Непрощённые

      Странно просыпаться и чувствовать себя счастливым после всего, что произошло, после всех ужасов и того, что ты сам натворил, во что сам себя загнал. Странно и до безумия волнительно. Антон уже неделю не может отделаться от этого чувства, оно будто чужеродно, будто не создано лично для него. Последний раз он ощущал такое в детстве, тогда мама ещё была жива, не болела, и всё было иначе. И сейчас ему кажется, что он просто этого не заслуживает.       Странно открывать глаза и видеть Арсения, сопящего у себя под боком. Тот снова не ушёл домой, снова решил остаться на ночь — без всяких тайных смыслов, намёков и желаний, просто потому что хочет быть рядом. Антон его понимает. Если бы не все обстоятельства, он бы спрятал этого человека за пазуху и унёс куда подальше от всех этих ужасов. Но сейчас такой возможности нет, зато есть возможность тихо подняться с кровати и уйти на кухню, чтобы приготовить завтрак.       Всю прошедшую неделю с той самой драки — читать как: избиения Антона — ни от Дога, ни от других членов банды нет никаких вестей. И что-то подсказывает, что это просто затишье перед бурей. Антон эту надвигающуюся бурю каждой клеточкой своего тела и души чувствует, но сказать, что именно грядёт, не может: он уже чувствовал подобное после смерти мамы и перед убийством Андрея.       И это пугает до чёртиков.       Поток его мыслей и кулинарные попытки прерывает сигнал входящего сообщения. Он откладывает упаковку с яйцами, вытащенную из холодильника, подхватывает со стола телефон и вздыхает.       Егор с Эдом каждый день обрывают ему телефон, пытаясь выйти на связь, но после той истории в баре желания видеть кого-то из них нет. И всё же Антон открывает диалоговое окно, читая сообщение. Крид: Антон, пожалуйста, прекрати нас игнорировать. Нам нужно поговорить. Я знаю, что виноват перед тобой, но Эд тут совсем ни при чём. Если не мне, то дай шанс ему. Пожалуйста.

Вы:

Вы оба ни в чём не виноваты.

Ты был прав во всём.

Крид: Нет. Я был не прав. Я погорячился. Крид: Антон, прошу тебя. Давай поговорим как взрослые люди. Я не займу много времени.       Антон устало трёт переносицу, перечитывая сообщения, кажется, по десятому кругу, а после откладывает телефон, продолжая готовить завтрак. Ему просто нужно время. Он подумает и обязательно ответит. Только не прямо сейчас, потому что прямо сейчас его внимание отвлекает тёмная, лохматая после сна, макушка, появившаяся в дверном проёме, а за ней и её обладатель, одетый в его домашнюю одежду.       — Доброе утро, — Антон улыбается, разглядывая всё ещё сонного Арсения. — Выспался?       Есть во всём этом быту какая-то своя магия, интересная и волнительная. Может у них с Арсением и началось всё не как у нормальных людей, зато сейчас тянется своим чередом, тепло и приятно — Антону нравится высматривать и узнавать о нём всё больше и больше незначительных нюансов и черт, порой крайне скверного, характера.       К примеру: Арсений спросонья неразговорчивый и крайне хмурной до первых уверенных поцелуев. Сначала, конечно, было страшно касаться этих тонко поджатых и вредных губ — вдруг полбашки откусит, — но, решившись впервые, Антон не прогадал.       И сейчас его «личный эксперимент» задумчиво заходит на кухню, кидая только сиплое ото сна:       — Утра… Такое себе, — шаркая ногами ближе и придирчиво заглядывая через плечо, что Антон там мудрит на плите, руки свои холодные под футболку ему запуская.       Антон улыбается снова, разворачиваясь в этих незамысловатых объятиях, и сам его ближе прижимает, поцелуй на макушке оставляя.       — Иди пока в душ, — шелестит тихо. — Скоро на работу собираться.       Ответ на слова Антона крайне развёрнутый и понятный — Арсений выдыхает шумно и душещипательно и следом укус на его шее оставляет, не болезненный, но ощутимый, уходя так же молча — лишь бубня себе что-то под кнопочный нос — по банно-пенным делам.       Антон ему вслед только головой качает, возвращаясь к приготовлению завтрака, ставит греться чайник и выключает газ под яичницей с беконом. И, пока ждёт возвращения Арсения, берёт в руки телефон, заходя в чат с Егором.

Вы:

Давайте вечером в баре.

      Блокирует экран и взгляд в окно переводит, на залитый лучами солнца двор. После той перепалки в баре особого желания встречаться с парнями нет, но Егор прав, Эд слишком много для него, Антона, сделал, чтобы вот так просто брать и вычёркивать его из жизни.       Неожиданный звонок в дверь заставляет вздрогнуть. Кого вообще могло принести в семь утра? Может, игнорировать? Так не хочется портить хорошее утро себе и Арсению. Но Антон всё же плетётся в коридор, очень надеясь, что это не кто-то из банды пришёл свести с ним счёты. Подыхать, пока Арсений находится в его квартире, как-то совсем не хочется — не то чтобы в принципе хочется, но уж лучше одному, чем вот так.       — Ира? — он брови вскидывает, открывая двери, даже не удосужившись посмотреть в глазок. — Привет. Какими судьбами?       И как-то даже растревоженное сердце успокаивается. Ведь действительно, всё та же Ира, во всё том же неизменном пижамном прикиде. Сегодня с мексиканскими шляпами и кактусами.       — Привет, сосед! — она улыбается весело, руку протягивая стремительно, но отнюдь не для рукопожатия: — Есть молоко?       — А? — глупо переспрашивает Антон, растерянный таким вопросом и внезапным визитом — с тех пор, как Ира заносила толстовку, они больше не виделись, правда, списывались пару раз в телеграмме. — Молоко? Ты… решила провести ревизию моего холодильника? — он усмехается.       — Ревизию я бы начала с пива, — Ира усмехается ответкой, даже тональность копируя практически досконально — будь у неё голос пониже, вообще бы попала в десятку, — а мне молоко для омлета надо. У меня в своём уже целая цивилизация сформировалась, даже убивать жалко…       Антон смеётся тихо:       — Я всегда говорил, что хозяйка из тебя так себе, — он в сторону отходит, чтобы в квартиру пустить. — Заходи. Кстати, я как раз завтрак приготовил, так что если хочешь, можешь остаться. У нас, конечно, не омлет, но тоже яйца.       — Не о том я что-то думаю, — Ира сама смеяться начинает тихо, но всё же заходит незамедлительно, снимая с ног смятые на пятках кеды, которые, видимо, напялила чисто для того, чтобы не ходить по подъезду босиком. — Я, кстати, реально думаю не выливать то молоко, может, через пару дней оно назовёт меня мамой.       — Готов стать крёстным, — Антон на кухню возвращается, как раз когда чайник заканчивает греться. — Ты чай или кофе будешь? — он достает из подвесного шкафа три кружки, ставя их в ряд на столе.       А Ира в дверях задумчиво замирает, вслушиваясь, судя по виду, в шум воды — у Арсения она с самого начала льёт и льёт, Антон даже представлять не хочет возможный счёт за коммуналку, — и на Антона взгляд внимательный переводит, зачем-то тон свой понижая, уходя в шёпот:       — Я вам точно не помешаю?       — Точно, не волнуйся, — Антон рукой машет, мол, всё хорошо. Мнение Арсения на этот счёт он, конечно, не знает, но после последнего визита Иры, когда они разругались из-за абсолютно беспочвенной ревности, почему-то уверен, что всё пройдёт не так гладко. Впрочем, может, им удастся поговорить спокойно? — Ты не ответила на вопрос.       — Да давай кофе наверное. У тебя ещё тот, который я одалживала? Или новый купил? А то у меня от того чего-то изжога была несколько раз… Хотя, может, и не от него, совпадение просто, но как-то подозрительно, не знаю… В общем, я на всякий случай на эту фирму в интернете комментарий с одной звездой написала.       — Уже новый, — Антон улыбается, кидая на Иру короткий взгляд через плечо и продолжая кружить над завтраком. — Ты что сделала? — переспрашивает он. — Оставила плохой комментарий из-за изжоги на кофе? Нет, вы с Арсением определённо поладите.       — Хороший кофе не должен вызвать изжогу, я уверена.       Стул скрипит под чужим весом, Ира плюхается на него абсолютно непринуждённо, коленом о ножку стола ударяясь с невнятным и недовольным «блять» — Антон это по глухому удару и резко ссутуленным плечам определяет. Сам постоянно об этот чёртов стол бьётся.       — Изжога — не показатель плохого кофе. Просто кофеин может стимулировать секрецию желудочной кислоты, а это, в свою очередь, приводит к раздражению слизистой оболочки, — Арсений появляется в дверях внезапно. Абсолютно бесшумный и нахмуренный. С не тщательно вытертых волос по острым скулам стекают капли воды, а взгляд на Антона внимательный-внимательный.       Наверное всё же нужно было спросить его мнение перед тем, как приглашать Иру за стол.       — Приятно познакомиться, я Арсений, — занудный тон сменяется на обычный, но в нём не ощущается ни капли того самого «приятно», но тем не менее Ира улыбается в ответ, зубы показывая широко и приветливо.       Возможно, грянет гром.       Явно не на улице.       — Приятно-приятно. Ира.       Антон не дышит почти, наблюдая за ними, глаза прикрывает и снова к плите отворачивается, заливая кружки кипятком. А после еду по тарелкам раскладывает, ставя всё на стол и кидая взгляды на всё ещё стоящего в дверях Арсения.       Хорошо, всё же действительно нужно было посоветоваться с ним, просто Антон хочет, чтобы он понял, что Ире можно доверять, что его она совсем не интересует — они ведь правда просто друзья.       — Арс… — он улыбку натягивает, делая шаг к Арсению, складывая руки на его плечах и подталкивая к столу, вынуждая сесть на свободный стул. — Не злись, — шепчет тихо, склоняясь к уху и тыкаясь носом в тёмную мокрую макушку, а сам место между ним и Ирой занимает, кивая на стол. — Приятного аппетита.       На Арсении его одежда — кое-где с влажными разводами от не до конца вытертого тела — висит на нём бесформенным мешком. И он в этом «бесформенном мешке» до того домашний и мягкий, что даже залёгшая сосредоточено складка между бровями этот образ не портит, только в душе зарождает что-то умилённо щемящее, странно действующее на сердце Антона.       Он вилкой омлет ковыряет, молча совершенно, не пытаясь завязать беседу, а Ира то и дело косится в его сторону, на Антона периодами взгляд кидая вопросительный, мол: «А что сказать?» А потом большой и громкий глоток кофе делает, сёрбая от души, не выдерживая и выпаливая расслабленное:       — Я геями не интересуюсь. Антон не в моём вкусе. Мы просто друзья, — кашель Арсения служит ответом.       — Я не гей! — возмущается Антон. У него от такого заявления аж кофе через нос идёт прямо в нетронутый завтрак, заставляя задушено откашляться. — Я просто… Не гей я, понятно вам? — он вилкой на собравшихся указывает и встаёт с места, чтобы со стола вытереть и заодно тарелку свою убрать — как-то и аппетита уже нет.       Тишина в ответ распаляет только сильнее — из звуков многозначительный хмык Арсения и усмешка Ира. И ничего из этого не успокаивает, только уязвляет до одури сильно.       — Ты омлет пересолил, — переведённая Арсением тема, мягко и с застывшей в уголках губ улыбкой, ситуацию не спасает.       Антона не провести.       — Не нравится, готовьте сами, — фыркает он, резко поднимаясь с места, хотя буквально только что вернулся. Стул скрипит и чуть было не падает, он кидает злобный взгляд на Арсения и идёт к выходу из кухни. — Я курить.       Если бы Антон знал, почему среагировал именно так, он был бы рад, но он не знает, потому имеем, что имеем. Ну, какой из него гей? Он ведь всю жизнь женщин любит, а Арсений… просто Арсений. Он фыркает собственным мыслям, выходя на балкон и прикрывая за собой двери, закуривает сигарету и выдыхает дым куда-то к потолку, задирая голову и рассматривая не самую красивую в своей жизни шпаклёвку.       Сигарета тлеет, пока Антон пытается самого себя убедить, что Ира не права — ну, не может он вот так с ходу даже самому себе в этом признаться. Как ребёнок, ей Богу. Возвращаться обратно на кухню желания нет, потому за первой сигаретой следует вторая, а затем сразу третья — скорее всего он умрёт от рака лёгких к сорока годам.       Балконная дверь приоткрывается — тихо, насколько возможно. И Антону даже оборачиваться не нужно для того, чтобы понять, кто останавливается у него за спиной: только Арсений в его окружении всегда старается всё делать бесшумно и аккуратно, только он бережно придерживает ручки второй ладонью, чтобы те не скрипели и не щёлкали слишком громко.       Удивительно даже, что Антон так отчётливо помнит его не особо явные привычки.       — Ты как? — спокойно спрашивает он, пока прохладная ладонь ложится между лопаток Антона. Так спокойно, будто о погоде спросил: «Сегодня будет дождь, да?»       Антон очередной окурок в пепельнице скручивает, выдыхает тяжело и оборачивается к Арсению.       — Не знаю… — он плечами ведёт и чуть вперёд подаётся, прижимаясь к нему, обнимая слабо. — Извини, я не хотел грубить…       — Ира позавтракала и ушла, забрала у тебя целый пакет молока за моральную компенсацию, — в голосе Арсения столько нежности и улыбки, а прохладные руки согревают крайне сильно, путаясь пальцами в волосах и только ближе Антона к хрупкому телу притискивая.       Успокаивает.       — Ужасно всё прошло, да? — Антон голову на чужое плечо отпускает, расслабляясь в объятиях. Ответ на этот вопрос в принципе не нужен, потому что и так понятно, что да. У него всегда так — хочет как лучше, а получается как всегда. — Нужно было у тебя спросить, перед тем как приглашать её. Я просто хотел… Хотел, чтобы ты понимал, что она меня не интересует. Мы с ней просто друзья. Я хочу, чтобы ты верил мне.       У Арсения такие нежные руки, он ладонями по затылку скользит к шее, на спину переходит, и каждое прикосновение — целый полк щекотных и приятных мурашек, неконтролируемых и невероятно тёплых. Он на месте одном стоит, крепко Антона в своих объятиях держа и раскачиваясь из стороны в сторону едва заметно, как ребёнка маленького укачивая.       Антону бы возмутиться, но нет ни желания, ни смысла — ему хорошо.       — Я тебе верю, Антон, всё хорошо, всё прошло хорошо. Но омлет ты действительно пересолил, — улыбку Арсения даже видеть не нужно, чтобы знать: она точно есть. Он этой улыбкой в его макушку утыкается в уютном молчании и шумно вдыхает воздух.       — Влюбился, наверное, — Антон улыбается тоже, отстраняясь и в глаза эти невозможные заглядывая. Он такой идиот, потому что от правды бегает, которая для всех очевидна уже. — Арс… — языком по губам проходит, выдыхая шумно. — Извини меня за эту ситуацию. Я… придурок просто. Вечно всё порчу, не хочу… чтобы с тобой так было. Но я… — кажется, однажды он свои и так истерзанные губы просто сожрёт, потому что сейчас на нервной почве отрывает знатный такой шмат кожи.       Арсений выдыхает шумно и рвано, к губам его искалеченным подушечки пальцев своих ледяных прижимает, журя шёпотом волнительно:       — Ну не грызи, уже кровь выступила… — а затем вперёд подаётся, мягко прикасаясь к ним, истерзанным, поцелуем, убирая руку. И как ему не мерзко? Ну, неприятно же должно быть, а он целует. Ласково и щекотно, языком проходясь по верхней и нижней напоследок. — Ты ничего не испортил, Антон, ну, ты чего, а? Всё же хорошо, я ведь… Ты ничего не испортил.       — Мне так хорошо с тобой, — шёпотом говорит Антон. — А ещё я трус, который сам себе признаться не может, что втрескался в мужика… — он взгляд Арсения снова ловит. — Арс, я… кажется, по уши в тебя…       — Тоже, — у Арсения голос дрожит и срывается на резком выдохе, такой искренний и тонкий. А ещё он забывается и ладонь нежно кладёт на щёку Антона, пачкая её снятой с губы кровью. Вот она, настоящая романтика. — Я тоже, Антон, я в тебя тоже…       У Антона по ощущениям сердце пропускает удар, а потом ещё один и ещё. Он в глаза напротив неотрывно смотрит, и улыбка сама на лицо лезет, — глупая наверняка, но искренняя. А после он вперёд подаётся, накрывая губы Арсения своими. Целует нежно, языком проходится по кромке зубов и отстраняется, чтобы короткие чмоки по всему лицу оставить, пачкая в некоторых местах ещё не до конца остановившейся кровью.       — Я тебя вымазал всего… — выдыхает тихо. — Пойдём умоемся?       — Давай… умоемся… — Арсений смотрит так томно после этого поцелуя, уже не он Антона в объятиях держит — наоборот. Стоит, руки расслабленно на его плечи положив, хрупкие свои, до одури нежные. И никуда идти не спешит. Только в ответ уголки губ вверх тянет довольно, сыто так и бесконечно залипательно, не отрывая взгляд от его губ.       Антон этот взгляд физически ощущает. И если его однажды спросят, было ли за последние много лет утро лучше этого, он определённо ответит, что нет, потому что рядом с Арсением вся жизнь иначе ощущается.

* * *

      Бар, находящийся недалеко от дома, уже успевает стать родным, как и все, кто в нём работают. Антона здесь всегда встречают с улыбкой, а провожают с пожеланиями возвращаться снова. Он думает, что такими темпами можно спиться, но потом вспоминает, что в его жизни, помимо сестры, появился смысл. Когда рядом есть человек, готовый держать тебя на плаву, помогать и любить, всё приобретает иные оттенки.       Антон влюблён. Никогда бы не подумал, что всё ещё на такое способен, после всего дерьма, что в жизни случилось. Но он действительно влюблён. Не той детской любовью, когда бабочки в животе и чувство окрыления, а той, что разжигает в груди вулканы, заставляя сердце отчаянно трепыхаться и понимать, со всем отчаянием и облегчением, что ты не один.       — Привет, — он вылавливает Эда и Егора, которые сидят за барной стойкой, взглядом и подходит к ним, протягивая руку для приветствия каждому по очереди.       Чувство неловкости преследует его с тех самых пор, как он согласился на эту встречу, потому что после прошлой всё ещё остался неприятный осадок. И сейчас, когда Арсения нет рядом и его компания не предвидится даже в планах, становится ещё более неуютно. У него свои дела, куча забот и «Антон, я очень хочу пойти с тобой, правда, хочу провести время вместе, но у меня куча работы накопилось, не злись».       А Антон и не злится. Как он вообще может на Арсения злится? Он в жизни не встречал кого-то более удивительного, понимающего и способного прощать. Прощать даже после того, как человек буквально разрушил его жизнь и обрёк на годы страданий в попытках понять, что произошло.       — Антон, — Егор поднимается с места, виновато тупя глаза в пол, протягивая руку и кидая взгляд на Эда, видимо, в поисках поддержки. — Шаст… я… Я извиниться перед тобой должен за то, что в прошлый раз произошло. Пожалуйста, прости, я не знаю, что на меня нашло… Просто…       — Егор, — прерывает его Антон, натягивая улыбку, — нормально всё. Лады? Не парься. Я всё понимаю. Ты… был прав во многом, — он тоже на Эда смотрит. — Во всём прав, если честно.       — Нет, я…       — Нормально всё, — более настойчиво повторяет Антон. — Давай просто забудем. Выпьем и забудем об этом. Я не сержусь на тебя. Мне не на что сердиться.       Арсений был прав. Нужно просто отпустить эту ситуацию, нужно показать Эду, что он справляется, нужно дать им с Егором шанс жить нормальную жизнь. Потому сейчас Антон готов сказать любые слова, только бы эти двое перестали переживать и думать о нём. Всем вокруг пора перестать о нём думать и начинать налаживать свою жизнь.       Только вот как донести это до того же Эда? В чьих глазах ни капли расслабления и понимания, стремления действительно «забыть». Он настоящий друг и конечно же не удовлетворится этим вялым отпором — заслужил ли его Антон? Оправдано ли то, что он своим существованием в его жизни рушит им с Егором многое? Он так хочет, чтобы хотя бы в решении этого вопроса всё было легко и очевидно, но как бы Арсений ни подбадривал его накануне, задача всё равно остаётся со звёздочкой.       Ничего в его жизни не получается просто.       — Ты выглядишь посвежевшим, — Эд кидает это резко, не смотря на всё тот же пристальный взгляд, тему разговора уводит в другое русло. Даже тут заботится, одновременно с этим подмечая мало очевидное в тусклом освещении бара.       — Да, я… — Антон запинается, совсем не уверенный, что готов рассказать даже лучшему другу про них с Арсением — не от того, что стыдится или чего-то боится, а просто потому что это его счастье, которым сейчас ни с кем не хочется делиться. Хочется просто оставить это себе, эгоистично и жадно. — Просто выспался сегодня, — он плечами ведёт, радуясь, что следы былых побоев остались только на теле, которое сейчас скрыто одеждой — Эду эти переживания ни к чему.       Он хлопает всё ещё стоящего перед ним Егора по плечу и кивает на стулья за баром, занимая один из них. Стас появляется рядом тут как тут, растягивая губы в улыбке.       — Здарова, Шем, — Антон жмёт ему руку. — Налей нам по стопке виски, спасибо.       Стас уши наверняка погреть хочет — это дело он любит, — но сегодня отбоя от посетителей банально нет, оттого и загруженность не позволяет заняться предпочтительным делом, он кивает только мельком, кидая рассредоточенное «привет» и за бутылку хватаясь мастерски.       А за стойкой опять густая тишина разливается на мгновение, пока Эд, самый смелый из них, по всей видимости, снова не берёт слово, хватаясь, видимо, за любую возможность разбавить атмосферу:       — Позов тя хвалил, кстати, вчера, когда ты уже домой ушёл. Я чувствовал себя гордым родителем… — смешок отпуская несдержанный и хриплый.       Антон усмехается в ответ, пиная его плечом.       — Ты скорее гордый младший брат, который рад, что его старшой за голову взялся, — он тут же сникает, решаясь, наверное, на один из самых тяжёлых разговоров с своей жизни: — Парни, я тут подумал… Точнее, не подумал, а… Егор прав тогда был, Эд. Вам обоим уехать нужно как можно дальше. Пока ты возишься со мной, жизнь мимо идёт. Ты и так достаточно сделал и заслуживаешь… Блять, да всего ты заслуживаешь. Я справлюсь. Тем более, я сейчас не один…       Антон губу прикусывает, заставляя себя замолчать, пока лишнего не сказал и не навлёк проблем не только на себя, но и на Арсения — Эд, конечно, никому ничего не скажет, да и часть истории уже знает, но Егор всё ещё рядом, и никому не известно, на что он готов ради своей любви.       Говорить о подобном в момент, когда твой лучший друг пьёт виски — идея не лучшая. Но всё приходит с опытом. Эд закашливается судорожно и сильно, до раскрачневшегося лица и полопавшихся в глазах капилляров, слезинки смаргивая и отбиваясь от него на пару с Егором, сипя вымученное:       — Вы меня, блять, добьёте… — а затем выдыхает с усилием, прочищая горло и вскидывая на Антона совсем болезненный и виноватый взгляд — ему физически больно даже допустить подобный поступок, Антон знает. Очень хорошо его знает. — Я не вожусь с тобой! Ну, ты странный, что ли, совсем?       — Эд… — Антон лицом в собственные руки ныряет, трёт глаза и подзывает Стаса, чтобы повторил заказ. — А как это назвать? Ты действительно постоянно носишься со мной, сколько я тебя знаю. А у тебя ведь и своя жизнь есть…       Эд перебивает:       — Это называется «забота», чувак!       — Знаю, отвратительная и неблагодарная вещь, — усмехается Антон совсем без веселья.       — Блять, да завались со своими шутками. Ты мне не чужой человек! — он возмущён настолько, что Антон, наверное, может по пальцам пересчитать остальные ситуации, когда его пофигистичный и размеренный друг пылал точно так же. — Ты ничего не портишь! Егор, скажи ему, ну… — Эд взгляд, полный отчаянного желания получить поддержку, на своего парня вскидывая.       — Не дави на него.       — Ой, вы заебали оба, — Егор глаза закатывает показательно, зачёсывая светлые волосы, упавшие на лоб. — Шаст, ну я правда тогда херню сморозил, аж сам замёрз. Просто накипело, я ведь… Я правда не считаю, что ты нам мешаешь. Я бы в жизни такого не ляпнул на полном серьёзе. Мы в любом случае уедем, но только после того, как убедимся, что у тебя всё точно будет хорошо. Давай… давай забудем о том разговоре. Ну правда, Шаст. Прости меня.       — Господи, — Антон вздыхает, — да дело ведь не в прощении. Я не злюсь. Даже права не имею злиться. Просто вы действительно давно хотите уехать, и я не хочу быть причиной того, что вы жизнь на паузу поставили. Вот и всё. Мне не десять, я со своими проблемами сам разберусь. Получу эту справку вшивую, добьюсь разрешения видеться с сестрой… Всё со мной нормально будет.       Если муж и жена — одна Сатана, то это действует и на «муж и муж», или пословица ограниченная? Эд тоже глаза закатывает и делает это так схоже с мимикой Егора, что на мгновение щемит сердце от странного тепла: люди вместе и счастливы, вместе настолько долго, что переняли привычки и черты друг друга. Не вспоминать в такие моменты об Арсении невозможно. Антону отчего-то искренне хочется верить в то, что и у них так рано или поздно будет.       Антон хочет видеть с ним будущее.       — Ни на какую паузу мы ничё не ставили, успокойся, — Эд стопку очередную поднимает, Стасом услужливо принесённую. — Давайте уже наконец-то вздрогнем, ну, а то чё мы, как трезвенники. Фу.       — Парень алкаш — горе в семье, — вздыхает Егор, но стопку свою всё же поднимает, стукаясь ей сначала о поднятую Эдом, потом — Антоном. — Реально, чё мы всё о плохом? Шаст, ты лучше расскажи, как у тебя дела продвигаются.       — Со скрипом, — Антон выпивает виски, машет в очередной раз Стасу — наблюдать за тем, как тот носится от гостя к гостю, — сплошное удовольствие, — и снова на парней смотрит. — Я… психолога нового попросил. Ляйсан сказала, что вопрос решится… в течение двух недель.       — Погоди… — Егор хмурится. — А новый психолог… Тебе же всё заново придётся… Пиздец, а что с Арсением не так? Нормальный же специалист…       Эд как-то стопку на столешницу нервно ставит, даже сквозь музыку стук этот звучит довольно отчётливо, а затем вскидывает на Антона пытливый взгляд. Ну конечно, он-то о проблеме наслышан, даже больше, чем, наверное, нужно было говорить — но Антон тогда в этом диалоге уж очень нуждался, да и Эду, как-никак, действительно доверяет, — а продолжение новостей так и не дождался в связи с уймой событий. Интересно ему.       — С Арсением… — Антон задумывается на пару секунд. — Всё сложно, ребят. Я не могу вам всего рассказать, но… Блять, давайте просто нажрёмся, ладно? Не хочу сейчас это обсуждать. Может, потом расскажу.       — Ля, Тох, только если какой-то реальный пиздец, ты в себе не держи, правда, — Эд стопкой звякает смиренно, оглашая это своеобразным тостом, и опрокидывает очередные миллилитры вискаря в такой манере, будто самогон за милую душу глушит. Полная противоположность тому, как аккуратно, глоток за глотком, его в себя вливает Егор. Такие разные и всё-таки вместе — это греет душу неимоверно.       Интересно, а влюблённость в своего врача, тем более в мужчину, входит в категорию «реальный пиздец», или это так — на троечку? Антону хочется думать, что он не поехал крышей на почве всех травмирующих событий. А ещё очень хочется думать, что их чувства с Арсением действительно настоящие, не вызванные каким-то научным бредом, потому что чужие слова, хоть и были сразу опровергнуты, всё равно засели где-то на подкорке.       Антону, кажется, пора заново учиться верить в людей.