Non, je ne regrette rien* — «Ни о чем не жалею»

      Ночью Карл практически не сомкнул глаз. Мысль, что в соседней комнате, в его квартире, спит пьяный человек, сама по себе была отвратительна. А то, что этим человеком был Пьер Берже, совершенно ни в какие ворота не лезла. Не то чтобы он чего-то боялся… пьяный Пьер, как ни странно, выглядел менее вызывающим и угрожающим, чем трезвый, но ведь утром он протрезвеет и им придётся как-то взаимодействовать.       И главное, Карл не понимал, почему тот вообще посчитал возможным в таком виде и таком состоянии заявиться к нему? Да ещё так уверенно… Даже Ив себе такого не позволял, а ведь он имел статус его друга.       Эти мысли плавно перетекали в другие. Неужели у Ива может быть шизофрения? Звучало абсурдно… Но Карл невольно перебирал в памяти воспоминания, связанные с Сен-Лораном, и неизбежно приходил к выводу, что когда дело касается Ива, в принципе, всегда можно ожидать любой странности. То, что тот отличался от всех, кого Карл когда-либо встречал — очевидно. Но означает ли, что его странность, инаковость — признак болезни? Кажется, свою некоторую чудаковатость сам Ив, его семья, друзья, да и Пьер, считали скорее признаком гениальности.       А что, если правда? Если Ив просто болен, и это значит… Что это значит, Карл не додумал, потому что эту мысль перебила другая, не менее волнительная.       А мог ли Ив симулировать свое состояние, чтобы быть комиссованным с фронта? Он слышал такие истории.        «Ну нет, от Пьера бы он не смог это скрыть… Тот искренне напуган и очень расстроен. Да… непростое у него положение. Определённо, в его намерения не входило жить с сумасшедшим».       Мысли и сомнения не давали заснуть и, в конце концов, довели до головной боли. Карл неохотно вылез из-под одеяла и отправился в ванную, где в аптечке был аспирин. Стараясь не нашуметь, он запил таблетку водой, погасил свет и невольно приостановился у двери в гостевую. На мгновение ему послышался странный звук — не то всхлип, не то стон, но входить он не стал. Берже не дитя, чтобы его утешать…       Несмотря на стресс, Карл на удивление крепко спал и проснулся, когда за окнами уже было совсем светло. Некоторое время он соображал, что не так, и вдруг едва не подпрыгнул — Пьер! У него впервые кто-то ночует, и этот кто-то, чёрт побери, Берже! Если бы ему рассказали об этом ещё вчера, он покрутил бы пальцем у виска, не иначе, но факт налицо! И что теперь делать? Вдобавок ко всему была суббота, не скажешь, что на работу пора… Карл закрыл руками лицо. Интересно, проснулся ли гость?       Несмотря на то, что было почти одиннадцать утра, котельная в доме ещё не работала, так что любимый пушистый халат, который на день рождения привёз ему из Шотландии Рене, был как нельзя кстати. Карл наскоро умылся и заглянул в приоткрытую дверь гостевой комнаты. Видимо, Пьер тоже вставал ночью…       Пьер, конечно, вставал, и снова улёгся, сняв рубашку и даже носки, которые трогательно сложил на собственные ботинки в изножье кровати. Закутавшийся в одеяло, свернувшийся калачиком, он громко сопел, уткнувшись в подушку лицом. Карл не особенно много видел спящих детей, но сейчас Пьер напомнил ему малыша, разоспавшегося после купанья — румяный, волосы влажные от испарины… Захотелось поправить одеяло, чтобы легче дышалось… Карл безотчётно присел на край постели, бережно сдвинул край пододеяльника на пару сантиметров… и только реакция, тренированная в боксёрском клубе, спасла его от удара кулаком в лицо! От резкого нырка слетели очки, и Карл вскочил на ноги:       — Ты что?! С ума сошёл?!       — А? Что… Карл? — Пьер ошалело смотрел на него, как будто видел впервые. — Прости! Прости, извини! Не сильно я тебя? Прости, я правда не хотел! Сон какой-то снился, не помню…       — Ладно, ладно, верю… — уже успокоившись, остановил его Карл. — Я увернулся, и очки целы. Это хорошо, а то вторые на работе лежат. И часто ты так утро начинаешь?       Он спросил это с сарказмом, но неожиданно получил вполне серьёзный ответ:       — Вообще уже и не вспомню, когда так в последний раз… Это я вчера переусердствовал… — Пьер крепко потёр лицо ладонями. — Слуууушай, — протянул он расстроенно, — это я к тебе во сколько же вчера заявился? Прости меня, Карл, я наговорил, наверно, всякого…— и добавил, взглянув на него с удивлением: — Ты в очках?       — А, так ты ещё и не помнишь, — хмыкнул Карл. — А как штаны снимал, помнишь? — С этими словами он взял со стула брюки, которые сам туда ночью положил, и бросил на постель рядом с Пьером. Вопрос об очках он проигнорировал, вдруг осознав, что Пьер видел его в очках единственный раз. Тогда, в Мемфисе…       — Нет, — заметно порозовел Пьер, но глаз не отвёл. — А я сам снимал?       — Вспоминай, — ещё шире улыбнулся Карл и направился к двери. — Вставай, раз уж проснулся. Если что, у меня халаты только длинные.       За спиной послышалось что-то вроде хихиканья, и Карл закрыл за собой дверь. Пусть одевается и уходит, наконец…       Он даже не успел закончить ополаскивать забытые со вчера чашки, когда Пьер заявился на кухню — в штанах и рубашке навыпуск, шлёпая босыми ногами по лакированным дубовым доскам кухонного пола.       — Слушай, Карл, я должен извиниться за вчерашнее. Не знаю, что на меня нашло. Я был с друзьями… неподалеку… и вспомнил, что ты переехал и живёшь здесь… — сходу начал он. — Я, правда, не помнил квартиру… но у тебя очень милая консьержка. Не уверен, но она, по-моему, мне даже обрадовалась.       «Скорее удивилась, потому что к Лагерфельду обычно никто не приходит. И всё же надо будет сделать ей выговор», — подумал про себя Карл, но вслух произнёс:       — Всё в порядке. Ты, в общем, правильно сделал, что зашёл. До дома ты мог бы и не добраться…       — Да уж… — Пьер нервно хмыкнул. — Ты не бери в голову, что я вчера тебе наговорил. Ерунда.       — Хорошо. Я уверен, что всё прояснится, и с Ивом… всё не так плохо…       По выражению лица Пьера Карл убедился, что тот не особо и помнит, что вчера тут болтал.       — Я завтра снова пойду туда. У меня же теперь есть разрешение на посещение. Не буду рассказывать, чего мне стоило его получить. Попробую выбить его ещё для Люсьены… хотя… даже не знаю, пойдут ли её визиты Иву на пользу.       — Ну, возможно, её саму смог бы проконсультировать доктор, — вырвалось у Карла невольно, и Пьер в ответ очень искренне и заразительно рассмеялся.       — А что ты там вчера говорил про Буссака? — всё-таки решил уточнить Карл. — Что он виноват?       — А ты думаешь, Ива случайно именно сейчас лишили отсрочки? Они от него просто избавились, потому что он отказался плясать под их дудку! И это всё, что я могу сказать… пока.       Прозвучало как «сказать тебе», и Карла это задело. Он вообще понял, что определённо не хочет обсуждать с Пьером Ива. Повисла пауза, которая с каждой секундой становилась всё более неловкой. Пьер подошёл и выглянул в окно.       — Симпатичный двор. А с той стороны улица, но тихо…       — Сегодня суббота, ещё рано, потом будет шум. Но ночью тихо, это да. — Карл взялся за полотенце, чтобы вытереть и убрать посуду, и Пьер вдруг громко и виновато вздохнул:       — Карл, извини за нахальство, а поесть у тебя ничего нет? А то я вчера, в основном, пил… В нескольких местах…       — Сейчас посмотрим, — открыл холодильник Карл. — Домработница должна была что-то оставить.       Смешок сзади заставил его обернуться.       — Что?       — Да ничего… просто вспомнил, как Ив однажды мужественно пытался открыть консервную банку. Держу пари, что сам ты никогда не готовишь…       Карл не мог понять, издёвка это, упрёк или просто констатация факта.       — А зачем? Если есть люди, которые делают это лучше? Что-то элементарное я могу, конечно, но мадам Парри готовит очень хорошо, вот, что здесь? Фрикасе куриное, гратин, меренговый рулет…       — Чёрт знает что! — буквально застонал Пьер. — Аж слюнки потекли! Но это всё больше для обеда подходит, так что давай, одевайся! Есть же тут кафе у тебя рядом? Я тебе должен за беспокойство и я угощаю…       — Кафе тут есть, метров сорок пройти. — Карл тут же вспомнил, что выпечка там потрясающая и у него засосало под ложечкой. — Ну пошли.       Он подумал, что так проще будет от Берже отвязаться, и это определенно лучше, чем кормить его завтраком у себя дома. Ещё не хватало, чтобы он тут у него жарил блины…       Кафе по соседству было милейшим заведением, Карл уже не раз заходил к ним перекусить с утра. Кто надоумил хозяйку делать круассаны с разными начинками — неизвестно, но результат был ошеломительно вкусный. Пьер набрал чуть ли не дюжину разных и восхищённо уплетал, аж за ушами трещало. Карл взял свои любимые с ветчиной и сыром гауда, и с курино-грибной начинкой, к которым полагался сливочный соус, так что в сумме получался жюльен. Не то чтобы он был очень голоден, но аппетит Пьера заставил его попробовать и новый — с рубленой телятиной в пряных травах. Оказалось неожиданно и пикантно.       — Боже мой! — причитал Пьер, отламывая, откусывая и облизываясь. — Это невероятно! Это просто невероятно! Или это я просто так оголодал? Но это же язык проглотишь! Карл, шикарное местечко! А они навынос готовят? А доставку можно заказать, если договориться заранее? Потому что Иву это точно тоже понравится!       — Навынос можно, без проблем, — отвечал Карл, невольно улыбаясь. — Насчёт доставки поговори, по-моему, если ты задашься целью, тебе нет преград.       — Мммм, ууууу, вкуснота… А кофе у них какой лучше заказать?       — По-арабски самый вкусный, — делился своими наблюдениями Карл, — с кардамоном и анисом. Я анис не очень, но тут такую пропорцию соблюдают… Очень хорошо!       — Надо попробовать! Я обычно кладу немного гвоздики и розовый перец, в юности научили, но пробовать интересно, вдруг найдётся вкусней!       «Да, старый грек в Ницце…» — подумал Карл, невольно краснея.        А Пьер, не переставая жевать, пустился в рассказы о своих кулинарных опытах, порой призывая Карла научиться готовить, ведь это тоже своего рода творчество!       Карл не мог не заметить, что манера, интонации, сам тон разговора у Пьера менялись, когда поблизости не было Ива. Было ли дело в желании произвести на возлюбленного впечатление, или Берже играл в какую-то другую игру, но сейчас он вновь напомнил Карлу того парня, который когда-то увёл его за руку из бара. За которым он так бездумно-доверчиво вдруг пошёл. Разговорчивый, дружелюбный и обаятельный, он поддерживал непринуждённую, лёгкую болтовню за столом и, кажется, особенно никуда не торопился. Воспитание не позволяло Карлу постоянно смотреть на часы, однако, ситуация уже всерьёз начала его напрягать. С чего он проявил такое несвойственное ему прежде сочувствие? Скорее всего, Пьер, уже пожалев о вчерашнем своём откровении, теперь лихорадочно думает, как исправить испорченное впечатление. И Карл десять раз готов был сказать, что ему всё равно и что он ничего не собирается потом рассказывать Иву.       «Вот же сам себе создал проблему… надо было вчера его выставить. А ещё лучше не открывать вовсе дверь. Я знаю, что он сейчас пытается сделать. Вчера я видел его в не лучшем состоянии… теперь он наверняка хочет втереться в доверие и найти уязвимое место, чтобы между нами был паритет…» — мрачно подумал Карл.       — Я задерживаю тебя? У тебя какие-то планы? — этот внезапно заданный посреди беседы прямой вопрос поставил Карла в тупик.       «Надо что-то придумать… сказать, что у меня встреча… что я тороплюсь…»       — Нет, Пьер, не задерживаешь. А почему ты спросил? — Карл спрятал лицо за чашкой кофе. Он вдруг подумал, что если соврёт, то Пьер его ложь моментально раскусит.       — Ты напряжённый и поглядываешь на часы. Я поставил тебя вчера в неловкое положение, я знаю…       «Да неужели…»       — …я думаю, мне излишне будет ещё раз просить… забыть всё, что я наговорил? Уверен, что ты понимаешь.       — Я понимаю.       Несколько секунд они смотрели друг на друга, как будто бы изучая, потом Пьер отвернулся к окну. Его рука теребила кофейную ложку, и можно было заметить, как нервно он постукивал левой ногой под столом.       — А можно личный вопрос? — наконец произнёс он, словно про себя что-то обдумав.       «Этого ещё не хватало…»       — Задавай. Но ответить не обещаю.       — Почему ты один? Я имею в виду, почему такой парень как ты ни с кем не встречается?       Такого вопроса, тем более от Пьера, Карл не ожидал. Это было даже не столько бестактно (к прямоте Пьера Карл уже привык), сколько странно. Но главное, какой здесь подвох?       — Что значит, такой как я? — тем не менее довольно спокойно спросил он, буквально впиваясь пальцами в свою стеклянную кружку с кофе.       — Не скромничай. Ты состоятельный, хорошо образованный, привлекательный молодой человек с замечательной должностью… и перспективами.       «Господи, он пытается сделать мне комплимент?!»       — Пьер, ты говоришь сейчас точь-в-точь как моя тётя… — Карл усмехнулся.       — Я серьёзно. Я, конечно, не так давно тебя знаю, но Ив сказал мне, что ты вообще ни с кем никогда не встречался. И на свидания не ходишь. Меня это удивило. — Он чуть подался вперёд и, слегка улыбнувшись, добавил: — Но если это всё-таки слишком личное, то можешь не отвечать. Но я спрашиваю тебя по праву человека, которого ты дважды видел в очень коротком халате, а вчера вообще почти на полу…       Карл не мог сдержать улыбки и не оценить его остроумие.       — Ну, ты сам ответил на свой вопрос. Может быть, потому что… у меня уже есть всё тобой перечисленное? Зачем мне кто-то ещё? — он усмехнулся.       — Ты серьёзно? — Пьер приподнял брови.       — Возможно. Мне уже задавали этот вопрос, и я никогда толком не знал, как ответить на него. Дело в том, что так всегда было. Мне было хорошо с самим собой. Я никогда не чувствовал особой потребности… искать кого-то. Некоторые, в том числе Ив и Виктория, полагают, что у меня слишком высокие требования, но это не так. Просто мне всё это неинтересно… я знаю, что для многих это странно и непонятно. Но я никогда не стремился соответствовать чьим-то представлением о жизненной норме… Наверное, я одиночка… — Как ни странно, этот ответ дался ему вполне легко.       Он ожидал, что Пьер начнёт спорить или спрашивать дальше, но тот лишь молча кивнул, как будто удовлетворённый ответом.       Звякнул колокольчик. Дверь в кофейню открылась, и вошли двое — мужчина и женщина. Пройдя до середины зала, они бросили взгляд в их сторону и вдруг с изменившимися лицами развернулись и направились к выходу. До столика, впрочем, вполне отчётливо донеслось:       «А Пьер и правда наслаждается свободой по полной!»       — Кто это? Они тебя знают? — удивился Карл.       — Да. Это… это, в общем, друзья Бернара. Они решили объявить мне бойкот. — Пьер усмехнулся, надел тёмные очки и сделал жест официанту, попросив принести счёт. — Забавно, что они сами лишили себя возможности из-за меня выпить кофе. Не надо, здесь ерунда, я же сказал, что я заплачу… — пресёк он попытку Карла достать портмоне.       — Скорее, это я должен угощать тебя завтраком… — сказал Лагерфельд, когда они, расплатившись, вышли из кофейни. — Ты был мой гость. Теперь мне неудобно.       — Потом когда-нибудь чем-нибудь угостишь… — Пьер отмахнулся.       — Можно теперь я задам тебе личный вопрос?       — Ну давай.       Они остановились у лавочки, присели на неё и Пьер закурил.       — Я знаю, что это не моё дело, но… тебе не кажется несправедливым, что тебя сделали крайним в этой истории с Бюффе? Я хочу сказать, что по французским законам, насколько я знаю, при разводе совместно нажитое имущество супругов делится поровну. А Бернару, мало того что достался ваш замок… и деньги… так он тебе ещё и травлю устроил.       Пьер поджал губы и как-то странно посмотрел на него. Его лицо в этот момент приобрело жёсткое и хмурое выражение.       — Во-первых, мы не были супругами. А во-вторых, ты прав. Это не твоё дело.       Грубо. Но впервые за утро Карл ощутил, что Пьер показал свои настоящие чувства, а не пытался что-то изобразить. Впрочем, он был прав, и Карл подумал, что вопрос этот и вправду был ужасно бестактный и глупый. И всё же ответ Пьера почему-то обидел его. Он и сам не понимал почему. Разве ещё недавно его самого не раздражало, что тот сидел и постоянно ему улыбался?       — Да, прошу прощения… ты прав. Не моё. Ладно… я, пожалуй, пойду… уже время. Спасибо за завтрак.       Он встал и решительно направился прочь. Пьер быстро догнал его и ухватил за руку.       — Погоди… ты куда? Ты обиделся? Ну извини… я не хотел отвечать грубо. Прости… просто это… это личное, понимаешь? Я не могу обсуждать с тобой Бернара и наши дела.       Внезапно Карл с удивлением обнаружил, что Пьер, пожалуй, единственный человек во всём их окружении, кто, по крайней мере, при нём, не сказал ни о ком дурного слова. Он не сплетничал, как Виктория, не иронизировал и не высмеивал всех подряд, как Ив. И это не могло не вызывать у Карла уважения. Бернар Бюффе поливает своего бывшего любовника грязью и подкарауливает, чтобы побить его, а Пьер… почти благородно отказывается давать ему сдачи. Ну, по крайней мере за спиной и словесно.       «Так-то в рукопашной он быстро его победил…»       — Да, я понимаю. Это был глупый вопрос. Не знаю, зачем я спросил. — Карл отвёл глаза в сторону.       Они так стояли посреди дороги, руки в карманах пальто. Повисла неловкая пауза, но, вместе с тем, было в ней, как и в ответе Пьера, что-то очень искреннее, настоящее.       — Карл… ты что… боишься меня? — неожиданно спросил Пьер.       Он с самого утра был готов к самым разным подвохам, но Пьер снова обезоружил его прямотой, от которой он просто терялся.       — Слушай, ты просто мастер своими вопросами ставить людей в неловкое положение… — только и смог вымолвить он.       Пьер улыбнулся.       — Я знаю. У школы со мной из-за этого были проблемы. Я задавал учителям вопросы, на которые они не знали ответов. Но отказываясь даже признать это, хотели сохранять привилегию нас всех учить… — Пьер сделал шаг ближе к нему и смотрел теперь очень требовательно и почти с гордостью, несмотря на то что взгляд его был снизу вверх. — Но тебе же просто ответить.       — Почему ты решил, что я боюсь тебя?       — С нашей самой первой встречи, тогда, когда ты убежал по делам… ты себя странно ведёшь. Я не идиот, знаешь ли. Это очень заметно. В моём присутствии ты напрягаешься и отстраняешься. Ты сказал, что дело не в Иве… просто, знаешь… всё это не очень приятно. Я тебе вроде ничего плохого не сделал.       Всё это было произнесено с какой-то неподдельной обидой. В этих словах как будто читалось: мне это, конечно же, безразлично, но я не понимаю, почему вы все, и ты в том числе, относитесь ко мне нехорошо? Разве я не пытаюсь быть милым и подружиться? Я очень стараюсь!       — А что, тебя часто боятся? — губы Карла невольно дрогнули в полуулыбке. Впервые за утро он ощущал себя свободнее и намного увереннее. Неужели он нашёл его слабое место?       — Бывает. Не то чтобы меня это как-то сильно расстраивало… — Пьер пожал плечами. — Я давно привык к тому, что люди часто приписывают мне мотивы или мысли, которых у меня нет. Когда-то я огорчался и пытался доказывать что-то, а потом понял, что это бессмысленно. Пусть каждый думает, что он хочет. Это даже хорошо.       — Почему хорошо? — Карл тут же подумал, что ему такая проблема очень знакома. Сколько раз его раздражало, что люди, которые его даже толком не знают, говорят так, как будто бы знают о нём больше него самого!       — Бессмысленно стараться угодить и доказывать, что ты не верблюд. Пусть каждый получит то, что он ожидает увидеть. Это бред, что нужно относиться ко всем хорошо. Не все люди заслуживают хорошего отношения. Когда разрешаешь себе быть таким, какой ты есть, это очень освобождает. Мне важно мнение только тех, кого я люблю, или кого уважаю. Но таких не так уж и много, знаешь ли…       Карл был поражён. Не потому, что он абсолютно согласен был с каждым его словом. Он был удивлён, что Пьер вообще сейчас так с ним говорил. Очень честно, капельку грубо, но так горячо и эмоционально. Вот только он немного лукавил…       — Так тебе всё равно, или тебе неприятно, что я напрягаюсь рядом с тобой?       Тот неожиданно, пойманный на этом противоречии, вновь расплылся в улыбке.       — Вообще ты мне нравишься, Карл. А я не хочу, чтобы те, кто мне нравится, меня боялись. Я же не псих какой-то… я тоже хочу нравиться им.       Они засмеялись, и тут Карл сделал то, что ещё минуту назад не мог и представить. Как не мог представить вчера, что позволит Пьеру зайти. И хотя Карл по-прежнему не был уверен в его мотивах, зато очень чётко вдруг понял, что сам сейчас не хочет возвращаться в квартиру один.       — Слушай, ты ведь торговал книгами? У меня есть одна, и мне интересно узнать твоё мнение… Я думал отнести её в антикварный магазин, но… но вдруг ты мне подскажешь?       — Кстати, роскошная у тебя квартира… — заявил Пьер, когда они вновь поднялись к нему. — Дорого берут?       — Не дороже денег, — через плечо отозвался Карл. — Мне здесь нравится. Удобно, на работу близко.       Он вспомнил слова Ива о том, что Пьер «приценивается» ко всему и завидует, но Карлу показалось, что это не зависть, а любопытство. Пьер, разглядывающий его гостиную, вновь немного напомнил ребёнка, которому в новом месте хочется всё рассмотреть. Карл опасался немного, что тот начнёт трогать вещи, чего он не терпел, но к счастью Пьер держал руки, сцепив за спиной, и ни к чему не прикасался. Зато отметил снова с долей иронии, что «его домработница хорошо убирает».       — Я просто люблю, когда всё на своих местах и порядок. С самого детства. Сёстры за это меня ненавидели…       — Я тоже люблю порядок. Проще поддерживать его, чем убираться. Тратить на всё это время… Но знаешь… у Ива вечно жуткий бардак! Ему нужно три человека, которые дома ходят за ним и всё подбирают. — Он повернулся к нему. — У тебя есть сёстры?       — Есть… но они живут в Германии, — он поспешил сменить тему. — Вот, вот эта книга, смотри!       Карл выдвинул ящик книжного шкафа, предназначенный для тех изданий, которых следовало беречь от света. Книга, которую он хотел показать, вызывала у него сомнения, потому что досталась ему подозрительно легко и довольно недорого для экземпляра XVIII века.       — Парижский оттиск «Ирэны» Вольтера? Ого! — воскликнул Пьер. — В руки дашь?       — А зачем же я тебя позвал? — передал небольшую книжицу Карл. — Руки ты мыл, я видел.       Пьер осторожно, на кончики пальцев принял пьесу, поднёс поближе к лицу, вгляделся, даже, похоже принюхался, аккуратно приподнял титульный лист, заглянул в середину, перевернул, потом поцокал языком:       — Карл, не хочу тебя расстраивать, но на мой взгляд книга не подлинная. Объяснить толком не сумею, но и бумага меня смущает, и как прошиты брошюры, и цвет краски — снаружи и внутри одинаковый, а обычно внутри темней…       Он произнёс это сухо, но без тени злорадства, которое Карл почему-то в этот момент ожидал. Или дело было в том, что в эту минуту он сам ощутил себя полным кретином? Господи, ну правда, какой подлинник мог быть за эти деньги… Жалко было не их, а того, что его обманули.       Очевидно, Пьер прочитал на его лице все эмоции, потому что вдруг ободряюще похлопал по плечу и произнёс:       — Да ладно, такое с каждым может случиться. Ты же не специалист в этом… Знаешь… Если хочешь, я тебя познакомлю действительно со специалистом! Можем отнести книгу к нему. И, может, он развеет наши сомнения! Может, я ошибаюсь… хотя… — он посмотрел на книгу. — Вряд ли.       — Спасибо… Может быть, позже…       — Ну, просто убедимся тогда! — настаивал Пьер. — Давай, его можно застать после пяти вечера каждый день! Давай сходим сегодня!       — Я подумаю… хорошо… — Карлу вдруг стало радостно, что этот странный день продолжается. — Кстати, хочешь чего-нибудь? У меня есть вино, виски… и ром… вчера я тебе не предложил… ну, ты сам понимаешь… у тебя всё с собой было… — вспомнил он об обязанностях хозяина.       — Я не алкоголик! — неожиданно снова с какой-то обидой бросил Берже.       — Я этого и не сказал… — удивился Карл.       —Я думал, что ты не пьёшь.       —Не пью. Спиртное держу для гостей.       Сказав это, молодой человек понял, что Пьер второй за весь год человек после Ива, который к нему пришёл. Раньше он не приводил гостей из-за матери, и не потому, что она возражала… Наверное, потому что он никогда не ощущал себя полноценным хозяином дома, как сейчас, хотя даже одну из комнат специально выделил под гостевую. Вот только он почти год как живёт здесь, отдельно, но никто по-прежнему не ходит к нему. Карл не мог понять, как отнестись к этому внезапному открытию.       — Карл, знаешь, чтобы у тебя действительно не сложилось обо мне превратного впечатления… я вообще-то не то чтобы много пью. Практически вообще не пью. Вчерашний день — редкое исключение. Но выпью, если ты… — Пьер облокотился на спинку кресла и с некоторым игривым вызовом посмотрел на него, — …мне составишь компанию.       Карл машинально хотел отказаться и закрыть эту тему, но неожиданно понял, что на самом деле именно ему сейчас хочется выпить. Учитывая, что такое желание в другое время у него не возникало, он пытался понять, с чем оно связано?       «Неужели он прав, и я в его присутствии нервничаю? — удивился молодой человек. — И что это значит «если ты мне составишь компанию?» Ах да, выпивать в компании того, кто сам останется трезвым — глупо для Пьера…       Интересно, а он смог бы его напоить?       Эта мысль его захватила, хотя он понятия не имел, зачем ему хочется спаивать Пьера. Ну явно же не для того, чтобы он проспал тут ещё целый день! И всё же…       Он открыл нижнюю полку со всем алкоголем и произнёс:       — Слушай, а что нужно для того коктейля, который ты тогда пил в баре рядом с вашей квартирой?       Спустя полчаса Карл вынужден был признать, что выбрал задачу явно себе не по силам — Пьер очень быстро готовил коктейли, но пил намного медленнее его. Карл редко вообще ходил куда-то, где люди пили, а выпивать одному дома ему бы и в голову не пришло. Тем более, он в принципе никогда не любил делать то, что любили другие. Но сейчас он впервые пил вместе с кем-то, с кем делать это было действительно хорошо. В отличие от Ива, да и от Виктории, выпив, Пьер становился приятнее, чем трезвый — не такой задиристый, суетливый. И сейчас он, развалившись с бокалом в окружении подушек у него на диване, выглядел расслабленным и добродушным.       — Играешь? — спросил Пьер, указав на рояль.       — Совсем немного. Он здесь скорее больше для красоты. — И почему-то добавил. — В детстве мне очень нравилось, но мама считала, что музыка создаёт много шума. Думаю, ей просто резало слух, как я играл.       — Сыграй что-нибудь. — Пьер к неудовольствию Карла поставил стакан без подставки прямо на крышку рояля.       Карл редко играл и никогда при посторонних. Когда отец сделал ему этот подарок, он так странно прибавил: «Карл, теперь ты себе это можешь позволить».       Но он так и не начал нормально играть. Тем более, чтобы это кто-нибудь слушал.       — Я же говорю, я плохо играю. Я не музыкант. — Попытался он уклониться, уже ощутив знакомый напор. Кажется, если Пьеру приходило что-нибудь в голову, он никогда не отказывался от этой идеи.       — Я тоже не музыкант. Ну и что? Мне это не мешает иногда сводить Ива с ума, играя на скрипке.       — Ты играешь на скрипке?! — у Карла едва не отвисла челюсть. Такого представить себе он никак не мог. Ну в крайнем случае Пьер мог бы играть… на барабанах или трубе.       — Любительски. Но могу читать партитуру. — Он хмыкнул, явно довольный, что его удивил.       — Может, ты ещё и поёшь?       — Конечно, пою. Но в последний раз, когда я пел, Ив грозил выгнать меня из квартиры. — Он сделал большие глаза. — Ты хочешь, чтобы я тебе спел? Сыграй что-нибудь, а я подпою…       Петь с таким голосом? Пьер ведь шутил? Карл впервые видел человека, у которого, как будто вообще не было комплексов, зато было так много наглости и самоуверенности. И если бы не два эти коктейля (сколько в последний Пьер ему рома налил?) Карл бы и близко к роялю не подошёл. А теперь думал: почему бы и нет? Ему ведь нравится играть. Да, для себя, но тем не менее…       — Я тебя предупредил. — Молодой человек встал, подошёл к шкафу и достал из одного из ящиков тетрадь с нотами. Расположив перед собой партитуру, присел на стул-вертушку, откинул крышку и глянул на клавиши. Гладкие, чёрно-белые, они ему показались такими… правильными, красивыми. Совсем не для его рук…       «Это бы Пьеру, с его тонкими запястьями и длинными пальцами, быть пианистом».       Карл поднял голову. Пьер стоял, облокотившись на рояль, и выжидательно, с любопытством смотрел на него. И Карл вдруг подумал, что никто никогда так не смотрел на него с таким… интересом. И ему стало страшно при мысли, что он может плохо сыграть. И что Пьеру его игра не понравится.       Он на несколько секунд закрыл глаза и положил пальцы на клавиши. Ещё секунду назад он не знал, что будет играть, а сейчас руки двигались сами.       Он вспоминал свою детскую комнату с голубыми обоями в родительском доме, тёплый свет настольной лампы и снег за окном. Он сидит на подоконнике и, прислонившись к стеклу, дышит на покрытую инеем поверхность, ногтем рисуя узоры. Уже начинает темнеть, и синий свет, рассеянный зажёгшимся уличным фонарём, становится светлым. Он любит наблюдать за снежинками. Их век очень короток и оттого форма каждой всегда идеальна. Нет двух похожих. Карлу нравится снег. Укутывая всё вокруг своим белым покровом, он может спрятать всё уродливое, грязное и плохое. Он холоден, но мальчику, который смотрит в окно, на заснеженные деревья, дорогу, фонарь хочется укрыться под его покрывалом и оставаться под ним как только возможно долго. Но снег однажды растает, как быстро исчезает и тает всё прекрасное, чистое и настоящее.       Карл закончил играть и несколько секунд, сидя в тишине, смотрел только на клавиши. Потом повернул голову. Пьер сидел на диване, непривычно застывший и тихий, и смотрел в сторону. Его задумчивое лицо вдруг показалось Карлу необычайно одухотворённым, практически даже красивым. И очень грустным. Он ещё не видел у него такого лица. Неужели музыка ему о чём-то напомнила? О чём-то личном…       Карлу казалось, что они просидели так, в полной тишине, минут пять — время молчания, почти немыслимое для Пьера.       — Ты правда считаешь, что ты плохо играешь? — наконец тот нарушил молчание.       — Мне есть с чем сравнить.       — Мне очень понравилось. Двадцать пятая — одна из моих любимых сонат у Бетховена.       — Ты разбираешься в музыке, — Карл улыбнулся. — Эта композиция не из самых известных.       — Моя мама была певицей… По воскресеньям, по радио, мы всегда слушали концерты классической музыки, оперу…       — Я думал, твоя мама учительница.       — Учительницей она стала потом. В Шаранте не так много тогда было работы для женщин. — Он как-то взволновался, встал и подошёл к столу, чтобы налить себе уже чистый виски. — Знаешь, Ива слушать музыку почти не затащишь. Кажется, что ему многое интересно, но на самом деле он мало что любит… это так странно.       Карл подумал, что это удивительно точное определение. Ив чувствует всё, он всё отражает. Он подмечает почти с хирургической точностью малейшие детали в пространстве, предметах и людях. Но при этом всё окружающее, всё внешнее на самом деле его очень мало волнует. И Ив… опять Ив. О чём бы Пьер ни говорил, всё в итоге сводится к Иву.       Ему стало грустно.       —А сыграй ещё что-нибудь… — Пьер подошёл и прислонился к роялю. Неожиданно он слегка задел крышку локтем и та упала, придавив всё ещё лежащую на клавишах правую руку.       Резкая боль заставила Карла резко вскочить со стула, испугав Пьера, и тот дёрнулся, выплеснув себе на рубашку содержимое стакана.       —Вот черт… извини!       —Всё хорошо… ничего-ничего… это ты извини… я нечаянно… — Пьер успокаивающе похлопал его по плечу. — Пойду в ванную, застираю.       Он поставил пустой стакан и вышел из комнаты.       Карл подошёл к столу и машинально налил себе третью порцию уже чистого рома. В голове был сумбур. Должно быть, от выпитого его бросило в жар. Он зажмурился, ощущая неприятное и одновременно смутно знакомое онемение в пальцах.       — Карл!       Она стоит рядом и смотрит. Высокий лоб чуть наморщен — как всегда, когда мама испытывает сильное раздражение.       — Лучше иди и рисуй. По крайней мере это тихо! У меня и так раскалывается голова!       Рука с идеальным маникюром резким и злым движением опускает деревянную крышку пианино. Ему прямо на руки. Боль такая сильная, что он вскрикивает и отскакивает. В глазах, груди как будто разлилась горячая лава и слезами изливается по щекам. Мама смотрит на него, как кажется в эту минуту, с презрением.       — Вот только не надо тут выть! Пусть будет один раз больно сейчас, чем потом, когда потратишь время на то, что плохо у тебя получается!             Карл открыл глаза и посмотрел на руку. Наваждение?.. Он ведь и забыл уже про тот случай. Разве после него он бросил играть? Нет, он не бросил… он просто никогда больше не делал этого в её присутствии.       Безотчётно проверив, не остался ли на рояле след от стакана, Карл подошёл к окну. Гостиная тоже смотрела во двор, там соседка выгуливала свою собачку, и двое детишек бегали с ней наперегонки вокруг клумбы с поздними мелкими розочками. Утренние лёгкие облака сгустились в плотную пелену, приблизив и без того ранние сумерки. И ещё, похоже, собирался дождь. Как же быстро кончается всё радостное и светлое, просто удивительно… И как мучительно долго длятся трудности и печали. Вот и этот день проходит. Уже почти прошёл…       — Карл, — послышалось за спиной, — а чем ты стираешь?       — Я? — с неподдельным изумлением обернулся он.       В дверях стоял Пьер. На нём была мокрая рубашка с огромным расплывшимся пятном красновато-розового цвета, расстёгнутая и совершенно очевидно погибшая. Лицо Пьера было неописуемо: сердитое, растерянное и расстроенное вместе. Карл не удержался и широко улыбнулся, даже настроение улучшилось, так забавно выглядел Берже.       — Ну, не ты, но кто-то же должен стирать в этом доме! — скорбно воскликнул тот. — А у тебя там только флаконы с шампунями, а мыло синее! Как это вообще!       — Лавандовое мыло, оно не синее, — изо всех сил старался не захохотать Карл. — И никто не стирает в этом доме. Бельё мадам Парри отдаёт в прачечную, а одежду в чистку. Мне тут только стирки не хватает.       — Ну а бреешься ты чем? — продолжал сокрушаться Пьер.       — Электробритвой. Это быстрей и проще.       — Ну, значит, теперь у меня будет розовая рубашка! Дай халат, что ли, холодно в мокром! Как можно без мыла жить, не понимаю!       Пока Карл ходил в гардеробную за запасным халатом, Пьер налил рому в оба стакана и, запахнувшись махровой тканью в полтора оборота, сунул один Карлу.       — Мировую пьём. Я тебя ушиб и поплатился рубашкой. Без обид. — Быстрым движением чокнулся и залпом опрокинул. — Но теперь я буду сидеть тут, у тебя, пока не высохну. Где повесить, чтобы быстрей?       Карлу вдруг снова стало весело. Он тоже одним глотком махнул налитый ром, отщипнул пару виноградин из фруктовницы на столике и предложил:       — А хочешь, я дам тебе свою?       — Ты смеёшься что ли? — немедленно ощетинился Пьер. — И как я в ней буду выглядеть? Как идиот…       — Ну, не настолько уж больше мои рубашки! — настаивал Карл, которому вдруг ужасно захотелось делать какие-нибудь шалости, смеяться, шутить и веселиться. Странно, что в детстве это желание его вообще не посещало, он даже не понимал, что находят его сёстры и разные кузены в салках, прятках и фантах. — И я умею иголку держать, подгоним на живую нитку! Заодно пообедаем, оценишь стряпню мадам Парри.       — Как это подгоним! Рубашку! Балаган какой-то! — продолжал возмущаться Пьер.       — Обещаю не смеяться, Пьер, — приложил руку к сердцу Карл. — Разве что над ситуацией, но она действительно забавная. Да и ты можешь посмеяться: директор дома Пату шьёт рубашку на кухне. Никому не рассказывай!       Пьер уже не так кипел, и в конце концов тоже заулыбался.       — Ладно. Уговорил!       Пьер взял на себя подогреть еду и, пока Карл выбирал рубашку на заклание, привычно накрыл стол на двоих без всяких вывертов этикета. Карл потихоньку бросил его испорченную сорочку в корзину для белья и достал из комода большую рабочую шкатулку со швейными принадлежностями. От фрикасе и гратина быстро остались лишь воспоминания, а про кофе Карл сказал, что сначала первая примерка.       — Карл, предупреждаю, если там платье, то я не надену! — полушутливым тоном произнес Пьер, когда он вошёл в гостиную.       — Это не платье, не беспокойся. А тебя кто-то заставлял носить платья? Надеюсь, не Ив? — парировал Карл, между делом подумав, что такие шуточки вполне в духе Ива.       — И не надейся.       — Ну, надевай, — подал он Пьеру выбранную рубашку.       — Ты серьёзно? — поднял брови Берже, взяв в руки молочно-белую переливчатую плотную ткань вечерней, очень нарядной сорочки. — Это вообще мужская вещь?       — Совершенно мужская, — заверил Карл. — И даже американская, если это тебя успокоит.       — Не особо, — вздохнул Пьер.       — Я тебе сейчас кое-что покажу!       Карл усадил Пьера на диван, придвинул журнальный столик, включил яркий торшер и принёс из кабинета альбом с эскизами и папку рисунков.       — Вот, это мои зарисовки и фантазии на тему исторической одежды, — пояснил он. — Я люблю зарисовывать с картин, из книг, в музеях. А потом придумываю своё. Я просто хотел тебе показать, что вся роскошь, которую сейчас мы считаем женской, исторически, с самого начала — принадлежала мужчинам! Парча и бархат, шелка и вышивки, ливень драгоценностей, перья и кружева — всё это мужчины носили раньше женщин, больше женщин и дольше женщин. Женщинам долгое время это всё вообще не полагалось, разве что королевам…       Пьер с удивлением рассматривал его рисунки. Было видно, что он всё это, конечно, слышал, но вот так концентрированно никогда не наблюдал. Он листал, перебирал, перекладывал, задавал вопросы, и Карл почти целую лекцию по истории моды ему изложил. Слушать Пьер, как оказалось, тоже умел, не только болтать.       — Рисуешь ты очень хорошо… — наконец поднял он глаза. — Мне нравится… Знаешь, Ив ведь никогда ничего не объясняет, а потом сердится, что я не понимаю. Но мы с ним вообще… вот это всё никогда не обсуждаем. Его работу то есть.       «Опять Ив», — мелькнуло в мыслях у Карла, но настроение испортиться не успело, потому что Пьер вскочил:       — Давай! Мне уже стало интересно, что получится! Твори, художник! Я согласен!       — О, согласен на большее, чем рубашка? — загорелся вдруг тоже насмотревшийся на роскошные образы Карл.       — Да, давай! На всё согласен! Даже на какого-нибудь испанского гранда! — бесшабашно махнул рукой Пьер.       — Гранда не обещаю, но скучно не будет, — заверил Карл, и работа закипела.       Чуть больше чем через час перед зеркалом гардеробной стоял, конечно, не принц и не гранд, но весьма импозантный кабальеро, который годился как для весёлой фиесты и фламенко, так и для погони и абордажа в открытом море. Рубашка была Пьеру, разумеется, велика, и Карл заложил защипы, подхваты и фестоны, создав объёмные романтичные рукава, раскрыв ещё больше свободный ворот для яркого шейного платка, а на талию, юношески тонкую даже в тридцать лет, намотал кушаком лоскут рытого бархата, играющего золотистым по чёрной основе. Жилет от старого костюма-тройки был наскоро обшит обрезками чёрного гипюра и золотыми позументами, завалявшимися в шкатулке, а пуговицы на нём Карл решительно заменил на золотые от спортивных курток дома Пату с логотипом.       Всё это время он чувствовал себя играющим беззаботным ребёнком, и, похоже, так же чувствовал себя Пьер, потому что оба хохотали, бегали по квартире, варили и пили кофе, пришивали что-то (Пьер пришил пуговицы, да, и крепко), Карл надевал и снимал с Пьера рубашку, совершенно перестав смущаться, а Пьер, тем более спокойно, раздетый по пояс сидел на подоконнике с сигаретой или держал на весу наживляемую ткань.       И вот оба, улыбаясь, изучали в зеркале результат эксперимента.       — Что скажешь? — поинтересовался Карл. — По-моему, тебе идёт. И я не смеюсь.       — Ну знаешь… я и не представлял, что могу так выглядеть! — повернувшись боком, Берже разглядывал подчёркнутый жилетом изгиб талии, разворот плеч. — Хах, странно немного, но мне нравится. Жаль, что некуда так сходить…       — Ну, вдруг будет костюмированый бал где-нибудь. Ты теперь знаешь, что делать, — продолжая улыбаться, отозвался Карл. Ему тоже нравилось. И нравился такой Берже. «Не такой»…       — Нет! — вдруг воскликнул Пьер. — Пойдём гулять! Я хочу, чтобы меня увидели! Я хочу видеть их глаза! Их восхищение!       — Или возмущение! — предостерёг Карл. — Здесь консервативный район.       — Карл, у тебя есть уникальная возможность. Пользуйся ей, пока можешь. Я даже денег за работу моделью с тебя не возьму… Художник должен быть смелым и уметь рисковать!       — Боюсь, что в таком виде ты больше рискуешь… — пробормотал Карл.       — Завтра я так пойду к Иву в больницу! В худшем случае меня там оставят. Ммм… А шляпа у тебя есть? Сюда бы сомбреро…       Шляпа? Невероятно. Пьеру только шляпы недоставало.       Карл с изумлением смотрел, как тот, заряженный энтузиазмом, крутится возле зеркала. Возможно ли, что этот новый образ так повлиял на его настроение? Или Пьер просто раскрыл перед ним какую-то, скрытую в остальное время, частичку себя, которую и имел в виду Ив, говоря «наедине он не такой…»       Да, наедине он совершенно сумасшедший ребёнок…       — Вот что. Бери свою книгу и пойдём. И нечего это откладывать. Тебе это ничего не будет стоить. — Пьер стоял перед ним, уперев одну руку в бок, и Карл подумал, что ему бы шпагу на пояс, высокие сапоги с отворотами - и он превратится в героя романов Бальзака или Дюма.       — Куда пойдём? Уже поздно…— попытался воспротивиться он, но довольно вяло. Возможно, так повлиял алкоголь, но Карл вдруг ощутил какую-то странную слабость. Его немного вело, и сейчас, когда Пьер решительно смотрел на него, он словно снова был под гипнозом.       — Поздно? Ещё нет и шести часов! Или ты ложишься спать в девять вечера?       — Я просто хочу знать, что ты задумал.       — Я отведу тебя в одно место, где мой хороший знакомый решит твою проблему. И не только твою, кстати. Подумай, что этот парень, мошенник, ещё кого-нибудь надувает… разве не нужно его наказать? — на последнем слове Пьер усмехнулся.       — Пьер, звучит так, как будто твой знакомый какой-то мафиози… — Карл сказал это вполне серьёзно, потому что именно так это и прозвучало, но Пьер расхохотался.       — Он владелец книжного магазина. Не беспокойся. Со мной тебе нечего опасаться… или… — он сделал шаг к нему и принял демонстративно угрожающий вид. — Ты меня всё же боишься?       Заигрывает. Провоцирует. Во всём этом и правда было что-то мальчишеское, ребячливое. Карл назвал бы это «понты», но Пьер в этот момент и (не без его помощи) выглядел хоть и немного злодейским, но всё же скорее обаятельным искателем приключений…       На улице моросил дождь. Пьер поймал такси так быстро, что Карл не успел даже спросить, куда конкретно они отправляются? В Париже десятки книжных магазинов, но интуиция подсказывала, что тот, в котором мог работать Берже, обязан был находиться на левом берегу Сены. Где-нибудь в Сен-Жермен де Пре…       Он оказался прав. Сердце невольно забилось сильнее, когда такси, долго петляя по узким улочкам Латинского квартала, остановилось на углу улицы Бонапарт, прямо напротив Le Divan — самого знаменитого книжного издательства и магазина, центра парижской интеллектуальной богемы. Карл бывал здесь много раз и обожал это место, где можно было не просто найти воистину литературные сокровища, но и встретить живые легенды, вроде Сартра и Бовуар, Дюрас, Годара и прочих знаменитостей от мира культуры.       — Ты здесь работал? — Карл был поражён.       — Нет. Просто дальше пешком пойти лучше. Тут недалеко…       Пьер взял его за рукав пальто и потянул за собой привычным жестом, который уже даже не вызывал раздражения. По крайней мере, он не брал его за руку, чего Карл опасался.       На улице, должно быть, из-за дождя было мало народу, но Карлу нравился дождь. И нравился воздух, который в этой части Парижа даже пах по-другому.       «Свобода… свобода… свобода…»       Пьер шагал по улице уверенной походкой человека, который идёт знакомой дорогой. Он явно хорошо знал все окрестности, потому что они срезали маршрут, двигаясь узкими улочками и между домами, одновременно и близко, и чуть в отдалении от разноцветных витрин, и, если прислушаться, то можно было услышать звуки шансона и джаза, доносившиеся из полуподвалов милых маленьких кабачков.       Время от времени на их пути, словно вырастая из-под земли, из закоулков появлялись какие-то странные личности — пьяницы, бездомные, а может и просто заплутавшие путники. Они шарахались в сторону от Пьера, который буквально летел вперёд, мерцая оранжевым огоньком сигареты, без тени какого-либо страха перед ночной жизнью города, в которой он чувствовал себя, кажется, как рыба в воде. Хоть и вода эта, кажется, весьма мутная…       Все эти люди могли быть злодеями в воображении Карла, который легко представлял, что он какой-нибудь барон или граф, ставший жертвой коварных дворцовых интриг, который ищет убежища в объятьях ночного Парижа.       А Пьер, кто он? Случайный спаситель или обманувший его опасный преступник? Робин Гуд, предводитель очаровательных паразитов… откуда он взялся вообще, и что эта встреча сулит?       Что-то волнующее, но по предчувствию нехорошее…       Он так увлёкся фантазией, что не успел увернуться от пронёсшейся рядом кареты, то есть машины, которая обрызгала его с ног до головы водой из лужи.       —А вот мы и пришли… — донёсся до него голос Пьера.       Они вышли на набережную Сены. Карл с удивлением смотрел на фасад небольшого здания, больше напоминающий неброскую художественную галерею, чем книжный магазин с многозначительной вывеской «Оригинальный».       На единственном и довольно тусклом фонаре прямо рядом со входом сидел чёрный ворон. От реки неожиданно пахло морем, хоть Карл так давно там не был, что уже почти забыл этот запах. А ещё — мокрым железом и тиной. Книжный магазин показался ему вдруг большим кораблём, а сама набережная — верфью.       Пьер толкнул неожиданно высокую, но узкую дверь (вторая створка не открывалась, зато была покрыта красивыми латунными накладками), и снова ухватил замешкавшегося Карла за рукав, чтобы входил. Карл вошёл и ощутил, что корабль будто сразу отчалил от пирса, на бортах и мачтах затеплились неяркие фонари, вдоль палубы в ожидании путешествия расставлены ящики с грузом экзотических товаров, багаж таинственных пассажиров и зачехлённые пушки, а там, подальше, впереди, капитанский мостик, где сейчас стоит властитель всего этого мира… Или он только должен туда взойти, в своём зелёном пальто, бронзово-чёрном бархатном кушаке и малиновом шарфе? А за кушаком у него, несомненно, кривой малайский крис…       — Ну, чего ты застрял? — голос был отнюдь не капитанский, и Карл очнулся от фантазий.       В магазине действительно было много дерева и латуни, неяркие лампы мягко освещали стеллажи и прилавки, кассовый аппарат тоже был старинный, начищенно сверкал медью и эмалью. Для магазина здесь и впрямь было романтично и… оригинально, да.       За кассой стоял высокий светловолосый молодой человек в обтягивающей чёрной водолазке и вязаном жилете с ярким, очень необычным цветочным узором. Его красивое, хотя и немного женственное лицо портил только крупноватый орлиный нос — деталь, которая делала его облик отталкивающим и притягивала взгляд одновременно.       Посетителей в магазине было немного, и парень лениво перелистывал журнал, опираясь локтями на стойку.       — Привет, Филипп! — обратился к нему Пьер, подходя ближе.       — Пьер! — парень в радостном изумлении едва ли не подскочил и даже снёс журнал на пол. — Не может быть! Ну ты… ну ничего себе… — он оглядел его с головы до ног. — Я слышал, что ты увлёкся… модой, но не знал, что настолько…       Пьер ухмыльнулся и очень многозначительно глянул на стоявшего чуть в стороне Карла.       Короткое приветствие явно хорошо знакомых людей, однако, от взгляда Карла не укрылось, что Берже, приветствуя знакомого, как будто бы желал сохранять некоторую дистанцию и не торопился даже представить их друг другу.       — Ришар здесь?       — Ришар? Да, должен быть внизу, — на лице парня мелькнула ухмылка. — Ты к нему? Он будет рад.       — Можешь позвать его? У меня есть дело. Вот. — Пьер не долго думая положил на прилавок книгу, а потом, оглядевшись, потянулся и что-то очень тихо проговорил парню на ухо.       — Ты лучше сам спустись к нему. Я отойти не могу.       Пьер подошёл к Карлу, который всё ещё стоял чуть в стороне, и сказал:       — Я быстро. Ты жди меня здесь.       Карл кивнул, Пьер быстро откинул столешницу и, пройдя за прилавок, скрылся в небольшую заднюю дверь.       Лагерфельд чувствовал на себе любопытствующий взгляд продавца, который поглядывал на него, как Карлу казалось, очень оценивающе. Это был не тот взгляд, которым обмениваются друг с другом мужчины при знакомстве в светском обществе, оценивая собеседника скорее как конкурента или возможного союзника. Взгляд, которым Филипп смотрел на Карла, был взглядом опытного охотника, определяющего стоит ли усилий добыча. И этот полукокетливый-полунасмешливый взгляд сейчас говорил что-то вроде «а ты неплох». Точно так же смотрели на него посетители в тот вечер, когда он ушел с Пьером из Мемфиса. Так же на него смотрели некоторые из постоянных клиенток в Бальман и Пату. Смотрели откровенно оценивающе. И Карлу это не нравилось, даже несмотря на то, что оценки эти были, пожалуй, высокими.       На всякий случай Карл отвернулся и стал изучать помещение, заполненное стеллажами. Ему хотелось пройтись и получше осмотреться, потому что здесь явно можно найти что-нибудь интересное. Вот только Пьер сказал ему стоять здесь…       Стоп. Что значит «сказал ему?» Его указаниям он не подчиняется!       Молодой человек решительно подошёл к продавцу, который тут же расплылся в улыбке.       — Ищете что-то конкретное?       — А букинистические издания у вас есть? — спросил он, стараясь не замечать этой очевидной улыбки.       — У нас много чего есть. Это особенный магазин… — он произнес вот это «особенный» с такой многозначительной интонацией, что Карлу стало смешно.       Они как будто тут торгуют людьми или оружием, а не книгами, ей-Богу.       Взгляд Карла внезапно упал на разворот журнала, лежащего перед парнем на стойке. Он бы меньше удивился, увидев там порно, чем то, что увидел — схемы и готовые модели для вязания.       Поймав его взгляд, Филипп смутился, чуть покраснел. Карл теперь не смог удержаться:       — Простите за этот вопрос, но этот жилет… он очень красивый. Вы случайно его не сами связали?       — Вам нравится? — парень буквально расцвёл от восторга. — Да, это моё творчество… Знаете, вязание не совсем подходящее для мужчины хобби, но оно так успокаивает. Жаль, что это мало кто понимает. — И он чуть понизил голос до шёпота. — Обычно я отвечаю, что его связала мне бабушка…       — Позволите? — Карл коснулся жилета, разглядывая вязку и текстуру ниток. — Вы знаете, это очень профессиональная работа. По качеству не хуже машинной вязки, но при этом чувствуется индивидуальный подход. У вас талант.       — Ох… вы ведь с Пьером… — Филипп разволновался и покраснел ещё больше. — Но знаете, слышать такие слова от ВАС дорогого стоит…       — От меня? — Карл удивился. Разве этот молодой человек его знает?       — Ведь это вы и Пьера так переодели? О, уж поверьте, человека более далёкого от мира моды, чем Пьер, себе трудно представить! Он над всем этим всегда так издевался… а я ведь с ним спорил… Не то чтобы я слежу за модой, потому что кажется, что она существует прежде всего для женщин… но я хочу сказать, что для меня это на самом деле большая честь — познакомиться с вами…       Познакомиться с ним? До Карла начало доходить. Так это парень принял его за…       — Филипп, боюсь, что это не Ив Сен-Лоран…       Карл обернулся. Возле окна, чуть в отдалении, стоял мужчина. Очевидно, он вышел из торгового зала и некоторое время уже наблюдал их разговор. Невысокого роста, темноволосый, смуглый, на вид лет пятьдесят-пятьдесят пять. Коренастый и мускулистый, с жёстким выражением лица, он вызвал ассоциацию почему-то с военным. Возможно, потому что, когда он сделал шаг навстречу, стало заметно, что при ходьбе он прихрамывает…       — Ой, вы… — Филипп ещё больше смутился.       — Да, я не Сен-Лоран. — Карл старался не обращать внимания на разочарование, проступившее в лице парня. — Хотя мы с Ивом знакомы, и в общем-то мы коллеги.       — Просто вы пришли с Пьером и я подумал…       — Карл Лагерфельд, верно? Вы управляете домом Жан Пату. У вас, в Бальман, одевается моя хорошая знакомая. Мадам Рош… она про вас много рассказывала… Я вас сразу узнал. Видел на фотографиях в журнале… — Брюнет, не обращая внимания на Филиппа, протянул ему руку, и Карл машинально пожал её, изумлённый таким пересечением. — Андре Леконт.       — Да… вы знакомы с Фелицией?       — Скорее, с её мужем. Мы вместе служили в Анже.       Их разговор прервал вернувшийся из подсобного помещения Пьер. Карл не мог не заметить, как изменилось выражение его лица, когда он увидел Андре — на нём возникли и досада, и растерянность, и изумление. Он быстро поздоровался и обратился почему-то к Филиппу:       — Ришара нет внизу.       — Вы разминулись. Он только что ушёл. Поехал за заказом, но должен скоро вернуться… — ответил за парня Андре. — Вы можете подождать его.       —Нет, я просто зайду в другой раз… а лучше заранее ему позвоню.       Пьер нервничал. Карлу показалось, что он избегал даже смотреть на Леконта, который, напротив, не сводил с него внимательных карих глаз. Во взгляде его было что-то ястребиное, жёсткое, хищное. От него исходила сила, но сила эта была подавляющая.       — Пьер, ты не представил своего друга, и Фил, представляешь, принял его за Сен-Лорана. — Андре улыбнулся, обнажив удивительно хорошие для его возраста зубы. — А у нас с месье Лагерфельдом, оказывается, есть общие знакомые… мир очень тесен.       — Вот как? Это… чудесно. — Пьер посмотрел недовольно на Карла, как будто бы тот в чём-то был виноват. — Андре, был рад тебя видеть… идём, Карл. Я сам зайду по нашему делу… чуть позже.       Берже сделал шаг вперёд, к выходу, создав у Карла впечатление, будто он хочет сбежать, но мужчина удержал его, по-свойски положив на плечо руку — жестом, Карлу прекрасно знакомым.       — Как… уже уходите? Так скоро? А я думал, что ты это по случаю моего дня рождения так разоделся… — в голос Леконта была и угроза и одновременно издёвка.       Пьер опешил.       — Ох… да… чёрт… Андре… с Днём рождения! Прости… я забыл совершенно.       — Что ж, я приму твоё извинение, если вы останетесь. Скоро вернётся Ришар… он будет рад тебя видеть. Мы устраиваем внизу небольшой… междусобойчик. Всё очень скромно. Будут только друзья. Карл, — он очень любезно обратился к нему. — Я буду рад видеть гостем друга Фелиции.       Пьер в растерянности посмотрел на Карла, как будто бы у него ища какой-то поддержки, что само по себе было невероятно. Одно Карл ощущал очевидно — этому человеку Берже как будто с трудом мог отказать. Что касается его самого, то узнав, что Леконт знаком с семьей Рош, Карл уже чувствовал приятное превосходство перед Пьером. Поэтому он уверенно произнёс:       — Я не против. У меня вечер свободен.       — Ммм… вот как? Ну хорошо… — Пьер сунул руки в карманы. Теперь Карл точно знал, что он делает так, когда хочет скрыть сильную тревогу и волнение. — Тогда останемся ненадолго. Но только не так чтобы поздно… у меня ещё завтра утром дела.       Ответ такой непохожий на Пьера… Леконт ухмыльнулся и жестом пригласил их следовать за собой.       Оказалось, Оригинальный больше, чем могло показаться снаружи. Помимо главного большого зала к помещению примыкал зал поменьше, где был камин, стояли несколько кресел и журнальных столиков. Сейчас там было темно и пусто, и они его быстро прошли, что не помешало Карлу обратить внимание на знакомое кресло — точное такое стояло у Пьера в квартире и теперь предположительно «жило» у них с Ивом. Любопытно…       Леконт провёл их в третью комнату, по виду напоминающую гостиную. Большой, почти в потолок, застеклённый книжный шкаф занимал здесь стену, и эти книги были явно не на продажу. Сине-зелёный ковер, кресла, пара диванов, кофейные столики, маленькое старое пианино в углу и несколько картин маринистов. Одна из них привлекла внимание Карла и он почти сразу же подошёл к ней, чтобы рассмотреть лучше. На холсте была изображена морская буря и дрейфующая в лунном свете маленькая лодка с людьми. Чёрную тучу прорезает молния, которая как остриё кинжала направлена на беззащитных моряков, спасающихся от кораблекрушения. Тёмные цвета на картине передавали мрачное настроение безысходности и бессилия человека перед страшной стихией. Карл подумал, что хотя морской пейзаж завораживал, он бы никогда не повесил ничего подобного в своей гостиной.       — Это «Гнев морей». Айвазовского. Нравится? — Леконт стоял рядом, сунув руки в карманы.       — Нравится. Но сюжет угнетает. Это репродукция? — Карл повернулся к мужчине.       — Не уверен… — Леконт усмехнулся. — Мне нравится смотреть на неё и думать, что эти люди всё же спаслись. Впрочем… вряд ли. Располагайтесь.       Он вышел ещё в одну маленькую и неприметную дверь, за которой неожиданно оказалась деревянная лестница, ведущая вниз, вероятно в подвальное помещение.       Карл присел рядом с Пьером, который хмурился и крутил на запястье часы.       — Кто это? Немного похож на бандита… — спросил Карл.       — Андре? Он… он сводный брат Ришара Анакреона. Владельца этого магазина. — И неожиданно переведя тему, рукой указал на картину. — Когда я её впервые увидел, то подумал, что её сила в том, что когда ты на неё смотришь, у тебя возникает такое чувство…будто ты Бог…       —Бог?       —Да. И видишь со стороны миг перед человеческой гибелью. Такое ощущение создаётся на всех картинах, где происходит стихийное бедствие. Понимаешь, несмотря на то, что этот сюжет абсолютно реален, ты чувствуешь, что невозможно увидеть такое своими глазами и выжить. И в этом сила картины. — И добавил внезапно: — Впрочем, Тёрнер мне нравится больше.       Дверь снова открылась, и в комнату вошла женщина средних лет с подносом, на котором стоял кофейник, белые чашечки, вазочка с песочным печеньем и орехами и пустые бокалы. Вскоре вернулся и сам Леконт с бутылкой вина.       — Бургундское, — он указал на бутылку. — Но раз в году, на день рождения, себе такое можно позволить… Вы первые гости, так что вам больше достанется.       Он разлил тёмно-рубиновую жидкость по бокалам. Карл не хотел пить, но что-то в Леконте не давало возможности ему отказать. Он подумал, что от этого человека исходила такая же мрачная и мощная сила, как от картины на соседней стене.       — Пьер, не хочешь сказать тост? — Андре посмотрел на Берже и усмехнулся. — Никто это не делает лучше тебя.       — Да, но чуть позже…       — Ну что ж… хорошо… — Леконт удобно устроился на диване, посередине, довольно широко расставив ноги, тогда как Пьер, как Карл вдруг заметил, почти всегда сидевший с каким-то чуть женским нахальством, положив ногу на ногу, сейчас примостился едва ли не на краешек кресла, будто готовый в любой миг вскочить…       Он, как и Карл, лишь слегка пригубил вино, тогда как Андре большим глотком отпил сразу половину бокала.       — Мы тут обсуждали картину… и я подумал… Как там дела у Бернара? — Леконт закурил и выпустил облако довольно терпкого дыма, как показалось Карлу, намеренно в сторону Пьера. Тот вздрогнул и поджал губы.       — Честно говоря, я не в курсе… мы давно с ним не виделись.       — Ммм… я слышал, что там дело дрянь. Говорят, что он растерял свой талант. И последний год сильно пьёт. А помнится, будто вчера мы все вместе сидели вот здесь… в этой комнате… курили, и пили вино, и обсуждали выставку в Галлимар. Он носил тогда ещё тот дурацкий свой шарф в любую погоду. Как быстро летит время, и всё меняется…       Эти слова, насмешливые и язвительные были, несомненно, как и клубы дыма, которые Леконт выпускал, адресованы Пьеру. Тот сидел, опустив взгляд в свой бокал, и было заметно, как напрягается его подбородок и чуть чаще моргают глаза. Слова Андре, произнесённые намеренно, делали ему больно, и Карлу вдруг снова стало так жаль его… Он не понимал этого чувства. Пьер не выглядел хрупким, но Карл уже который раз будто короткими вспышками ощущал исходившую от Берже уязвимость. Не слабость, а тщательно скрываемую за отвагой и дерзостью ранимость.       Леконт между тем, как будто не нуждаясь в ответе, повернулся к Карлу и стал спрашивать его о работе, и конечно же упомянул те восторженные отзывы, которыми осыпала своего протеже мадам Рош. Этот диалог, который они вели вдвоем, выглядел странным и был несомненно неприятен для Пьера. Кто-то столь уверенно и демонстративно пренебрегал именем Ива, а его самого игнорировал… Карлу было и приятно, и всё же неловко из-за того, что он не до конца понимал подтекст отношений Пьера и Леконта и свою роль во всём этом. Андре использует его, чтобы уязвить Пьера, с которым у него явно какой-то конфликт?       — Я такой же трудоголик, как и вы, Карл. Совмещать две или даже три работы — почему бы и нет? Я считаю, что талант без упорства и дисциплины мало что стоит… Пьер, — внезапно повернулся мужчина к нему. — Так и чем же ты сейчас занимаешься? Что-нибудь пишешь?       Этот вопрос заставил Берже покраснеть, и Карл поражался тому, как Пьер, готовый легко вступить в бой, перед Леконтом как будто совсем потерялся. Карл не видел его прежде таким… Пьер не сердился на Андре, как был должен… он его явно боялся.       — Да… иногда…       — А вот Пьер не из тех, кто любит очень уж напрягаться… верно? — улыбка Леконта стала практически змеиной. — У нас это всегда был повод для споров.       — Да, Андре считал меня очень ленивым, — резко бросил Берже. — Потому что я никогда не любил тратить время и силы впустую.       — Эй, я не говорил, что ты ленивый! Я говорил, что ты из тех, кто любит мало работать и по максимуму получать… желательно всё, быстро и сразу.       — Да, я очень нетерпеливый. Я вообще… не люблю…— взгляд Пьера встретился с взглядом Карла. — …терпеть многое из того, что терпят другие.       — Да, Пьер у нас парень непримиримый… Что ж… это, пожалуй, достоинство, нет?       Рука Леконта как будто бы дружески легла Пьеру сзади на шею. Карл видел, как грубые и мозолистые пальцы медленно сжались, собирая в едва заметные складки ткань на рубашке. Этот жест напомнил руку хозяина, прихватившего за холку щенка, готового приподнять и встряхнуть.       Ещё мгновение и пальцы расслабились, расправляясь, и похлопали по спине.       Где-то за стеной раздались голоса, дверь открылась и Андре тут же встал, встречая вошедших — двух женщин и высокого, атлетически сложённого мужчину в двубортном чёрном пальто.       И по взгляду Пьера, так же с облегчением вскочившего, Карл догадался, что мужчина — Ришар Анакреон.       Первой мыслью Лагерфельда, когда он увидел владельца Оригинального, было удивлённое — «как он красив!»       Ришару Анакреону на вид было примерно столько же, сколько Леконту, однако годы совершенно не портили этого мужчину, который и в пятьдесят лет относился к типу людей, способных одинаково привлекать как мужчин, так и женщин.       Высокий, стройный, с аккуратно уложенными и ещё не сильно тронутыми сединой тёмно-каштановыми волосами и тонкими чертами лица, он выглядел невероятно холёным, особенно в сравнении со своим братом. Леконт вполне соответствовал образу капитана пиратского судна, тогда как Анакреон казался аристократом, человеком, чья внешность, осанка, движения выдавали врождённое чувство собственного достоинства, свойственное людям знатного происхождения. Этот контраст был поразителен и проявлялся даже в одежде мужчин. На Анакреоне был светло-серый костюм с приталенным пиджаком, подчёркнутый чёрным галстуком с изящной булавкой, тогда как Андре был одет в простые чёрные вельветовые брюки и серый свитер. Два брата, казалось, были из разных миров и, как Карл подозревал, имели и разный характер. Но странно… Карлу вдруг показалось, что он откуда-то знает Анакреона…       — Филипп сказал мне, что у нас гости… но я не представлял, что такие… Пьер! — Ришар небрежным жестом отдал своё пальто подошедшей женщине, которая выносила им кофе.       Их приветствие было сдержанным и формальным. Лёгкое рукопожатие, тем не менее, не могло скрыть напряжения во взгляде Анакреона. Он улыбался, и как будто бы одновременно был и рад, и не рад видеть Пьера.       — Выглядишь ммм…непривычно…— с иронией произнес мужчина. — Ты не на маскарад собираешься?       —Непривычно красивым — хочешь сказать? Знаешь, чья это заслуга?       —Точно ведь не твоя.       — Ришар, гляди, Пьер привёл своего друга. Карл Лагерфельд…— перехватил инициативу знакомства Леконт. — Мы все, конечно же, ожидали, что он приведёт Сен-Лорана…       — Андре… — низкий, бархатистый голос мягко пресёк и осадил брата. — Рад знакомству, месье Лагерфельд.       У него были красивые тёмно-карие, черешневые глаза, взгляд которых как будто бы обволакивал.       — Ришар, мы по делу. Тут книга. Есть подозрение, что это подделка. — Пьер уже протягивал Анакреону упакованный экземпляр Вольтера. — Карл попросил меня оценить, но я не уверен…       Анакреон взял книгу, и Карл обратил внимание, какой ухоженной, изящной, наманикюренной была рука, безымянный палец которой украшал небольшой перстень.       — Мне нужны свет и очки.       С этими словами мужчина, не обращая внимание на ворчливое «это может и подождать!», брошенное Леконтом, провёл их в соседнюю комнату, где был уже растоплен камин. Теперь Карл мог разглядеть, что помещение было чем-то вроде кабинета. Анакреон подошёл к письменному столу, зажёг настольную лампу, достал из ящика стола очки и маленькую лупу. В очках он сразу приобрёл вид серьёзный и строгий. Пьер стоял сзади, сунув руки в карманы и нетерпеливо покачиваясь с носка на пятку. Карл же с любопытством и волнением наблюдал, как хозяин книжного магазина внимательно рассматривает Вольтера. Он касался переплёта и страниц очень бережно, почти нежно, как будто бы выстраивая с книгой контакт. Его неторопливые, плавные движения говорили, что он наслаждался процессом. Это продолжалось довольно долгое время, пока Ришар, наконец, не снял очки и не изрёк, обращаясь к Карлу:       — Мне жаль, но это не подлинник. Хотя работа хорошая. Даже слишком хорошая. За сколько вы её купили?       Карл назвал сумму, и губы мужчины тронула сочувственная улыбка.       — О, боюсь, что вы как минимум в два раза переплатили. Впрочем, не огорчайтесь. Не специалист не заметит подделки. Над репликой хорошо потрудились. Я видел случаи, когда копия по стоимости продажи превосходила оригинальное произведение… ммм… Пьер, помнишь эту историю с баронессой де Карболь? Как мы смеялись, когда её муж сообщил нам, что приобрёл издание «Евгении Гранде» Бальзака восьмидесятого года?       Пьер широко улыбнулся.       — Да, Карл, понимаешь… Бальзак-то написал её только в восемьдесят третьем… вот был конфуз!       Двое мужчин обменялись понимающими взглядами, и искра теплоты мелькнула в глазах Анакреона.       — Месье Лагерфельд, ещё раз повторю, не огорчайтесь, такое происходит время от времени даже с опытными коллекционерами. Меня тоже обманывали.       — Я не огорчаюсь. К тому же едва ли меня можно назвать коллекционером… — сдержанно улыбнулся Карл. — Я просто люблю книги. Это моя слабость.       — Ну, это не самый большой грех. Вот, возьмите, возможно, вам пригодится… —он протянул как будто из воздуха взявшуюся визитку. Карл, не взглянув на неё, поблагодарил и сунул в карман.       — Если вы оставите мне вашего Вольтера, то, возможно, я смогу кое-что для вас сделать… — Ришар достал из нагрудного кармана потрясающей красоты серебряный портсигар, при взгляде на которой Карл сразу же начал сожалеть, что старается бросить курить.       — Хорошо. Забирайте. — Он решил, что книга теперь уже вообще не имеет значения.       — А теперь я всё же хочу пригласить вас присоединиться к нашей компании…       — Нет, Ришар, благодарю, но не сегодня. Нам нужно идти, — твёрдо сказал Пьер. — У нас ещё есть дела.       Если Анакреон и испытал разочарование, то виду не подал и, в отличие от Леконта, не стал настаивать и уговаривать. Только попросил Пьера задержаться с ним на пару минут, если он ими располагает.       — Подожди меня на улице, хорошо? Я быстро… — бросил Пьер Карлу.       — Хорошо.       Молодой человек с лёгким сожалением покинул Оригинальный, в торговом зале получив на прощание самую очаровательную улыбку Филиппа. На улице он прождал совсем недолго. Пьер вышел минут через пять, слегка взбудораженный и не скрывающий облегчения.       — Так. У Ришара есть мысль, кто мог продать тебе Вольтера. Ты сможешь его описать? Ну и место, где ты его купил… — быстро спросил он.       — Зачем? — с лёгким подозрением спросил Карл.       — Если это тот, о ком мы думаем, то, может быть, получится вернуть тебе деньги.       Дверь звякнула колокольчиком. Оба молодых человека невольно вздрогнули, увидев вышедшего на улицу Андре Леконта. Тот подошёл и протянул Пьеру какой-то свёрток, который Берже даже слишком быстро убрал под пальто. Леконт повернулся к Карлу.        — Рад был знакомству, месье Лагерфельд.       Карл ощутил, как рука Пьера вновь тянет его за рукав, и это неприкрытое уже желание увести его одновременно и удивило, и разозлило. Сам притащил его сюда, а теперь стремится увести?       — Пьер! — напоследок окликнул Берже Леконт.       Карл невольно так же вынужден был остановиться и обернуться. Андре стоял, сунув руки в карманы брюк, невероятно в этот момент всей своей позой напоминая самого Пьера, которому он бросил с улыбкой:       — Жаль… что он не Сен-Лоран.