Вне купола цирка

А вторая мысль — это растянутое «ебать», которое каким-то чудом не срывается с губ. Рома смотрит на него смешливо — впрочем, как и в большинстве случаев. А Джонни удивлён скорее моментом неожиданности, чем фактом самого поцелуя — всё-таки всё было очевидно, но сердце, сука, до сих пор отдаёт неприятным сосущим чувством — годы идут, никто не молодеет. Он смотрит в тёмные глаза, которые, как узнал при встрече, голубые, и хочет что-нибудь сказать, потому что нужно, но он пытается хотя бы взглядом показать, что всё нормально — не хмурится, не морщится, просто стоит. А для него в такой ситуации было бы уже показателем как минимум то, что ему не дали по лицу. — Отойдём? — Рома в вопросе наклоняет голову, и выглядит он совсем расслабленно, хотя, может, это и напускное. Джонни выдыхает. — В лес и на кусочки? — спрашивает он и усмехается. Рома коротко смеётся. — Не в лес, хотя бы просто от кофейни. Джонни пожимает плечами и шагает за Ромой, а тот просто выходит на тропинку, по которой они сюда пришли. Звёздочки-гирлянды горят над головой, огнём отражаясь на Ромином лице, и выглядит это не зловеще, просто красиво. Его волосы почти уложены, а воротник мятной толстовки торчит из-под не до конца застёгнутого пуховика. А ещё, оказывается, губы у него всегда такие — в кофейне они не побледнели. Такой вот Джонни внимательный, хотя это неправда: мысли сами собой перекатываются между собой, пытаясь отбросить размышления о предстоящем разговоре. Идут они, к счастью для загруженности головы, недолго, Рома начинает говорить метров через сорок от кофейни: — Ты мне нравишься, — и говорит он мягко, привычно улыбаясь, — и мне кажется, это взаимно, поэтому я решил не тянуть время. И стандартно: первая мысль — «ну ахуеть», а вторая о том, что всё, наверное, правильно, потому что Джонни тоже не привык тянуть кота за яйца назад. И секс у него на первом свидании был, хотя отношений после этого и не было, с Ромой всё казалось по-другому. И его вообще не ебёт, нормально ли делать такие выводы после — скольки? — трёх часов живого общения. — Окей, — выдыхает он, и Рома поднимает брови. — Бля, да я не знаю, как сказать, — поводит плечами, не доставая руки из карманов. — Ты мне тоже нравишься, — и, оказывается, это легче сказать, чем признаться самому себе, — но я не думал, что всё будет так быстро. — И ты против? Джонни смотрит на него и задумывается: а против ли он. Вся мишура в духе «нужно узнать друг друга получше» всегда казалась ему не больше, чем очередной хуйнёй, которая тянет отношения назад, и он всегда был за позицию «лучше попробовать, чем стоять и, получается, просто хуй, а не сиськи мять», поэтому что ему мешает поступить так, как всегда хотелось? — Нет, — отвечает он спустя несколько молчаливых секунд. — Поехали ко мне? — блять, ну не настолько быстро. — Нет, не в том смысле, — Рома, видимо, всё прочитав по его лицу, смеётся. — Просто посидим, может, что-нибудь посмотрим, не более, потому что, честно, у меня практически нет желания дальше гулять. Напряжение даже повиснуть не успело, сразу лопнуло. У Джонни гулять желания тоже нет, но вот голова начинает болеть, поэтому, вздохнув (из-за таких тяжёлых вздохов он иногда чувствует себя ебаным мопсом), он спрашивает: — А вы из Питера все такие? — Чувак, я в Питере квартиру второй год подряд сдаю. — Тогда заедем в аптеку, — Джонни чешет колючий подбородок и на Ромин удивлённый взгляд объясняется: — Мне таблетки от головы нужно купить. — Это не предлог? — У меня голова сейчас треснет нахуй. Рома сочувственно улыбается. — У меня дома нормальная аптечка, — он достаёт телефон, но пока его не включает, смотрит в глаза. — Так поехали? А что Джонни, собственно, теряет? — Поехали. Рома включает телефон, на что тот ярким экраном освещает его лицо, и заходит в приложение такси — теперь экран горит жёлтым. Джонни, предупредив, что отойдёт, получает кивок и делает несколько шагов в сторону, чтобы покурить — за это время им как раз назначают машину, которая подъедет к главному входу, поэтому им приходится возвращаться к кофейне и идти дальше, до выхода из сквера. Пока они идут до центральных ворот, на улице, кажется, холодает ещё сильнее, но выпитый кофе по-прежнему греет, поэтому, в принципе, «пойдёт» — они же идут. — У тебя завтра встреча, ничего? — спрашивает Рома, когда они останавливаются в метрах десяти от парковки. Точно, встреча. — Она вечером, — вспоминает Джонни, расслабляясь — да, очко у него от этой новости сжалось; нужно, видимо, ставить себе напоминания, чтобы о таком не забывать. — А, хорошо, — Рома понятливо кивает. — А у тебя? — Джонни переваривает в голове чужое расписание. — С утра репетиция, нет? — Так ты всё-таки планируешь остаться на ночь? — Рома ухмыляется, и это больше забавляет, чем раздражает, потому что он, понятно, шутит. — Ой блять, — тем не менее просто отмахивается Джонни и кивает ему за спину. — Такси подъехало. Рома неоднозначно хмыкает, и они идут в сторону машины; не сговариваясь, оба, поздоровавшись с водителем, садятся назад. Мужчина подозрительно косится на них через зеркало заднего вида, но сказать ему явно нечего, поэтому он просто уточняет адрес и, не дожидаясь ответа, выезжает с парковки. Рома на это почему-то беззвучно посмеивается и, жестом подозвав к себе, сам кладёт ладонь на бедро и наклоняется, чтобы прошептать на ухо: — Он понял то, чего ещё, по сути, нет, представляешь, какой бы из него вышел следователь? — и дыхание так близко, что кажется, будто губы почти касаются уха, а пальцы на бедре сжимаются, но как это, блять, вообще связано? — А ты ещё пересядь на меня, — Джонни поворачивает голову в его сторону, и они чуть не сталкиваются носами. — Да? — Рома поднимает брови. — Ну, хорошо, — и даже двигается ближе, но не выдерживает и трескается в улыбке, убирая руку с бедра. Джонни от чего-то так и знал, что тот говорит несерьёзно. Водитель — видно через зеркало заднего вида — морщится, но на это так похуй, ей-богу. Время час пика проходит, поэтому они едут, а не стоят, из-за чего, может, поездка и кажется короткой. Хотя, как «короткой»: за это время Рома успевает ещё как минимум два раза пригрозить реально пересесть на колени, один раз это реально почти делает, но в итоге только тихо смеётся, упираясь в плечо — какой-то быстрый переход в близости, — и с десяток раз точно наклоняется, чтобы что-нибудь прошептать на ухо. Если быть кратким — у Джонни такой занимательной поездки никогда не было. А ещё водитель (не конкретно этот, вообще) никогда так осуждающе и неприязненно не смотрел, а ведь Джонни не раз возвращался домой пьяный (иногда, пусть и крайне редко, совсем в говно), но на это в любом случае опять-таки похуй. Роме так тем более — ему весело, кажется, от любого косого взгляда, поэтому ведёт он себя на грани абсурда, но заметно, что это не максимум — их бы тогда высадили. Ну, по крайней мере, Джонни думал, что Роме весело, но, как только они выходят из душной машины, улыбка у того резко пропадает и лицо приобретает кислый оттенок. — Не люблю таких людей, — делится Рома, обходя машину, и шагает в сторону подъезда. — Пойдём. Года три назад можно было бы сказать, что они в новостройках. Двор — скопление одинаковых многоэтажек; в последнее время только такие и строят, чтобы было больше квартир. Дом, возле которого они остановились, — обычный бело-коричневый блок на дохуя этажей. — Почему? — спрашивает Джонни, когда они подходят к крыльцу. Рома хмурится, останавливается возле двери и, достав ключи, вздыхает, поднимает взгляд. — Ну вот им всем так не всё равно, — говорит он пренебрежительно, но расстроенно. — Серьёзно, какая ему разница? Может, мы действительно просто друзья, — последние два слова он выделяет и подносит ключи к домофону, на что тот радостно пиликает. — Откуда ему знать? Он заходит в подъезд, придерживая дверь, и Джонни идёт за ним, дожидаясь момента, чтобы ответить. Впрочем, ждать приходится не долго — до момента, когда они оказываются в лифте, и Рома нажимает кнопку седьмого этажа. — А какая разница? — Джонни смотрит на него через чистое зеркало в половину стены. — Ну, вот не похуй ему, и что? Забил на него хуй и живёшь дальше, зачем говно ворошить? А Рома в ответ вздыхает так тяжко, что как-то и запала не остаётся. — Да понимаю я, — отвечает он и, потирая глаза, так же ловит взгляд через зеркало. — Но, не знаю, просто не могу не обращать внимания на тех, кто лезет не в своё дело. Я как бы пытаюсь показать, что, вот, может быть намного хуже, зачем ты пристаёшь, если я ещё ничего толком не сделал. Теперь вздыхает уже Джонни, потому что он Рому прекрасно понимает, но просто ему лично слишком похуй, слишком не до этого — ему и на остальных кристально посрать, если быть откровенным. — А сам ты как на подобное реагируешь? — вместо высказывания своего мнения, спрашивает он. — То есть? — Рома недоумённо поднимает брови, и двери лифта открываются. Они выходят из светлой кабины в темноту, и через несколько секунд понимают — ни хлопки, ни махания руками не помогут. — Лампочка, видимо, перегорела. Пойдём, — Рома цепляет за локоть и ведёт в сторону. Через несколько шагов он останавливается, убирает руку и, достав из кармана телефон, включает на нём фонарик. — Посветишь? Мне неудобно одной рукой открывать. — Да вообще без проблем, — Джонни берёт у него телефон и направляет свет фонарика на дверь. — Спасибо. — Ага. Рома фыркает и не без пыхтения справляется с замком — вроде и видит всё, а ключ даже не проворачивается первые пару попыток. Джонни даже думает предложить помощь, но именно в этот момент дверь поддаётся, и они оказываются в прихожей. — Замок заедает, на следующей неделе должен мастер приехать, — Рома делает пару шагов по коврику до выключателя, и под потолком загораются тёплые бра, освещая светлую, простую прихожую. — Так про что ты там спрашивал? Он забирает протянутый телефон, благодарно кивает, откладывая тот на банкетку у стены, и, расстегнув, снимает свой пуховик, садится на корточки, чтобы расшнуровать ботинки. Джонни, ничего не говоря, следует его примеру: снимает верхнюю одежду и разувается, оставляет обувь на коврике, а пуховик у него забирает Рома, чтобы повесить на один из занятых крючков, видимо, по какой-то сложной системе. И Джонни снова ждёт момента, чтобы ответить. — Пойдём в ванную, — идя по коридору, Рома оборачивается через плечо. — Не выключай свет, потом. — Окей, — Джонни просто следует за ним, рассматривая стены: обычные, кроме того, что они сине-зелёные; без каких-либо картин и узоров. Не переставая идти, он касается одной из них рукой — краска, не обои. Ванная в конце коридора, и Рома, включив свет, заходит в неё, оставляя дверь открытой, чтобы Джонни тоже зашёл. Комната средняя по размеру, но белая, поэтому кажется больше. Она раздельная с туалетом, поэтому включает в себя только ванну, раковину с дополнительной тумбой и стиральную машину. Слабо пахнет одеколоном и пеной для бритья. — Давай первый, — Рома делает шаг в сторону от раковины, хотя она достаточно широкая, чтобы и вдвоём руки помыть без каких-либо неудобств. Джонни на это пожимает плечами и подходит ближе, включает воду, выдавливает на руку жидкое мыло с запахом какой-то выпечки — прикольно. Рома смотрит на него через зеркало и легко улыбается — приятно. Но вода шумит, поэтому опять не до разговоров. После Джонни Рома тоже моет руки, и они выходят из ванной, перетекают на кухню. Она небольшая, но весёлая: мебель оранжевая, а стены голубо-белые. — Ты не голоден? — Рома опирается поясницей на столешницу, смотря в глаза. — Да нет, — Джонни пожимает плечами и садится на один из двух стульев. — А чай? — Рома склоняет голову к плечу. — Или кофе? И, если мы будем что-нибудь смотреть, у меня только фрукты и мороженое, — кажется, он хочет сказать что-то ещё, но замолкает и поджимает губы. А Джонни вообще последний раз смотрел фильм «под что-то» пару лет назад, ещё когда жил с Артёмом, и заказали они тогда под это дело пиццу — сейчас вообще не хочется. Сорри, гастрит, не в этот раз. А ещё он думает, что на этой кухне, сидя на обычном, жёстком стуле напротив растрёпанного Ромы — который во время мытья рук пытался уложить волосы, а в итоге просто намочил чёлку, — он чувствует себя комфортно. Почти спокойно. И «почти» не потому что он чего-то боится, а потому что это Рома — и этим всё объяснимо. — Ну и нормально? — Джонни вновь пожимает плечами, потому что, ну, ему на самом деле нормально. — Но просто чая я бы попил. — У меня есть чёрный ягодный и просто зелёный. — Давай чёрный. — Хорошо. Рома отлипает от столешницы, поворачивается к нему спиной и ставит чайник, открывает навесной шкафчик на уровне головы, достаёт разные чайные пакетики. Чайник работает тихо, поэтому Джонни всё-таки начинает: — Я спрашивал, а как ты сам реагируешь на какие-то, бля, как бы сказать, — Рома на него оборачивается и вопросительно поднимает брови, — на странное поведение людей? — На странное поведение? — Рома в недоумении, но без претензии хмурится. Джонни чешет подбородок — это начинает становиться привычкой. — Ну, мы, например. Для таксиста мы, — он целенаправленно выделяет слово, — это странное поведение. — Ты спрашиваешь, как я отношусь к геям? — Рома, блять. — Да ну что? Я правда не понимаю. Вообще-то, это не бесит. Вернее, бесит то, что он не может объяснить, а не то, что Рома не понимает. — Не, щас, — Джонни ну очень пытается вспомнить. Как ему, сука, объяснить по-другому «странное поведение»? — Есть же какие-то нормы, как же, бля… — Общественные? — Ага. И вот когда люди ведут себя не по этим нормам, ты как бы можешь их оправдать как-нибудь типа «это их дело», но понятно же, что для остальных это странно. — Я тебя понял, — Рома отвечает растянуто, с каким-то сомнением, и отворачивается к вскипевшему чайнику. Он гремит кружками, пока достаёт их из шкафчика посуды, и вообще не выглядит так, будто продолжит разговор, но, наливая кипяток, отвечает: — Ну, я обращаю на них внимание, но не осуждаю. Тебе сколько кипятка? — оборачивается через плечо. — Почти полную, — Джонни откидывается на спинку стула, Рома от него отворачивается. — Ну вот, видишь, тебе тоже не похуй. — Но я ведь считаю, что это их дело. — Но не похуй ведь. Рома молчит, наливая кипяток, видимо, в его кружку, в свою добавляет воды из графина и, держа обе в руках, оборачивается. — Ну, да, — со вздохом признаёт он и передаёт горячий чай. — Но я ведь… Не против? Джонни ставит принятую кружку на стол — он к ней ещё вернётся — и думает, а как же объяснить, что это звенья одной цепи. Ему сложно, ведь ему-то реально похуй — не на Рому, он бы тому в таком случае ничего даже не старался объяснить. — Да это чисто ситуация разницы взглядов. Тебе же не понравится, если какой-то левый мужик будет говно в торговом центре херачить в одно лицо. И это ведь не запрещено по какому-нибудь кодексу, ему просто, ну, нравится. Рома морщится. — Но это ведь не одно и то же. — Почему? — Джонни усмехается, потому что, конечно, он утрировал, и геи и жрать говно не на одной волне, но параллель в этом явно есть. — Да, ладно, не совсем то же самое, но ты ведь понял, что я хотел сказать? И Рома, наконец, улыбается. — Вообще-то, понял. Просто хотел посмотреть, что ты ещё можешь сказать, — прячет смешок, отпивая чай. — Тебя интересно слушать. Иногда Джонни говорили, что слушать его невозможно, иногда, что смешно, потому что он умеет вставлять в свои рассказы анекдоты, но вот что интересно — никогда. Ну, если то был не сарказм. — Спасибо, — всё-таки отвечает он спустя недолгую паузу и тянется за оставленной на столе кружкой, отпивает горячий чай. Рома почему-то только шире улыбается, а потом, видимо, вспомнив о чём-то, ставит свою кружку на столешницу, и улыбка его пропадает. — У тебя же голова болела, — объясняется он и поворачивается к шкафчику, в котором стоят упаковки чая и, видимо, аптечка. — У меня точно есть Цитрамон, Парацетамол, — перечисляя, он всё-таки достаёт контейнер с лекарствами на столешницу, — Аспирин, Пенталгин, Но-шпа. — Но-шпа же от живота. — И от головы. Жизнь Джонни почти переворачивается, но он смотрит на Ромину спину и думает, что Но-шпа далеко не самое сильное впечатление за сегодня. — Окей, — просто соглашается он. — Давай Цитрамон, — на самом деле, после выкуренной сигареты ему стало полегче, но лишним не будет — ну, это же Цитрамон. Рома шуршит упаковками лекарств — он же спортсмен, куда, а главное, зачем ему столько, — и, повернувшись, на открытой ладони протягивает светло-коричневую таблетку — такую родную, такую знакомую. — Спасибо, — Джонни забирает таблетку и кладёт её на язык, запивает чаем. — Не за что, — Рома отворачивается, убирает аптечку, закрывает шкафчик и поворачивается обратно. — Так мы будем что-нибудь смотреть, и нужно ли мне к этому чему-нибудь что-нибудь нарезать или доставать? — улыбается. Точно, они ведь что-то посмотреть хотели. — Пойдём, но ничего не надо, — Джонни поднимается, но никуда не уходит. — Только если сам не хочешь. Рома отрицательно качает головой, не переставая улыбаться, — чёрт. Как. Же. Ему. Идёт. Улыбка. — Нет, — на случай, видимо, если было непонятно, говорит он. — Пойдём, — и, забрав кружку со столешницы, выходит из кухни. — Выключи свет, пожалуйста. Джонни кивает, чего тот, естественно, не видит, и идёт следом, щёлкнув по пути выключателем. Доходят они до гостиной, и Рома, включив в комнате свет, выключает его в коридоре, как бы ограждая пространство — Джонни не помнит, где такое вычитал. В гостиной светлые стены с деревянными вставками, большой угловой белый диван с цветными подушками, напротив которого стоит тумба с телевизором, одну из оставшихся стен полностью закрывает простой деревянный шкаф, а вторая — с выходом на балкон. Под ногами ковра нет, и комната ни по цветовой гамме, ни по интерьеру совершенно не вяжется с остальными, но это точно не взрыв на фабрике Скитлса, поэтому выглядит неплохо. Джонни думает, как выглядит Ромина квартира в Питере — она спокойнее или ещё круче в радугу, а в Москве он просто такого арендодателя не нашёл? — Может, ты хочешь включить какой-нибудь фильм? — Рома, убирая подушки в сторону, садится на диван. — Да как хочешь, — Джонни садится рядом, но на расстоянии — с чего сам усмехается — около пары этих мелких подушек, которые были скинуты в один из углов. — Тебе нужны были? — спрашивает Рома, видимо, проследив за его взглядом. — Неа, — Джонни качает головой и неожиданно вспоминает о своей шутке. — Ты смотришь ромкомы? — Ты хочешь посмотреть что-нибудь из ромкомов? — Нет, я спрашиваю, смотришь ли их ты. Рома недоумённо улыбается, хмурится, а после мотает головой. — Не смотрю, — отвечает он неуверенно. — Но, если хочешь, можем посмотреть, почему нет? Джонни смеётся, потому что, нет, смотреть он их не хочет, а вот Ромина готовность умиляет — интересно, тот на любую херню согласен? Джонни это проверять, конечно же, не будет. Пока. Он сам ещё не готов к артхаузным фильмам. — Всё в порядке? — спрашивает Рома несерьёзно: он явно не понимает, что в ситуации смешного. — Ага, но я не люблю ромкомы. Подумал, ты их любишь. — Почему? — Ну, Рома и ромкомы, это же естественно. У Ромы выгибаются брови, и он тихо смеётся, закрывая глаза рукой. — Какой же ты… — начинает он сквозь смешки, — вау, — убирая руку от лица, он смотрит в глаза — и смотрит так тепло, так открыто, что, ну, пиздец. Джонни улыбается, ему тоже хочется что-нибудь сказать, но он знает, что получится либо что-то неуместное, либо что-то стрёмное, а они так хорошо сидят, ему это нахуй не нужно. Может быть, когда-нибудь… — Так что мы будем смотреть? — Рома достаёт пульт со второй части дивана и поворачивается к нему. И у Джонни в голове как лампочку выключили — в момент стало пусто. Он ведь столько фильмов пересмотрел, столько сериалов, а на ум ничего нормального не приходит. — Вообще не знаю, сорри, — отвечает он, не зная, что ещё сказать. Рома задумчиво хмурится, и через несколько секунд его взгляд проясняется. — Ты смотрел «Пункт назначения»? — спрашивает он воодушевлённо. А Джонни о таком даже не слышал. — Нет, — честно отвечает он. — Можем посмотреть, — Рома улыбается, а после, видимо, вспомнив, добавляет с сомнением: — Если, эм, тебя не смущает, что там умирают люди. Пфф. — Каждый день такое вижу. Рома сначала недоумённо смотрит на него, но после сыпется в смехе и включает телевизор, на что тот загорается красным логотипом кинотеки. Классно всё-таки с подпиской — у Джонни долгое время был просто проведён интернет к телевизору, и он смотрел все фильмы в сомнительном качестве через сомнительные сайты, ещё и с рекламой. А Рома быстро находит фильм и, когда начинается заставка, откладывает пульт. — Свет выключать? — Давай. Он кивает, поднимается с дивана, выключает свет и возвращается. Фильм сомнительный, скучноватый, или Джонни не до конца понимает сюжет, потому что постоянно отвлекается на Рому, который на него поглядывает. И это не бесит, не раздражает, это… Интересует? Потому что хуй знает, что тот хочет сделать. Нет, как бы всё понятно, это классика, но, может, просто пытается реакцию на фильм понять. Или нет, потому что через полчаса, когда Джонни перестаёт вникать в сюжет и ловит его пятьдесят-на-пятьдесят, Рома двигается ближе и, будто только собирается что-то сделать, откидывается на спинку дивана. И молча, как идиоты, они сидят ещё минут десять. И когда Джонни, наконец, поворачивается, Рома улыбается, наклоняется к нему, но замирает в нескольких сантиметрах от лица, настолько близко, что его дыхание оседает на губах. — Да бля, Ром. Рома хихикает, щуря глаза, и всё-таки целует его, сокращая оставшееся расстояние между ними. Он медленно, будто на пробу сминает губы и выдыхает через нос — приятно. Джонни отвечает ему, а в голове пустое «бля» и привкус зелёного чая.