Вне купола цирка

Принимая душ, Джонни наконец думает — и думает много. Окончательно согреваясь под тёплыми струями воды, он водит руками по телу, пока параллельно скачут мысли: о Роминой девушке, кажется, Оли — у него хуёвая память на имена. И ладно бы он по хуям имена запоминал, нихуя — у него слишком много знакомых-девушек. Или тех, кто выглядит, как девушка — он в любом случае к таким переменам знаний в своих знакомых не готов. Вот о таком Джонни и думает, да. Но он всё-таки возвращается к возможно-может-быть Оле, воздушной гимнастке, которая на выступлении была в паре с Ромой — а вот пара ли они в жизни, Джонни так и не доходит. Не доходит, потому что смекает, как цирковым артистам выгодно иметь кого-то близкого среди людей труппы, но с другой стороны, Рома к нему однозначно тянулся, а он достаточно взрослый, чтобы принимать решения самому. А нос так забит, что болит голова — в машине он совсем потёк, — и это немного сбивает. Намыливая волосы, Джонни попеременно думает о проблемах гастрольной жизни и, ладно, о Роминой заднице, обтянутой белой тканью блестящего из-за страз костюма, потому что, конечно, во время выступления он не на лицо смотрел. Вот то, что не на девушку, — тот ещё прикол, но он оправдывает себя тем, что ранее никогда таких гибких парней не видел. Только дрочить на него не хватало — нет, абсолютно нет, они знакомы без двух минут одну прогулку, выступление не в счёт, это какой-то абсурд. А на другой чаше аморальных весов Рома. Рома, который выгибался на ремнях под капли дождя, под светом софитов; Рома, который смеялся, стоя на фоне яркого цирка; Рома, который от смеха глотал морозный воздух и закашливался, но продолжал улыбаться; Рома, который на грани серьёзного подкатывал; Рома, который обнял его в конце прогулки, а мог ведь просто пожать руку. И пусть ни один из пунктов, кроме первого, не способствуют возбуждению, просто приятным откладываются в голове, а член в руке всё равно наливается кровью. — Приплыли, блять, — говорит Джонни сам себе и убирает руку, чтобы смыть с волос жгучую пену — нужно шампунь сменить. Вообще-то, он бы и подрочил — и не на такое бывало, — на какой-нибудь смутный образ да и чисто для механики, но желания нет от слова «совсем»; ему сейчас хочется только поскорее выйти из ванной и просто завалиться в кровать — тёплый салон такси и горячий душ совсем его развезли. Джонни быстро обмывается мятным гелем, запаха которого даже не чувствует, и за это время игнорирования член, как начинает вставать, так и опадает. Он — Джонни, не член — вылезает из скользкой из-за остатков пены ванной, вытирается полотенцем, в него же заматывается и, прихватив со стиральной машины вещи, с облегчением выбирается из душной комнаты. В коридоре распаренную кожу обдаёт холодом, пускает по телу табун противных мурашек, чем заставляет быстрее шлёпать босыми ногами до спальни. Что Джонни, собственно, и делает, стараясь не навернуться на мокрых (из-за него же) деревянных панелях. Без происшествий добравшись до спальни, он развязывает на себе полотенце, вешает то на спинку стула, надевает трусы и забирается под одеяло — его противно ещё не морозит, но уже подмораживает. Вот именно заболеть ему и не хватало для полного счастья — тогда и на самобичевание времени не останется. Чтобы не забивать гудящую голову подобными мыслями, Джонни дотягивается до телефона на тумбочке и, разблокировав оживший айфон, просматривает строку уведомлений: Артём передаёт «спокойной ночи» от Саши и говорит, что мать ему всё-таки дала по шапке за то, что привёз сестру так поздно; менеджер компании косметики, сайт которой он чистил, отписывает, что всё работает «на ура» и благодарит за выполненную работу; Пятёрочка сообщает о новой акции; Рома переводит деньги за такси на VK Pay — видимо, спросил стоимость у водителя. И ниже от Ромы же стикер завёрнутого в плед какого-то животного, а после — сообщение, которое Джонни, пытаясь развернуть, зажимает и открывает чат уже в приложении. Под ярким стикером на тёмной теме светится белым небольшое сообщение. Я дома, ещё раз спасибо за такси Ты там как? 23:13 Скорее всего, Рома написал сразу, как приехал и включил телефон, потому что сообщение отправлено сорок минут назад, когда Джонни ещё в такси ехал. Ему от чего-то хочется написать какую-нибудь херню — смешную херню, не плохую, — но в голову в районе лба и висков будто залили чем-то тяжёлым, до ноющего чугуна, поэтому он переворачивается на бок, утопая щекой в холодной подушке, и, написав и не проверив, отправляет: Норм, тоже дома. В душ сходил 23:54 Он долго моргает, мыча от боли в глазах, а когда открывает их, видит, что отправленное сообщение прочитано, а Рома печатает ответ — запоздало приходит мысль, что минуту назад он был ещё не в сети. Спать. Хочется спать. Джонни ещё раз долго моргает, а когда открывает глаза (телефон у него не гаснет), видит сразу несколько сообщений: Это хорошо 23:54 Мне водитель забавный попался, он на тебя был похож, но вообще не говорил. То есть, нет, говорил, но всего пару раз, когда про печку и музыку спрашивал 23:55 А ты как добрался? 23:55 И уже, видимо, сомневающееся, потому что предыдущие горели прочитанными, а ответов не было: Всё в порядке? 00:08 Джонни трёт глаза рукой и, чтобы больше не молчать, сразу пишет: Да, всё нормально 00:12 Спасибо автоисправлению, потому что написал он что-то совсем заборчатое, в котором едва можно было различить «всё нормально», а это вряд ли бы успокоило. Рома сразу читает и начинает печатать, и это подстёгивает что-то глубоко внутри. Джонни бы подумал над этим, но у него сопли всю голову занимают. Точно? 00:12 Губы трогает улыбка, а висок простреливает — лучший контраст: то ли расплыться дальше, продолжая общаться, то ли уткнуться лицом в подушку и всё-таки уснуть. Недолго думая, потому что а что здесь думать, он начинает печатать. Ага, просто вырубило, сорри 00:13 Нормально добрался, по объездной ехали 00:14 И Джонни хочет дописать, что, ладно, всё, он ложится (уже лежит) спать, но видит «печатает…» под именем пользователя и почему-то молчит, дожидаясь ответа. Так иди спать? Завтра спишемся, я не думаю, что это проблема 00:14 Джонни хмыкает на «завтра спишемся», против чего он, собственно, ничего не имеет — может, имеет даже больше «за», но вместо этого он следом думает (и пишет) о другом: Почему сам не спишь? У тебя же с утра работе, не? 00:15 Он тяжело зевает, щуря глаза, и нависший сон не проходит, маячит совсем близко, подстилая дрёму, но в этом мире вновь удерживает пришедшее сообщение. Да я сам собирался. Честно, думал просто посидеть, пока ты здесь, хотя, да, спать надо 00:16 Пальцы не попадают на нужные клавиши. Надо 00:16 Джонни ну очень благодарен автоисправлению. Рома долго печатает ответ — то тормозит, то вновь начинает. Непонятно, о чём он пишет, но Джонни держится на грани сна из какого-то чуда и, когда ответ наконец приходит, выдыхает. Спокойной ночи? 00:19 О, Джонни бы очень хотел спокойную ночь, но почему-то опасается, что ему будет сегодня весело. Тем не менее он отвечает: Спокойной ночи 00:19 Надпись «online» ещё горит под именем пользователя, но сам пользователь больше ничего не печатает, поэтому Джонни с чистой совестью блокирует телефон, пихает тот к другой половине кровати и, перевернувшись на живот, сладко мычит, закрывая глаза и потираясь щекой о подушку. Пелена сна накрывает его лавиной, но такой удивительно тёплой, что напряжением, а после и расслаблением прокатывается по всему телу. Он даже подумать ни о чём не успевает — только поудобнее устраивает руку под подушкой и засыпает.

***

Просыпается Джонни не из-за шума, не из-за звонка своего — такое случилось — неотключенного будильника, не из-за звонка какого-нибудь идиота, а из-за противной головной боли, полностью забитого носа, из-за которого губы высохли и потрескались — фу, — а всё тело накрыла знакомая пелена ваты — ну какая же это мерзкая слабость. Превозмогая желание попытаться снова уснуть, потому что, по ощущениям, проспал и без того прилично, он тянется к лежащему рядом телефону, время — начало одиннадцатого. Мысли тугие, как застывшая карамель — вообще не капают. Строкой уведомлений горят несколько сообщений: по-прежнему Пятёрочка, которую он вчера не смахнул; спам, который так отметился телефоном и автоматически заблокировался; сайт, на который он подавал заявку на рекламу с его услугами, ответил, что подумает над предложением; Рома с каким-то стикером, который плывёт перед глазами, и сообщением ниже. Джонни всё-таки смахивает уведомление от Пятёрочки, тоже самое делает со спамом, оставляет сообщение от сайта, чтобы потом его ещё раз прочитать, и заходит в чат с Ромой. От того горит стикер с надписью «утро» и с то ли пчелой, то ли котом — какой-то странный гибрид, но, в принципе, милый. Доброе утро 07:15 Джонни смотрит на строку под именем пользователя — «был в сети в 07:18». Он протирает глаза и печатает ответ: Дрброе 10:12 — Бля, — выдыхает он себе под нос, замечая ошибку, и переписывает: Лоброе утро 10:12 Дрбпое утро 10:13 Да бля 10:13 Уиро, короче 10:13 Сука 10:13 Почему автоисправление перестало его править, Джонни понять не может, но дописывает, потому что выглядит странновато: Не ты 10:14 Он выходит из приложения и залезает в Telegram, чтобы бессмысленно пролистать «трешовые» и не очень каналы — ему просто нужно что-то, чем занять мозг, чтобы снова не уснуть. Пролистав записи Топора и некоторых блогеров, Джонни мычит и всё-таки поднимается — ноги ватные, и в целом чувствует он себя слабовато, но на «удовлетворительно» потянет: лежать было хуже. Одевшись, первое, куда он идёт, — это на кухню, а не в ванную, потому что там аптечка, а в аптечке градусник — такая простая закономерность, не в холодильнике же ему лежать. А пока результатов градусника нет, Джонни всё-таки идёт в ванную — умыться нужно в любом случае. Из зеркала над раковиной на него смотрит что-то отёкшее, с покрасневшими глазами и растрёпанными волосами — обычный пельмень, который кошка поваляла по полу. Но не так плохо, как могло бы быть. Его ведь даже не складывает над раковиной. Параллельно мысли о жёсткой зубной щётке вспоминается завтрашняя встреча, на которую очень надо, но очень не хочется. Особенно, когда температура тридцать семь, почему Джонни возвращается на кухню, убирает градусник и выпивает спасительный Нурофен. У него — у Джонни, не у Нурофена — простая политика: болеть ему иногда хочется, когда, например, дедлайны горят так, как не горит жопа после острых крылышек. Но когда от болезни нет толка (в виде отсрочки по дате выполнения работы), он болеть категорически не любит, именно поэтому, поморщившись, кипятит чайник и заваривает себе кислый порошок от простуды. С кружкой, полной лимонной бурды — ох уж этот Фервекс, — Джонни возвращается в спальню и, усевшись на кровать, снова берёт телефон, который горит входящими сообщениями. Все от Ромы, прикольно. Выспался?) 10:20 Выглядит насмешливо, тянет на улыбку. Видел, что на улице? [Прикреплённый файл] 10:21 Джонни открывает фотографию: обычная дорога, но заваленная снегом, чего он давно не видел на московских улицах — ну, если не считать деревню в Подмосковье, куда он ездил несколько лет назад с бывшей и компанией друзей. Но первая мысль всё-таки грубое «ебать», потому что это город, а не деревня. Какие планы на сегодня? 10:23 Джонни, недолго думая, последовательно, отвечая на сообщения, пишет: Ага 10:28 Ебать 10:28 Никаких, дома весь день Может, возьму какой-нибудь заказ, но хз, завтра только встреча 10:29 Строка «был в сети 5 минут назад» сменяется на «online», а после и на «печатает…», из-за чего мелькает мысль, не отвлекается ли Рома от работы, но это как бы его желание. Он, видимо, снова периодически стирает то, что печатает, или у Джонни лагает Вк, потому что сообщение приходит быстро: Если у тебя нет никаких планов, может, хочешь встретиться? Я не люблю спонтанные встречи, но у меня с обеда никаких дел, а домой не хочется, потому что, ладно, хаха, я давно не видел таких заснеженных улиц 10:31 Первая мысль — «бля», — просто потому что неожиданно, а Джонни ещё не до конца проснулся. Он смотрит на пришедшее сообщение и думает, насколько плохо он себя чувствует, чтобы отказаться — и через несколько секунд понимает, что, в принципе, сносно он себя чувствует. Да, покисше, да, мутновато, но если они встретятся и просто где-нибудь посидят большую часть встречи, будет нормально. Поэтому он просто отвечает: Давай 10:33 И сразу отмечается прочитанным. И либо у Ромы много свободного времени, либо ему настолько скучно на репетиции, либо ему хочется общаться. Джонни думает на два первых, но хочет верить, что последнее, хотя трезво оценивает свою значимость. Куда бы ты хотел сходить? 10:34 Он, конечно, знает несколько прикольных мест, где можно как с компанией, так и вдвоём, потому что людей там обычно мало, а если судить относительно той же Красной площади, то совсем нет. Но, может, у Ромы уже была какая-то программа — а именно таким человеком он и представляется. В противовес представлению Джонни Рома пишет: Может, ты знаешь, куда можно сходить? У меня в голове только Патриаршие пруды 10:35 Но, видимо, он вспоминает о погоде, поэтому дописывает: А там ведь всё замело, наверное Не знаю, сразу ли у вас убирают снег 10:35 Джонни прошлой зимой читал статью, в которой заснеженные Патриаршие пруды очистили за два дня, но это пиздёж — причём чище, чем лёд на тех самых Патриаршах, которых чистили не меньше недели. Не, не уберут ещё за сегодня Но через неделю мы бы смогли туда попасть 10:36 Ну, и сейчас можем, только смысла никакого, если ты не снежный крот 10:36 Рома в ответ отправляет ему стикер улыбающейся крысы и сразу дописывает: Ахахаха, нет 10:36 И всё-таки, что по месту?) 10:37 Джонни перебирает в голове места, куда можно сходить, и отпивает кислый Фервекс, что должно как бы способствовать процессу мышления. Но как бы хуй там плавал, как нерастворившийся порошок на дне кружки. На самом деле, несмотря на не первый год жизни в Москве, Джонни так её нормально и не изучил, не обходил, потому что переезжал он работать, а не ходить по экскурсиям; а уже после, когда встречался с друзьями, они выбирали места потише и попроще, чтобы без людей и чисто своей компанией. Не исключено, что активный турист, приехавший в Москву на две недели, по окончании своего путешествия будет знать едва ли не больше, чем Джонни после нескольких лет жизни в этом городе. Мелькают воспоминаниями его последние встречи с друзьями и свидания-на-один-раз, но они не помогают ни разу, только забивают голову. Поэтому, шумно шмыгнув носом, Джонни выбирает меньшее из зол: Есть, короче, смотровая площадка, название не помню, но на неё зимой идти хуйня идея. Но рядом есть сквер, там обычно людей мало, а выглядит прикольно Там же есть кофейня, я был в ней пару раз, кофе неплохой, а сладкое ну оч вкусное 10:41 Ты же ешь сладкое? Если что, там и что-то полезное есть, не скажу сейчас, что именно, но есть 10:42 Что, как? 10:42 И вновь все сообщения горят прочитанным — у Ромы там перерыв на завтрак-обед? Мне нравится 10:42 Я закончу в два, во сколько и где встретимся? Понятно, что в сквере, но мне адрес нужен 10:42 Джонни смотрит на сообщения и, делая глоток Фервекса, закашливается — не из-за прочитанной информации, просто давится из-за собственной невнимательности. Он отставляет кружку на прикроватную тумбочку, вытирает рот тыльной стороной ладони и, недолго думая, пишет: Ну, во сколько тебе удобно? Часа в три, четыре? Адрес сейчас посмотрю 10:43 Он выходит из приложения и, зайдя в карты, вбивает название кофейни, потому что название или адрес очередного-не-такого-как-остальные сквера он точно не вспомнит, а вот кофейни — да, у него оттуда даже пару фотографий есть. Скопировав адрес, он заходит ВКонтакте, где Рома по-прежнему в сети, и отправляет улицу вместе с названием кофейни. И на такое нехитрое сообщение получает достаточно простой ответ: Понял. Давай тогда в четыре, возле этой кофейни? Там уже посмотрим, куда двигаться 10:44 Джонни отвечает ещё проще: Окей 10:44 И, получив неожиданное «До встречи», вторит ему таким же. А до встречи тем временем времени вагон и целых две маленьких тележки, о содержании которых думать не хочется — на ум приходят неоднозначные ассоциации. Джонни из сидячего положения сползает в лежачее и ну чисто на всякий случай заводит будильник на час дня.

***

Будильник срабатывает, но бессмысленно: после разговора с Ромой Джонни позавтракал, сделал себе вторую кружку Фервекса и пошёл растягивать её на две части сериала, который уже какой месяц подряд пытается досмотреть. К часу дня он чувствует себя, пусть всё ещё помято, но точно лучше: две кружки лимонного разведённого порошка, пару противовирусных таблеток и плотный завтрак сделали своё дело. Джонни ещё думал вкинуться колёсами леденцов от горла, но решил оставить это до выхода или взять с собой — горло-то у него не болит, так, хрипит немного, хотя это должно было быть первым из показателей сучьей простуды. Ну, раз нет, и на том спасибо. За это время они с Ромой не переписываются — тот даже в сеть не заходит. Поэтому, чтобы хоть немного размять мозги, но не портить настроение, Джонни начинает делать набросок главной страницы сайта, который нужно будет довести до приемлемого в следующие две недели, но бросает это дело, потому что заказчик начинает сомневаться — ну и чёрт с ним, с клубом для стрельбы. По крайней мере, ещё несколько дней можно пропинать хуи поработать над другими заказами, пока не горит. Но у Джонни после этого теряется желание работать, поэтому он включает третью часть сериала, а за ней и четвёртую, параллельно просмотру которой начинает собираться — ему бы за час выйти, потому что ехать не очень далеко, но только через центр, а центр — это мрак для любого вида транспорта. Кроме самокатов. Но на самокате далеко по выпавшим за ночь сугробам не уедешь. Одевается Джонни тепло — не как капуста, конечно, но натягивает джинсы потолще и водолазку с начёсом, потому что лишним не будет, даже если гулять по скверу они будут не больше часа и после засядут в кофейне — на что он, в принципе, и рассчитывает, опираясь на их предыдущую прогулку. В половину третьего ему пишет Рома, уточняя, всё ли в силе и стоит ли ему собираться, они перекидываются парой шуток, потому что, «ого, тебе нужно больше времени на сборы, чем моей бывшей», причём практически зеркально. Без пятнадцати три Джонни заказывает такси и через десять минут спешит выйти из квартиры, потому что водитель поставил ожидание до того, как заехал во двор — нагло, но привычно. На улице светло, почти чисто, и белый снег слепит, отражая солнце, — скоро всё начнёт таять, и вновь будет грязно. Джонни, когда садится в машину, вставляет водителю за скотское поведение с капающим ожиданием, на что тот делает вид, будто не при делах, что как таковой погоды на играет — неприятно, но больше срать, чем задевает. А вот что музыка в салоне шляпа — это да, это оскорбляет. Но день слишком хорош, не считая начала простуды, чтобы его мог испортить недружелюбный водитель, поэтому выходит из такси Джонни молча — а его ещё, оказывается, и не в нужном месте высадили. Но компенсируется это присутствием Ромы, который, видимо, уже какое-то время ждёт, потому что просто идёт по тропинке вглубь сквера — а они ведь договорились возле входа. Окликать его кажется странным, особенно с учётом того, что времени без пяти четыре, поэтому Джонни просто идёт в его сторону, не стараясь догнать, и оказывается прав в своём решении: Рома, когда разворачивается обратно, смотрит на него и, очевидно, узнаёт даже с расстояния в метров пятьдесят, потому что прибавляет шаг. От его белого пуховика отражается свет, и выглядит это так, будто он сам светится — странно, но забавно. Уши Джонни греет шапка, Рома сегодня даже без капюшона — но на улице и теплее, чем вчера поздним вечером. — Привет, — первым здоровается Рома, а на его лице — вчерашняя улыбка. Такая же широкая, такая же искренняя. Джонни ему тоже улыбается, потому что, блин, приятно — для него вообще улыбчивые люди на порядок выше по уровню симпатии. — Привет, — просто отвечает он, смотря в глаза. — Давно ждёшь? — Неа, — Рома мягко, почему-то смешливо щурится. — Куда пойдём? — По дороге? — больше спрашивает, чем утверждает Джонни, потому что ответ кажется ему очевидным, но после чужого смешка он в недоумении поднимает брови. — Что? Вместо ответа Рома делает шаг назад, и только после этого Джонни замечает развилку, о которой забыл — давно он в этом сквере не был. — Бля, — выдыхает он и поправляет шапку. — Да куда угодно, везде всё одинаково украшено. — Забавно, что у вас до сих пор сквер в новогодних украшениях. — Они здесь круглый год, просто летом не горят. Рома смеётся, но, вообще-то, это правда: все эти огни гирлянд, которые сейчас пока просто выключены, но которыми обмотаны все столбы и многие деревья, просто перестают работать с марта-апреля — всегда по-разному, — но висят весь год. — Куда ты хочешь? — всё-таки спрашивает Джонни, потому что ему ну прям совсем непринципиально. Рома делает вид, что задумывается, но на самом деле выглядит так, будто давно знает, что ответить. — Прямо — слишком просто, — начинает он через пару секунд, — направо — правильно, но налево — веселее, — не договаривая, он прерывается на смешок и улыбается. — Пойдём налево. — Пойдём налево, — внутренне усмехнувшись, Джонни пожимает плечами и шагает в сторону выбранной дорожки. — Первый раз, когда на моё предложение сказали «да», — Рома легко покачивает головой, шагая рядом. — Я ответил тебе «пойдём налево». — Получается, согласился на измену? — Бедная невеста, — звучит Джонни, в общем-то, совершенно не сочувственно. — Бедный Йорик, — Рома посмеивается. Солнце не так высоко, как днём, ближе к пяти начнёт темнеть, но пока парк искрится от яркого снега, почти слепит даже привыкшие к свету глаза. Когдатошние лавочки — сейчас сугробы, но под ногами снег не скрипит — расчистили, притоптали. Людей совсем мало, а на ёлках, запорошённых белым февральским одеялом, выглядывают цветные объёмные игрушки — вычурно-старые, простые, но почему-то от них теплее, чем от звёздочек-гирлянд. Так и не скажешь, что сквер московский. На улице значительно теплее вчерашнего, а Рома — веселее, активнее, хотя он и под флёром вечерней усталости светился ярче предзакатного солнца. А ещё Джонни пора внести в блок ромкомы — они же идиотские, прям ебанутейшие, а вот такие вот фразы про «искрящиеся глаза» и «лучистую улыбку» запоминаются до тошноты на языке. А вот Рома ромкомы, наверное, смотрит — это хотя бы каламбурно объяснимо, но Джонни проглатывает эту шутку до лучшего времени. — Как ты работаешь? — вместо этого спрашивает он. — То есть по какому графику? Рома, не прекращая идти, долго смотрит на него, будто пытаясь что-то понять, но, улыбнувшись, выдыхает: — Каждые три дня по три-четыре выступления, в остальные — репетиции, тренировки, — предложение заканчивается, но с такой интонацией, как в меме, как будто это была подводка. — А к чему ты спрашиваешь? — подводка, видимо, чёрная, потому что глаз слезится, будто в него что-то попало. Джонни невовремя вспоминает, как его красила бывшая — мрак был тот макияж, но и девушка, как оказалось, тоже далеко от света. А вот очередной это намёк или нет, он понять не может — он вообще себя топором чувствует, не меньше. — Без выходных? — он, пусть и топор, но не совсем тупой и за что-то схватиться может. — В дни репетиции я днём освобождаюсь, поэтому нормально, — уже спокойно отвечает Рома. — Я днём иногда только встаю. — Я и говорю, для тебя у меня весь день свободен. И вот Джонни не знает, «для тебя» — это «относительно тебя» или всё-таки в прямом смысле? Всё кажется очевидным — даже сейчас, когда Рома смотрит в глаза, а его на грани естественного розовые губы — и это не помада ведь, простой мороз, — растянуты в улыбке. Всё, сука, очевидно и понятно, Джонни совсем не тупой, но он так не хочет ошибиться — ему это ни на что не упало и никуда не упёрлось. Поэтому он просто усмехается, и Рома усмехается тоже — а по смеющимся глазам кажется, что всё понимает. Чем ближе они к центру сквера, тем хуже расчищены дорожки, и через полчаса с начала прогулки снег под ногами всё-таки начинает хрустеть — прикольно, потому что даже на Новый год такого не было, одна грязь с паршивым глобальным потеплением. Вообще-то, это просто Москва, но Джонни как бы и не синоптик, и не биолог, и не кто бы там ни было ещё. Сначала они говорят о путешествиях, и оказывается, что в этом они зеркально-различны: Рома из-за непрекращающихся гастролей не по одному кругу объезжает Россию со всеми её углами и прелестями, а Джонни из России как раз валит, замкнутый в кругу Москвы и зарубежья. И эта тема растягивается надолго, потому что каждому есть, что рассказать — а это особенно приятно делать, когда собеседник слушает. Джонни, поддерживая, для чего-то откладывает в голове, что Рома не любит жару, поэтому летние гастроли для него самые выматывающие, но не ездить с труппой он не может, если не считать отпуска в месяц, который он по непонятной причине два года подряд не берёт — тема заминается, вопрос забывается. Или не заминается, и это происходит случайно, но кажется, что очень вряд ли — Рома умный, Джонни это легко подметил, поэтому тому нетрудно перевести неприятную тему, но оно и к лучшему — они ведь не на психотерапии. К моменту, когда они переходят на тему давнего и не очень прошлого с подвязкой про путешествия, на улице постепенно темнеет, и картина сквера приобретает голубоватый окрас, а снег продолжает светиться — ещё бы гирлянды зажгли, было бы совсем красиво. И некоторые на деревьях всё-таки зажигаются — красные, как маленькие огни, и на контрасте с голубым покрывалом снега и темнеющим небом смотрится это заворажиюще. Джонни и забыл, что гулять зимой, вообще-то, тоже классно, несмотря на температуру. Которая, как только солнце заходит, кажется, начинает резко падать — или это самообман. Но они в любом случае к этому времени проходят по кривой через сквер и доходят до кофейни, о которой Джонни и говорил — та тёплым жёлтым светом мерцает на фоне тёмного, однотонно-синего пейзажа. В помещении тепло, и запах кофе перебивает приятный душок корицы и выпечки — вряд ли, конечно, свежей под конец дня, но наверняка по-прежнему вкусной. Людей немного, занято всего три столика по разным углам — наскреблись со всех закоулков сквера. — Куда сядем? — Рома понижает голос, видимо, из-за тихой атмосферы в кофейне, хотя на фоне играет музыка, и шуршит пуховиком, расстёгивая его. Джонни проводит взглядом по помещению и занятым столикам. — Обычно я сажусь подальше, — говорит он, тоже расстёгивая свой пуховик. — Можем и туда, — Рома пожимает плечами и идёт за угол, где столики совсем пустые — ни одного человека. Не сговариваясь, они идут к диванчикам у окна — самое отдалённое место с красивым видом на улицу: вдоль тропинки, по которой они шли, загораются красные гирлянды, хотя с другой стороны сквера, кажется, голубые. Они оставляют пуховики на вешалке для одежды рядом с их местом, Джонни кладёт на один из диванов свой рюкзак, который взял чисто по привычке, хотя тот почти пустой. — Вместе пойдём тогда? — Рома поправляет волосы, поднимает взгляд. — Не вижу смысла ходить по одному. — Ну, да, — Джонни пожимает плечами и идёт в сторону касс, Рома идёт за ним. За стойкой бариста стоит низкая, миловидная девушка, которая им по-доброму улыбается и, на удивление обоих, бодро их приветствует. — Добрый вечер, — голос у неё высокий, почти детский, но образ «портит» татуировка цветов на всё открытое предплечье. — Вы знаете, что будете заказывать? Рома с витрины выпечки поднимает на неё взгляд, а после переводит его на Джонни. — Я пока нет, — говорит он спокойно, но поджимает губы. — А ты? Джонни смотрит на меню, отмечает, что позиции, которые он обычно берёт, не убрали, поэтому кивает. — Ага, — он делает шаг ближе к кассе. — Ничего страшного, вы пока можете сделать заказ, — Соня, если судить по бейджику, обращается к Джонни. — А вы за это время выберете, что хотите взять, — заканчивает она, смотря уже на Рому. — Спасибо, — тот ей кивает и поднимает взгляд на меню с разными позициями кофе. Джонни заказывает себе простой круассан и карамельный раф, потому что тот сладкий настолько, что может слипнуться вообще всё, но именно за этим он в подобные места и ходит — обычный, крепкий кофе он может себе и дома сварить. Рому он ждёт, потому что тот начинает делать заказ сразу после него — классический раф с карамельным чизкейком: тоже прикольно. Вернувшись к своём столику, они по очереди уходят в туалет, чтобы помыть руки, потому что тот одноместный — может, из-за этого в кофейне мало людей. Конечно, это не так, но Джонни это смешит, поэтому он рассказывает о своей теории Роме, и тот тоже смеётся, но настолько тихо, что слышна играющая на фоне музыка — в этой кофейне всё всегда спокойнее привычного получается. Забрав свои заказы, они усаживаются за выбранный с самого начала столик и с минуту бездейственно сидят, смотря в окно — просто красиво, ничего не скажешь. — Это мой ужин, — делится Рома, отламывая десертной ложечкой мягкий чизкейк. — Это мой обед, — Джонни показательно отпивает кофе и как-то совсем не к месту шмыгает носом — чувствует он себя плюс-минус на «пойдёт», но вот насморк подзаёбывает. Рома усмехается, тепло щурит глаза и отправляет в рот отломленный чизкейк. — Вкусно, — сообщает он через несколько секунд. — Приятного. — И тебе. После они говорят, но как-то легко, почти поверхностно: Рома рассказывает о планах на неделю и совсем немного — о людях, с которыми ему предстоит работать; Джонни в целом немного углубляется в своей профессии и рассказывает о предстоящих проектах, в том числе о сегодняшнем, который выпал нахуй. За те полчаса с небольшим, что они сидят в кофейне, на улице темнеет совсем, а небо полностью затягивает облаками, которые к четырём только-только собирались. Кажется, что холодно. Кажется, что выходить не хочется. Но они всё-таки собираются: оставляют подносы на специальной стойке, потому что в кофейне самообслуживание, и, одевшись, выходят из тёплого помещения. Ветра как не было, так и нет — на улице ещё тише, чем в кофейне, и как только дверь за ними закрывается, звуки пропадают совсем. Джонни делает несколько шагов с крыльца и, остановившись, смотрит на тёмное небо. Рома останавливается рядом, глубоко вздыхает. — Джонни. — Мм? — Посмотри на меня. Он шуршит пуховиком, и когда Джонни всё-таки опускает взгляд с неба и поворачивается в его сторону, Рома делает шаг ближе — куда ближе, стоп — и целует. Да даже не совсем целует — просто прижимается губами к его губам, но от этого сердце подпрыгивает, а по рукам в карманах проходит характерная дрожь. Отстраняется Рома медленно, смотрит в глаза и по-доброму щурится, слабо улыбается. Джонни закусывает нижнюю губу и первое, о чём думает — это как же жаль, что у них обоих в заказах было что-то карамельное.