Вне купола цирка

— Твою мать. Именно с этой фразы начинается пробуждение Джонни, и он такого не желает никому — ну, разве что заказчикам, от которых перегревается системник ноутбука и подгорает задница. А у него утро начинается так красочно из-за осознания, что перед сном он не завёл будильник, а с привычкой просыпаться после обеда по планам совершенно не вяжется назначенная на четыре часа встреча с клиентом. Джонни перекатывается на бок и, матеря себя всеми известными словами, с замиранием сердца тянется к телефону — и тяжело выдыхает от накатившего облегчения, потому что времени начало десятого. А для него это даже рано — почти очень рано, если судить по среднему арифметическому. А в строке уведомлений, несмотря на ранний час, всё равно горят сообщения: записи с каналов разных блоггеров в Telegram и несколько от Ромы ВКонтакте. Джонни смахивает уведомления из каналов и, естественно, заходит в ВК. Доброе утро 05:30 Ахахаха, прости, забыл Напишу тебе после обеда 05:31 Вот юмори-и-ист. Но Джонни усмехается (почти самодовольно) и пишет: Объебался, получается 09:10 Доброе утро 09:10 Он не особо любит стабильные приветствия по утрам, просто потому что отвык от них, но сейчас это не вызывает ничего. Ничего отторгающего, разумеется — он даже, если быть откровенным, не против сейчас пообщаться, но Рома был в сети час назад. «Скорее всего, в обед ответит», — думает Джонни, переходя на главную страницу. Потом он, правда, вспоминает, что не уверен, есть ли у Ромы обед, но знание этого оказывается ненужным: телефон в руке коротко вибрирует уведомлением. О, что-то случилось? 09:15 Сначала до Джонни не доходит, почему что-то должно было случиться, но через долгие десятки секунд он понимает: от него раннего подъёма не ждали совсем. Неужели он так плохо себя зарекомендовал? Но он даже несерьёзно подумать об этом не успевает, потому Рома, видимо, смутившись тишины, дописывает: В плане, я просто не ожидал, что ты так рано проснёшься, поэтому спрашиваю, всё ли в порядке 09:17 Как, оказывается, легко ввести в неловкость тишиной. Но Джонни неловкости не чувствует, поэтому всё-таки отвечает: Всё норм, просто вырубился рано 09:18 Рома сразу читает и через несколько секунд отправляет стикер с гибридом кота и пчелы, но сразу же его удаляет. Мне не понравился 09:18 Но хорошо, что ты выспался 09:18 Джонни хочет по привычке написать, мол, с чего Рома взял, что он выспался, ведь ему нужно часов одиннадцать на нормальный сон, но, прислушавшись к своему состоянию, он неожиданно понимает — действительно выспался. Ага 09:19 Просто потому что не знает, что сказать. Конечно, можно было бы найти тему для разговора, но, во-первых, у Джонни после пробуждения голова едва ли варит, а во-вторых, он не знает, свободен ли сейчас Рома — понятно, конечно, что свободен, потому что отвечает, но вряд ли надолго: время ни разу не обеденное. Все рассуждения прерывает Рома, печатая новое сообщение. Сегодня гардеробщица передала [Прикреплённая фотография] 09:20 Джонни открывает загружающуюся мутную фотографию, и когда изображение проясняется, видит помятый красный тюльпан в стаканчике из-под кофе. А следом вспоминается пожилая женщина, которая вчера выдавала ему пуховик, и вслед за этим рвётся смешок. Твоя поклонница? 09:21 Рома отправляет стикер смеющейся крысы и сразу дописывает: Нет! 09:21 Вчера кто-то из посетителей после представления оставил 09:22 Джонни хочет пошутить, что этот цветок просто кто-то оставил, а Рома решил забрать его себе, но после ещё раз смотрит на избитый жизнью тюльпан и понимает: Рома достоин как минимум букета нормальных тюльпанов, не говоря уже о помятых, а такая шутка может показаться не совсем приятной. Раньше это Джонни не особо волновало. Сейчас же он пишет нейтрально: Тебе часто дарят цветы? 09:23 Рома в ответ то печатает, то стирает — какая-то дурацкая манера письма. Сомневается, видимо. Вообще или после выступлений? 09:24 А это, оказывается, важно? Джонни не знает, что ответить, поэтому так и пишет: Есть разница? 09:24 Рома почему-то молчит — и молчит долго. Но через минуту начинает писать — и пишет долго. По крайней мере, так кажется Джонни, пока он рассматривает написанные до этого сообщения. Да нет, на самом деле. Мне просто не дарят цветы Вот девушкам из труппы, кстати, часто приносят, даже с учётом того, что в цирк с цветами почему-то не принято 09:28 А разница — в театре же артистам букеты дарят. Если Джонни, конечно, нечего не путает в столь простых традициях. Почему? 09:28 Говорю же, почему-то Я не знаю 09:28 Джонни задумывается, а Рома продолжает: Ну, я не совсем правильно выразился. С цветами в цирк не то чтобы не принято, с цветами как раз можно, артистам приятно, просто люди не привыкли, обычно все с попкорном сидят 09:30 Джонни от чего-то совсем немного, вот прям самую малость становится стыдно — он ведь был как все, тупо сидел и хрустел попкорном. А тебе нравятся цветы? 09:31 Это пишется само собой, хотя на языке не крутилось совсем. У Джонни никакой мысли на этот счёт, просто автоматическое поддержание диалога и ничего более. Ну, цветы — это знак внимания. Я знаю, что многим людям нравятся мои номера, но какое-то индивидуальное внимание, на самом деле, приятно 09:32 Знаешь, когда ты написал мне тогда во время антракта, я расхохотался на всю гримёрку 09:32 Но это было очень ценно, что ли 09:33 Почти жаль, что ты то сообщение удалил, я скриншот не сделал 09:33 А Джонни ведь тогда показалось, что перебор. Но даже в тот момент он ни о чём не думал — надеялся получить сухое «спасибо» или «да, такое шоу», а не то, что получил и продолжает получать сейчас. Рома снова печатает, заполняя недолгую паузу. Ладно, прости, это вообще не главное 09:35 Я пойду дальше репетировать Днём напишу, хорошо? 09:35 Днём — во сколько днём? Если Джонни ничего не путает, несмотря на то, как сильно его пытались запутать, день будет до четырёх. Я могу быть на встрече, потом, если что, отвечу 09:36 Рома сразу читает, отвечает: Хорошо, удачи 09:36 И выходит из сети. Взаимно 09:36 Джонни хмыкает и, отложив телефон, тяжело потягивается. У него так много почвы для раздумий, столько мыслей можно просеять, но голова после сна кажется слишком пустой, поэтому он поднимается и идёт на кухню — завтракать. На полпути сворачивает в ванную, умывается, после чего всё-таки попадает на кухню. Конкретно «завтракает» в правильном значении этого термина он редко, просто потому что по пробуждении в обеденное время есть не хочется совсем. Иногда жить не хочется, только завалиться обратно в кровать, что уж говорить о завтраке. С такой неоднозначной мыслью Джонни нарезает бутерброды и, не обращая внимания на шум чайника, думает, а не поменять ли ему режим: по утрам, как бы отвратно это сначала ни казалось, он чувствовал себя лучше и банально живее. Но как бы хуй там, скорее всего, плавал — вряд ли идея восстановить режим продержится до сегодняшнего вечера. С неверием в самого себя и крепким кофе Джонни, закончив с бутербродами, выходит на балкон. В голые ступни впивается холодом незастеленный пол, грудь спирает морозным воздухом, глаза пощипывает — куда он, блять, вышел, на улице не лето. Матерясь сквозь стиснутые зубы, он возвращается в квартиру, надевает тапки, накидывает куртку на плечи и всё-таки выходит на балкон — это какая-то на грани мазохисткого привычка. Вообще-то, не совсем — Джонни по утрам выходит на балкон для прояснения мыслей, но оказывается, в феврале это мысли только подмораживает. Бодрит, но голову забивает напрочь. Джонни отказывается принимать, что это у него в принципе голова плохо работает, поэтому быстро допивает кофе и выходит из балкона. Он моет кружку, замоченную тарелку из-под бутербродов и идёт в гостиную, где убегать от мыслей больше не получается даже с включенным Ютуб’ом на телевизоре. С Ромой всё складывается быстро. Очень быстро. Джонни всегда напрягал букетно-конфетный и полный неловкости первый период предыдущих отношений, поэтому сейчас, когда всё идёт гладко — ну очень гладко, — в это верится с трудом. С Ромой просто, блять, хорошо, и даже нет ощущения какого-либо не то что огромного, хотя бы небольшого подвоха, хотя Джонни думает, что должен его найти. И должен не потому, что не хочет отношений, а потому что кажется это всё странным и ну просто не бывает без наёбки для доверчивого уёбка. Джонни неожиданно перекрывает мысль желанием с Ромой увидеться. Вот так просто и прозрачно — почему-то в собственной пустой квартире почти невыносимо скучно. У него не было такого давно — когда после нескольких дней общения подряд с человеком хотелось увидеться, хотя бы написать ему или позвонить. А это с учётом того, как он не переносит звонки. М-да. Джонни плавится, как пломбир на подоконнике в жару, когда на градуснике за сорок. Он плавится конкретно и слишком ощутимо: не прямо тянет к Роме, но хочется ему хотя бы написать — и написать какую-нибудь смешную ерунду, чтобы тот засмеялся. А ещё лучше, чтобы тот смеялся, когда сидел рядом. Интересно, получится ли у них увидеться сегодня? И что можно будет на этой встрече сделать? Может, привезти Роме что-нибудь? Ладно, Джонни готов признать, что его к Роме тянет. Потому что лучше он сразу примет эти навязчивые мысли, чем будет их отрицать. А если принял, почему бы и не воплотить их в жизнь? Джонни думает об этом, рассматривая пустую стену с нехитрым узором под дерево — ладно, не рассматривает, тупо упирается в тёмные обои взглядом, потому что полностью сосредоточен на мыслях. Рома будет свободен от работы после обеда и по планам у него ничего не было, если Джонни, конечно, не изменяет память, но он вроде на неё не так сильно жаловался. А если Рома будет свободен, то, наверное, и согласится увидеться? Джонни думает об этом с лёгким волнением, вновь замечая, что в квартире душновато. Он поднимается, подходит к окну, открывает то на проветривание, возвращается обратно на диван и решает, сходить ли ему за телефоном, чтобы написать Роме. Не появились ли у него планы за сегодняшнее утро? Или они были до этого, но он о них забыл? Или просто не стал говорить? На эти заносчивые мысли Джонни искренне усмехается — кажется, ему пора перестать смотреть драму в Тик Ток’е, потому что это плохо влияет на его мозг. Трезвым-то умом он понимает, что всё это бред. Понимает, поэтому идёт в спальню за телефоном и, усевшись на кровать, просто пишет: Встретимся сегодня? 10:02 Конечно, Рома ему сразу не ответит, ведь сказал, что освободится после обеда. Джонни это не смущает: очень вряд ли у него появятся какие-то планы, кроме сегодняшней встречи с клиентом. А потратить оставшееся время на Рому… Звучит как план. Джонни на эту мысль хмыкает — проводить с кем-то целый день для него непривычно. Непривычно и не более, потому, да, ему этого хочется. Его предпочтения и, чего мелочиться, жизнь меняется так же стремительно, как развиваются с Ромой отношения. Пугает ли это его? Джонни фыркает, потому что ему не шестнадцать, чтобы бояться своего будущего. Да, риски есть, но они есть всегда, и он прекрасно знает, что нет ничего такого, чего нельзя было бы решить. Или исправить, но он надеется, что в случае с Ромой править будет нечего. В том плане, что косячит они не будут, а не потому, что их отношения закончатся через неделю. Но как бы Джонни ни хотел, слишком радужно — ха-ха, блять — он на эту ситуацию не смотрит. Пока всё слишком непонятно. И не в плане ситуации, нет, в ней как раз всё достаточно линейно, просто пока, насколько бы они друг другу ни нравились уже сейчас, знаний друг о друге мало. А Джонни столько раз сталкивался с положением «не сошлись характерами», что сейчас откровенно хуеет. Рома ему нравится — это факт и абсолютно точно. Он немного приёбнутый, но это не минус, весёлый, достаточно умный, с необычными взглядами на многие вещи, внимательный и какой-то… Чувственный, что ли. Джонни долго подбирает последнее (в своём рассуждении, естественно, потому что у Ромы ещё огромное количество положительных черт) качество и в итоге, смакуя его на языке, понимает — да, оно. Единственное, что Джонни пока заметил, — из-за того, что Рома не глупый парень, порой он думает слишком много. Как в той ситуации, когда они разговаривали на диване по поводу будущего их отношений, а Рома, ничего не обсуждая и надумывая что-то в своей голове, загнался, но благо Джонни рядом сидел и всю муть в его голове, как ему кажется, разогнал. Он от чего-то думает, что это не единственный случай, когда Рома так далеко уходит в мысли (и совсем далеко не в светлые), но это не смущает, а, наоборот, даёт дополнительную точку соприкосновения и опоры, потому что Джонни не против в случае чего рассеивать чужую хуйню в голове. Да, он не мозгоправ, но вот с такими ситуациями в отношениях справляться готов. По крайней мере, так ему кажется пока, но он думает, что за полтора месяца нормально узнает Рому, и тогда уже никаких сомнений не будет. В конце концов, насколько им нужно объебаться, чтобы всё запороть? Джонни думает, что нужно очень постараться, но он ведь не еблан, чтобы этим заниматься. Да, он не еблан, поэтому, положив телефон в карман, идёт в гостиную пропинывать хуи. Вот поэтому он обычно и не просыпается рано — слишком много свободного времени, от которого от балды можно на стены полезть. Но Джонни, конечно, не таракан, чтобы по стенам ползать, поэтому просто заваливается на диван с ноутбуком на коленях и включает Сталкера. Да, у него прям дохуя свободного времени. В какой момент, правда, всё свободное время он стал тратить на компьютерные (иногда телефонные) игры, когда весь досуг свёлся к просиживанию задницы на диване и просмотру юмористических шоу, Джонни не знает. Всё время, когда он был зависим от работы и смены у него были двенадцать через одну, а на единственный выходной выпадало столько планов, что хотелось вешаться или повесить всех остальных, он мечтал о свободных днях не для таких приключений. Раньше хотелось гулять по городу, заглядывать в необычные и выделяющиеся из остальных переулки и заведения, чтобы проводить там время с друзьями или даже одному — да, не так интересно, но тоже что-то. Хоть какое-то движение. В итоге за столько лет жизни в Москве Джонни знает несколько прикольных ресторанчиков, пару неплохих кальянных, один реально хороший бар и столько же — то есть одну — организацию с квестами, но те, кажется, закрылись в прошлом месяце. Такой вот Джонни у себя активный. И социально, и геолакически. Такие мысли посещают его редко, крайне редко, но посещают, однако даже тогда он не порывается куда-то сходить. Да, подумывает об этом, даже пытается назначить какие-то планы, но в итоге из-за отсутствия компании сливается и остаётся дома. Потому что зачем куда-то выходить, если можно заказать пиццу, открыть кинотеку и… Телефон вибрирует уведомлением. Сообщение горит от Ромы — как быстро настал обед. Да, давай Ещё полчаса и я полностью свободен Где ты хочешь встретиться и во сколько? 13:05 Джонни хмыкает (внутри он, конечно, прыгает от радости) и заходит в чат с клиентом — тот встречу с четырёх так и не перенёс. На четыре так на четыре. Так, ну, смотри, у меня дела на четыре, но я сразу с них могу к тебе 13:07 Рома сразу его сообщение читает, отвечает: Поедем куда-то или у меня посидим? 13:07 Джонни вспоминает о том, что они говорились как-нибудь сходить в ледяной городок или ещё какую-нибудь подобную херню — да любой нормально украшенный парк, — поэтому печатает: Щас погоду посмотрю 13:08 Он запоздало думает, что, может, Рома хотел бы куда-то сходить (или посидеть у себя дома), но потом решает, что тот бы сказал об этом, а раз спросил, значит, ему без разницы. Джонни, на самом деле, тоже больше важен факт самой встречи, а не то, где, во сколько и почему это произойдёт. Погода на вечер стоит неплохая, даже хорошая: тепло, с лёгким снегом и без ветра. Поэтому Джонни, не задумываясь, пишет: Хочешь сегодня в ледяной городок? 13:11 Рома читает сразу, а пишет долго. Опять он думает — ну, ладно, это не так уж и плохо. А ты смотрел, открыты сегодня? Или, может, билеты какие-нибудь нужно покупать? 13:11 А почему какой-нибудь из ледяных городков должен быть закрыт, Джонни не понимает: обычный будний день, не какой-нибудь праздник. Хотя, может, в этом и дело? Он режим работы таких мест совершенно не знает. Рома, видимо, воспринимает его молчание за сомнение, поэтому пишет: Давай я всё посмотрю? Или ты хотел в какой-то конкретный? Я ни разу не был ни в одном, поэтому сейчас, если что, все просмотрю 13:14 Порой Джонни задумывается и забывает об этом написать — а, наверное, нужно. Но он ничего против такой инициативы не имеет, поэтому отвечает просто: Окей 13:14 Рома посылает ему подмигивающую рожицу и выходит из сети. За время, пока его нет, Джонни пролистывает ленту метров на десять (он не считал, честно, это простое предположение), сохраняет себе несколько мемов и просто смешных картинок, после чего, получив уведомление, возвращается в их чат, где от Ромы горит сообщение с несколькими фотографиями. Так, ну, смотри «Ледовую Москву» уже закрыли, хотя выглядело роскошно, но я думаю, что людей там было много. Неважно, в любом случае уже не работает. Остальные «городки», если их так вообще можно назвать, находятся в парках, я тебе геометки с фотографиями прикрепил. Посмотри, что тебе больше нравится, там и решим [Прикреплённых фотографий: 8] 13:32 Джонни пролистывает все фотографии, сверяет в своей голове адреса (а он та ещё карта со своим активным отдыхом, ага) и, не видя как таковой разницы между всеми предложенными парками, просто пишет: А ты куда хочешь? 13:34 Рома отправляет ему стикер завёрнутого в одеяло зверя — по-прежнему та самая котейская пчела. В парк, который у набережной Мне кажется, на закате там будет очень красиво 13:35 На набережную так на набережную — Джонни правда непринципиально. К тому же, да, скорее всего они будут гулять как раз во время заката. Как Рома и хотел. Главное, чтобы закат красивый был, а не какое-нибудь серо-жёлтое пятно на всё небо из-за плотных туч. Но в этом вопросе Джонни, к сожалению, бессилен. Единственное, что он может сделать, так это вместе с Ромой попытать удачу, поэтому пишет ему в ответ: Окей 13:36 Я заеду за тобой где-то в половину пятого, норм? 13:37 Сообщения сразу загораются двумя синими галочками, и Рома мгновенно отвечает: Да 13:37 И, немного подождав, дописывает: Чем сейчас будешь заниматься? 13:37 Джонни смотрит на ноутбук на своих коленях, экран которого застыл паузой старой игры про бешеных червей (ему было прям совсем нечем заняться). Если бы он мог охарактеризовать как-то корректно свои занятия, то обязательно бы это сделал. Да так, хуйнёй страдать 13:38 Сейчас в червей играю, потом хз, может, поем, потом на встречу, а там уже и за тобой 13:39 А ты что делаешь? Или будешь делать? 13:39 Джонни редко спрашивал кого-то о чём-то подобном, но сейчас это выходит как-то само собой, почти на автомате, о чём он, конечно, не жалеет: ему правда интересно, чем Рома будет заниматься в часы до их встречи. А тот охотно отвечает: Не знаю пока 13:39 Я в гримёрке до сих пор, даже не переоделся, а многие уже разъехались 13:39 Сейчас пойду всё-таки переоденусь, может, в душ схожу, потом сумку соберу и домой поеду 13:40 А дома… Ахахаха, тоже не знаю, может, растяжкой займусь, а может, и фильм посмотрю 13:40 Может, совмещу) 13:41 Джонни сначала не понимает, о какой растяжке речь, даже хочет спросить у Ромы, о чём тот говорит, но в итоге вспоминает и едва не хлопает себя ладонью по лбу — естественно, какая ещё может быть растяжка, если Рома гимнаст. Но Джонни у себя иногда идиот, он это в себе принимает. Ты же только что закончил 13:43 Или он опять что-то не понимает? Может, Рома говорил всё-таки не о мышечной растяжке? Рома же в ответ отправляет улыбающийся какой-то снисходительной ухмылкой смайлик и пишет: То была репетиция, а не растяжка 13:43 А это не одно и то же? Видимо, Джонни всё-таки что-то не понимает, но ему, в целом, не очень стыдно: он про цирк действительно мало что знает. Но Рома, видимо, умеет читать мысли (или просто слишком догадливый), потому что дописывает: На репетициях мы только разминаемся и прогоняем номера, а все упражнения остаются на дом, на спортзал, на пробежки и так далее — в общем всё, что за цирком 13:44 Джонни не удерживается от напрашивающегося вопроса: И ты занимаешься каждый день? 13:45 То, что Рома сразу читает и отвечает на его сообщения, приятно подогревает что-то в груди. Да даже не что-то — просто, блять, приятно, когда от тебя ждут сообщения, когда тянутся к общению, а не игнорируют по пятнадцать часов. Ну, да 13:45 И дома, и в спортзале, а когда тепло, на пробежки выхожу 13:45 У Джонни с его образом жизни, который больше напоминает день тюленя (а-ля сурка), есть только один ответ: Ахуеть 13:46 Рома в ответ отправляет смеющийся стикер, они ещё немного говорят — совсем по мелочи, — после чего он всё же уходит в душ и предупреждает, что напишет, если что, уже из такси или из дома.

***

Клиент, с которым была долгожданная — реально долгожданная, в несколько недель — встреча, оказывается той ещё задницей, прям огромной такой, противной и зудящей, от которого в итоге подгорает задница Джонни. Нет, они не трахались, ему просто выебали мозги. Такое случается и случается, к сожалению, нередко, но Джонни не удивляется, потому что знает, как много в мире ебланов. Знает, но всё равно бесится, потому что от этого осознания ебланы не перестают быть ебланами и всё равно вымораживают. Единственная мысль, которая успокаивает, — это скорая встреча с Ромой. Даже несмотря на привычные пробки, эта мысль остужает и, более того, окрыляет. Джонни давно не чувствовал чего-то подобного — и ему это чувство нравится. Не нравится только, что оно перемеживается с бурлящим гневом, но это ничего — переживёт, не в первый раз. Нужно заканчивать встречаться с клиентами, забивать на них хуй и отсылать всё тупо на почту, потому что нервов лишних не так много. На этой мысли такси снова тормозит на одном из светофоров — машин уже не так много, потому что район достаточно далеко от центра, движение здесь свободное. Джонни переводит взгляд с дороги на магазины вдоль улицы и натыкается на цветочную лавку — смотрит на неё и чувствует, как какая-то навязчивая мысль вот-вот вырвется наружу до осознания. На крыльцо выходит девушка, держа в руке запечатанные в плёнку — почему-то не в газету — красные тюльпаны. Точно, тюльпаны! — Бля, чувак, извини, — виновато начинает Джонни, повернувшись к водителю, — можешь остановиться где-нибудь здесь буквально на пару минут? Мне в цветочный срочно надо, я заплачу за простой. Водитель, совсем молодой, но с в край заёбанным взглядом парень, поворачивается к нему, несколько секунд устало смотрит в глаза, после чего пожимает плечами, переводит взгляд на дорогу и перестраивается в правый ряд. — От души, — благодарит Джонни, выходя из машины, когда та останавливается на заезде сразу после светофора. Он шлёпает прямо в грязный сугроб, но это ничего, обувь ведь непромокаемая, особенно, когда есть цель — не у обуви, конечно, а у её владельца, но самовнушение в любом случае штука сильная. На входе в ларёк над головой звенят колокольчики, и это такой знакомо-забытый звук, что Джонни невольно улыбается. Ладно, улыбается он не только поэтому — он, блять, выбирает для Ромы цветы. Это ощущается так странно и одновременно настолько правильно, что мешаются мысли, но улыбка с губ не сходит. — Здравствуйте, вам нужно что-то конкретное? — сразу дружелюбно говорит девушка за стойкой продавца. Она выглядит хорошо, свежо, но при взгляде на неё чуть дольше минуты становится понятно, что ей точно лет за тридцать, если не под сорок. — Может, подсказать вам что-то? — Нет, меня такси ждёт, достаньте, пожалуйста, букет тюльпанов, — не теряя времени и базовой вежливости, отвечает Джонни, посмотрев на холодильник с цветами. Женщина понятливо кивает, оборачивается к холодильнику. — Вам какие: жёлтые, красные, смешанные? — спрашивает она, открыв холодильник и перебирая руками букеты. — Красные совсем свежие, сегодня привезли. Джонни в эти рассказы не верит, но усмехается, кивает. — Мне-то они и нужны. Девушка, которая женщина, которая флорист, достаёт ему с нижней полки букет красных тюльпанов, уточняет про количество и стоит ли цветы чем-то обматывать, чтобы их не подморозить. Через пару минут Джонни выходит на улицу с букетом завёрнутых в жёсткую коричневую бумагу непомятых (!) красных тюльпанов, которых, естественно, под упаковкой не видно. Выглядит почти угрожающе, если бы не торчащие снизу зелёные стебли. Таксист никуда не уехал — всё так же ждёт на заезде за углом цветочной лавки. Джонни, осторожничая с букетом, садится в машину на переднее сиденье и, пристегнувшись, смотрит на водителя. — Можем ехать. Парень безразлично пожимает плечами и выезжает на дорогу — машину во время ожидания он не глушил. Остановились они, как оказалось, совсем недалеко от Роминого двора — всего в трёхста метрах или, если переводить во время, в пяти минутах. Интересно, обращал ли хоть раз Рома внимание на цветочный магазин на соседней от своего дома улице? Думая об этом, Джонни выходит из машины и, смотря на окна дома — в Роминой квартире свет горит, — идёт к подъезду. На улице светлее, чем было вчера, когда они вдвоём приехали к Роме, но на нестрогий взгляд ничего не изменилось. Разве что снега стало побольше. Остановившись на крыльце, Джонни подвисает, пытаясь вспомнить номер квартиры. Он хотел написать, когда будет подъезжать, как раз тогда бы и спросил, но забыл об этом, что, в принципе, не очень важно, потому что Рома ждёт его к половине, а сейчас двадцать минут пятого. И, видимо, ношение шапки зимой всё же не очень способствует умственной деятельности, потому что Джонни номер квартиры так и не вспоминает, но из подъезда выходит мелкий пацан, который выпучивает на него глаза, молча проходя мимо. Джонни усмехается на мысль о том, что дети совсем ахуевшие пошли, и заходит в подъезд. Помещение обдаёт лицо и открытые руки теплом; кожу сразу начинает приятно покалывать, хотя в машине было совсем не холодно. «Починили ли лампочку?» — думает Джонни, когда нажимает на кнопку седьмого этажа в светлой кабине лифта. Он смотрит на себя в зеркало, поправляет торчащие из-под шапки волосы, смотрит на букет — блять, букет. Он же по-прежнему в грубой бумаге, которую, наверное, нужно было убрать и выбросить в мусорку ещё у подъезда. Джонни выходит на лестничную клетку седьмого этажа, где сразу зажигается свет, и думает, стоит ли всё-таки убрать бумагу и выбросить её в мусоропровод или подарить прям так, чтобы Рома сначала не понял, в чём прикол, а потом распечатал упаковку и расцвёл, прямо как красные тюльпаны под коричневой бумагой. В итоге выбирает он второе, потому что так романтичнее. Ладно, потому что мусоропровод на седьмом, как и на шестом, как и на пятом, как и, скорее всего, на остальных, этаже запаян. Джонни подходит к единственной знакомой двери на этаже и нажимает на кнопку звонка — по квартире разносится звонкая трель. Несколько секунд стоит тишина, а потом слышны шаги, какое-то тихое бряканье, после чего щёлкает замок в двери, и та открывается Роминой рукой. Сам Рома встречает его улыбкой, и всё в его виде подбрасывает, переворачивая, сжавшееся сердце. Он стоит на пороге немного растрёпанный, в домашних клетчатых штанах и свободной футболке, в жёлтых носках в виде головы утки. — Привет, — первым здоровается Джонни, ответно улыбаясь. Рома, смотря ему в глаза, после приветствия отмирает, моргает пару раз и улыбается шире. — Привет, — наконец отвечает он, — проходи, — и делает шаг в сторону, пропуская в прихожую. Джонни заходит в квартиру, закрывает за собой дверь и, не спеша раздеваться, протягивает Роме букет. — Что это? — перенимая запечатанные цветы, Рома недоумённо улыбается, рассматривая неприметный свёрток. — Распечатывай. Рома поднимает на Джонни взгляд, щурится, но, получив подталкивающий к действию кивок, одной рукой держа свёрток за тонкую часть (стебли то бишь), второй с осторожностью разворачивает бумагу. Продавщица хорошо завернула, в несколько слоёв, поэтому приходится постараться, но когда Рома, наконец, доходит до красных бутонов, то начинает хохотать — звонко, закрыв глаза и прижав букет к груди. Джонни просто смотрит на него и не может не улыбаться. Он не ждал какой-то конкретной реакции, мысли на этот счёт были слишком мутные — времени на подумать совсем не было, потому что всю оставшуюся поездку от цветочной лавки в голове крутились только довольные «бля-я-я» и «Рома точно не ожидает». Рома же, отсмеявшись, смотрит в глаза, счастливо улыбается и, положив букет на рядом стоящую банкетку, делает шаг ближе, прижимаясь грудью к шуршащему, наверняка неприятно-холодному пуховику, и, обвив руками шею, вполголоса говорит в самые губы: — Спасибо, — и, конечно же, целует, смотря в глаза своими искрящимися в улыбчивых морщинках-лучиках голубыми-голубыми, как безоблачное небо в июле, глазами. Джонни обнимает его за талию, сминает тёплые губы, отдающие чем-то сладковатым, прижимает к себе податливое тело и хочет поцеловать глубже — а что, собственно, мешает? Рома забирается пальцами под шапку, тянет её, снимая и отбрасывая на всю ту же банкетку, перебирает волосы на затылке, скользит ладонями на шею под шуршащий пуховик и сам мажет языком по губам, проводит им глубже, всё-таки прикрывая глаза. Какой же он тёплый. Даже, блять, горячий на контрасте с уличным холодом. От действий Ромы в груди мешаются чувство какой-то топящей нежности с желанием прижать того к стене, забраться руками под лёгкую ткань футболки, коснуться мягкой и тёплой кожи на животе, провести выше, до груди, целовать так, чтобы дыхание на губах стало сбитым, прерывистым. А Рома, кажется, и не против — сам шагает на него, пытаясь прижиматься ещё теснее, тяжело выдыхает в губы и давит ладонями на шею, не давая отстраниться. Да и не хочется, так-то. Тюльпаны, которые должны стоять в воде, но по-прежнему лежат на банкетке, могут и подождать.