Non, je ne regrette rien* — «Ни о чем не жалею»

      —Привет, Пьер. Извини, что я в такое время… На всякий случай я уточню: у вас сейчас нет в квартире голых мужчин… или чего-то такого?       Карл должен был пошутить, чтобы хоть как-то разрядить собственное напряжение, из-за которого у него почти начали стучать зубы.       Открывший ему дверь квартиры Пьер выглядел непривычно по-домашнему, в каком-то полосатом, разноцветном махровом халате, полураспахнутом на груди. Судя по влажным волосам Карл вытащил его прямо из душа.       —Привет… извини, но на сегодня все уже кончились, приходи завтра. — Пьер смотрел на него, удивлённый, но всегда готовый на ходу придумать остроумный ответ.       —Просто я не один… я тут… в общем, кое-что случилось… Ракель, или сюда.       Девушка вышла из-за его спины. Испуганная, смущённая. На ней был большой, явно ей не по размеру плащ, напоминавший мужской, который был туго затянут на поясе.       —Пьер, это Ракель. Моя… — он на секунду задумался. — Её выгнали из дома. Можно ей у вас переночевать? Ив дома?       Он говорил это, не особенно думая над логичностью этих слов, но понимая, насколько это, должно быть, выглядит странно. Пьер, к счастью, не стал задавать вопросов и просто посторонился, пропуская их в квартиру.       —Да, он на кухне. Пойду скажу ему, что вы пришли… раздевайтесь пока, — он прошёл по коридору в сторону кухни.       Ракель взволнованно посмотрела на Карла и вцепилась в пояс плаща. Его плаща. Пьер сказал — раздевайтесь, но это едва ли было возможно. Дело в том, что Карл был без верхней одежды, а у Ракель под плащом было только нижнее бельё.       —Кто это?       —Карл привёл девушку. Эй, заходите сюда! — донёсся крик с кухни.       —Пьер, нет!       Карл взял Ракель за руку и повёл за собой по коридору. Они вошли в кухню. Ив, взлохмаченный, сидел за столом и ел что-то, по виду напоминающее котлеты. И всё было бы вполне прозаично, не будь он в одних трусах. При виде них с Ракель, друг слегка ойкнул и машинально хотел было встать (очевидно, приветствуя), но тут же, смутившись, сел обратно за стол и покраснел.       —Ив, познакомься, это Ракель. Я говорил о ней… Мы без предупреждения, потому что у неё произошла неприятность. Ракель — это… — Карл кашлянул. — Ив Сен-Лоран. Креативный директор Дома Диора. Я тебе тоже о нём рассказывал… и как раз хотел вас познакомить.       За их спиной раздался звук, похожий на хрюканье — Пьер едва сдерживал смех.       —Да, а ты рассказывал, что все будут голые?       —Пьер! — бедный Ив покраснел ещё больше и, опустив взгляд, вцепился в скатерть. Карл подумал, что он мечтает стащить её и прикрыться. — Здравствуйте… мадмуазель…       —Я не голый. — Карл глянул на Пьера, стоявшего за их спиной. Тот радостно ухмылялся. Карл не хотел думать, чем эти двое могли заниматься перед их приходом, и почему в таком виде, но вид у Пьера был уж очень довольный.       —Мадмуазель… ммм… хотите чего-то? Может что-нибудь выпить… поесть… вы, наверное, замёрзли? Погода просто ужасная! Не обращайте внимание на то, как мы выглядим… мы просто не ожидали гостей, — обратился он с любезным видом к Ракель.       Девушка покачала головой. Она была почти такая же красная, как и Ив.       —Ничего, спасибо…       —Пьер, ей бы одеться. Если честно, у неё под плащом почти ничего нет… — заметил Карл.       —О, ну тогда вы пришли точно по адресу! Ив обязательно вас оденет!       —Пьер, хватит кривляться, принеси мне халат! — прошипел Ив и добавил, уже совсем другим голосом: — Ракель, садитесь пожалуйста… как ваши дела?       —Ив, честно говоря, дела у неё не очень, мы поэтому и пришли. — Карл тут же услышал хохот из коридора.       Оставив Ракель, он догнал Пьера, который вышел из ванной, неся в руке белый банный халат. Воспользовавшись моментом, тот схватил его за локоть и отвёл в сторону.       —Так. Рассказывай!       —Что? — Карл приподнял бровь.       —Все!       —Извини… ВСЕГО я не знаю…       Но напряжение вдруг отпустило. Карл смотрел в смеющиеся глаза Пьера, который с явным любопытством глядел на него без тени какой-нибудь неприязни, скорее по-доброму иронично. Точно так же, как смотрел вот тогда…       Карл прогнал ненужную ассоциацию, но внезапно захотелось рассказать всё как есть. Рассказать правду. Он думал придумать какое-то более приличное объяснение. Что-то, что не выставляло бы его таким идиотом.       В другой момент ему было бы стыдно даже вспомнить об этом. Ему было стыдно ещё минут десять назад. Тот ужас, отвращение, гнев и стыд… весь этот кошмарный калейдоскоп эмоций, который он пережил…       Плащ в руках матери. Вот она входит в комнату и оглядывается, пока он, так глупо растерянный стоит, ничего не понимая.       «Почему ты вернулась?»       Этот вопрос уже не имеет значения. Карл думает только о том, зачем ляпнул, что он «одевался».       «Где она?»       «Кто?»       «Не строй из себя идиота».       Он никогда не помнил, не видел её прежде такой. Вся фигура матери источала холодную ярость. Карл ощущал себя, как преступник, который был пойман полицией ещё до того, как успел совершить преступление.       Она ждала. Он молчал. Что ему было ответить? Она искала Ракель. Не мог же он сказать в самом деле, что их домработница сидит у него в шкафу?       Мать прошлась по комнате, заглянула за занавеску, потом подошла к нему. Посмотрела такими глазами… и направилась к выходу… он только собрался выдохнуть, как неожиданно она резко развернулась, в два шага очутилась у шкафа и резко распахнула его, как фокусник из шляпы вытаскивает кролика или разноцветную ленту. Карлу казалось, что он до конца жизни будет помнить эту ужасную сцену.       Ракель, вжавшуюся в заднюю стенку платяного шкафа между его брюк и рубашек в дезабилье. Руку матери, которая ухватила и выволокла её наружу.       Вся эта сцена была словно из плохой мелодрамы, спектакля… и совершенно парализовала его. Карл так и стоял, наблюдая словно зритель из зала, как мать, таща потрясённую Ракель за собой, вышла с ней в коридор. Он услышал только, как хлопнула входная дверь, и меньше чем через минуту Элизабет вернулась в комнату сына. Одна, без Ракель. Он только тогда смог отмереть, услышать как со стороны, вернувшийся к нему голос.       «Где она? Что ты сделала?»       «Выставила эту дрянь вон. Мне стоит сказать тебе, как я разочарована?» — с каким презрением, почти отвращением смотрела она на него!       «Что? Ничего не было… это не то… это платье… она модель…» — он нёс какую-то чушь. Он всегда в её глазах говорит глупости. И он этого ощущения её раздражения и правда как будто тупеет.       «Что ты стоишь и смотришь, как мул?» — она часто говорила ему это в детстве.       Вот и в этот момент так до горького очевидно, что её не волнует истина и любое его оправдание.       «Я надеялась, что хоть ты никогда не опустишься до такого. Не будешь, как твой отец. Это прислуга! Прислуга!»       Это унизительное «прислуга!» продолжало звучать у него в ушах, когда Карл, не вынеся всего этого, выбежал сначала из комнаты, а потом из квартиры. Каким-то удивительным образом он успел сорвать с вешалки и захватить с собой плащ.       Ракель так и стояла на лестничной клетке, в одном белье, как оглушённая. Она не плакала, но как будто бы вообще не дышала.       «Пошли. Я отвезу тебя к другу», — он набросил ей на плечи свой плащ и, крепко взяв за руку, повёл вниз по лестнице. Он слышал «спиной», как хлопнула на их этаже дверь, и знал, что мать провожает их взглядом.       Примерно всё это, но очень кратко и без описания подробностей и эмоций, Карл пересказал Пьеру. Он заметил, что на моменте рассказа, когда его мать вытолкала Ракель на лестничную клетку, на лице Пьера мелькнуло искреннее потрясение и возмущение. Ему явно хотелось по этому поводу что-то сказать и Карл ожидал, что тот скажет. Но Пьер почему-то сдержался и Карл был благодарен за это. Он подумал, что воспитание у Берже всё же лучше, чем можно подумать… Или можно это счесть за врождённую деликатность и такт?       —Я думал было поехать в гостиницу, но сам понимаешь, она в таком виде… а я даже денег не взял. Только успел схватить ключи от машины. Просто я о Ракель рассказывал только Иву.       —О чём речь, правильно сделал, что пришёл. —Пьер похлопал его по плечу и сунул в руки халат. —Ладно, ещё полминуты и мы найдём их там двоих, умерших уже от смущения. Вот, отнеси это Иву. А я хоть пойду тоже оденусь.       Ив отреагировал иначе. Не то чтобы Карл удивился его реакции, но…       Ракель отправили в ванну отогреваться. Они втроём сидели на кухне. Ив, уже полностью одетый, пил чай и, когда Карл закончил рассказ, пару секунд таращил глаза на него, а потом уронил голову на руки и расхохотался. От Карла не укрылось в этот момент сперва изумление, а потом негодование на лице Пьера.       —Ив, ты считаешь что это смешно?!       —Конечно… то есть, не для Ракель, разумеется… но её нет здесь… — он снял очки и протёр глаза от выступивших на них слез. —Ой, ну вот только не начинай, Пьер! Ты сам стоял тут и ржал минут десять назад, между прочим, над тем, в каком виде меня тут застали!       —Но это другое. И потом, я же не знал всех деталей…       —Это ты просто не знал мамы Карла…— Ив встал, чтобы подлить себе чая.       —Да, и ты просто не знаешь ещё чувства юмора Ива. — Карл вновь ощутил эту вскипевшую волну злости в груди. Ив смеялся над ним, уж несомненно. — Он читал тебе те стихи свои, которые начинаются со строчки «однажды утром девочку переехал автобус…»?       —Ив, с тобой всё понятно. — Пьер отмахнулся и посмотрел на Карла. — Оставайтесь. Можете спать у нас в спальне.       —Спасибо, но она не моя девушка.       —Да, у Карлито уже есть… только не совсем уже девушка…— Ив хихикнул, вспомнив, конечно, о Фелис и получив толчок в плечо от друга.       —Ракель пусть останется, а я поеду домой. — Карл встал.       —Ты собираешься вернуться туда, после того, что случилось? — Пьер был возмущён, и Карла внезапно как-то тронуло это.       —Ракель можно положить в спальне. Я на диване, а Карл может лечь в твоём кресле.— предложил Ив.— Оставайся.       —А я?       —А ты, раз такой добрый, будешь спать на балконе…— Ив засмеялся, и Пьер кинул в него скомканной салфеткой.       —Нет, спасибо, я не любитель спать сидя…— возразил Карл.       —Идём, покажу.       Пьер вытащил его из-за стола и отвёл в гостиную. Карл слегка вздрогнул, когда он усадил его вновь в то самое кресло, и на долю секунды ему показалось даже, что вот сейчас Пьер, как и тогда приземлится к нему на колени…       Он вцепился в мягкие подлокотники и глянул в слегка нависшее над ним мужское лицо.       —Таак… погоди-ка…— Пьер произнёс это тихо и просунул руку куда-то вбок, через него.       Карл инстинктивно закрыл глаза и через мгновение услышал лёгкий щелчок. Спинка кресла резко откинулась и он, вскрикнув, упал на спину.       —Ну что, удобно? Разве плохая кровать получилась?       Карл тут же подумал, как может ещё использоваться эта конструкция. Ему стало неловко, и он, проклиная себя, покраснел. И хотя Пьер по-прежнему весело улыбался, довольный своей шуткой, в голове вновь возникла эта неприятная мысль: «что если он помнит всё, но специально делает вид… о чём-то ему намекает?»       —Мне всё равно нужно забрать её вещи. И платье. Вернусь завтра утром.       Он забрал и надел обратно свой плащ. Пьер провожал его в коридоре, и Карл поймал себя на мысли, что ему не хочется уходить. Не хочется выходить из тепла комнат на улицу, где идёт снег с дождём и возвращаться туда, где, несомненно, его ожидает серьёзное выяснение отношений. Он знал, что никто его теперь не прогонял, и он мог бы остаться. Он даже хотел остаться. Но правда была так же в том, что ему было неприятно и как-то неловко видеть эту… семейную жизнь.       «Ив просто перешёл из-под родительского крыла под другое».       Уже вновь поднимаясь по ступенькам лестницы в подъезд своего дома, Карл подумал, что у него никогда не было такого крыла. Его действительно никто никогда по-настоящему с радостью не ждал дома. Карлу подумалось, что если бы он не вернулся больше вообще, мать бы не очень-то горевала.       К горлу подступил ком и, остановившись у дверь, молодой человек смотрел на ключи в руке. Сейчас он откроет замок и войдёт…нет, это не его дом. У него нет дома. Есть помещение, в котором для него отведено определённое место.       Он понял с ужасом, что почти начал плакать. Он не помнил, когда плакал в последний раз, и худшего момента для этого трудно представить.       Карл убрал ключи в карман и нажал на звонок.       Она открыла не сразу. Это дало время собраться. Когда дверь распахнулась, Карл, обретя вдруг уверенность, прошёл мимо матери в квартиру, наплевав и на обувь, и на не снятый плащ. Была только цель: забрать вещи. И платье. Почему-то он очень переживал за него… Молодой человек просто решил, что не будет, он не будет с ней разговаривать.       Элизабет молча наблюдала, как он достаёт чемодан и складывает туда самое основное на первое время — рубашки, брюки, бельё.       —Где её вещи?       —Ты с ума сошёл. — Она перегораживала ему выход из комнаты. Уже овладев собой, она, тем не менее, как будто ещё сильнее подавляла его. Карл знал, что если начнет разговаривать, если начнет объясняться, то проиграет. Она раздавит его.       —Ты ещё не успела их выбросить? Ты же не хочешь, чтобы она возвращалась за ними? Или тем более… шла в полицию? Ты выгнала её ранней весной на улицу без верхней одежды. Ты знаешь, что это преступление?       Он переводил теперь всё на Ракель. Неожиданно это сработало. Мать пропустила его в комнату девушки и позволила собрать часть вещей. Он спиной ощущал её недоумение во взгляде. Она не ожидала, что он будет настолько упрям? Что же, все мулы упрямы.       —Карл, куда ты собрался? — мама перехватила его всё-таки на пороге, когда он выходил с двумя чемоданами.       Куда? Да он сам не решил ещё…       —Не волнуйся, не к ней. Поживу пока в гостинице.       —Пока? — её глаза гневно сверкнули. — Что это значит?       —Пока не найду себе другую квартиру. И не съеду. Я хочу жить один, — произнёс он и с изумлением понял, что, кажется, только что принял решение.

      ***

      На следующее утро он вернулся на площадь Дофина уже с чемоданом Ракель.       Снять номер в гостинице оказалось хорошей идеей, ему нужно было побыть наедине с собой, а это не получилось бы, останься он у Пьера и Ива. И хотя Карл плохо спал этой ночью на синтетических, пахнущих отбеливателем простынях и всё время вертелся, к утру он ощущал почти успокоение.       Не завтракая и выпив только чашку эспрессо в пустом и прохладном баре отеля, он поехал отдавать чемодан. К тому же нужно было бы как-то объясниться с Ракель… чего доброго, она и правда решит подать жалобу. Нужно будет предложить отвезти её домой и как-то уладить всё, чтобы не вышло скандала.       Дверь ему вновь открыл Пьер. Увидев его, Карл не смог удержаться — на Пьере на этот раз был тёмно-синий халат, вполне обычного вида, если не считать, что по длине своей тот вообще едва прикрывал ему бёдра.       «Надо же… а у него для мужчины вполне красивые ноги…» — мысленно отметил молодой человек.       — Боже… что это на тебе?       —Ты про халат? А ты думал, что я так ждал тебя, что встречу с утра прямо в смокинге?       —Это халат? — Карл придал голосу недоумение. —А я думал, что это странный такой кардиган…       Из коридора раздался хохот, и Карл увидел стоявшего в прихожей Ива, одетого в строгий костюм. Тот перед зеркалом завязывал галстук.       —Спасибо! Спасибо, Карлито! Я ему говорил, что это полный кошмар. Ходить в таком виде…       —Эй, я у себя дома вообще-то! А тебя… — он ухмыльнулся, загораживая Карлу проход. — Я не пущу. Пока не попросишь прощения.       —И не подумаю. Ходишь тут почти голый… а если бы это был не я… а, не знаю… какой-нибудь почтальон?       —Тогда бы я вышел вообще без халата.       —Карл, Пьер настолько впечатлился произошедшим с Ракель, что теперь сам выглядит так, что его хочется выставить из квартиры… Давай, помоги мне…       Он в шутку начал выпихивать Пьера, и, глядя на их возню у двери, Карл почувствовал, что впервые со вчерашнего дня ему захотелось искренне рассмеяться.       — Карл, ну помоги мне! Почему-то он очень сильный… — недовольно пыхтел Ив.       — Ив, бога ради, выпихивай его осторожнее… если ты ему сейчас случайно развяжешь халат…— Карл протиснулся между ними в квартиру, стараясь не расхохотаться.       —То ты будешь в восторге…       Пьер в какой-то момент резко сменил положение и так развернул их, что Ив с одного толчка вылетел за порог.       —Ну и чёрт с вами! Я опаздываю на работу… Пьер, ты не видел, машина пришла? — он поправил съехавшие очки с обиженным видом.       —Ага, стоит у подъезда. — Тот, на радость Карла, поправил халат, и зловеще так ухмылялся.       «Ну вот, он снова пират…»       —Слушай, а на какую такую работу он собрался? — недоумённо спросил Карл, проводив друга взглядом. — Сегодня же воскресенье.       —Ив думает, что понедельник. И не вздумай догонять и ему говорить… не нравится ему мой халат, ну-ну… — и добавил с фальшивой угрозой, глядя на Карла. — Тебе он тоже всё ещё не нравится?       —Нравится-нравится!       —Так уж и быть, проходи… Представляешь, я всё утро за ним наблюдаю и жду, когда он сообразит…       Пьер прошёл на кухню, и Карл, как и вчера, следом за ним. На столе дымился кофейник, стояла одна чашка с недопитым кофе, пепельница и, Карл не мог в это поверить, миска блинов. Он не ел блины… сколько? Да лет, наверное, семь или восемь…       —Гляди-ка, стоит и действительно ждёт машину…— Пьер выглянул из окна.       —А где Ракель? Я привёз её вещи…— Карл словно только что вспомнил, ради чего, собственно, возвращался.       —Она уехала. Я в шесть утра отвёз её на вокзал. — Пьер встал к плите и продолжил то, от чего, очевидно, его оторвали. Карл подумал, что он никогда не видел мужчину, который бы жарил блины. Хотя он и женщину тоже не видел. Процесс приготовления пищи всегда был пространством исключительно слуг. Мать вполне могла приготовить что-то простое, более того, считала необходимым любому человеку уметь делать элементарные вещи по дому. Но представить её за жаркой блинов… Карл, впрочем, вновь подумал о Ракель.       —Уехала? Почему? И в чём… она была почти голой.       —Ив соорудил для неё подобие платья из своего старого свитера. Она не захотела оставаться. И была очень расстроена, — гремел он посудой. — Могу себе представить. Точнее… я не мог представить, что в современном мире подобное ещё как-то возможно.       Его голос был спокоен, но Карл прекрасно ощущал в нём упрек. Ну, разумеется, он понимает, что поступок его матери был ужасен. Но он не собирается обсуждать это с Пьером.       — Я хотел всё это уладить… и её вещи… адреса и телефона её я не знаю…       —Телефон я у неё взял. Как раз на случай, если ты спросишь.       Пьер подошёл к холодильнику и отцепил придавленную магнитом бумажку, положив её на стол перед Карлом.       Их взгляды встретились. Карл подспудно уже искал в глазах Берже намёк на подвох… усмешку, упрёк, осуждение. Но тот смотрел на него… ему это кажется? — с состраданием? Если бы ещё не этот дурацкий халат, который просто не давал воспринимать разговор слишком серьезно… и ведь Пьер даже не думает пойти и одеться! А Карлу не хотелось рисковать и спрашивать про наличие под халатом трусов.       Карл услышал приятное шкворчание масла и ощутил носом аппетитный аромат жареного теста. Он понял, что страшно голоден.       —Завтракать с нами будешь? Ты пьёшь чай или кофе? — не дожидаясь ответа, Пьер поставил перед ним тарелку. — И хватай побыстрее. А то Ив скоро вернётся и быстро всё здесь сожрёт.       В другой момент Карл бы подумал, что в манерах Пьера, интонациях, в словах, которые время от времени нет-нет, да прорываются, все же много… не то что хабальства, но такой… уличной грубости. А для общества, к которому относится он или Ив, Берже вообще балансирует на грани откровенного хамства. Карл видел это, он это чувствовал, но почему-то сейчас это ничуть его не задело. Напротив, он вот сейчас ощущал, что хочет именно «жрать». Просто забыть обо всём и объесться блинами, сидя на кухне в халате.       В коридоре хлопнула дверь, и через секунду Ив появился на кухне, возмущённый, прямо в уличной обуви и плаще.       —Пьер. Это не смешно. Почему ты не сказал мне, что сегодня всё ещё воскресенье?       —Всё ещё? А оно у тебя, дурачка, вчера началось?       Карл смотрел на двоих мужчин, — один с кулинарной лопаткой в мини-халате, другой в рабочем костюме и застегнутом аккуратно плаще — и его разобрал такой хохот, что он не выдержал и со словами «а у вас нет фотоаппарата?» начал так сильно смеяться, что слёзы потекли по щекам.       —Пьер, что ты с ним сделал? Я таких звуков от Карла никогда даже не слышал…— Ив упал рядом на стул и не долго думая, подцепил блин из тарелки.       —Знаете, мне неловко… я чувствую, что мне нужно либо надеть плащ, либо совсем уж раздеться… — пошутил Карл. — Что-то из двух.       —Могу принести тебе халат… — Пьер очень игриво приподнял бровь и отодвинул от Ива тарелку, из который тот таскал блины один за одним. — Раздевайся.       —О, ты хочешь сказать, один из твоих кардиганов? Нет уж, спасибо.              Они продолжали шутить и есть блины, запивая их чаем. Карл подумал, что это самый странный и забавный завтрак в его жизни. И Ив прав: он вообще не помнил, когда в последний раз так смеялся.       Что касается Ракель, то звонить ей теперь Карлу вдруг стало неловко и неприятно. Он что, должен извиняться за мать? Он? Часть его хотела отстраниться и забыть это нелепое проишествие. В конце концов, Ракель сама не стала дожидаться его и уехала. И вообще, всё это произошло из-за неё… из-за неё он впервые так серьёзно поссорился с матерью, и с каждой минутой Карлу всё больше это не нравилось, а такая несвойственная ему вчерашняя импульсивность начинала казаться глупой. Почему он должен сбегать из своего дома, если ни в чём не виноват? В конце концов, Ракель и правда всего лишь домработница.       Решение предложил Ив. Преспокойно умяв почти целую тарелку блинов, он предложил:       —Пусть Пьер позвонит ей и всё разузнает. В конце концов, она ему оставила свой телефон. И вообще вчера они тут неплохо провели время. Болтали и курили на кухне до пяти утра.       «Ракель курит?» — изумился про себя Карл, который за все эти месяцы ни разу не видел девушку с сигаретой.       —Мы учились с дней в одной школе в Ла-Рошели, представляешь… я был поражен! Мы и жили не так далеко друг от друга… — заявил Пьер.       —Что, ты прямо учился в школе? — Карл не мог удержаться, чтобы не вернуть Пьеру эту остроту. — В настоящей школе? С учителями? И они прямо учили тебя?       —Да, и один из них получил от Пьера в глаз, — хмыкнул Ив.       Карл не понял, было ли это шуткой.       —Правда? И что, тебя выгнали? — с любопытством поинтересовался он.       —Я сам ушёл. Там было нечего делать. — Пьер говорил это нарочито небрежно, но по интонации голоса Карл подозревал, что тому не очень нравится этот вот разговор. — А школу я всё равно в итоге окончил. Только другую.       —Да?       —Да, Пьер окончил суровую школу жизни… — закатил глаза Ив.       —Разве эту школу когда-то можно окончить? — Карл усмехнулся, отметив, что Пьер стал смотреть куда-то в сторону. Да… он напряжён.       —Ракель училась у его мамы. Просто на несколько классов младше. Ты не представляешь, какие глаза были вчера тут у Пьера, когда она спросила: вы Пьер, сын Кристины Берже? Понимаешь, Пьер в Ла-Рошели почти знаменитость… он…       —Ив, хватит болтать обо мне! — неожиданно очень резко одёрнул его Пьер.       —О, просто Карл думает, что я о тебе ничего не знаю… — Ив, немного обиженный, сделал то, что делал в таких ситуациях всегда — перевёл стрелки на кого -то другого.       —Я Карлу всё сам о себе расскажу. Покажу свидетельство от рождении, если попросит.       Снова, как будто какой-то режим в нём переключился, зазвучал этот угрожающе-язвительный тон.       Так значит, его мама учительница? Ну что ж, кое-что это всё-таки объясняет. Например, эту менторскую, покровительственную манеру разговора.       —Пьер, — Карл произнёс это вполне мирно.— Раз вы с Ракель нашли общий язык, я буду очень признателен, если ты позвонишь ей и скажешь, что у меня её вещи. Я готов привезти их или отправить с багажом вместе с платьем. И заодно узнаешь, не собирается ли она… ну… жаловаться куда-нибудь… просто мне она правды не скажет…       Пьер некоторое время внимательно смотрел на него, как будто бы про себя что-то обдумывая. Его лицо стало жёстким и даже суровым.       —Воообще ей и правда стоило бы пожаловаться в профсоюз. Даже если бы она была твоей любовницей, никто не имеет права выгонять человека зимой на улицу без одежды.       —Абсолютно с тобой согласен. Поэтому и я хочу помочь ей. — Карл чувствовал, что спорить не стоит. И чего это Пьер так разозлился? Неужели из-за того, что Ив вспомнил про его семью?       Пьер кивнул и, встав, направился в коридор, к телефону, на ходу коснувшись плеча Карла рукой. Небрежно, но было в самом прикосновении этом как будто какое-то присваивание… утверждение своей территории. Карл не любил, когда его трогают малознакомые люди. Он, в общем, не любил, когда его трогают люди вообще.       «Он может быть забавным минут десять, не больше…»       —Может тебе проще и правда сделать её своей любовницей? — Ив сидел, немного осоловелый после блинов, подперев щёку рукой. — Будет полный комплект… старая и молодая… будешь настоящий альфа-самец. Рррр…       Карл хотел достойно ответить на это, но внезапно вспомнил: Фелис! Мадам Рош пригласила его сегодня на ужин!       Откровенно говоря, Фелиция уже не раз его приглашала, и он всякий раз выкручивался, чтобы не пойти. Иногда у него действительно были неотложные дела, но по большей части предлоги он выдумывал. На этот раз в её голосе, когда она по телефону позвала его на обед в свой особняк, звучала неприкрытая обида, и Карл решил пойти, чтобы не нанести уже прямое оскорбление. Ну, в конце концов, не съест же она его! Он поднялся из-за стола, напоследок скрутив трубочкой блинчик и отправив в рот.       — Пьер, ты бы поумерил его фантазию, а то мало ли что. Это я привык, а кто-то может принять близко к сердцу, — дожёвывая нежное тесто, ухмыльнулся он. — Ладно, мне пора. Спасибо за завтрак и за Ракель. Ив, давай, фантазируй в нужное русло. Увидимся!       По лестнице этого дома бежать было как-то несолидно, Карл спускался неторопливо и окончательно убедил себя пойти к Фелис. Обед вечером — это этикетное мероприятие, даже если гостей немного. Смокинг у него был свежайший и сидел безупречно. Он вызовет такси. За рулём в смокинге — не комильфо. И мама, наконец, будет довольна этой новостью. Ведь за смокингом придётся зайти домой…

***

      Пока такси везло его в фешенебельный пригород, Карл всё пытался понять, как ему выходить из этой ситуации. С одной стороны — поздний ужин дома подразумевает близкий круг, почти семейный, с другой стороны — он никак не чувствовал себя частью той публики, к которой принадлежало семейство Рош. И, кстати, у четы Рош был сын девятнадцати лет, который сейчас учился в Кембридже. Карл не знал, радоваться ли, что молодого человека нет во Франции, или же он мог бы стать для него охранным амулетом в доме матери? Почему-то присутствие месье Роша таковым ему не казалось. Вообще, всё происходящее в высшем свете порой просто не укладывалось в голове Лагерфельда. Правила? В свете на правила плевали, лишь бы приличия соблюсти. Так ни до чего и не додумавшись, Карл пустил всё на самотёк, расплатился с болтливым таксистом, который даже присмирел, когда въезжал в гостеприимно открытые кованые ворота, а дверцу ему уже открывал импозантный немолодой мужчина, предупредительно державший большой зонт — за городом сыпал мелкий холодный дождь.       В вестибюле у него приняли пальто и кашне, а по парадной лестнице из серо-розового мрамора навстречу уже спускалась Фелиция.       — О, дорогой месье Лагерфельд! Наконец вы нашли для нас время! — весело, но с явной иронией восклицала она, протягивая ему обе руки радушным дружеским, но таким двусмысленным жестом.       Карл чуть поклонился и руку ей поцеловал.       — Фелис, ваши упрёки заслуженны, но несправедливы. Вы же знаете, сколько работы, когда выпускаешь новую коллекцию, — улыбаясь, он предложил ей руку, и она повела его вверх по ступеням. — Вы же получили приглашения на дефиле от обоих домов, надеюсь? И надеюсь, вы придёте меня поддержать?       — Как вы можете сомневаться, Карл! — Дома она держалась немного иначе, чуть чопорнее, видимо, привычка хозяйки. — Поддерживать друзей — это святое! Стол уже накрывают, давайте, я пока покажу вам дом. Мне бы хотелось посоветоваться насчёт картин. То, что сейчас висит, уже как-то намозолило глаза, хочется нового…       «Намозолили» глаза мадам Рош несколько импрессионистов, два «старых» голландца, небольшой Гейнсборо, коллекция набросков Родена и даже один Дали. Карл мысленно чертыхался и очень хотел прочитать лекцию о живописи, но держал себя в руках. Пообещав подумать над её «проблемой», с гораздо большим удовольствием он разглядывал книжные полки в кабинете, который был и библиотекой. Там его, наконец, познакомили с месье Рошем, который попросил звать его Рене и угостил аперитивом, очень вовремя внесённым миловидной, но не юной женщиной. Как бы здесь понравилось матери, подумал вдруг Карл. Истинный орднунг как он есть…       За обеденным столом, который был накрыт лишь на троих и сиял серебром, хрусталём и фарфором, разговор как-то внезапно зашёл о русском балете, летние гастроли которого с колоссальным успехом прошли в Париже летом. Рене оказался большим балетоманом, и Карлу, тоже ходившему с матерью на «Ромео и Джульетту», было интересно слушать его. Сначала тот восхищался Улановой и Лепешинской, потом вспомнил, как ещё совсем юношей смотрел Русские Сезоны, и как его потрясли Карсавина и молодой Лифарь. «Нижинского я уже не застал, — искренне сокрушался Рене, — был мал ещё…» Фелиция извинительно вздыхала, говорила, что больше любит оперу, и Карл, вставляя иногда несколько слов, мог наблюдать за ней без опаски.       Конечно, они не впервые сидели за столом вместе, но обычно это были трапезы на двоих, и Фелис сама не сводила с него глаз, а сейчас он ненавязчиво рассмотрел и ветшающие руки, и чуть поплывшую линию скул, и наметившийся второй подбородок, и ещё многое, что обычно скрадывалось её живостью и деятельным жизнелюбием. У неё даже не было той «породы», которая, кстати, просматривалась в Рене, позволявшей с возрастом выглядеть значительнее, впечатлять. Карлу стало грустно… Короток век женщины, даже богатой и успешной, но Фелиция не сдаётся, спорит с временем, не желает принять поражение! Он ведь тут тоже затем, чтобы помочь ей в этой борьбе, это так очевидно. И разве ему так уж трудно сделать это? Карл вздохнул и сменил прибор, снова мысленно поблагодарив материнскую этикетную муштру, позволявшую ему не задумываться, чем что едят.       Сложные блюда, «высокая» подача, очень вкусные вина… Карл быстро наелся, но обед и не думал завершаться. Об опере тоже поговорили, вспомнив, что Роже Бенаму на радость широким массам, которым не по карману посещение великих сцен, снял документальный фильм-оперу «Тоска» с Марией Каллас, и публика чуть ли не штурмом брала кинотеатры, где шёл показ. «О, да, помню, пять лет назад Рене сделал мне подарок, — мечтательно заметила Фелис. — Билеты в Ла Скала на «Дона Карлоса»… Ах, какая она там Елизавета, боже… Ты помнишь, друг мой?» Рене неопределённо покрутил в воздухе бокалом с вином: «Ещё бы… До сих пор страшно, сколько стоили эти два билета!» Посмеялись.       Потом месье Рош вдруг спросил, что же Карл думает по поводу живописи в их доме, и Карл искренне ответил, что их коллекция прекрасна! Любая из картин — повод для гордости, показатель хорошего вкуса и, что немаловажно, отличное вложение денег. «Ах, Карл, вы так говорите, чтобы не трудиться советовать новое, я уверена!» — шутливо попеняла ему Фелиция, а Рене заметно расслабился и заулыбался, видимо, картины собирал он, и похвала была ему приятна. «Я с удовольствием посоветую вам новых модных художников, Фелис, но, право, купите их и спрячьте до лучших времён, пусть они успеют стать классикой!» — отшутился и Карл.       К десерту обстановка за столом стала совсем тёплой. Подали лимонный штрудель с фисташковым мороженым, и Карл, который уже раза три говорил себе, что больше не будет есть никогда, удержаться не смог. По части сладостей вкус мадам Рош был не в пример лучше, чем по части живописи. Рене неожиданно сказал Карлу комплимент по поводу нового гардероба супруги, в котором она, наконец-то, выглядит не куклой на витрине, а живым и весёлым человеком. Карл смутился, рассыпался в благодарностях и впервые подумал, что, наверное, в этой семье всё не так плохо, и зачем же тогда он здесь?       Кофе по традиции подавали в кабинете, Рене пригласил его туда вернуться, и, спросив, курит ли Карл, придвинул шкатулку с сигарами. «Подцепил эту моду в Америке, — заметил он. — Нечасто их курю, но это довольно вкусный способ употребления никотина…» Карл смотрел, как месье Рош срезает кончики, как прикуривает от настольной зажигалки… Элегантный мужчина за пятьдесят, спокойный, надёжный, крепкий. Седина только-только начала завоёвывать плацдармы с флангов, морщин почти нет, только складки между бровей и от прищура. Приятный голос, красивые руки. Не аристократ, но новая крепкая буржуазия, дети индустриального века, за спиной которых так много, так много…       Фелиция сама принесла поднос с кофейником и чашками, устроилась в кресле у столика, замкнув треугольник, одобрительно покивала на сигару в руке у Карла. Кофе тоже был великолепен, как и всё в этот вечер. Карл вдруг подумал, что это всё было сделано для него, и почти испугался. К счастью, Рене заговорил о книгах. Эту тему Карл мог поддерживать бесконечно.       Вдруг в кабинет постучались, и тот мужчина, что встречал его с зонтом, что-то тихо сказал почти на ухо хозяину дома. Тот поднялся с извинениями — звонок, нужно ответить, — и вышел из кабинета. Карл тут же подумал, что это подстроено, потому что таких совпадений не бывает. Фелиция тоже как-то напряжённо выпрямилась в кресле и подлила в чашки из горячего кофейника. Чтобы сгладить неловкость, Карл принялся осторожно стряхивать с сигары пепел — и это оказалось не так просто, а Фелис тоненько вздохнула и сказала что-то про «ужасы бизнеса», которые всё время требуют жертв. Рене вернулся минуты через три с извинениями и откланялся: «Срочное совещание с американскими акционерами, у них там утро и им всё равно, что у нас скоро ночь!» Фелиции он кивнул, а Карлу, вставшему из кресла, пожал руку: «Я рад познакомиться с вами, Карл. Думаю, мы ещё поговорим и о книгах, и о живописи. И, разумеется, я тоже приду на ваши показы! Доброго вечера вам!» Бросив ещё один взгляд на жену, месье Рош вышел и плотно закрыл за собой дверь.       Карл стоял столбом. Что происходит? Ему дали карт-бланш, ему… предлагают свою жену, чёрт возьми?!       Фелис встала, подошла, забрала у него сигару, потушила, сломав, в массивной бронзовой пепельнице. Карл смотрел на неё и словно видел впервые. Она была одета в очень простое закрытое платье зеленовато-золотистого цвета, вся красота которого заключалась в ткани, переливчатой, струящейся и мягкой. Вырез-лодочка открывал лишь ключицы, на них лежало тонкое филигранное колье из жёлтого золота с хризолитами и топазами. Волосы были приподняты на затылке, справа у лица качался лёгкий завиток, который она весь вечер, забываясь, старалась заправить за ухо. Она почти не была накрашена, лишь стрелки на глазах, без которых женщины уже себя и не мыслят… Она не пыталась обманывать ни его, ни себя — она была старше, и она это знала. Но она твёрдо намеревалась попробовать. Карл уважал эту твёрдость и честность.       Она взяла его за обе руки и заставила сесть на диван, стоявший наискосок, чтобы с него можно было смотреть и в окно, и на огонь в камине. За окном, впрочем, было уже темно, а камин не разожгли… Руки его она так и не выпустила, и они сидели чуть боком, вполоборота друг к другу. Карл так и не понимал, что делать дальше. И хочет ли он… дальше.       — Вы очень красивый мужчина, Карл, — тихо, почти шёпотом сказала наконец Фелис. — Вам, наверное, это не раз говорили…       «Ага, как же, — подумал он тут же, но вслух не произнёс. — Особенно матушка старалась…»       — Вы умны и талантливы, вы прекрасно образованны, — продолжала она тем же полушёпотом. — Ваше воспитание выше похвал, ваше самообладание, ваше достоинство… Я могу ещё долго говорить… И единственное, что я могу предложить вам за все ваши совершенства — мои связи и мои средства. Я понимаю, это не то что не равноценно — это могло бы быть оскорбительно для вас, но меня извиняет, наверное, что…       Карл не выдержал. Не то чтобы он испытал какие-то чувства или возбуждение — нет, он просто не мог больше слушать эти жалкие попытки оправдать естественное желание женщины быть любимой, желанной, прекрасной. Он перехватил её ладони одной своей, а другую положил ей на затылок, слегка оцарапавшись шпилькой, и коснулся губами её губ. Это был даже не поцелуй. Просто как если бы он приложил палец к губам и сказал «тс-с-с-с-с»… И Фелис замерла с приоткрытыми губами, тоже не делая попыток сделать поцелуй — поцелуем, чувствуя, что это — о другом… Они просидели так некоторое время, а потом Карл, мягко поцеловав её в уголок губ, в щёку и в висок, чуть отодвинулся и сказал:       — Ты должна объяснить, что здесь сегодня было. Я же вижу, что Рене любит тебя, а ты его. Я хочу понять…       Она также естественно перешла на «ты».       — Ты прав, прав… Но… Рене воевал… ранение… ты понимаешь… И он дал мне свободу… ну, в рамках, конечно, но это само собой! — Она вдруг покраснела, глаза увлажнились. — Я так рада была, когда встретила тебя! Все эти мальчики… и стыдно, и невозможно… О, невозможно, Карл! Прости, прости меня… Я понимаю, всё понимаю, я Рене рассказала, конечно, специально познакомила вас… Я надеялась, что ты свободен, ведь рядом с тобой никого нет, но теперь я вижу, чувствую, что… и ничего не получится… да?       Она была умной и чуткой, конечно, не получится… Но почему? Ему, не было неприятно её… признание и предложение, если можно так выразиться. Дело в другом… в чём же? Если бы он сам мог это понять. С Ракель тогда это было чистое любопытство. Скорее игра. Но к Фелис сейчас он испытал то, что можно было бы даже назвать нежностью. Ему было и немного стыдно и хорошо. Благодарно…       — А ещё я поняла, что ошибкой было вас знакомить, — продолжала чуть не плача Фелис. — Тебе Рене понравился, ты ему тоже, кстати… И ты понял про нас, и конечно теперь тебе не позволила бы твоя натура… Ты не такой, как другие… Карл! — вдруг воскликнула она с жаром. — Я не хочу тебя потерять из-за этого всего! Хотя бы как друга не потерять! Позволь мне! Я бы могла быть тебе полезной…       — Стой, стой, Фелис! — Карл под влиянием порыва обнял её и прижал, как прижимал Ива, когда тот начинал психовать. — Ты меня тоже прости. Но друзей у меня так немного, что терять их — роскошь непозволительная. Не будем про выгоды и пользу. Друзья помогают друг другу просто потому, что друзья… Кстати, вон там фотография красивого парня. Это ваш сын?       На фото был действительно очень красивый юноша. Одно лицо с Фелицией. Только темноволосый.       В отца…

***

      Карл был рад узнать через несколько дней от Пьера по телефону, что ситуация с Ракель улажена, и девушка просит только отправить все её вещи в Сен-Жермен-ан-Ле, где она проживала.       «Но я бы на твоём месте всё же лично встретился с ней, дал ей денег и взял расписку о том, что она не станет никому об этом рассказывать. Знаешь, она всё равно чувствует себя оскорблённой. Не стоит расставаться с кем-нибудь так, как будто ты его больше никогда не увидишь», — посоветовал Пьер.       Дельный совет. Правда, следовать ему Карл не собирался. Что касается Ива и их договоренности попробовать девушку в качестве новой модели, то он был удивлён, когда друг неожиданно отказался под очень странным предлогом.       «Она очаровательна, это правда. Но её внешность несколько старомодна. Это классическая красота. К тому же, у неё совсем нет опыта. Никакого. С этим будет трудно работать. Я не могу себе это позволить».       «Но ты ведь её даже не видел на подиуме!» — возразил Карл.       «Я видел её почти в нижнем белье у себя дома. Она мне не подходит».       Не подходит… хм. Ему, в общем-то, и не хотелось уже его уговаривать. Карл вообще не очень понимал, зачем во всё это ввязался. В конце концов, в качестве компенсации Ракель получит превосходное платье (которое сама себе она точно не могла бы позволить) и сумму денег в качестве извинения за поведение матери. И этого будет достаточно. Всё это он отправил по адресу с короткой и сдержанной запиской, содержание которое выражало скорее холодное сожаление и пожелание благополучия.       Молодой человек вернулся домой через неделю. Он всё ещё подыскивал квартиру, но делал это не так уж и рьяно. Мать не требовала от него объяснений и, как это бывало обычно, просто не заводила разговор на неприятную тему. Карла это более чем устраивало. Они почти не говорили друг с другом всю весну, и это давало определённое чувство свободы. Карл не знал, действительно ли мать впечатлил его поступок с уходом, но она как будто ослабила свой контроль. Прекратились комментарии по поводу количества еды за обедом и его внешнего вида, и она больше не «поджидала» его в коридоре. В конце концов Карл обошёлся тем, что врезал замок в своей комнате, обозначив пространство, куда ей теперь не могло быть свободного входа.

***

      1959 пролетел незаметно.       После триумфа «Трапеции» Ив окончательно утвердился в новой должности. Марсель Буссак был как будто в восторге. Продажи росли.       Пресса «шепчет», что Сен-Лоран ломает образ молодой француженки. Его платья теперь открывают до середины грудь и спину до талии. Жемчужное ожерелье так же переместилось на спину и висит между лопатками.       Ив собирает детали образа, как будто срисовывая их с книг по истории искусства — Карл делает то же самое, но по-другому. И каждый раз, когда ему кажется, что он создаёт что-то действительно оригинальное, стоит ему увидеть что-то у Ива, и он чувствует глухое разочарование. Коллекции Сен-Лорана напоминают сверхъестественную декорацию. Они завораживают. Каких ему это стоит усилий?       Карл не долго радовался протекции, которую ему давала теперь дружба с Фелицией. У Ива уже появилась союзница Ивонн де Перимофф. Первая продавщица-примерщица ещё для Кристиана Диора, она очаровалась и его юным преемником. И, если мадам Рош рулит своим большим бизнесом в Англии, то Ивонн имеет нечто ещё более перспективное — связи в Соединённых штатах Америки. А Америка — это не просто деньги. Это деньги, связи и власть.       Между тем, мировой кризис, который добрался уже и до Франции, не располагает к экстравагантности. Невозможно, к тому же, не замечать меняющихся настроений, связанных с недавно произошедшим путчем в Алжире.       Летом Раймонда Зенакер, со слов Виктории, рассказала, что подобрала на дороге двух голосующих отпускников, один из которых сказал: «Так что, ваш Сен-Лоран будет штопать нам штаны?»       Настроения общества очевидны. Ив, имеющий по своей должности отсрочку от армии, все же оранец. Беспорядки, которые в любой момент грозили перерасти в большую войну, его напрямую касались.       Однако за те несколько раз, что они встречались с Карлом, никто не затрагивал этой темы, включая и Пьера, который не скрывал своих пацифистских взглядов и убеждений.       Ив говорил, что тот даже выпускал по приезду в Париж какую-то собственную газету с «левым анархистским уклоном». «Какую-то» оставалось здесь ключевым словом, к тому же, как Карл быстро приметил: рассказывать о своём прошлом Пьер Берже не любил.       Но и в мире моды события множатся. Все говорят о возвращении Шанель. Фотографии Великой мадмуазель на всех обложках журналов. Снова твид, белая шерсть… Карл, разумеется, посетил новые показы. Они были великолепны. Манекенщицы были похожи на персонажей Кокто, появляющихся из-за зеркал. Сама Шанель стола наверху лестницы, как королева этого зазеркалья. Сегодня, после заката эпохи Диора никто больше не может творить, игнорируя вновь её требования: лёгкость, непринужденность, удобство. В отличие от Ива — Шанель не художник. Она не делает эскизы для идеальной женщины.       Женщина — что это такое? Для Карла модели лишь отражение придуманных им персонажей, для Ива — сказочные чаровницы, воплощающие фантазию о женщине, которой он, (как Карл подозревает) сам хотел быть. Его образы становятся все более сексуальными. Женщина Сен-Лорана как будто полна скрытого эротического напряжения. Что это, если не влияние удачно складывающейся личной жизни самого кутюрье?       Но его руки по-прежнему «связаны» кандалами бренда Диора.       Карл всё время вспоминает тот их разговор.       «Не думаю, что я проработаю здесь слишком долго».       С Ивом и Пьером Карл виделся в этот год не очень уж часто. У обоих много работы. «Пьер назвал тебя забавным парнем, но снобом» — сообщила «по секрету» Виктория. Что ж, по этому замечанию Карл сделал вывод, что, по крайней мере, Берже как будто больше не видел в нём угрозы. По крайней мере при встречах он вёл себя вполне сносно.       «Ты позволил ему оказать тебе услугу в истории с Ракель. Нет лучше способа расположить к себе Пьера, как позволить ему почувствовать себя нужным…» — заметил Ив.       И Пьер определённо чувствует себя очень нужным Иву. Старается ли он намеренно или не отдавая отчёта?       Карл наблюдает. Ему забавно в свою очередь видеть, как Виктория постепенно меняет своё отношение к Пьеру.       «Вообще он очень, очень со всем помогает. Он очень умный и, оказывается, так хорошо образован! Мне кажется, нет такой темы, в которой он совсем не разбирается. И он жутко много читает. Прямо такой же книжный червь, как и ты!»       Карл усмехается. Помогает? Хм. Может быть у Пьера просто какое-то нервное расстройство? Нормальный человек не может хотеть целый день бегать по лестницам.       Пьер Берже — странное явление в их камерном мире. Карлу он напоминал большого шершня или шмеля, случайно влетевшего в осиный улей. Берже понимал, разумеется, что одной своей манерой общения отличается от их социального круга, но как будто совершенно не собирался с этим мириться и хоть в чём-то оставаться приниженным. И если Ив видит в своём любовнике вызов, который пока не вполне может сделать этому обществу через творчество, то Пьер уже втайне жаждет стать его частью. Может быть этот паритет их и привлекает друг в друге?       По крайней мере, Карлу Ив совсем не казался романтичным влюблённым. О Пьере он говорил часто с нежностью или улыбкой, но всегда немного с иронией.       Как бы то ни было, но все сотрудники дома Диора уже узнали и постепенно привыкли к «господину из Ла-Рошели», как стали за глаза называть Пьера. Привыкли к его резкому, высокому голосу, чуть вызывающей манере общения, которая, впрочем, большую часть времени была вполне дружелюбной. Он перезнакомился со всем персоналом и уже стал звать их по имени, никогда не отказывал в помощи, если его об этом просили.       Берже таким образом стал полезным не только для Ива.       При том, что он вёл себя всегда очень независимо и своевольно, он никогда не переходил грани, чтобы устроить конфликт, который мог бы стать проблемой для Ива. Очень скоро даже Раймонда Зенакер сменила гнев на милость, признав, что месье Берже бывает очень полезен, потому что, в отличие от многих, не боится работы. Даже если это касается починки стола или стула, или просто помощи в том, чтобы помочь грузчикам перенести материалы или новую мебель. Пьер умел делать всё, чего (и это все понимали) Ив никогда делать не будет.       На работе они всегда держали себя сдержанно-обособленно, а что касается Карла, то с ним Пьер вёл себя так, как будто они много лет уже знакомы.       «Почему я ни разу не видел на тебе подаренный галстук?» — спросил тот однажды.       «Потому что он слишком красивый, чтобы надевать его на наши встречи. Вдруг ты ещё раз подпалишь его?»       «Карл, лучше подари галстук Пьеру. А все, что он носит, я выброшу…» — со смехом добавил Ив.       От внимания Карла не укрылось, что Пьера это замечание задело. Он отвернулся и как-то напрягся.       «Нелегко ему с таким характером, должно быть, мириться с «ядовитым» чувством юмора Ива».       В любом случае, какие бы отношения между этими двумя ни были, когда Ив в начале зимы 1960-го «по-секрету» показал ему наброски для новой коллекции с кожаными бушлатами, Карл сразу подумал о том, что именно Пьера с его наглым видом, сигаретами, «ягуаром», мотоциклом (на котором он правда практически уже и не ездил) и кожаной курткой вполне можно было бы отнести к новому поколению «битников» внезапно ставших вдохновением для Ива. Вроде того же Джеймса Дина.       Конечно, если бы кто-то сказал, что Пьер Берже стал для него источником вдохновения, несомненно Ива очень бы это всё рассмешило.       «Свобода… свобода… свобода…»       Он, кстати, ни разу не пришёл к нему на работу в Жан Пату за всё это время, ни разу его не спросил: а над чем ТЫ работаешь, Карл? Для него это просто не имело значения.       И Карла бесило, что и для него то, что делает Ив, имеет как будто бы значение большее, чем то, что он делает сам. Но он утешал себя прагматической мыслью: ведь Ив Сен-Лоран — это Диор. По крайней мере, пока.

Апрель 1960

      В конце недели, как раз перед пасхальными каникулами, Карл заехал после работы за Ивом и Викторией, чтобы пригласить их (ну и, разумеется, Пьера) отпраздновать новоселье — неделю назад он наконец-то съехал на собственную квартиру. «Разрыв» с матерью оказался менее болезненным, потому как был постепенным. Карл не отказался от своего намерения жить один и после нового года, Элизабет вернулась в Берлин. Это медленное, но неизбежное охлаждение между ними она восприняла как будто спокойно. Карл был даже немного разочарован. По крайней мере, тогда, во время их ссоры из-за Ракель, мать впервые на его памяти за долгое время проявила эмоции.       Что же, теперь, если он так хочет жить самостоятельно, то пусть живёт. Затаила ли она на него обиду? Карл ни в чём не был уверен, кроме одного: её отъезд мог быть лишь окончательным. Теперь, даже если бы он попросил её вернуться в Париж, она этого не сделает.       «Уходя, всегда закрывай за собой дверь», — говорила Элизабет Лагерфельд.       Странно, но особенной радости, обустроившись на новом месте, Карл не испытывал. Его поступок был проявлением, пожалуй, больше упрямства, чем осознанного желания жить одному. В конце концов, это уже неприлично — управлять домом моды и заставлять окружающих улыбаться, сообщая, что он всё ещё живёт с мамой. Впрочем, они продолжали созваниваться дважды в неделю — по воскресеньям и средам. Говорили в основном о том, что происходит у него на работе. Элизабет умела задавать правильные вопросы и, хотя эти разговоры напоминали чем-то еженедельный рабочий отчёт, но Карла они полностью удовлетворяли. Ни с кем больше настолько открыто поговорить он не мог.       Когда он подъехал, Ив был ещё занят — давал интервью журналистке из Paris Match, и Карл расположился в одной из «приёмных» —уютной комнате, сделанной под «гостиную», куда обычно устраивали постоянных клиентов или других важных гостей.       Он пил кофе и пролистывал журналы, когда в комнату, стуча каблуками, влетела вся в черном газе и похожая на черный вихрь Виктория. Её глаза и нос были покрасневшими и немного опухшими.       —Ты плакала? — с удивлением спросил он, откладывая журнал.       —Нет. Я заболела…— она присела на диван рядом с Карлом и демонстративно высморкалась в салфетку, заставив мужчину машинально почти отодвинуться и получить в отместку осуждающий взгляд.       —Ив заставил меня участвовать в двухчасовой съёмке! Я позвонила ему утром и сказала, что у меня температура почти тридцать девять! Просила всё отменить. Но ему было плевать. Он разозлился, как будто бы я сделала это специально. Он сказал мне, что если я не приду, то могу тогда вообще больше не приходить.       Карл не то чтобы удивился, что Ив мог быть недоволен, если что-то идёт не так, как он хочет, но своё недовольство друг обычно не выражал в грубой форме.       —Знаешь, я люблю Ива. Но он может быть очень жестоким… — продолжала она, комкая смятую салфетку. — Сейчас во время интервью журналистка спросила его, влюблён ли он и планирует ли он жениться. И он ответил, что нет, он ни в кого не влюблен. Мог бы выразиться как-то помягче… ведь Пьер это наверняка прочитает. Он просто совершенно не думает, что может сделать кому-нибудь больно! Иногда я просто поражаюсь…— тихо сказала она. — Как можно быть таким невероятно чувствительным, тонким, когда речь идёт о творчестве, об искусстве… и таким равнодушным, когда речь идёт про людей?       «А кое-кто не так давно называл его нежным…» — с каким-то злорадством подумал Карл.       —Пьер говорит, что это сродни инвалидности. Как родиться слепым или глухим от природы. Что обижаться на Ива глупо. Что он просто не понимает, что своими словами ранит людей.       —Может быть, только так и можно… быть гениальным? Может быть, это как сверхспособность. Слепой вовсе не слеп. Просто он видит в окружающем мире другие материи. А не людей, — Карл улыбнулся, но Виктория не оценила его тонкой иронии. Он действительно был удивлён её переживаниям. У божественной Виктуар есть сердце и оно живое, а не из драгоценных камней?       —А ведь я и правда верила, что у него есть ко мне чувства… я ему верила! Он так говорил. Хотя он и с Пьером ведёт себя так же… Знаешь… нет, я бы такого не выдержала.       —И как он ведёт? — Карл вновь уловил это странную тень от волнения, которая пробежала мурашками по спине.       —Вчера во время примерки он при всех его отчитал. Просто Пьер хотел что-то ему посоветовать… или не посоветовать даже… он просто сказал, что ему нравится этот вот блейзер. А Ив, вдруг, так разозлился… и сказал, чтобы он перестал вмешиваться в то, что не понимает. И что если бы он работал здесь, как сотрудник, то он бы ему сейчас указал бы на дверь. Ты представляешь? Он при всех так сказал!       Перед глазами Карла в один миг возникла вся эта сцена и его неприятно кольнуло в груди.       —А Пьер что? Уж он-то за словом в карман не полезет…— спросил Карл.       —А Пьер ничего. Он просто молча это всё проглотил и после этого как раз и сказал, как это глупо — обижаться на Ива.       —А где, кстати, Пьер? Я тут почти полчаса сижу, а его что-то не видно… или он всё же обиделся и ушёл?       —Ты четвёртый человек, который меня сегодня об этом спросил. Он дома. Тоже болеет. Кстати, Карл, — неожиданно сказала она. — А ты знаешь, почему Ив тогда отказался смотреть даже ту девочку, которую ты ему рекомендовал? Как её звали? Ракель, кажется…       —Да, Ракель, — Карл напрягся. В интересное русло повернул разговор…       —Это всё из-за Пьера.       —Пьер посоветовал ему её взять? Как тот блейзер? — снова он пошутил, но Виктория даже не улыбнулась.       —Нет. Но Иву не понравилось, что Ракель ему приглянулась. Она тогда с Пьером просидела всю ночь у них дома. У них какая-то нашлась общая тема для разговора… а утром Пьер повёз её провожать на вокзал. И взял телефон её. И потом… она сюда приходила.       «Приходила? Ракель? Ив ничего не сказал мне об этом…» — Карл изумился.       —Да. Я её видела. Она и правда очень красивая. Я думаю, она вполне бы могла попробовать сделать карьеру модели. Но Ив не захотел её оставлять, потому что ему показалось, что Пьер флиртовал с ней.       —Пьер? — Карл растерялся.       —Да. Ив так сказал. Я это не видела лично. Но я в это верю, потому что Пьеру нравятся женщины. Он не настоящий гомосексуалист в отличие от Ива.       Она чихнула. Карл не успел ничего ответить. В этот момент дверь распахнулась и они увидели Ива.       —Мы наконец-то закончили… о! — он снял свой белый халат и подошёл к Карлу, чтобы обнять его.       Молодой человек подавил желание отстраниться, которое возникло в этот момент. Ив скорчил гримаску и кивнул на Викторию.       —Она мне сегодня такую сцену устроила! Ты представляешь… мы готовились к съёмкам четыре недели! А она звонит и говорит — я не приду! То есть, у меня нет ведущей модели! Как можно быть такой эгоисткой, я не пойму!       —Эгоисткой? — Виктория аж покраснела и гневно вскочила. — Карл, скажи хоть ты ему, как он не прав! Или ты тоже заставляешь сотрудников работать на тебя, когда они с высокой температурой?       Карл переводил взгляд с одного рассерженного лица на другое.       —Ив, я бы на твоём месте просто не стал бы просить заболевшую модель приходить на работу. Лучше ты на один день лишишься её, одного человека, чем через несколько дней половины людей, которых она тут перезаражает…       Повисла короткая пауза. Ив и Виктория, очевидно, пытались понять, чью сторону он всё-таки тут занимает…       —Карл, а ведь ты прав…— Ив вздохнул. — Я об этом и правда совсем не подумал. Просто сейчас такой сложный период… я сам уже неделю хожу на работу больным и не жалуюсь на температуру! Виктория, — он улыбнулся. — Ты можешь идти домой. И лечиться.       Девушка вскочила и, ничего не ответив, вышла, хлопнув дверью.       —Пьер тоже болеет. Мы стало быть, будем вдвоём…— Ив приобнял его за плечо с мечтательным видом. — Я даже рад. Я так устал от людей!       Карл вдруг отчётливо понял, что ему совсем не хочется проводить вечер наедине с Ивом. Это было неприятное и странное чувство, и он не знал, куда себя деть и как теперь ему отказать.       —Послушай, если Пьер и Виктория заболели, так может быть, мы всё перенесём на другой день? — вяло попытался он найти какую-нибудь отмазку.       —Ох, ну нет, знаешь, их я вижу почти каждый день! Мы почти живём вместе… это надоедает. Я бы предпочел провести этот вечер с тобой! Хочу посмотреть, как ты живёшь… сейчас, только схожу за плащом, подожди меня…        Ив быстро вернулся с верхней одеждой, и они сошли вниз, чтобы сесть к Карлу в машину. Он хотел спросить про Ракель. И в голове, конечно же, вертелись странные намеки Виктории.       «Что происходит у этих троих?»       По дороге Ив настоял, чтобы остановиться и купить две бутылки шампанского. Он много курил. Его речь была лёгкой, беззаботной и плавной. Пока они ехали, то обсуждали всякую ерунду — последние кинокартины, новые рестораны, интервью Шанель Harper's Bazaar, и Карл от Ива узнал две интересные новости: о женитьбе Бюффе и разводе Франсуазы Саган. Последняя новость как будто немного будоражила Ива. Франсуаза в недавнем прошлом — близкая подруга Пьера. От общих знакомых Карл знал, на уровне слухов, конечно, что некоторое время они вместе с Бернаром Бюффе даже жили втроём. Потом был несчастный случай с автокатастрофой, в которую попала Саган, и почти сразу же известие о её «скоропостижном» браке с шеф-редактором Гаем Шуллером. И вот теперь новости о разводе. Неужели все эти события произошли в течение года!       «Что имела в виду Виктория, говоря, что Пьер не является настоящим гомосексуалистом? Если все эти слухи правда, то самый известный парижский художник, как конкурент, выбыл из гонки, а самая популярная молодая писательница вернулась в строй… Это не может не беспокоить самого молодого и подающего надежды парижского кутюрье… ведь все они связаны с Пьером Берже».       Когда они добрались наконец-то до новой квартиры Карла на Сент-Валуа, Ив с большим любопытством стал осматриваться в помещении, где часть вещей ещё стояла в коробках. Эта четырёхкомнатная квартира с просторной лоджией и камином была по площади больше той, что арендовали сейчас Ив и Пьер — одна гостиная была около сорока квадратных метров. Часть пространства там занимал белый рояль — подарок отца на его последний день рождения. Остальные три комнаты были отведены под спальню, кабинет-библиотеку и гостевую. Отдельное помещение — компактная гардеробная — особенно вызвало восторг Ива. А Карл был просто счастлив, что никто больше не станет комментировать его покупки, и впервые в жизни он может одеваться, есть, принимать ванну и ложиться спать, когда хочет. Впрочем, он всё равно делал всё в то же самое время…       Карл включил угловой бра, дававший мягкий рассеянный свет. Вытащив из коробки упакованные в бумагу бокалы, он согласился даже выпить шампанского. Заранее купленные лёгкие закуски они разложили на большом блюде — сыр, крекеры, артишоки, пармская ветчина. После чего двое мужчин расположились прямо на ковре у камина в гостиной, подложив под голову подушки от кожаного дивана.       —Как тут хорошо… тихо… — в голосе Ива, лежащего на спине и смотрящего в потолок, было блаженство. — Хорошо, что нет Пьера. Знаешь, он бы с ума сошёл от зависти, увидев твою квартиру. Сразу бы начал говорить, что нам надо переехать тоже в другую… побольше. Я понимаю, что он из бедной семьи. Но иногда это так утомительно. Он постоянно что-нибудь покупает… всё тащит в дом — вещи, людей…       —А он точно не коммунист? — Карл сам не знал, почему спросил это. Шампанское уже немного ударило ему в голову. Ив хихикнул.       —Он утверждает, что нет. Но я вполне мог бы представить, что однажды он превратит нашу квартиру в коммуну, где поселит всех своих сумасшедших родственников и друзей. Тогда я сбегу… — Ив полулежал на боку, глядя на Карла. — К тебе.       «Вот уж спасибо, не надо мне такого счастья…»       —Он не может дольше часа оставаться один в помещении. Я не понимаю, как можно все время хотеть быть среди людей. Это так трудно… Карл понимал это, и в этом понимал Ива. Большую часть своей жизни он жил под неусыпным присмотром и постоянным, скрытым давлением. Жить с Пьером это, наверное, всё равно что жить с родителями. По крайней мере, для Ива. Но Ив, что бы он ни говорил, не приспособлен к самостоятельной жизни. Он хочет пространства, но так же хочет, чтобы кто-то решал все проблемы. Он как-то рассказал ему даже, что никогда в жизни не видел, как выглядят счёта на оплату жилья. Поэтому, если Ив и сбежит, то сбежит, непременно «к кому-то».       По мере того, как пустела бутылка шампанского, Ив становился всё более разговорчивым, и характер этого разговора заставлял нервничать Карла. Рядом с выпившим Ивом никогда нельзя было расслабиться.       —А знаешь, Виктория, кажется «запала» на Пьера… Сначала его терпеть не могла, а теперь… ох… она всё-таки такая грязная шлюха… не может пройти мимо кого-то, у кого есть член…       Язык у Ива, как хорошо знал это Карл, под воздействием алкоголя становился не менее грязным, но если раньше это забавляло, то сейчас слушать это всё было совсем не приятно.       —Я думал, тебе именно это и нравится в ней, — спокойно парировал он. —Её тёмный дух соблазнительницы…       —Ты прав. Так и есть… ужасно, что я так говорю про неё…— очки у Ива, подпирающего щёку рукой, немного съехали на бок, а взгляд был чуть расфокусированный. — Карлито, скажи ты мне… тебе не кажется, что все мы стали какие-то… мерзкие с появлением Пьера?       Карл вздрогнул. Почему ему кажется, что всё это одна большая провокация со стороны Ива?       —Кто это «мы»?       —Ой, прости… ты и до Пьера всегда был противным… — Ив рассмеялся и запустил в него куском сыра.       —А можем мы не говорить всё время о Пьере? Извини, но его, по-моему, и так везде слишком много.       Карл ощущал нарастающее с каждой минутой раздражение и посмотрел на часы. Почти десять вечера. Пора выпроваживать Ива. Тот некоторое время как-то странно смотрел на него, как будто бы анализируя что-то и изучая. А потом неожиданно встал и, словно прочитав его мысли, к неописуемой радости Карла засобирался домой. Так как он выпил один почти целую бутылку шампанского, Карл предложил отвезти или вызвать такси.       —Нет-нет… я хочу прогуляться по воздуху… — бормотал тот, не с первого раза попадая рукой в плащ. —Спасибо… спасибо за вечер, Карлито.       Неожиданно он как-то доверчиво и по-детски обнял его за шею. Это была единственная минута за вечер, когда Карл ощутил что-то, похожее на оттенённую грустью теплоту. Ив мог быть очень трогательным, но это длилось недолго.       Закрыв за ним дверь, Карл подошёл к окну. Он видел, как друг вышел из подъезда и свернул за угол дома — в противоположную от главной дороги сторону. Карл с лёгкой тревогой подумал, что надо было всё-таки проводить его самому. Выпивший Ив умеет находить приключения.       Зазвонил телефон. Его как будто особенно резкий, пронзительный звук заставил мужчину вздрогнуть. Почему-то он подумал, что ТАК звонить может только один человек…       Он снял трубку и услышал знакомый голос.       —Привет, Ив ещё у тебя? — в напряжённых интонациях слышалось раздражение.       —Привет, Пьер. Был у меня. Ушел минут пять назад.       —Один? Или с кем-то?       Что за странный вопрос?       —Один. У меня никого больше не было.       —Понятно. Ладно, пока, — Пьер бросил трубку.       Приятный диалог, ничего тут не скажешь. Карл задумчиво смотрел на телефон. Его, впрочем, интересовало другое. Он почти уверен был, что там, на заднем плане у Пьера ему послышался женский голос.