряя ни минуты, они оба направляются в противоположную сторону. На ходу Хеджин разворачивается и какое-то время идет лицом к нам, не отставая от Чана. – Мы выпьем бокал в вашу честь, эй, капитан! Мы с Рюджин стоим в свете уличного фонаря и смотрим им вслед. Я выставляю ногу к краю светящегося круга и наблюдаю, как она растворяется в темноте. Фонарь льет на нас свет, словно прожектор. – Мы как будто на сцене, – говорю я. Рюджин запрокидывает голову и тоже изучает странное освещение: – «Английский пациент». Я вопросительно поднимаю на неё глаза. – Если бы мы играли на сцене, то это была бы постановка «Английского пациента». Мы даже одеты соответственно: пилот и медсестра. Я обдумываю её слова – возможно, излишне серьезно. Конечно, Рюджин пилот, однако в «Английском пациенте» она, скорее, играла бы солдата. Это ведь у солдата сексуальная связь с медсестрой. С другой стороны, у пилота таинственное прошлое… – Из-за этого фильма я и стала медсестрой, – с серьезным видом выдаю я. – Правда? Я хихикаю. – Неправда. Рюджин улыбается. Хм, похоже на начало стихотворения… Мы поворачиваемся одновременно и шагаем в сторону больницы. Я пользуюсь заминкой в разговоре, чтобы сочинить довольно бездарное стихотворение: Рюджин улыбается Средь бела дня – Рюджин улыбается Лишь для меня! – Почему ты ухмыляешься? – спрашивает Рюджин. Потому что придумываю про тебя дурацкие стишки на уровне детского сада… Я сжимаю губы. Жду, пока не исчезнет улыбка, и только потом говорю: – Просто думаю о том, как сильно я устала. Хочу хорошенько… – Ловлю её взгляд и заканчиваю: –…выспаться. Теперь ухмыляется Рюджин. – Как же я тебя понимаю! В жизни так не уставала. Боюсь, что усну прямо в машине. Было бы неплохо… Я не в состоянии продолжать эту иносказательную беседу. День выдался долгий, я и вправду утомлена. Замолкаем, продолжаем путь. Рюджин держит руки в карманах куртки, словно хочет уберечь меня от них… или их от меня. Примерно в квартале от больницы Рюджин постепенно замедляет шаг и совсем останавливается. Естественно, я тоже останавливаюсь и смотрю на неё. Она стоит, глядя в небо, и мой взгляд упирается в шрам на её подбородке. Я хочу спросить про шрам. Хочу спросить про все. Задать миллион вопросов: когда у неё день рождения и каков был её первый поцелуй. А потом разузнать про её родителей, детство и первую любовь. Хочу спросить про Черён: что между ними произошло и почему после этого Рюджин отказалась от любого намека на близость. А главное – хочу спросить, что же такое во мне заставило Рюджин положить конец этому воздержанию. – Рюджин… – произношу я, а на языке вертятся все вопросы сразу. – На меня капнуло, – говорит она. Прежде чем Рюджин успевает окончить фразу, на меня тоже капает. Мы обе смотрим в небо. Свои вопросы я сглатываю вместе с комком в горле. Капли падают все чаще, но мы стоим, запрокинув головы. Отдельные капли превратились в струйки, а струйки – в настоящий дождь, а мы все не двигаемся с места – не бежим, сломя голову, к машине. Вода течет по коже, по шее, забирается в волосы и пропитывает одежду. Я не опускаю лицо, только крепко сжимаю веки. Ничто на свете не сравнится с ощущением, с запахом только что начавшегося дождя. Едва эта мысль приходит мне в голову, как теплые ладони касаются моих щек, потом скользят к шее. Колени подгибаются, дыхание перехватывает. Телом Рюджин загораживает меня от дождя, но я все равно держу глаза закрытыми, а лицо – обращенным к небу. Её губы нежно приникают к моим, и я невольно сравниваю ощущение от дождя с её поцелуем. Поцелуй в сто, в тысячу раз лучше. Губы Рюджин мокрые и прохладные, а язык теплый. Дождь, темнота и этот поцелуй создают ощущение, что мы действительно на сцене и наша история достигла кульминации. Сердце и душа рвутся из меня к Рюджин. Если построить график моей жизни, этот момент станет его наивысшей точкой. По-хорошему при этой мысли мне должно стать грустно. У меня и раньше бывали романы, но ни один поцелуй не вызывал таких сильных чувств. Между мной и Рюджин нет серьезных отношений, а она так на меня действует. О чем-то это говорит, но я слишком занята поцелуем, чтобы размышлять, о чем именно. Дождь превратился в ливень, но мы не обращаем на это внимания. Рюджин кладет руки мне на талию. Я дергаю её за рубашку и еще ближе притягиваю к себе. Наши губы идеально подходят друг к другу, словно две детали одной головоломки. Единственное, что может разделить нас, – удар молнии. Или опасность утонуть под дождем. Даже не думала, что одежда может прилипать к тем частям тела, к которым прилипла сейчас. Волосы полностью пропитаны влагой и не могут вобрать больше ни капли. Я отталкиваю Рюджин и утыкаюсь макушкой ей в подбородок, чтобы перевести дух и при этом не захлебнуться. Она обнимает меня за плечи и ведет к стоянке, держа надо мной свою куртку. Быстрее, быстрее, и вот мы уже бежим. Она ждет, пока я запрыгну на место водителя, и лишь затем обегает машину и тоже садится. Мы захлопываем дверцы, в тишине салона особенно громко слышно наше тяжелое дыхание. Я поднимаю руки, чтобы выжать мокрые волосы. Вода течет по шее, спине и сиденью. Хорошо, что в машине кожаные кресла. Откидываю голову назад, глубоко вздыхаю и смотрю боковым зрением на Рюджин. – Ух, какая же я мокрая! На лице Рюджин широченная улыбка. Она явно подумала не о том. – Извращенка! – игриво шепчу я. Она усмехается. – Сама виновата! – она тянет меня за руку. – Иди сюда! Я быстро оглядываюсь по сторонам. Дождь льет стеной, снаружи ничего не видать. Значит, и внутрь никто не сможет заглянуть. Я сажусь на Рюджин верхом. Она до предела откидывает спинку сиденья, но не целует меня. Её руки скользят вниз по моим рукам, пока не доходят до бедер. – Никогда не занималась сексом в машине. В этом признании слышна робкая надежда. – Никогда не занималась сексом с капитаном. Рюджин запускает руки мне под блузу. Проводит ими по животу, берет мою грудь в ладони, целует в губы. Наш поцелуй длится недолго, потому что Рюджин опять заговаривает: – Никогда не занималась сексом в качестве капитана. – Никогда не занималась сексом в медицинской форме. Руки Рюджин скользят по моей спине, проныривают под пояс штанов и ложатся на бедра. Она притягивает меня к себе и одновременно слегка приподнимается. Я беззвучно охаю и крепче стискиваю её плечи. Рюджин опять притягивает меня к себе, задавая чувственный ритм, и шепчет в ухо: – В форме ты ужасно обольстительна, но я бы предпочла, чтобы сейчас ты была без нее. Мне неловко оттого, что Рюджин одними словами может вызвать у меня стон. Неловко, что её голос так быстро способен меня взволновать. Не уверена, кому сильнее хочется, чтобы я оказалась без одежды: мне или ей. – Скажи, что ты подготовилась, – молю я голосом, хриплым от желания. – Если я заранее знала о нашей встрече, это еще не значит, что я на что-то рассчитывала. Какое разочарование… Рюджин приподнимается на сиденье и сует руку в задний карман. – Не рассчитывала, но надеялась. Она с улыбкой достает из бумажника презерватив, и мы оба переходим к решительным действиям. Я нащупываю пуговицу на её брюках прежде, чем встречаются наши губы. Рюджин запускает руки мне под блузу и хочет расстегнуть лифчик. – Оставь, – тяжело дыша, говорю я. Чем меньше одежды мы снимем, тем быстрее сможем одеться, если нас застукают. Несмотря на мои возражения, Рюджин по-прежнему возится с застежкой. – Не хочу входить в тебя, если не буду чувствовать тебя всем телом. Ого… Тогда ладно. Справившись с застежкой, она стягивает с меня блузу, затем поддевает пальцами бретельки и снимает лифчик. Забрасывает его на заднее сиденье и стаскивает рубашку. Она летит вслед за лифчиком, и наши обнаженные тела соприкасаются. Мы обе судорожно вдыхаем. Её теплая кожа будит во мне такие ощущения, что не хочется отстраняться. Она целует меня в шею, обдавая ее жарким дыханием. – Ты даже не представляешь, что со мной делаешь, – шепчет Рюджин, припав губами к моему горлу. Я невольно улыбаюсь: в голове у меня та же мысль. – Думаю, представляю, – говорю я вслух. Левой рукой Рюджин обхватывает мою грудь, правую со стоном запускает мне в штаны. – Сними, – просто говорит она, дергая за резинку. Меня не нужно просить дважды. Я перебираюсь на водительское сиденье и стягиваю оставшуюся одежду, наблюдая за тем, как Рюджин расстегивает ширинку. Она, не сводя с меня глаз, рвет зубами упаковку с презервативом. Когда единственной преградой между нами остаются её брюки, я пересаживаюсь к ней поближе. Меня почему-то ужасно смущает, что я голая сижу в машине перед собственной работой. В жизни ничего похожего не делала. Да и не хотела. Мне нравится, как отчаянно мы друг друга желаем. К другим я не испытывала ничего подобного. Я кладу руки на плечи Рюджин и усаживаюсь на неё верхом, она меж тем натягивает презерватив. – Постарайся вести себя тихо, – насмешливо велит Рюджин. – Не хочу, чтобы тебя выгнали с работы по моей вине. Я смотрю на окно: за стеклом по-прежнему ничего не видно. – Дождь слишком сильный – никто не услышит. К тому же в прошлый раз от тебя шуму было гораздо больше. В ответ Рюджин только смеется и снова начинает меня целовать. Берет меня за бедра и готовится войти. Обычно я бы уже застонала, но её слова вызвали во мне упрямый протест. – Неправда, что от меня больше шуму, – произносит Рюджин, касаясь губами моих губ. – Счет был как минимум равный. – Равный счет – это не по мне. Ничья – просто увертка для тех, кто боится проиграть. Мы в таком положении, что стоит мне только захотеть, и она окажется внутри. Однако я медлю – просто потому, что люблю состязания. Рюджин приподнимается, явно готовая начать. Я напрягаю ноги и слегка отодвигаюсь. Она смеется над моим упрямством. – Что, Йеджи, испугалась? Боишься, если я окажусь внутри, мы сразу выясним, от кого из нас больше шуму? Глаза у Рюджин вызывающе блестят. Вслух я на вызов не отвечаю – просто медленно опускаюсь на неё. У нас обеих перехватывает дыхание, но это единственный звук, который мы издаем. Мы обе молчим – только тяжело дышим и ловим ртом воздух. Дождь, бьющий по окнам, лишь подчеркивает царящую в машине тишину. Чем больше мы сдерживаемся, тем острее потребность еще крепче прижаться друг к другу. Рюджин обхватывает меня за талию – с такой силой, что почти невозможно пошевелиться. Мои руки обвивают её шею, глаза закрыты. Мы практически не двигаемся, но мне это нравится. Нравится, какой медленный и ровный ритм мы задаем, изо всех сил подавляя стоны. Несколько минут мы продолжаем в том же темпе – двигаемся как раз достаточно и в то же время совсем недостаточно. Кажется, мы обе боимся совершить лишнее движение, чтобы не проиграть. Одну руку Рюджин кладет мне на поясницу, другой придерживает за затылок. Она осторожно тянет меня за волосы, чтобы я подставила шею под поцелуи. Когда её губы касаются моего горла, я вздрагиваю. Соблюдать тишину гораздо сложнее, чем я ожидала. Тем более что преимущество на стороне Рюджин. В этой позе её руки вольны перемещаться по всему моему телу, что они сейчас и делают: гладят, ласкают, скользят вниз по животу, чтобы заставить меня отказаться от победы. По-моему, она жульничает. Когда пальцы Рюджин находят ту точку, от прикосновения к которой я обычно выкрикиваю её имя, я сильнее стискиваю её плечи и сажусь таким образом, чтобы двигаться свободнее. Хочу подвергнуть Рюджин такой же пытке. Стоило мне поменять позу и глубже опуститься на неё, как медленный и ровный ритм тут же исчез. Наши губы слились в неистовом поцелуе, в котором больше желания и страсти, чем во всех предыдущих. Мы словно хотим заглушить этим поцелуем потребность выразить наслаждение стонами и криками. Мое тело сотрясает дрожь. Я слегка приподнимаюсь и замираю, чтобы не проиграть. Мне необходимо сбавить темп, но Рюджин делает ровно наоборот и надавливает сильнее. Я утыкаюсь лицом ей в шею и легонько покусываю её за плечо, чтобы не застонать. Когда мои зубы касаются кожи Рюджин, она задерживает дыхание и напрягает ноги. Она почти проиграла. Почти. Если сделает хотя бы одно движение, то выиграет. Не хочу, чтобы Рюджин выиграла. С другой стороны, в каком-то смысле именно этого я и хочу. Рюджин и сама настроена победить, судя по тому, как она дышит мне в шею и осторожно опускает меня на себя. Рюджин, Рюджин, Рюджин… Она чувствует, что дело ничьей не кончится, и надавливает еще сильнее, одновременно касаясь языком моего уха. О господи… Сейчас проиграю… Уже вот-вот… О, боже мой… Рюджин подается вперед и одновременно притягивает меня к себе. Я выкрикиваю её имя, стону и ловлю ртом воздух. Хочу приподняться, но едва Рюджин осознает, что победила, как шумно выдыхает и с еще большей силой прижимает меня к себе. – Наконец-то… – бормочет она, уткнувшись лицом мне в шею. – Вряд ли я продержалась бы еще хоть секунду. Теперь, когда состязание окончено, мы наконец даем себе волю так, что приходится заглушать стоны поцелуями. Наши тела движутся синхронно, быстрее и быстрее, сливаясь друг с другом все сильнее и сильнее. Этот безумный ритм продолжается несколько минут, нарастая, и вот я чувствую, что не вынесу больше ни секунды. – Йеджи, – шепчет Рюджин мне в губы, придерживая за бедра, чтобы замедлить ритм моих движений. – Хочу, чтобы мы кончили вместе. О боже… Если нужно, чтобы я продержалась еще хоть немного, нельзя говорить таких слов! Я киваю, не в силах ответить ничего внятного. – Ты уже близко? – спрашивает Рюджин. Я снова киваю и пытаюсь что-то выговорить, но у меня получается лишь стон. – Это было «да»? Рюджин перестает меня целовать и ждет ответа. Я кладу руки ей на затылок и прижимаюсь щекой к её щеке. – Да… – шепчу я. – Да, Рюджин… Да… Мое тело начинает напрягаться, и в тот же миг она судорожно втягивает ртом воздух. Я думала, мы и так крепко сжимали друг друга в объятиях, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходит сейчас. Наши чувства слились воедино, мы ощущаем одно и то же, издаем одни и те же звуки, испытываем одинаково острое наслаждение. Понемногу ритм становится медленнее, а дрожь проходит. Мы ослабляем хватку. Рюджин зарывается лицом мне в волосы. – Продула! – шепчет она. Я смеюсь и игриво покусываю её шею. – Ты жульничала! Пользовалась запрещенными приемами – пускала в ход руки! – Руки – вполне законное средство. Но если считаешь, что я жульничала, можно устроить матч-реванш. – Две победы из трех? Рюджин приподнимает меня за талию и усаживает на сиденье, а сама перебирается за руль. Подает мне одежду, натягивает рубашку, застегивает брюки. Когда она заканчивает одеваться, я уже привела себя в порядок. Рюджин дает задний ход и выезжает со стоянки. – Пристегнись, – велит она и подмигивает.* * * Мы едва успели выйти из лифта, не говоря уже о том, чтобы добраться до кровати. Рюджин чуть не взяла меня прямо в коридоре. Самое печальное, что я была бы не против. Она снова выиграла. Не слишком-то умно устраивать подобные состязания с самым тихим из всех моих знакомых. Отыграюсь в третьем раунде. Только не сегодня, потому что Хеджин может скоро вернуться. Рюджин пронзительно смотрит на меня. Она лежит на животе, обняв подушку и положив голову на руки. Я одеваюсь. Хочу вернуться в квартиру раньше брата, чтобы не пришлось объяснять, где я была. – По-моему, твой лифчик остался в коридоре, – со смехом говорит Рюджин. – Лучше подбери, пока Хеджин его не обнаружил. При одной только мысли об этом я морщу нос. – Так и сделаю! Я коленями упираюсь в постель и чмокаю Рюджин в щеку. Она переворачивается на спину, притягивает меня к себе и целует. – Можно спросить тебя кое о чем? Рюджин кивает, но неохотно. Мой интерес её настораживает. – Почему ты никогда не смотришь мне в глаза, когда мы занимаемся сексом? Мой вопрос застал её врасплох, и несколько секунд она молча смотрит на меня. Я отстраняюсь и сажусь рядом. Рюджин тоже садится и прислоняется к спинке кровати. – Во время секса люди уязвимы, – говорит она, глядя на свои руки. – В такие минуты легко принять чувства и эмоции за то, чем они на самом деле не являются, особенно если смотреть человеку в глаза. Тебе это неприятно? Я отрицательно качаю головой, хотя мое сердце кричит: «Да!» – Просто спросила. Со временем привыкну. Мне нравится быть с Рюджин, но с каждой новой ложью, которую я произношу, я все больше себя ненавижу. Рюджин улыбается и притягивает меня к себе для прощального поцелуя. – Спокойной ночи, Йеджи. Я выхожу из комнаты, чувствуя на себе её взгляд. Странно, что Рюджин не смотрит на меня, когда мы занимаемся сексом, а все остальное время не может оторвать от меня глаз. Домой идти не хочется, а потому, когда нахожу в коридоре лифчик, спускаюсь на первый этаж, чтобы проверить, на месте ли Кэп. Разумеется, Кэп по-прежнему сидит на месте, хотя уже одиннадцатый час. – Ты вообще когда-нибудь спишь? – спрашиваю я, приближаясь к соседнему креслу. – По вечерам люди гораздо интереснее. К тому же я люблю поспать подольше, чтобы не встречаться с теми дураками, которые куда-то спешат по утрам. Я откидываю голову на спинку кресла и вздыхаю – гораздо громче, чем собиралась. Кэп с любопытством поглядывает на меня. – О нет… Ты что, поссорилась с малышом? Пару часов назад у вас вроде бы все шло отлично. Мне даже показалось, я заметил на её лице намек на улыбку. – У нас все хорошо. Несколько мгновений я молчу, чтобы собраться с мыслями. – Кэп, ты когда-нибудь был влюблен? Лицо старика расплывается в улыбке. – О да. Ее звали Ванда. – Сколько вы прожили в браке? – Сам я никогда не был женат. А брак Ванды продлился, наверное, лет сорок – до самой ее смерти. Я недоуменно склоняю голову набок: – Придется тебе рассказать поподробнее. Кэп выпрямляется. Улыбка не сходит с его лица. – Ванда жила в одном из тех многоквартирных зданий, обслуживанием которых я занимался. Ее муж, тот еще мерзавец, бывал дома не больше двух недель в месяц. Я влюбился в Ванду, когда мне было лет тридцать, а ей – двадцать пять. В те времена люди не разводились, если уж однажды вступили в брак. Особенно женщины, выросшие в семье, каку нее. Поэтому следующие двадцать пять лет я любил ее так сильно, как только мог – по две недели в месяц. Я молча смотрю на Кэпа, не зная, что ответить. Такие любовные истории не принято рассказывать посторонним. Не уверена, можно ли вообще считать это любовной историей. – Догадываюсь, о чем ты думаешь. Звучит удручающе. Больше похоже на трагедию. Я утвердительно киваю. – Любовь не всегда выглядит привлекательно, – говорит Кэп. – Иногда надеешься, что в итоге она превратится во что-то большее. Что-то лучшее. Но не успеваешь оглянуться, как опять стоишь на исходной позиции, потеряв где-то по дороге сердце. Я отвожу взгляд и смотрю прямо перед собой. Не хочу, чтобы Кэп заметил, как я хмурюсь. Может, именно этим я и занимаюсь? Жду, что наши отношения с Рюджин превратятся во что-то другое? Что-то лучшее? Я обдумываю слова Кэпа слишком долго. Так долго, что в итоге слышу храп. Поворачиваюсь и вижу, что старик крепко спит, уронив голову на грудь и широко открыв рот.