Выбор сердца

Тяжелые веки медленно поднимались, ресницы бросали тень на бледные щеки. Падме ощущала свое тело с трудом, оно будто принадлежало ей не полностью, было каким-то чужим и неуклюжим. Даже руку поднять становилось тяжело, она как будто весила сто килограммов и казалась несуразно большой. Но даже в этом состоянии неполной реальности женщина подсознательно ощущала, что с ней что-то не так. Не так, как было до того, как с ней случилось то, почему Падме оказалась в этом состоянии. Это случилось потому, что было нечто страшное, что? Этого она не вспомнила сразу, не успела потому, что в этот момент ее глаза полностью открылись и увидели перед собой незнакомую комнату. Небольшую, похожую на гостиничный номер со стенами, выкрашенными в теплый солнечно-желтый цвет. Удобная и довольно большая кровать с постельным бельем, украшенным узором из орнаментов. На ней самой была серебристая пижама из уютного плюша, мягкая и теплая. Одна только обстоятельство мешало считать эту комнату обычной жилой - сидящий в кресле возле кровати мужчина в белой форме врача. Он увидел, что пациентка проснулась и пошевелилась, поспешил обратить все внимание на нее. — Вы только не волнуйтесь, — сказал врач мягко, положив руки ей на плечи, не позволяя встать — Все уже хорошо, вы в больнице, вам сделали операцию и опасности для жизни нет. Только лежите, вам пока нельзя вставать. Падме слушала его мягкий голос и постепенно вспоминала все. Все события вчерашнего тяжелого дня. Вот она выходит из санчасти, медленно идет на парковку, переходит небольшую дорогу и потом… — Да, я помню, — сказала Падме чуть слышно, голос звучал непривычно хрипло, она едва узнавала сама себя — Я шла из больницы, меня сбил спидер, я упала… И тут, словно вспомнив о чем-то и сопоставив свои ощущения с этим воспоминанием, Падме заглянула под одеяло и поняла с небывалой отчетливостью почему ее тело ощущало себя как-то не так как еще вчера. Живот. Он был сейчас совершенно плоским, как чуть более полугода назад. Когда она еще не была беременна… Не была тогда… А сейчас… — Доктор, — решилась Падме на вопрос — Скажите, а мой ребёнок…Что с ним? Он, где? Лицо врача заметно помрачнело, глада приняли сочувствующее выражение. Всегда не легко сообщать пациенткам такие новости, даже несмотря на большой опыт работы травматологом. — Сенатор Амидала, — сказал он еще более мягко и почти ласково — Примите мои соболезнования, мне правда очень жаль, но вы потеряли ребенка… Слова доктора звучали как будто через плотный ватный шлем. Они звенели над головой и входили в сознание как острые гвозди. Медленно и неумолимо. И войдя, оставались там, вростая прочно и надолго. Перед глазами начала качаться неровная серая рябь. Она темнела и постепенно сливалась в прочное полотно безнадежности, что неотвратимо накрывала несчастную, лишая возможности не замечать себя. «Нет, нет, невозможно, уйди!» — мысленно цеплялась Падме за свои надежды. Ведь еще недавно все было так хорошо, что не может вот так все закончится. Завершится так чудовищно и несправедливо. Падме открыла рот, чтобы громко заявить о том, что все неправда, ее ребенок жив и скоро она увидит его. Но из горла вырвался лишь жалкий сип, сорвавший плотину и горькие слезы заструились по бледным щекам. Спутанные темные волосы прилипли к ним. Падме бессильно упала на подушку и повернувшись на бок, прижала колени к груди, словно пытаясь свернуться в клубок и отчаянно завыла как раненная волчица. Она отчаянно стонала, кусала губы до крови, до боли сжимая руки так, что ногти почти вонзались в ладони. Врач бессильно пытался удержать ее и знаком подозвал медицинского дроида со шприцом, в котором было сильное успокоительное. И пока доктор удерживал пациентку за плечи, дроид быстро подошел с другой стороны кровати и подняв рукав пижамы Падме, ловко ввел иглу ей в плечо и когда шприц опустел, так же неслышно удалился в свой угол. Стоны Падме становились все тише, а напряженное тело понемногу расслаблялось. Голова безвольно откинулась на подушку и глаза постепенно закрылись. Врач осторожно уложил ее обратно на кровать и укрыв одеялом, снова вернулся в кресло, решив пока остаться рядом, чтобы предупредить новый срыв.

***

Энакин решил откуда не уходить и остался сидеть в коридоре. Врач обещал его провести в палату Падме и поэтому он решил ждать. И пока медик не вышел к нему решил известить близких жены. Однако звонить ее родителям и старшей сестре на Набу Скайуокер пока не решился, поэтому набрал на коммуникаторе контакт Сабе - любимой наперстницы Падме, которая явно лучше других могла бы поддержать ту. Сабе отозвалась мигом, как оказалось, девушка только, что вернулась с отпуска и даже не разобрала вещи. И когда Энакин позвонил она как раз вкатила чемодан в свою комнату в крыле двойников Падме. Его сообщение о том, что любимая госпожа попала в больницу после аварии, привело ее в ужас. Она просто не могла поверить, чтобы такое могло случиться с ее дорогой Амидалой. И главное, как вообще это могли допустить. — Я приеду к ней, сегодня же, — решительно произнесла Сабе — Я должна быть рядом, помочь ей. Энакин облегчено вздохнул, поняв, что будет не один в своих переживания и легко позволил Сабе приехать. Но прежде всего он должен был сам увидеть жену. Такая возможность представилась довольно скоро, когда из палаты вышел врач. Он сразу увидел сидящего в коридоре Энакина и подошел к нему, избегая однако смотреть в лицо молодого мужчины. — Пойдемте со мной, — сказал наконец тот — Госпожа Амидала готова увидеть вас. Ее состояние стабилизировалось и стало несколько лучше. Однако, будьте готовы к тяжкому известию, которое ваша жена восприняла очень тяжело, вам понадобился большое мужество, чтобы поддержать ее в вашем общем горе. — Доктор, в чем дело? — спросил у него Скайуокер, начиная нервничать еще сильнее и от недоброго предчувствия все у него внутри все начало дрожать и переворачиваться. Перед глазами начали мелькать красные и оранжевые точки, не находя опоры. Он и сам был близок к обмороку и явно упал бы, не поддержи его врач за плечо. И когда родственник пациентки пришел в себя хотя бы немного, решился сказать то, что должен был пускай это и было трудно: — Генерал Скайуокер, мне очень жаль, мы сделали все, что было в наших силах, но состояние вашей жены стало ухудшаться, а ближе к ночи началось кровотечение, мы немедленно отправили ее в операционную, но все усилия оказались напрасны. Ее саму мы спасли, но вот ребёнка сохранить не удалось, вы потеряли вашего сына… Слова врача с трудом доходили до Энакина. И если Падме, ослабленная травмами и шоком, просто впала в истерику, то он, сильный здоровый мужчина, позволить этого себе не мог. Но и держать себя в руках оказалось не так просто. Ему хотелось сейчас же вырваться из рук врача и бежать изо всех сил, круша все на своем пути только бы избавиться от разрывающей сердце боли. Да, он не носил в себе этого ребёнка, но успел полюбить и привязаться к нему наравне с матерью. Привык думать о нем как о живом и представлять свою жизнь с сыном. Почему-то Скайуокер всегда знал, что у него будет именно мальчик. Чувствовал интуитивно, поэтому был уверен, а сейчас узнал, что был прав, но узнал после того как понял, что никогда больше не увидит сына. И это была просто невероятная боль, почти такая же как заживо гореть в лаве Мустафара. Нет, хуже во много раз, потому, что физическую боль можно прекратить, устранив ее источник снаружи, но когда источник внутри, то с этим не сделать уже ничего. Только научиться жить с болью, время лечит, как говорят классики, но никто не сказал, что рубцы не болят. Но при этом джедай понимал и еще одно, краем своего умиравшего от боли подсознания. То, что Падме сейчас намного хуже, чем ему, пускай и кажется, что это невозможно, тем не менее оно было так. Падме страдала больше него, во много раз, ведь он - отец, но она - мать. Она ощущала как их малыш умирает внутри нее, все чувствовала и понимала, но ничего не могла сделать, чтобы ему помочь. А это очень страшно и ужасно тяжело. И кому еще, если не Энакину, надлежит помочь ей преодолеть общее горе, только ему, только им, только вместе дано это сделать. И внутренне собираясь, Скайуокер огромным усилием воли взял себя в руки и отправился вслед за врачам в палату жены.