Пристанище

      Галли долго тянул с подробностями поездки чисто из вредности. Куда они едут, с кем, как долго — это всё осталось висеть в воздухе комнаты двести четыре. Вопросы бились о стенки, но Галли их ловко обходил и молчал, прерывая вопросительное молчание вздохами. Причина его настроения была не известна. Оно скакало как бешеное, в один день он глумится, а в другой молчит, как мобильник в состоянии «самолёта». Но через день, Томас его всё-таки достал. Тот разошёлся не на шутку, его трельяж покачнулся от грузных шагов и чуть было не упал, когда тот по нему ударил.       — Я что, виноват, что у тебя настроение скачет как у девчонки? Я хочу знать подробности, вот и всё.       Томас ускользнул от грозного взгляда, прыгнув на свою койку. Как он выяснил, того не прельщало приближаться к личным вещам других людей, поэтому он чувствовал радость маленькой победы, когда Галли, кипя от злости, остался в нескольких шагах от кровати.       — Ещё один вопрос и ты труп!       — Мог бы и ответить, зануда. Толку молчать-то? Или ты злишься из-за чего-то? Кого-то? Вроде день назад так и распирало, а сейчас… Нет, ну а всё-таки, кто…       За долю секунды до удара он увидел, как металлический тяжёлый будильник летит в его сторону. Тот, к несчастью, угодил в грудь, и, кто бы мог подумать, что он мог причинить острую боль. Он ударил ребром и остроконечником, издав надломный скрежет, и Томас сложился пополам. На глазах предательски выскочили слёзы, но он сумел быстро смазать их футболкой. Злость и обида от неожиданного поступка прошли электрическим зарядом: будильник со свистом полетел обратно, со всей силы угодив прямо в широкую спину. Томас вздрогнул, когда Галли неожиданно развернулся. Его лицо перекосило от ярости. Он, точно зверь, с полной готовностью напасть, сжал его плечи и силой кинул на жёсткий пол. Места соприкосновений костей таза и плеч отозвались пронзительной болью, но хуже стало только тогда, когда чужая нога прижала юношу к полу, принуждая лежать на спине.       — Как ты посмел?! — остервенело оскалился Галли. Томас начинал терять воздух. Он пытался вдохнуть, но дыхательные пути перекрыло: удар Галли выбил из лёгких весь воздух.       — Вот сука… Отпусти! — прохрипел он.       Слова застряли в горле. Комната начинала походить на детский калейдоскоп с кристалликами, но вместо них были тёмные пятна.       А ведь всё начиналось неплохо. Призрачная вера в то, что они никогда не дойдут до этой херни, осталась позади.       Чернота заволокла пространство мрачными сгустками. Томас схватился за чужую лодыжку, силы его не подвели, и она соскользнула на пол, а Галли чуть не потерял равновесие. Обнаружив удобную секунду, Томас попытался выползти из ловушки, опёршись руками о ножки кроватей, он скользнул по полу и почти было выскользнул, но по животу прошлись ногтями, пытаясь остановить. Пальцы впились, как железные клешни. Он зашипел от боли, и внезапно его нога взметнулась и дала прямо по челюсти, Томас успел отползти в сторону. Галли, оглушённый на несколько секунд, уже наступал, даже не предпринимая попытки остудить пыл. Приглушённый газетами свет с окна проявлял нападающего со спины. Тот рос стремительно, а полные ярости глаза казались бешенными, как у больных в стадии психоза или белой горячки. Томас не замечал, как продолжает пятиться назад, отползая на локтях. Он не хотел проигрывать, но ничего не мог поделать: странный тошнотворный ком на уровне желудка пробуждал нервозность и страх, и оставалось просто глазеть на того, кто жёсткими методами проявлял превосходство.       — Сделаешь так ещё раз, и можешь попрощаться со своими друзьями. — ядовито процедил Галли, медленно наклоняясь вниз. — Все, с кем ты общаешься здесь, перестанут обращать на тебя внимания…       — Больно надо!       Адреналин сделал своё дело. Удар ногой оказался сильным и действенным, матерные слова разлетелись в стороны, Галли разозлился ещё сильнее и пнул его в ответ. Теперь настала очередь Томаса ругаться и брыкаться, потому что противник был сильнее, да и ярости в том было хоть отбавляй. Сто процентов будет синяк размером со страусиное яйцо.       Каждый раз, когда его вынуждали присоединяться к чужой семье, Томас почти всегда становился грушей для битья. Неужели Фло и Генри, его любимые работники из органов опеки, не видели куда его везут?       Нельзя было отрицать, что он слабее, да и сила не его ключ к успеху, но у него была ловкость и гибкость ума. Это спасало чаще всего. А что делать сейчас, когда человек, к которому он испытывал чувство, склонное к доверию, на него нападает?       Томас сощурился: бурлившее чувство стало подниматься со дна. Давно стоило к этому привыкнуть, но сейчас почему-то кольнуло не по-детски.       Как бы ни было обидно, не хотелось признавать себя слабаком. В самом деле, он всегда защищался и всегда будет это делать, ведь никто о нём не позаботиться так, как он сам. Поэтому Томас, быстро оглядев шаги отступления, замешкался лишь на мгновение и сделал резкий порыв назад, оттолкнувшись от ножек кровати. Галли упустил тот момент, когда он перевернулся и вскочил на ноги. Дверь отворилась, и Томас успел выбежать наружу. Коридор стал ключом к спасению. Спохватившись, он закрыл за собой дверь, но его тут же чуть не сбили с ног. Он не сомневался, Галли способен выбить дверь с петель.       Созревший в голове план требовал лишь одного, чтобы они создали достаточно шуму. Тогда кто-то сможет либо помочь, либо позвать на помощь. Ручка скрипела от натуги, он тянул её на себя, но она порывалась вот-вот выскользнуть. Ну почему же никто не выходит?!       Вот чёрт…       Томас огляделся по сторонам, будто этот жест должен был подбросить догадку. До него дошло, что сейчас обед, да и мало кто в это время находится в комнатах. Плохо дело… Он явственно слышал хрип за дверью, настолько Галли был разозлён, но из-за чего? Из-за обычного вопроса? Вот сумасшедший.       Ручка выскользнула из ладоней, и дверь отворилась, сдув его с ног. Завидев сбоку соседнюю дверь, Томас отмахнул первоначальный план и ринулся к ней, молясь, чтобы та была открыта. Вскоре он захлопнул её прямо перед Галли.       Позади послышался знакомый голос, но отвлекаться было нельзя: он крикнул Эрису, чтобы тот помог ему держать оборону. Тот вскочил с постели и встал к нему плечом к плечу, однако это, как оказалось, было ни к чему. Галли не решился выбивать дверь, а, может, просто не хотел привлекать лишнего внимания, поэтому парни расслабились, заслышав тяжёлое дыхание из коридора. Спустя долгую минуту стало совсем тихо, и Эрис больно ткнул Томаса в бок.       — Вытворил что похлеще?       Томас отлип от двери, все ещё держа ухо в остро. Мало ли тому действительно придёт в голову выбить дверь, а тишина лишь обманный манёвр? Предсказать было нельзя. Раньше казалось, что его сосед по комнате ясен, как открытая книга, но на деле оказалось, что Томас её даже не открывал. Он поморщился от этой метафоры: когда успел заделаться поэтом?       Эрис всё ещё вопросительно глазел на него.       — Не, просто… — Томас провёл ладонью по лицу. Сердце стучало аж в горле. — слово за слово, а там… К вам он не решился ломиться.       — Это же был он, да? Твой сосед по комнате? Он ещё куратор здесь. — осведомился Эрис.       Томас кивнул и стал выравнивать дыхание. Отчётливый звук нажатия пальцев по кнопкам заставил его поднять голову.       В комнате Эриса тоже была полутемень, но не как в двести четвёртой, а потому, что эта комната обладала плотными занавесками. Роскошь для тех, у кого окна выходили на восток. Кровати стояли точно так же, параллельно друг к другу, так что можно было дотянуться до другого рукой, если постараться. Такие же тумбы, такие же стены. Но громадным отличием было наличие высоких башен книг. Они лежали стопками на полу, на старом комоде и становились чуть ли не в рост человеку.       Взгляд упал на второго парня, который был повёрнут к ним боком. Закинув ногу на ногу, тот рубился в Тетрис и ему было абсолютно плевать на вошедшего. Только сделав шаг ближе, Томас обнаружил, что уже знает это лицо. И оно ему неприятно.       — Что, ты наконец вышел из средневековья в реальный мир? Прощайте книжки — привет технологии?       Малькольм повёл бровью, но от игры отрываться не стал.       — Ой, отвали! А я смотрю, ты всё такой же. Не надоело бегать?       — А, нет, ты средневековье в комнату перевёз. Чего это у вас книг столько?       Малькольм оскалился и что-то буркнул себе под нос, но Томас не расслышал. Эрис в отличие от Скотта пояснил что к чему, невзирая на то, что Малькольм посылал ему хмурые сигналы заткнуться.       — В библиотеке чаще стали воровать книги. Да и к тому же, те, кто это делает — не читают их. Когда Мак их находит, то они оказываются порванными или изрисованными. Нередко и то, и другое. Поэтому вот, — Эрис указал на прозрачный скотч у одной из стопок. — вместе заклеиваем и стираем, по возможности, то, что нарисовали. Но это вот, — парень стянул одну из книг с верхушки башни, и та опасно покачнулась. Он раскрыл книгу и указал на обложку с огромным пятном, напоминающим вытянутый овал и круглые… — стирается долго и чаще всего остаётся навсегда. Как ты можешь догадаться, членов здесь много…       — Ну да, что видят, то и рисуют. Если это так, неужели всё настолько плохо? — сказал Томас, раскрывая другую обложку и на первом развороте натыкаясь на похожий рисунок. На этот раз он был на всю страницу, написанный жирной пастой-нестирайкой.       — А ты знаток что ли? — гоготнул Скотт. — Если так, давай вали обратно. Кстати, реально, вали отсюда!       — По-твоему это мировой шедевр? — Томас открыл разворот с маслянистым «творением».       — По-моему, это скейтборд с колёсами, кретин. Только пидоры видят тут что-то пошлое типа члена.       — Судя по всему, у тебя скейт вместо члена, а под кроватью два больших воздушных шара? — ухмыльнулся Томас, решив проучить Скотта, лицо которого тут же оказалось на виду. Его уши загорелись, и он поспешил убрать порно-журнал с кричащим названием: «Лучшие сиськи Америки» далеко под кровать.       Тонкий указательный палец Скотта угрожающе взметнулся в воздух.       — Ты ничего не видел!       И видел, и поставлял. — мелькнула мысль, а Томас сжал губы.       — Всё, хватит лыбу давить, свали отсюда!       Малькольм слез с кровати и потянул его наружу. Улыбка тут же сошла на нет, когда вспомнилось, что может ожидать за дверью. Может, пустота, а может тихий, но разъярённый смотритель. Томас настолько привык ловко убегать от недоброжелателей, что план отступления создался сам по себе. Если Галли всё-таки там, то он тут же забежит в другую дверь — под номером двести семь. В крайнем случае в комнату Чака, ну а в самом-самом крайнем, вниз, к Минхо. Ещё, конечно, Томас мог дать отпор, но кулаки Галли, которые отпечатались на сетчатке глаза, заставили его дать слабину.       И как сейчас вообще куда-то ехать, когда этот придурок готов разорвать его на части?       — Стой-стой, — вдруг запротестовал Томас, вспомнив об одной важной вещи. Он вытащил руку из захвата Скотта, — как и в прошлый раз, тот снова тащил его сильной хваткой. — Эрис! Эрис, ты не знаешь, где девчонки? Мне нужно переговорить с ними.       Эрис, который до этого беспомощно глядел на то, как Томаса вышвыривают за дверь, захлопал ресницами.       — Я думал, они с тобой, — произнёс он.       — Как видишь, нет. Знаешь, где они могут быть? Я осмотрел всё, что можно, они как сквозь землю провалились. Может ли быть, что…       Он замолк и встретился с тревожным взглядом Эриса.       — Прошло очень мало времени. Они же не могли оставить меня? — тихо сказал он.       Скотт изловчился и выпихнул Томаса за порог.       — Ах ты говнюк!       — Ты мне тут про члены распевал, а я ещё говнюк?       И тут, прямо как в глупом американском ситкоме, позади послышались шаги. Оставалось шокировано захлопать глазами и открыть рот для красноречивости, чтобы из-за углов послышался искусственный смех. Гарриет молча скрылась за дверью своей комнаты, последовав за ней, Соня посмотрела на него, как на умалишённого, а Тереза приостановилась, будто поняла, что его в эту ситуацию завели случайно.       Он хотел перед ней объясниться, почему-то это желание преобладало в этот момент, когда она так выразительно, но будто бы сонно глядела на его несуразную ситуацию. Ведь его выставили из комнаты, да ещё и упомянули в непристойных разговорах. Томас не хотел, чтобы они её касались.       — Обсудили, что хотели? — поинтересовалась она.       — Ч-чего?       Тереза без интереса пожала плечами.       — Тот куратор тогда так жаждал с тобой поговорить. Обсудили, что хотели? — вновь повторила она.       — Да он только что сбежал от него. — вклинился Скотт, толкая его плечом. — Приветик, — тот вдруг переменился в тоне, когда встал вровень к Томасу, и мерзко ухмыльнулся девушке, а Томас цокнул и раздражённо вздохнул.       — Хватит, сейчас стошнит, — заявил он и отправил того прямо в Эриса, который солидарно подхватил соседа и затащил внутрь комнаты.       В коридоре наступила тишина. Не хотелось разворачиваться обратно к Терезе. Что-то останавливало это сделать. Но, чёрт возьми, что же он такого сделал, что они, как один, на него разозлились? Что он сделал-то?       Это он и поспешил узнать, когда всё-таки решился обратиться к Терезе.       Ему в жизни попадались люди, которые скупы на эмоции. Те, у кого руки и ноги были приклеены к телу, как у восковых фигур, чёрт поймёт, о чём они думают. Ну или те, у кого мимика отсохшая. Но всё-таки удавалось поймать на удочку хоть какую-то эмоцию, чтобы решительно понять, что тревожит человека. Лёгкое подёргивание бровью, частое моргание, приоткрытые губы: Томас замечал это всегда, он чувствовал перемены. И так было с самого детства. Однако сейчас это было непредсказуемо. Тереза для него преобразилась в одно мгновение.       — Ты ничего не сделал, Том. Я думаю, что Гарри и Соня всё сами смогут тебе рассказать. Мне кажется, что мы немного перегнули палку по отношению к тебе... Однако… Ты знаешь, я не хочу, чтобы они… — она долго желала губу, и Томас ждал, когда она закончит начатое, но она всё смотрела вниз, прожигая деревянный пол, как солнечный луч сквозь линзу, и молчала, видимо желая сказать очень многое и это многое проглатывая.       Томас знал, что где-то в приюте ходит Галли, выжидает его появления, поэтому нахождение рядом с девушкой успокаивало и давало возможность забыть о мести смотрителя.       — Я хотел найти вас, — сказал он, когда терпеть тишину уже стало невмоготу. — хотел узнать, нужно ли вам что-то из города.       — А они не верят мне, что ты остался хорошим! — вдруг засияла девушка. Её лицо тут же посерьёзнело: — ты снова в город собираешься? Я слышала, у вас с этим намного строже, не боишься, что поймают?       — Меня Галли прикроет, если что, — отмахнулся он. — он имеет какое-то странное влияние на вашего, а тут уже важная шишка. Так что, как-нибудь пронесёт. Так вам нужно что-нибудь? Я могу…       Она почему-то зарделась.       — О, нет-нет, — Тереза замахала руками. — нам уже всё привезли, и ты сходи, прихвати что-нибудь пока всё не разобрали.       — В смысле, пока не разобрали?       — Ты не в курсе? Приехала благотворительная организация и подарила вашему приюту одежду, игрушки, книги… Сходи, будет полезно.       — В жизни о таких не слышал.       — А как, по-твоему, у нас одежда появляется? Или электроника? Кстати, и твой сосед туда направлялся, его же Галли зовут? Мы встретили его на лестнице, честно сказать, вид у него был… взрывной.       Тогда я точно туда не пойду, — решил Томас. — Не хочется стать человечьей отбивной на глазах у всего приюта. Но новые вещи необходимы, хоть я и привык ходить в одной и той же футболке каждый день… Заметно ли это? Что по этому поводу думает Тереза? Или даже Галли? Она вроде не обращает на это большого внимания, а вот он… Тот ещё чистоплюй. По-любому бесится.       От этого на душе стало радостно: хоть как-то он восполняет желание отомстить тому за кинутый будильник. Томас содрогнулся, резко почувствовав следы от царапин на животе. Оказывается, всё это время они немилосердно саднили, стоило бы сходить к медикам, обработать. Удачно было, что расцвет сыпи на спине уже прошёл.       Распрощались быстро, Томас даже успел почувствовать угрызения совести, что поспешно удалился и оставил Терезу со своими чувствами. Она хотела что-то сказать, даже сопроводить его вниз, но он сбежал.       Виляя меж стен, он выслушивал малейшее движение за дверью, у которой так часто бывал. Делал это уже на автоматизме, а тело само собой приближалось всё ближе и ближе, пока его не остановил голос, окликнувший сбоку.       Надо же, сегодня бьются все рекорды по общению.       — Стоит только постучать, и дверь откроется к вам навстречу.       Из-за пасмурной темноты, — к ней безвозвратно привыкаешь, — нельзя было угадать, кто же идёт, узнавался только голос, который Томас часто слышал на естествознании.       — Стесняешься? — снова заговорил преподаватель. Его испанский акцент был почти незаметен.       — Вовсе нет, — ответил Томас, потупив взгляд: предположение к тому, что он может стесняться не вязалось с внутренним ощущением. — Просто… кажется, что там никого нет, вот и решил подождать.       И чем только я его привлёк?.. — подумал он, отступив от двери. — Снова какая-то болтовня будет.       Синий с отливом костюм учителя нёс за собой запах старых сигар, которые, казалось, давно должны были выбыть из продажи. Помнился пухлый мужик с усами-щётками, который рекламировал их несколько лет назад. Он томно вдыхал дым и пускал его сквозь ноздри. И как только съёмочная группа выдержала это? Впрочем, это неважно: этому латиносу шлейф из дыма определенно шёл. Даже в статусе приюта можно было объявить об экстравагантном преподавателе, немного схожего с аристократом. То-то бы их, наконец, заметили.       Мужчина же, пока Томас размышлял, задумчиво щурил глаза.       — Ожидание — вещь дремучая, то оно позволяет нам быть более сдержанными, что, несомненно, хорошо, то, наоборот, спонтанными. Когда терпение к этому ожиданию уже кончается, — тогда жизнь пускается на самотёк. — Прозвучало наставление.       Томас помолчал. Он не понял, что должен был делать после сказанного. Хмыкнуть, согласиться, поспорить, поаплодировать? Что? Поэтому он бегал глазами по стене и с сожалением чувствовал, как от него чего-то ожидают.       Он еле заметно выдохнул, когда взгляд чёрных глаз сошёл в сторону.       — А вы предпочитаете быть сдержанным, юноша?       Он ответил честно:       — Нет, пускаю жизнь на самотёк.       — То есть, вы потеряли к чему-то терпение?       Вопрос некстати вызвал задумчивость. Вот только этого сейчас не хватало.       Если рассуждать о ситуации, в которой Томас находится с сентября, то да, можно было сказать — он потерял вкус к ожиданию. Вечное навёртывание кругов у этой чертовой двери и у того же отверстия в стене с противоположной стороны уже выбешивали.       — Ладно, я заканчиваю мои декламации и вопросы, не утруждайтесь с ответом, молодой человек. Тем более, что вас уже ожидают.       И мужчина пару раз коснулся костяшками пальцев двери. Та отворилась, впуская в коридор естественный свет с окна. Учитель упомянул валериану, и его пустили на порог медкабинета. Он, помедлив, снова обратился к Томасу.       — Кстати, я говорил, не только про дверь. — подмигнув, мужчина хотел быстро затворить за собой, однако его что-то остановило.       — Чего? — не понял Томас.       Они впервые встретились взглядами, темнота не давала этого сделать ранее.       Карие глаза расширились, один даже дрогнул, приводя в замешательство. Тот смотрел так, будто раскрыл ужасную тайну или обнаружил сокровище, которое искал тысячу лет. Это выглядело неестественно и странно, поэтому Томас попятился, пока его не одёрнули за рукав.       Снова слова. Они раздались как из тумана, а вот глаза были больше, чем реальными.       — Ало, приём!       Он, наконец, очнулся. Плечо судорожно трясли, силясь обратить внимание, и он увидел Чака, когда сфокусировал взгляд. Юноша обратил глаза на дверь, но та уже закрылась.       — Чак?       Голос отозвался совсем слабо, Томас едва себя слышал.       Чак же видимо хотел пошутить, но при виде его лица его ухмылка сползла. Он осведомился о самочувствии и стал пристально пялиться, выпучив глаза.       — Ну, что с тобой? Пришёл к порогу врача, чтобы сразу оказали помощь, как только откинешься? Знаешь, я слыхал, так делают коты, когда осознают, что их конец близок. Они приходят к своим хозяевам, чтобы провести с ними остаток времени, даже если не сильно их любят. А, — Чак задумчиво почесал подбородок, — или собаки так делают? Или те и другие? Не знаю, короче…       — Чак, умолкни.       Чем сейчас вызвана эта размытая реакция сознания? Всё как пеленой покрыто... Это очень странно, такого ранее точно не было, не считая тех абсурдных разов, когда внезапно обсыпало или чуть не вывернуло наизнанку. Может ли быть, что это тоже одно из последствий?.. И что это, первая стадия галлюцинаций?       Я что, теперь окончательно псих? — Томас содрогнулся при этой мысли. — Да нет, не может быть. Отчётливых иллюзий не было, да и я вроде в своём сознании…       — Том, чёрт возьми, я с кем разговариваю?       А спокойные дни вообще бывают? Когда не обсыпает какой-то хренью на спине, когда отсутствуют конфликты на ровной почве или когда нет желания сбежать с охапкой роксикодона под мышкой? Он же был где-то припасён или уже нет? Ай, не важно… От этого становится только хуже… Нужно видеть меру.       А есть ли внутри морфин? Может, в том же столе что найдётся?..       — Блять, Чак! — он подпрыгнул на месте. Пространство между рёбер по-новому засаднило.       — Ты меня не слушал совсем!       Томас стал растирать место ушиба, а точнее ущипа. Новое открытие: Чак умел больно щипаться. Надо же, попал прямо по царапине…       — Ну чего тебе? Чего?       — Я думал, ты меня поддержишь. — начал мальчишка обидчиво. — А ты какой-то странный, не такой, как обычно.       — Ну, в чём дело? — раздражённо спросил Томас.       Чак больно ткнул ему в плечо и отвернулся. Тянул, видимо размышляя, стоит обижаться или нет, но, видимо, решил, что его детское счастье важнее, и с растущей улыбкой произнёс:       — Меня забирают, Том! Меня забирают!       

---○---

      — Я так рад! Я так рад! Ты не представляешь! Это же я буду жить в городе! У меня будут друзья и даже одноклассники, если я когда-нибудь пойду в настоящую школу! Вот это да! И я буду ходить с другими в классы и учить всякие штуки. И буду ходить на ланчи и ждать обеденного перерыва, и учиться, и… И… И снова есть! И не какое-то там рагу, а настоящую, домашнюю еду! И много-много чего! Представляешь?! Ох!       Чак уже начинал повторяться и говорить чепуху, но радость из него так и распирала. Томас, уже позабывший о разногласии с Галли, о странном взгляде учителя и о том, что, вообще-то собирался обработать царапины, направлялся вместе с Чаком к машине, к северу от приюта. Точнее Чак вёл его, ведь именно ему Галли сообщил всё, а Томасу ничего. Мальчик тащил за спиной небольшую сумку, похожую на мешок, куда уместилась вся его жизнь в виде одежды и мелких личных вещей. А Томас поверить не мог, что Чака действительно забирают и что именно он оказался тем, кого нужно сопроводить до его приёмных родителей. Чак уедет и наконец обретёт счастье, о котором так мечтал. Это грело душу.       Оставалось надеяться, что Лео не будет болезненно переживать его отъезд. Знал ли он, что его друг уезжает? Если так, почему не пришёл провожать? Он поинтересовался об этом у Чака, тот пожал плечами.       — Он не разговаривал со мной в последнее время. Постоянно спит, поэтому с ним не пообщаешься. Да и сегодня тоже спал с утра, ночью куда-то уходил… О!       — Хэй!       Хлопнула дверь красного пикапа, и перед ними предстала очень симпатичная девушка, примерно возраста Томаса. Она откинула волосы на спину и солнечно улыбнулась, и в улыбке этой считывалось не только тепло, но и томный привкус.       — Это тебя мы сегодня сопровождаем, парниша? Залезай, малыш! Давай помогу.       Она закинула мешок Чака и обратилась к Томасу.       — Ты что, провожающий? Очень мило, — она сказала так, будто действительно считала его поступок чем-то героическим.       Томас выгнул бровь.       — Я с вами еду.       Пришла её пора удивляться.       — Галли не говорил, что с нами едет кто-то ещё. Ладно, тогда залезай на заднее, скоро будем выдвигаться.       Не говоря ни слова больше, он присоединился к Чаку. Новое лицо отрезвило его. Кто эта девушка? Как она здесь оказалась? К тому же знает Галли, они что?.. Да и сам Галли даже не упомянул, что Томас, между прочим, тоже едет. Вот гад. Злится, наверное, до сих пор. И почему опаздывает?       Девушка представилась Брендой и, устроившись на переднем сиденье, болтала без умолку. Сначала это раздражало, но потом Томас даже подхватил её инициативу и раскрылся. Как оказалось, она с ними лишь в одну сторону и при себе багажа не имела. В машине стало заметно тепло, поэтому, когда Бренда рассказывала про Колдуотер, стянула осеннюю ветровку и устроилась к ним лицом, опёршись спиной на полку с бардачком. Именно в Колдуотер отправлялся Чак и до этого города предстояло добираться три с половиной часа.       Машина была той же, в котором ездили в Портедж, но с прошлого раза саскачеванский пикап обрёл неизвестную свежесть, какую может обрести потрёпанный во всех отношениях автомобиль. Может, эта свежесть появилась из-за компании девушки, может, из-за промозглого ветра со щелей.       Галли появился спустя сорок минут после их прихода и в компании Зарта, второй был немало удивлен, когда увидел Томаса на заднем сиденье.       — Машинка-то нас уместит, сомнений нет, но давайте-ка, кто-нибудь сзади устроится.       — Чего тянуть, я пересяду, — вызвалась Бренда, с полной готовностью собираясь перелезть через пространство между передними и задними сиденьями.       — Я сяду, — Галли ни с того, ни с сего плюхнулся третьим звеном к ним на заднее сиденье, оставив каждого в замешательстве, особенно Бренду и Томаса. Первая уже готова была перенести вторую ногу, а второй, ещё не отошедший от утренней ссоры, скептически скривился. Галли решительно не хотел на него смотреть. Что ж, пусть делает, что хочет.       — Ла-адушки, — Зарт хлопнул в ладоши, уловив неловкую паузу, возникшую между ними. — Пристёгивайтесь, на дороге немало полиции.       Он поскорее сел за руль и включил радио. В миг салон наполнился англо-русской речью волны RadioNVC.

---○---

      Около часа в машине царила муть, прямо как в тазе с грязной одеждой, и только Бренда развевала её своими всплесками и нескончаемыми разговорами («А знаете, какая там шикарная кухня? Чёрная икра подаётся прямо в блюдцах, крохотных, но с ложками. ...А на углу стоит ресторан с русской кухней, там своеобразная атмосфера. Слыхали про типичных русских олигархов? Кажется, даже наши стараются там одеваться по их моде…» — вещала она про путешествие в Нью-Йорк).       Томас витал в облаках, заворожённо следя за пейзажами в окне. Мысли уплывали куда-то далеко за горизонт тыквенных полей, и не хотелось отводить глаз. Однако он то и дело ловил отрывки беседы. С несколько минут назад Зарт, Бренда и Чак обсуждали батиковые подушки для сидений, потом русскую кухню, а сейчас путешествия по стране. За этими болтунами он не поспевал.       — Да, и в Неваде бывали, — хохоча болтал Зарт. — Если в Нью-Йорке воздух такой, будто там люди неделями не моются, то в Неваде мало того, что людей не встретишь, так и воздуха нет, ха-ха! Отвозил туда пару детишек с-год назад, бедолаги, живут в поселении, где проживает только двести человек!       — Такое бывает?! — удивился Чак.       — Сам был в шоке! — подхватил Зарт.       — А почему в Нью-Йорке так?       — Запашок там отменный, мусор на улицы выбрасывают, вот и пахнет невесть чем. После этого меня отправляли в Кентукки, да не добрался в итоге, на половине дороги вернули, сказали, что скорость превысил, хотя у меня в помине ничего не барахлило в машине. Потом в Арканзас отправили, а я, думаю, далековато выйдет-то. Обратился к Барнсу, говорю, нет, Сэр, не поеду туда, далеко выйдет. Ему пришлось по-новому договариваться с той парой из штата, а мне-то стыдно стало, кошмар! Но он, ничего, говорит, сам знает, как тяжело долго в дороге находиться, да и на границе в Арканзасе стоять придётся немало. Эх, хороший был мужик, добрый. Жаль, недолго прожил.       — А как ты начал работать здесь? — поинтересовался Томас.       — Тётка моя знала Барнса, он меня устроил. А я, по удаче, люблю машины, люблю дороги, а что ещё больше, люблю людей, чем не работа мечты?       — Да, — выдохнул Томас.       Если же не вслушиваться в разговоры, то внимание привлекал звук, которого раньше в машине не было: почти тихий, дребезжащий отголосок, будто мотор, который по какой-то причине не тарахтевший раньше, сейчас походил на металлический чан, наполненный песком. Он задумался: а должно ли так быть?       Галли, сидевший с ним плечом к плечу, был тише воды, ниже травы, и занимал почти всё сиденье. Томас заозирался, пытаясь понять, не кажется ли ему звук, может, позади них есть какой-то резервуар или Зарт прихватил с собой что-то, о чём он пока не догадался? Юноша стал пыхтеть, когда нагнулся и поглядел под ноги, но чей-то кроссовок чуть не прилетел ему в лицо. Еле сглаживая собственное раздражение, Томас посмотрел на Галли через плечо:       — Будь так добр, убери ногу, — сквозь зубы сказал он.       Вместо ответа он получил рукавом ветровки по лицу, когда тот снял куртку, и ничего больше. Тогда Томас перешёл в наступление, отодвигая чужую ногу, но Галли раздвинул колени, сдвигая Томаса ближе к Чаку, а Чака к двери. Мальчик смеялся из-за какой-то вброшенной шутки, но резко прекратил улыбаться, заметив сбоку борьбу. Галли, мстительный идиот, навалился на Томаса плечом, отодвигая его в противоположную сторону.       — Что вы... Что вы творите? — возопил Чак, когда его снова прижало к двери.       Бренда тут же обернулась, и Зарт прекратил следить за дорогой, из-за чего они вдруг покачнулись и чуть не съехали в бок.       — Эй-эй-эй! А ну прекратите!       Как бы не так.       Томас всеми силами пытался оттолкнуть тяжёлое тело, которое так и напирало. Чак под ним уже задыхался.       — С утра мало тебе было, да? — Галли одной рукой пытался сдерживать его сопротивление. — Убери руки!       Томас полез к его шее просто от того, что тело пережало, и он не мог даже согнуть ноги в коленях, чтобы создать ещё одно сопротивление. А его шея, как оказалось, была уязвимым местом. Свободная ладонь изловчилась сжать до покраснения и держать от себя на расстоянии.       — Зарт, Зарт, останавливай! — послышался женский крик со стороны.       — Слезь с меня, придурок! — зашипел Томас. Руки уже дрожали от напряжения.       Вдруг что-то лопнуло, и под собой Томас перестал чувствовать тело Чака. Он мигом обернулся и ужаснулся: мальчик одной рукой держался за ремень безопасности, а тело его тянуло вниз — вот-вот от нижней части ничего не останется.       Чак кричал. Он кричал его имя. А пальцы, сжимающие ремень вообще перестали походить на пальцы. Белые сплетённые отростки. Красное, искривлённое от ужаса лицо менялось как при отражении в кривом зеркале.       Галли дышал у него над ухом, видимо тоже от шока не осознавая, что происходит. Но он вдруг навалился вперёд, прямо ему на колени (из-за чего у Томаса из глаз брызнули слёзы: тот попал локтем прямо в самое болезненное место между ног) и рванул за вспотевшие и мертвенно-белые руки.       Автомобиль уже замедлил ход, и Бренда выскочила из машины, бросаясь к Чаку. Тот ревел и заикался и слепыми касаниями касался объятий девушки, которая суетливо что-то говорила.       Томас её не понимал. Просто не слышал. В ушах звенело.       Галли тоже притих, тяжело дыша на его коленях.       Оставшийся путь ехали молча.