Slave

После выходных Чимин не возвращается в клуб, а остаётся в квартире Юнги. Это происходит настолько естественно и легко, как само собой разумеющееся, что ни у одного из них не возникает вопроса «почему?». Зато появляются другие. — Чимини, скажи, почему ты не хочешь жить у себя дома? — Юнги как раз готовит им завтрак и спрашивает, не поднимая глаз на устроившегося на стуле Чимина. И несмотря на спокойный голос и мягкий тон, всё равно чувствует чужое напряжение, вмиг сковавшее тело. Понимая предпосылки, он добавляет: — Я не выгоняю тебя и не пытаюсь сказать, что стоит вернуться в клуб. Мне нравится, что ты живёшь у меня. — Тогда почему… — Чимин мнётся, и его напряжение плавно перетекает в неловкость, граничащую со стыдом. Сабмиссив не должен сомневаться в своём доминанте, не должен ожидать от него подвоха или нападения, не должен бояться. А Чимин и боится, и сомневается. Юнги спокойно воспринимает подобные волнения, подозревая, что их связь двусторонняя, и сейчас делает всё зависящее от него, чтобы не дать Чимину поводов переживать ещё сильнее. У его котёнка было сложное принятие своей натуры и вхождение в сессии. Его опасения естественные, совершенно не причиняющие дискомфорта. Значит, Юнги обязан показать со своей стороны контроль над ситуацией. Они хорошо сочетаются в постели, но этого мало для жизни за её пределами. — Если ты хочешь что-то спросить, то заканчивай вопрос, — строго говорит Юнги, поворачиваясь и ловя чужой взгляд, — ты можешь спрашивать, Чимини, это абсолютно нормально. — Да, я… — Чимин судорожно прикусывает нижнюю губу, стискивает бёдра, засунув между ними ладони, но не отворачивается. Это хорошо. — П-почему ты хочешь знать? — Потому что я заинтересован в наших отношениях и беспокоюсь о тебе, — легко отвечает Юнги. Он сокращает небольшое расстояние между ними и подхватывает Чимина под точёный подбородок — без давления или принуждения держать голову высоко, просто для контакта их тел. — Потому что теперь я принимаю за тебя решения, но, чтобы у меня не было сомнений относительно твоего благополучия, мне необходимо знать чуть больше, чем я знаю сейчас. — Ты принимаешь… решения? — Чимин спрашивает на выдохе, моментально расслабляясь. Он успокаивается. В его взгляде появляется надежда и потребность переложить ответственность за свою жизнь на того, кто действительно готов этим заниматься. Самое естественное, что может сделать сабмиссив, — довериться доминанту. И пока что Чимин находится только на полпути к этому ощущению. — Да, — Юнги мягко целует пухлые губы, — вот, что я уже заметил, крошка. Ты плохо питаешься и не рассказываешь о родителях — они живы? Не стремишься вернуться в место, которое могло бы быть твоим домом — он вообще есть? Твоим прошлым клубом был «Момент», с которым ты разорвал все связи, а наш с тобой контракт имеет довольно… сомнительные ограничения. Не потому что это плохо, — он моментально поправляет себя, замечая скованный взгляд Чимина вбок, — а потому что они появились не на пустом месте. Значит, у тебя были проблемы. — Я… это… — Если ты не готов сказать законченное предложение, есть ли в нём смысл? — резонно спрашивает Юнги, склоняя голову набок. Он оценивающе смотрит на Чимина, подмечая много маленьких деталей: его смущение, неловкость, дёрганые жесты. И полное отсутствие попыток сбежать. — Кое-что я знаю. Например, что ты поступил на первый курс ветеринарии. Чимин удивлённо распахивает глаза и приоткрывает рот. — Или то, что ты разорвал контракт с «Моментом» после попытки доминанта принудить тебя к чему-то, что было в твоём стоп-листе, — продолжает Юнги, прислушиваясь к своему чутью. Чимин паникует. Не так сильно, как он опасался, но достаточно, чтобы остановиться на этих двух аспектах. — Это довольно очевидный вывод, крошка, а касательно института я просто собирал на тебя информацию. — Зачем? — Чимин беспокойно ёрзает на месте, не зная, куда себя деть. — То есть я понимаю зачем, но…зачем? — Когда у меня есть возможность что-то узнать, я узнаю, — невозмутимо отвечает Юнги. Он поднимает ладонь и осторожно обхватывает шею — не сжимая, не надавливая, а ласкающе касаясь. — Ты должен понимать, Чимини, что я предпочитаю держать всё под контролем. Это не значит, что я буду контролировать каждый твой шаг или лишу тебя свободы, но твоя свобода будет в рамках моего понимания безопасности. После сказанного повисает уютная тишина. Чимин не тянется к Юнги, но и не отталкивает его. Думает. Решает. Осознаёт услышанное и переваривает информацию, вычленяя из неё действительно важные зёрнышки. Он быстро учится, так что следующее предложение потеряет свою неуверенность и недосказанность. Юнги отвлекается лишь на мгновение — возвращается к плите, где выключает конфорки. Сначала они закончат диалог, а уже после примутся за завтрак. Никакого кофе для Чимина, только чай с травами и долькой апельсина. Бодрит ничуть не хуже. — А твоё понимание — это когда ты уверен, что со мной всё в порядке? — Чимин протягивает руки к Юнги, подзывая к себе, и раздвигает ноги ровно настолько, чтобы между ними можно было встать. — Когда ты знаешь, что я… поел. Или что мне есть куда пойти? Или что… что если со мной что-то случится, то ты знаешь, с кем связаться? — Именно, — Юнги встаёт на предложенное место и опускает обе ладони на плюшевые бёдра, принимаясь оглаживать их. Чимин снова в одной рубашке, но в этот раз в белье и без хвоста. У них перерыв от тематического аспекта, и несколько непривычно то, что…пэт никуда не делся. Чимин продолжает ластиться и прижиматься. Напрашиваться на поглаживания и невербально требовать внимания. В нём так много истосковавшегося по заботе именно котёнка, что Юнги невольно подстраивается под эту сладкую сущность, заглушая самые грубые доминирующие черты. Пожалуй, несколько лет назад в такой ситуации он бы просто продавил сабмиссива, чтобы узнать всю правду или использовал секс, как рычаг. Не сказать, что это неправильно по отношению к партнёру, просто куда быстрее. Сейчас же Юнги полон терпения и готов подтолкнуть Чимина к ответу намного мягче. — Мой папа — саб, — гулко сглотнув и как-то отчаянно выдохнув, начинает рассказывать Чимин, — а мама — дом. И они оба подписали контракты с «Моментом», когда тот открылся. Я… не проявлял к этому интереса, и они никогда не настаивали, но потом… потом я просто спросил, что мне делать с тем, что, мм, я сабмиссив. И папа отвёл меня в клуб. Юнги не уточняет, почему Чимин спрашивал подобное у родителей: очевидно, что больше не к кому было обратиться. Его больше волнует, почему такой вопрос вообще возник. В нормальной семье родители должны проводить секс-просвет касательно внутренней личности — доминанта или сабмиссива — с момента полового созревания. Кто-то делает раньше, конечно, но мало кто позже. Это банальный вопрос безопасности. Так, что он, не сдерживаясь, уточняет: — Почему ты не знал, как тебе быть с тем, что ты сабмиссив? — Я… мне не рассказывали, — Чимин неловко пожимает плечами, — точнее, как… Я учился в школе только для сабов, и у нас не было даже учителей-доминантов. Там, конечно, делали упор на то, что мы должны подчиняться и выполнять все приказы своего доминанта. Такая, общая информация? Но ничего не было ни про д/с связь — это уже рассказал ты, — ни про дом или саб голос, ни про зоны… Невероятно бесит, что подобные пансионаты до сих пор существуют. Юнги не сомневается, что это была школа закрытого типа. И это после закона о запрете разделения! — Школа, ладно, — у Юнги от раздражения дёргается бровь, а в теле нарастает возмущение. Чимин поразительно чутко реагирует на эмоции и в попытке успокоить мягко опускает ладошку на грудь. — Почему родители молчали? Ты не замечал, как выстраиваются их отношения? — Они развелись, когда мне исполнилось четырнадцать, — и это объясняет намного больше, чем всё, что Чимин рассказал до этого, — я жил на две квартиры, но… по большей части был предоставлен сам себе. Папа, теперь я понимаю, проводил время с несколькими домами, а мама вроде как нашла себе партнёршу-саба, но я той не нравился. Они давали мне деньги, покупали вещи и считали, что этого достаточно. А мне вроде как и правда было достаточно. — Они выбрали себя, а не тебя, — кивает Юнги, неосознанно стискивая бёдра Чимина и подтягивая его ближе, — что насчёт клуба? — Папа сказал, что раз он состоит в «Моменте», то мне и не надо идти в другие, — маленькая ладошка скользит по груди Юнги вверх, и к ней присоединяется вторая, когда Чимин обнимает за шею, тесно прижимаясь, — рассказал про контракты, про то, что если я хочу, то могу жить в клубе, но мне надо выбрать дома. Вот почему Чимин удивился, что сабмиссив может жить отдельно. Юнги поражённо качает головой и опускает ладонь на белоснежную макушку, начиная перебирать прядки. Об этом не напишут ни в одном досье, кто бы его ни собирал. — И я выбрал, — Чимин выдавливает из себя слова с явным трудом, — но мне повезло, потому что он оставил меня в комнате одного, а сам больше проводил время с другими сабами. Я не… я не хотел заниматься с ним сексом, поэтому и поставил такое условие-ограничение, чтобы без проникновения. У Чимина весь список строится вокруг разрешения на оргазмы, значит, этот мудак-дом мстил и не давал кончать в отместку за отказ от секса. Юнги об этом не говорит, но делает мысленную пометку, что когда он всё же встретит этого Кван Донсу, то не просто пересчитает зубы, а сделает что-то ещё. Намного хуже. — А потом он тебя попытался принудить к проникновению и ты разорвал контракт, — подводит итог Юнги, мягко отстраняясь, чтобы увидеть лицо Чимина. Тот не заплаканный, но такой грустный и потерянный, что от вида щемит сердце. — Спасибо, что рассказал. — Т-ты не… мне не… — Полные предложения, Чимин, — продолжает быть строгим Юнги, но смягчается и отвечает на неозвученный вопрос: — Я не откажусь от тебя, и ты мне нужен, крошка. Если ты готов сделать мой дом нашим, то на неделе перевезём вещи. — Я готов, — Чимин робко подаётся вперёд, стискивая пальчиками рубашку Юнги, — и адреса родителей напишу тебе. Не знаю, правда, там ли они живут до сих пор. — Проверим, — он уже знает, кого отправить собрать дополнительную информацию, — а сейчас мы позавтракаем. После отправимся покупать тебе одежду. Пообедаем в ресторане и продолжим гулять. Ужин будет дома. У Юнги в голове выстраивается чёткий план их будущей жизни. Чимин, конечно же, будет учиться. Может, даже выберет себе несколько кружков по интересам, чтобы не зацикливаться на чём-то одном. Они продолжат состоять в клубе как минимум до хэллоуинского бала, а после, если контракт перестанет быть нужным, уйдут. Юнги так или иначе продолжит появляться там, но уже совсем по другим предлогам. К реальности он возвращается от скромного поцелуя в уголок губ. Чимин смотрит на него без доли страха и сомнений. Такой ласковый и покорный. Только его.

***

В течение недели они появились в клубе только раз — забрать вещи Чимина и перевезти их в квартиру. Юнги коротко обсудил ситуацию с Намджуном, они внесли небольшие поправки в контракт, сугубо для безопасности сабмиссива, и остались предоставлены друг другу. Юнги учит Чимина жить. Правильно питаться, заниматься собой — он составляет для него расписание и следит за выполнением каждого пункта. Доминантная натура Юнги растекается от удовлетворения: это наивысшая степень контроля, которая ему доступна и к которой подпускают так легко. Конечно, Чимин не ограничен в своей жизни и может в любой момент уйти. Тем ценнее понимать, что сабмиссив добровольно остаётся, каждый раз выбирая быть с Юнги, а не отправиться искать кого-то другого. Повисший в воздухе вопрос касательно «Момента» и Кван Донсу напрягает Юнги, но он отдаёт себе отчёт, что в этом деле нужно запастись не меньшим терпением, чем в отношениях с Чимином. Его сладкий котёнок не готов погружаться в то прошлое, которое оставило ещё не зажившие раны, но с каждым новым днём, новыми разговорами и новыми сессиями они приближаются к решающей точке. — Юнги, — Чимин сидит на их постели в одном лишь ошейнике, который просто отказывается снимать, и смущённо поднимает широко распахнутые глаза. Внутри саба зреет не просто вопрос, а готовность к большему. Юнги осознаёт это очень чётко и ярко, поэтому звучит максимально спокойно, чтобы не сбить околовоинственный настрой. — Да, крошка? — У тебя же завтра выходной? — Юнги хмыкает, позабавленный тем, что Чимин немного кружит вокруг конечной цели, но позволяет подобному происходить и просто кивает, кидая любопытный взгляд. — И у нас запланирована игра? — Ты знаешь ответ на оба эти вопроса, — он стягивает надоевший галстук-удавку, расстёгивает рубашку и лениво собирается в душ. В этот вечер пятницы они отдыхают, да и Юнги так сильно устал, что хочет просто лежать и слушать комментарии Чимина к какой-то случайной дораме. — Знаю, — Чимин неловко ёрзает на постели, — просто игра уже запланирована. Настойчивый голос Чимина невероятно веселит, как и его общее нетерпение. Он знает, что может сказать прямо, более того — он должен сказать прямо. Это то, чему они учатся всю неделю: никаких намёков. Некомфортно — сказать, понравилось — сказать, страшно, неловко, неприятно — ничего не держать в себе, а сразу ставить Юнги в известность, что какая-то часть их жизни идёт не так. Это всё больше необходимо для Чимина, потому что Юнги всегда чувствует состояние сабмиссива. Даже сейчас он легко считывает скрытую внутри хорошенькой головы потребность и понимает сковывающую голое тело нервозность. Чимин хочет изменить игру, не просто добавив несколько элементов, чтобы разбавить ставшие привычными отношения котёнок-господин, а радикально поменять концепцию. Юнги может даже предугадать слова Чимина, но всё же хочет услышать конкретику. — А ты хочешь внести коррективы, — поэтому он не оставляет вариантов для маневрирования, — какие? — Связывание, пов-вязка на глаза и проникновение, — выпаливает Чимин, но, стоит отдать должное, глаза не опускает, а встречает прямой взгляд Юнги, — мне кажется, что я готов двигаться дальше. И он действительно готов — Юнги это отчётливо ощущает. Чимин не испытывает страха из-за своего желания, а предвкушает. Нетерпеливо облизывается и даже немного возбуждается. Приподнявшийся розовенький член — довольно честный сигнал. — Ты не будешь котёнком, — он не хочет смешивать эти две игры, — и я буду контролировать твой оргазм. Ты кончишь и получишь заботу, но только когда я решу. — Да, — дыхание Чимина становится чаще, а член дёргается так, что головка проскальзывает по бедру, оставляя после себя влажный след предэякулята, — да. Юнги прищуривается, понимая, что обсуждать детали сессии бесполезно — Чимин просто согласится со всем, потому что он уже предвкушает. Значит, он будет полагаться на своё чутьё и их связь. Благо за неделю она стала ещё крепче. — Идём в душ, — вся леность смывается возбуждением Чимина и необходимостью удовлетворить чужую потребность в разрядке, — мы ещё ни разу не мылись вместе. Чимин торопливо подскакивает, словно только и ждал этого приглашения. Он несётся в ванную комнату первым и, судя по звукам, настраивает воду. Юнги остаётся только поразиться подобной прыткости. Несмотря на то, что Чимин довольно охотно принимает в себя пальцы и игрушку, следует убедиться, что он готов к более тесному контакту. И совместный душ как нельзя лучше подходит для подобного. Когда Юнги заходит в комнату следом, то видит юркнувшую в душевую кабину бронзовую попку и слышит: — Вода идеальная. — Не сомневался в тебе, крошка, — Юнги посмеивается про себя, но внешне разрешает появиться на лице только тонкой улыбке. Он стягивает брюки с бельём, кидает в корзину и присоединяется к Чимину. — Ты хорошо постарался. Готов довериться мне? — Да, — Чимин, не обращая внимания на воду, прижимается к Юнги. Горячий член толкается в бедро, а маленькие ладошки обнимают за шею. Нуждающийся и предвкушающий котёнок, пусть и без ушек с хвостиком. Юнги властно обхватывает под шеей, целуя распахнутый навстречу рот. Он без спешки вылизывает, толкается внутрь языком и скользит второй ладонью вдоль бока прямо к плюшевым ягодицам. Не планирует использовать дырочку — это план на завтра, — но сжимает мягкую плоть, оттягивая в сторону. Слова излишни, потому что Чимин не хуже Юнги умеет чувствовать их связь. И, когда его разворачивают и вжимают в прохладный кафель стены, не удивляется и не боится, а сладко стонет, плотно стискивая бёдра. Сабмиссив предугадывает каждое действие своего доминанта: прогибается в пояснице и позволяет использовать маленькую впадинку между ляжек вместо ануса. Именно туда Юнги и вбивается, пристроив головку члена, чтобы ствол без проблем проскользнул. — Ты так всё правильно делаешь, крошка, — Юнги обхватывает Чимина одной рукой за торс, а второй — сжимает истекающий маленький член, начиная стимулировать у основания, — отзываешься на все мои неозвученные желания. Чувствуешь меня? — Д-да, — бёдра Чимина дрожат, и он весь трепещет в сильных руках, пытаясь совладать с новым подавляющим ощущением. Юнги впервые ограничивает его, не давая иллюзии свободы. Зажатому между стеной и крепким телом, со скользящим между ног членом, Чимину не выбраться. Он в ловушке, окружённый звуками воды и их тяжёлым дыханием. Юнги не чувствует паники или неосознанного желания сбежать. Максимум, что гудит в раздразнённом возбуждением теле, — это растерянность из-за отсутствия проникновения. Чимин настолько настроился на секс, что сейчас почти готов расхныкаться, ведь ему не дали того, чего он так хочет. — Прочувствуй, как мой член скользит между твоих ножек, — Юнги прикусывает кромку ушка Чимина, сразу же зализывая место, — ведь завтра так будет внутри тебя. Не просто мои пальцы или пробка от хвоста, а нечто более длинное и толстое, что будет таранить твоё тело и вынуждать скулить от удовольствия. Сказанное помогает Чимину переключиться. Он поворачивает голову, напрашиваясь на поцелуй, и смазанно скулит, когда Юнги увеличивает амплитуду движения. Между тёплых бёдер достаточно уютно, а его член скользит прямо по плюшевым яичкам, стимулируя обоих. Это неплохо. Очень даже хорошо. А завтра будет ещё лучше. В голове Юнги возникают мысли и образы, что он может сделать с Чимином, провоцируя быстрее закончить тут, лечь спать, проснуться и уже начать. Низкий рык вырывается наружу вместе со струёй спермы Чимина. Юнги же нужно ещё пару движений, чтобы кончить и нехотя отпустить от себя полюбившегося котёночка. Не слишком далеко, потому что, отдышавшись, они спешно моются, едва не забыв смыть пену от геля с каждого участка тела. — Ты так нетерпелив, — поддевает Чимина Юнги, помогая насухо вытереться, — сколько дней думал об изменении игры? — Три, — сдаётся Чимин, переступая с ножки на ножку, — но не мог решиться сказать, пока не наступил крайний день. — Молодец, что сказал, — быстрый поцелуй не помогает унять жажду, поселившуюся между ними, — но теперь надо успокоиться. Если завтра ты будешь таким же суетливым, то у нас ничего не получится. — Я понимаю, — Чимин делает глубокий вдох и такой же выдох, пусть это ничерта и не помогает, — просто… слишком долго держал в себе. Не буду так больше делать. Юнги поощрительно кивает, довольный тем, как Чимин быстро делает выводы из любых ситуаций, в которых оказывается. Не уверенный, что это сработает, он всё же пробует: обхватывает ладонью шею Чимина, фиксируя под челюстью, и всматривается в рассеянные глаза в надежде передать собственное чувство покоя. Да, Юнги тоже предвкушает, но он умеет держать под контролем любые мысли, а вот саб — нет. При должном уровне д/с связи можно успокоить партнёра одним взглядом, даже не используя голос. — Всё будет хорошо, — говорит Юнги, звонко чмокая в центр плюшевых губ, — тебе надо просто поддаться мне, крошка. Сможешь? Чимин прикрывает глаза, обхватывает двумя ладошками запястье руки Юнги, которой он удерживает шею, и судорожно кивает. Не идеально, но, кажется, у него получается поймать равновесие между предвкушением и безмятежностью. Продержав ладонь ещё несколько минут, он убеждается, что лучшего состояния им не достичь, и подхватывает Чимина на руки, унося в спальню. Завтра у них будет интересный день.