Non, je ne regrette rien* — «Ни о чем не жалею»

      Скоропостижная смерть Кристиана Диора потрясла Францию и весь мир.       Ещё в марте 1957 года Диор появился на титульном листе журнала Time Magazine, как персона года, а уже в октябре пятидесятидвухлетний модельер скончался от сердечного приступа на итальянском курорте в Тоскане, который посещал каждый год.       «Я глубоко потрясён. Кристиан был моим другом. Мы вместе начинали у Люсьена Лелонга… Планировали даже вдвоём открыть свой модный дом. Потом наши пути разошлись, но мы всегда относились с глубочайшим уважением друг к другу. Никакого соперничества. Его смерть — это большая трагедия для всех нас и для меня лично. Он ушёл слишком рано…»       Эти слова Пьера Бальмана перепечатали несколько крупных французских изданий. Кристианом Диором, его жизнью и смертью, была полна лента всех новостей.       «Ты должен позвонить Иву», — сказала Элизабет Лагерфельд сыну.       «Думаю, что Иву сейчас не до меня».       Они должны были встретиться на похоронах, которые происходили с необычайным размахом — цветами были устланы буквально все Елисейские поля, — но за день до этого Карл слёг с сильным кашлем и высокой температурой, выпав из жизни почти на десять дней. И был рад, что волей случая его обошла стороной вся эта шумиха.       После «ухода» Шанель* Кристиан Диор безоговорочно и уверенно занял место короля французской моды. Ни Баленсиага, ни Скиапарелли, ни Ланвен, ни тем более Бальман, при всей их узнаваемости и безусловной успешности, не могли составить его модному дому, который превратился в империю, реальную конкуренцию.       «Мода — это Диор», — эта фраза плотно укоренилась в сознании даже простых обывателей, и не только во Франции, но и за рубежом. С самого начала Диор взял направление на максимальное распространение своего влияния: готовая одежда, косметика, парфюмерия, заключение лицензионных контрактов. Карл всегда полагал, что тот был в меньше степени гениальный художник и в большей — талантливейший бизнесмен. Именно эта часть работы Диора, его запредельная работоспособность Карла по-настоящему восхищала.       Но у короля должен быть свой наследник. Преемник, который унаследует королевство, а вместе с ним и корону. Как бы ни был Карл огорчён внезапным уходом из жизни этого действительно значительного человека, он не мог отделаться от ужасающего чувства несправедливости: Ив, Ив получит то, о чём никто из них, молодых учеников, ассистентов не мог и мечтать!       Власть, поддержку спонсоров и… свободу.       О том, что Ив Сен-Лоран будет новым креативным директором дома Диор, стало известно через неделю после похорон, 12 ноября. Эта новость, впечатляющая, тем не менее, не шокировала никого из тех, кто работал с маэстро последние годы. Кристиан никогда не скрывал, что именно Ива видит преемником. Но что ученик займёт место учителя уже в двадцать один год — невозможно было представить.       «Ты завидуешь». — Мать вынесла это почти как вердикт, глядя на его хмурую физиономию за завтраком.       «Завидую? Это чему же? Той сумасшедшей ответственности, которая свалилась на Ива? Нет, я совсем не хотел бы оказаться на его месте. На него будут оказывать огромное давление!» — не согласился с ней Карл.       И все же он не мог перестать задаваться вопросом: если бы месье Пьер умер… он бы его, Карла, назначил преемником?       И что вообще такое дом моды Бальман? Роскошь, обилие вышивки и украшений, дорогих тканей и причудливых драпировок. Клиентки Бальмана — голливудские звёзды, принцессы и королевы, желающие через платье подчеркнуть и продемонстрировать исключительность своего положения. Здесь не создаются новые контексты, но востребованность очень высокая. Это красиво, очень красиво и дорого. Но Карл понимал: время, когда высокая мода была привилегией и существовала лишь для богатых дам определенного круга, проходит.       Бальман в моде олицетворял собой эпоху почти исторической роскоши. Карлу нравилась эта эпоха, нравилось пить с клиентками-аристократками чай из тонкого фарфора, набрасывать им на плечи меховые манто, нравились длинные шлейфы у платьев, но он прекрасно понимал, что в сравнении с Ивом сейчас его положение… нет, не ужасно, конечно. Но абсолютно не соответствует его притязаниям. Да и как оно может им соответствовать, если у Сен-Лорана теперь свой модный дом в управлении, а у него… а у него всё ещё один кабинет с их закройщицей!       Спустя неделю после похорон и объявления нового назначения игнорировать Ива было бы уже просто грубостью. Вечером в понедельник он, скрепя сердце, набрал знакомый домашний номер. Трубку сняла мать Ива.       — Люсьена, здравствуйте, это Карл. Карл Лагерфельд. А Ив сейчас дома? Можно позвать его к телефону?       — Карл, дорогой! — знакомые жеманные высокие интонации с первых секунд вызывали головную боль.— Дома? Ах, нет, что ты…он на работе! Он теперь так поздно приходит домой! Мне передать ему что-то?       — Да… я просто хотел его поздравить… — он откашлялся. — Я тут сильно болел…       — Поздравить?!       — Ну да. С новой должностью.       Карл почти видел выражение лица Люсьены, которая закатывала глаза и прижимала к груди унизанные бриллиантовыми кольцами руки.       — Ах, дорогой, ты об этом… да-да… но знаешь, у него теперь ни дня нет покоя! Конечно, всё это большая для нас неожиданность…и огромное горе… хотя вместе с тем и удача… но Ив уничтожен! Он очень страдает! Как мило, что ты решил ему позвонить! Он будет очень рад, это поднимет ему настроение.       Карл слушал эту непрекращающуюся болтовню, слегка отставив трубку от уха. Люсьена своей манерой вести разговор напоминала ему какую-то крикливую птицу. Её отношения с сыном казались Карлу ужасно фальшивыми. Наедине друг с другом они держались так же, как и на людях — с любезной нежностью и едва не восторгаясь друг другом, но Карл почему-то был совершенно уверен, что в глубине души Ив не так уж и любит свою мать. Он терпит её, потому что у него нет вариантов. И всё, что Люсьена сейчас говорит про него, не имеет, скорее всего, никакого отношения к правде.       — Позвони лучше ему на работу… — спустя пять минут, наконец, сказала она. — А ещё лучше лично зайди. Он может не подойти к телефону. Его ассистентка совершенно бестолковая дама! А он теперь так занят… господи, и всё это перед выпуском новой коллекции! Это ужасно!       — Спасибо, Люсьена, — прервал он поток её слов. — Просто передайте ему, что я звонил. Пусть перезвонит мне, как у него будет возможность.       Положив трубку, он некоторое время решал, стоит ли звонить на работу. У Ива наверняка сменился теперь и кабинет и телефон. Он попытался представить, о чём может быть теперь их разговор.       Ив Сен-Лоран — креативный директор Дома Диора. Директор…       А Карл Лагерфельд всё ещё ассистент Пьера Бальмана.       Нет, он не будет ему звонить. Просто пошлёт открытку с поздравлениями, соболезнованиями, пожеланиями… Если Ив захочет, то сам ему перезвонит.       Вернувшись в свою комнату, молодой человек долго стоял у окна, глядя, как летит снег по улице. Первый снег в этом году выпал в день похорон. Король умер… король новый родился… Нет, они с Ивом не будут как Диор и Бальман.       Неожиданно Карл заметил лежащую на кровати газету. Удивившись, кто мог так демонстративно её положить, он её поднял и обратил внимание, что развернута она была на последней странице, где обычно публиковались вакансии на работу. Одна из них была обведена карандашом.       Карл прочитал объявление, сообщающее, что дом моды Жан Пату ищет молодого, имеющего опыт работы от трёх лет модельера на должность креативного директора. Запись на собеседование по такому-то телефону.       — Ну и что ты теряешь? — раздался голос матери, стоящей в дверях. — Лучше тебя они никого не найдут.       — Но это Жан Пату…       — А ты предпочел бы Шанель или Баленсиагу? — она усмехнулась. — Впрочем, можешь продолжать и дальше сидеть и страдать из-за Ива.       Она вышла, а Карл ещё раз посмотрел на объявление. Да, собственно, что потерять может тот, кто толком ничего не имеет?

***

       — Не спишь? — Бернар, приоткрыв дверь, заглянул в комнату Пьера.       Тот, раздетый по пояс, лежал на кровати и читал. Рядом на шерстяном покрывале лежала пепельница, полная окурков, в которой дымилась непотушенная сигарета.       — Нет, — не поднимая головы, ответил тот.       Бернар зашёл в комнату и, обойдя кровать, сначала присел, а потом прилег с другой стороны, подперев рукой голову.       — Что читаешь?       Пьер перевернул лицом обложку.       — Боже… опять Бовари? Сколько ты раз её перечитывал?       — Целиком всего дважды.       Молодой человек вздохнул и, придвинувшись ближе, очень недвусмысленным жестом приобнял его и поцеловал в плечо. Не встретив никакой ответной реакции, Бернар протянул руку и попытался вытащить книгу, в ответ получив ощутимый толчок локтем в бок.       — Бернар, я хочу дочитать… тут пара страниц до конца главы!       — Ты же знаешь, что будет там дальше… а вот что будет здесь…       — Я знаю, что будет, если ты не перестанешь, — парировал Пьер.       Несколько секунд безмолвной возни — и Бернар одним резким движением сброшен на пол с кровати. В другой момент всё это могло бы восприниматься как милая часть любовной игры, но не сегодня. Бернар прекрасно знал, что погружённый в какое-то дело Пьер любых приставаний не терпит, но сейчас ощущение, что его гораздо больше увлекает прочитанная книга, чем он, Бернара сильно задело. Пьер отмахивается от него… и с каждым днём всё резче и чаще. Он для него и сам стал чем-то вроде прочитанной вдоль и поперёк книги, но как будто бы менее нелюбимой, чем Госпожа Бовари.       Молча поднявшись, мужчина направился к двери. Он надеялся, что Пьер окликнет его… и он окликнул.       — Бернар…подожди. Ну куда ты уходишь? — как будто бы с искренним удивлением в голосе спросил он.       — Тебе явно больше хочется провести время с Эммой.       — Я же сказал, тут пара страниц, ты две минуты подождать, что ли, не можешь? — Пьер рассмеялся и кинул в него подушкой.       Бернар подобрал её и на мгновение испытал желание этой подушкой со всей силой кинуть в ответ. Но так, чтобы сильно. Так, чтобы больно. Подавив этот импульс, мужчина вернулся и лёг на кровать. Несколько минут он лежал на спине, глядя в выбеленный потолок и слушая шелест бумажных страниц.       — Всё, я дочитал! — радостно воскликнул Пьер, захлопнув и отложив книгу.       — Угу.       — Бернар… что такое опять? — вздох обречённости.       — Не знаю. Ты мне скажи.       Из-под кровати высунулся Арчибальд, их кот, и Бернар, подхватив его, затащил на кровать, положив между ними пушистое и урчащее тельце. Это животное всегда умудрялось прятаться и появляться в самый неожиданный момент. Но сейчас момент был, казалось, очень даже и подходящий. Бернар посмотрел на Пьера. Тот, задумчиво чесал за ухом кота и грыз ноготь на большом пальце. Подумалось, что этой дурацкой привычки он не замечал за ним очень давно. Пожалуй, ещё с Нанса.       «Пьер, у тебя такие красивые руки… но никто не заметит этого, если ты не перестанешь сгрызать себе ногти», — одна эта фраза, брошенная как-то Жаном Кокто, заставила его тогда резко перестать это делать.       Пьер нервничает. Почему? Впрочем, Бернар знал причину, но говорить о ней не хотел. Пьер должен сам дозреть до разговора. Если начать подталкивать его к неприятной теме чуть раньше, ничего кроме сопротивления тут не встретишь.       «Пьеро бесполезно воспитывать, — как-то сказала Кристина. — Он сам должен ПОНЯТЬ».       Других Пьер, впрочем, воспитывать очень любит. Особенно Франсуазу. Удивительно, что её это ни капли не бесит.       Франсуаза… её не было с ними давно, и теперь Бернару казалось, что с ним, с ним одним Пьер уже так не хочет.       «Ему всегда мало… а потом становится не надо вообще…»       Бернар смотрел на чуть опущенные веки и густые ресницы, которые приводили в такой умильный восторг Кики, и вспоминал их вчерашний разговор с Франсуазой.       Она приехала к ним, загадочная, возбуждённая. С новостью… и идеей. Ничего, впрочем, нового. Саган собиралась писать сценарий для фильма Кокто и хотела, чтобы Пьер стал соавтором. Она постоянно его уговаривала начать что-то писать, но обычно такие разговоры не заканчивались ничем, кроме того, что Пьер злился и просил его оставить в покое. Раньше Бернар не обращал внимания на эти споры, но на этот раз встал на сторону Франсуазы. Когда они с Пьером встретились, тот называл себя писателем и журналистом, и Бернар теперь не мог отделаться от ощущения, что писать Пьер бросил из-за него. Он изобретал десятки казавшихся логичными объяснений, сводившихся к тому, что он не может заниматься его картинами и своим творчеством, потому что нужно фокусироваться на чём-то одном. Он говорил, что ему некуда торопиться. Что писателю полезно «дозреть».       «Дозреть нужно фруктам или, на крайний случай, идее! Но даже для этого нужно посеять зерно!» — заявила Саган, Пьер не нашёлся, что ей на это ответить, и ушёл. А сегодня утром Бернар обнаружил его в их гостиной, яростно чистящего каминную решетку.       «Тебе обязательно нужно заниматься именно этим? Считаешь, что сейчас так важно почистить камин?» — Бернар спросил это с грустью. Ответ был не важен. Всё и так ясно.       «Я давно собирался. Всё руки не доходили».       Камин. А перед этим качели. До этого он перекрашивал стены и потолок в его мастерской.       «Его никто никогда не поддерживал. Никогда. Его мать давала ему как будто много свободы, но в их семье была не принята похвала. В лучшем случае, над ним, его «наполеоновскими» амбициями просто смеялись. Я просто хочу, чтобы он научился делать что-нибудь для себя. Потому что для меня он ничего уже больше сделать не может», — сказал Бернар Франсуазе.       Он надеялся, что она его вдохновит. Ради этого он пошёл даже на их «совместное» проживание. Это не была жертва с его стороны. Он чувствовал, что Пьер отдаляется, ещё до того, как она снова появилась в их жизни. Потихоньку… так медленно… на цыпочках, шаг за шагом. Пьеру всегда всего мало. Мало любви, мало работы, друзей, мало секса… мало в том числе и его. Появление Франсуазы было естественной неизбежностью. И хоть Пьер и упрекал его постоянно, что это он «затащил её к ним», в глубине души он, кажется знал, что именно ему всё это нужно. Их спокойная «семейная» жизнь, какой она была в Нансе, не могла продлиться слишком уж долго. И всё же Бернар видел спасение для их отношений в том, что Пьер может начать снова писать, и в литературу — в то, что он так любил, — начнёт вливать свой сумасшедший энтузиазм.       Он может быть счастлив, только когда по-настоящему страстно чем-нибудь одержим. Достоинство или недостаток? Кто знает. Бернар вполне понимал, что именно эта стихийная сила изначально его привлекла в неём. Ведь сам он абсолютный меланхолик. Без Пьера он бы не стал делать и половины того, что они делали вместе.       Клод прав: потерять его — это как выдернуть штепсель из заискрившей розетки.       Однажды электричество кончится и Пьер бросит его.       — Знаешь, ты всегда уходишь. Когда что-то идёт не так. Просто берёшь и уходишь физически… от проблем… от всего… — донёсся до Бернара голос Пьера. — Меня это так бесит…       — Может быть, я ухожу, чтобы тебе не успеть надоесть? — вырвалось само по себе у Бернара.       Пьер так странно глянул вдруг на него… как будто испуганно. Согнал кота и, придвинувшись, обнял, целуя. Они всё-таки займутся любовью… и это будет даже почти хорошо, хотя и несколько нервно и грубо. Бернар знал, каким ласковым, страстным, нежным тот может быть. Пьер становился таким теперь только в первые дни после их примирений. Им теперь нужно было поссориться, чтобы Пьеру его хотелось любить.       Спустя совсем немного времени они лежали рядом — Пьер на боку, отвернувшись к стене и обняв Арчибальда, и Бернар, прижавшись к его спине.       Он вспоминал, как раньше, в самом начале их отношений они спали каждую ночь вместе. Пьер мог, проснувшись, вдруг, будто в каком-то страхе, прижаться к нему, и они вновь засыпали, крепко обнимая друг друга. Это было не сексуальное. Пьер как будто бы просто нуждался в этой телесной, физической близости. Ему нужен был постоянный контакт. Любой повод для прикосновения. Было нелегко, когда они приехали в Нанс к семье Жионо — приходилось постоянно следить за собой и себя сдерживать, живя в чужом доме. Благодаря смелости Пьера, они всегда представлялись, как пара, но при посторонних тот лишний раз не касался его. Тяжёлое это было для него испытание… Когда они оставались наедине, Пьер от него не отлипал — постоянно лез обниматься и целоваться. Раньше Бернара это скорее раздражало, он не был сентиментальным, а сейчас думал, как многое изменилось… и в последнее время теперь только он обнимает его. И пока ещё, хоть и с оговорками, Пьер ему это позволяет.       Бернар думал про похороны Диора, на которых они были неделю назад и о которых с тех пор они с Пьером не говорили. И он не мог не вспоминать их последний ужин с Кристианом в Драгиньяке, у него дома, и саму историю их знакомства, которая была короткой и яркой, как вспышка, и, конечно, их разговор… О котором Бернар не мог и помыслить, что он будет последним. Он продолжал думать о нём день за днём и не мог отделаться от ощущения, что сам печальный образ Диора в тот вечер был как будто предвестником его трагического ухода.       В огромной гостиной, где после ужина собралась их компания, свет от свечей мерцал в хрустальных бокалах. Одетый в вечерний смокинг, в котором ему как будто было тесно, нервно вытирающий потеющий лоб платком, Диор добродушно смеялся, обращаясь к гостям:       «Говорим о чём угодно, господа, но только не о моде!»       В нём не было ни капли тщеславия или самодовольства. Аристократ, безупречное воспитание, блестящее образование дипломата. Талант.       «Вы знаете, я ведь мечтал стать художником. Как и вы. Но мой отец, поступив очень мудро сказал: ты этим себя никогда не прокормишь. Сперва добейся успеха в чём-то другом, тогда и рисуй. Я знаю, что его слова были верны, но всё же я до сих пор сомневаюсь… правильно ли я сделал, что тогда послушал его?»       Они пили шампанское, кофе с ликёром, курили и говорили. Пьер был восхищён этим знакомством, которым они были обязаны соседству недавно приобретённых домов. Конечно, Кристиану Диору хотелось познакомиться с художником Бернаром Бюффе и его компаньоном. И, как это часто бывало, помог с этим Кокто.       Не друзья и не слишком частые гости в роскошном поместье кутюрье, они с Пьером тем не менее оказались в числе приглашённых в тот день, который станет их последней встречей перед отъездом Диора в Тоскану. После ужина Кристиан с Жаном играли на рояле в четыре руки. Было по-домашнему уютно и весело, но хозяин, несмотря на улыбку, пребывал как будто в печали.       «Я так завидую вам, Бернар… вы занимаетесь любимым делом. Вы свободны и у вас есть любимый человек рядом. Поверьте мне: не гонитесь за славой, деньгами… они эфемерны. По-настоящему счастливыми нас делает только любовь».       В грустных серых глазах этого маленького и великого человека читалась только усталость.       В конце вечера Диор повёл их с Пьером в небольшую домашнюю галерею и показал свои картины. Он давно уже ничего не рисовал, но бережно хранил то, что было дорого его сердцу, как память.       Как удивились они, увидев эти полотна: художник Диор был так мало похож на Диора-модельера своим авангардным подходом. Он подарил им картину на память. Бернар смутился, хотел отказаться, но Пьер его, естественно, опередил. Он ухватился за эту картину, как за сокровище, и этим Бернара взбесил. Они умудрились поссориться по дороге домой из-за этой картины.       Бернар тогда ляпнул, когда они уже были в машине:       «Тебе, конечно, обязательно надо что-то урвать».       «Урвать?!»       «Да, ты никуда не можешь прийти просто так. Из всего извлекаешь какую-то выгоду».       Он потом жалел, что так сказал. Пьер обиделся:       «Знаешь, я не виноват, что у тебя снова депрессия. Что тебе постоянно что-то не нравится. Может быть, и я тебя уже не устраиваю. Тогда зачем ты просил меня вернуться?»       Бернар знал, что тот прав. Он ничего не ответил. Если бы Пьер мог, он бы помогал ему рисовать, он бы все сделал. Он не понимал, что именно это Бернара в нём так бесило. Поддержка, забота, любовь к человеку, который так сам себя ненавидел…       А потом это известие о смерти Диора через несколько дней… В изумлении, печали легче найти примирение.       Пьер, сильно подавленный этой смертью, в тот день остался у Франсуазы, и это был тот момент, когда Бернару казалось: вот сейчас всё закончится… ему надоест вытаскивать его из депрессии, и он останется с ней.       Но тот возвратился как ни в чём не бывало, и они продолжили жить. Как хотелось бы ему насовсем изжить из себя эту тревогу… и просто всё отпустить.       Он не мог выбросить из головы фразу, сказанную ему Кристианом почти на пороге, уже напоследок: «Берегите то, что имеете, Бернар. Берегите любовь».       — Я тебя люблю… — шепнул он на ухо Пьеру, прижавшись сильнее.       — Я тоже тебя люблю… — последовал тихий ответ.       Теперь он думал, что они с Пьером должны любить друг друга сильнее. Что если у них осталось не так много времени? Декабрь 1957       — Он сделал мне предложение.       Виктория, слегка прикрыв один глаз, щёлкнула зажигалкой и глубоко втянула табачный дым, чтобы тут же выпустить его Карлу едва ли не в лицо.       Они сидели вдвоём в небольшом итальянском ресторанчике рядом с её домом. Вики сама позвонила и назначила встречу. За три дня до рождества найти вечером свободный столик где-то в приличном месте оказалось не так уж легко, но желание девушки с ним встретиться было выражено так определённо, что Карл тут же решил: Вики хочет сообщить какую-то новость.       Он так и не видел Ива с октября. Как Карл и ожидал, тот не стал перезванивать. Не поблагодарил даже за открытку, которую он послал ему.       — Ив сделал мне предложение. Вчера.       — Я понял, что Ив. — Карл откашлялся, как будто бы ему что-то в горло попало. Получилось насмешливое кхе-кхе. Виктория приподняла идеально прорисованную узкую бровь.       — Вот зачем он так сделал? Я не понимаю…       — А что ты ответила?       — Ничего! А что я могла ответить?       — Ну, то есть, ты ему не отказала… — с усмешкой произнёс Карл.       Интересно, она позвала его поужинать вместе, чтобы похвастаться? Наверное, нет… ей нужен совет? Совет от него — выходить ли ей за Ива?       — Это ещё не всё. Неделю назад Роже сделал мне предложение… — девушка с усталым видом пригубила свой бокал с вином, а потом приложила стеклянную поверхность ко лбу, словно примочку. О да, что может быть ужасней… двое мужчин за неделю позвали её выйти за них замуж. Так проблема сложнее… ей предстоит выбирать!       — Ну, теперь всё понятно. — Карл, заказавший спагетти, стал наматывать макароны на вилку. Ему хотелось, отвечая ей, начать чавкать, демонстрируя всё пренебрежение к её положению, но он удержался и не стал совать ту сразу в рот.       — Что тебе понятно? — недовольно спросила Виктория.       — Ив узнал про Роже. И он понимает прекрасно, что как только ты выйдешь замуж, всё твоё свободное время, внимание… все твои, — он демонстративно её оглядел. — Прелести… достанутся этому джентльмену. Он потеряет тебя. Ты станешь женой. Ну… и он не нашёл ничего лучше, чем самому позвать тебя замуж. И присвоить божественную Виктуар себе окончательно и бесповоротно.       Виктория продолжала курить, скептически глядя на него, поедающего макароны. Карл чувствовал, что ест слишком быстро, что томатный соус не очень красиво размазывается по губам, но ему было плевать.       — Так и что ты в итоге решила?       — Я не знаю… — она опустила глаза. — Я поэтому и позвала тебя. Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Что мне делать?       Карл удивился. Неужели это сомнение всерьёз? Господи, Виктория спала и видела, как ей удачно выйти замуж. И он не сомневался, что перед ней никогда не стоял вопрос о любви.       — Иву ещё рано жениться. Он очень молод.       — Карл!       — Ну хорошо. Ты его любишь?       Она в недоумении посмотрела на него. Да, такой вопрос из его уст звучал странно.       — Кого?       — Ну хоть кого-то из них… — он усмехнулся. — Тебе предстоит выбор между главным редактором Paris match и креативным директором дома моды Диор. Я понимаю, что в идеале ты хотела бы себе оставить обоих, но… но и в том и в другом случае ты в самом выгодном положении. Это очень престижно. А раз так, что у нас остаётся для выбора? Мммм …чувства? Любовь?       —Ну вот от тебя я такой глупости не ожидала… — вздохнула она и добавила с лёгкой улыбкой. — Ты знаешь, что я люблю Ива. Но я не могу… ты же всё сам понимаешь. Какой это будет брак. А я хотела бы иметь ребёнка…       — А почему ты решила, что Ив не захочет? — он пожал плечами.       — Карл, он голубой! А я хочу секса! — она несомненно намеренно повысила голос, и в их сторону обернулось несколько озадаченных людей.       Молодой человек успокаивающе похлопал её по ладони.       — Тише-тише, я понял… тогда оставь себе Роже, как любовника. Этот вариант самый лучший, чтобы сохранить их обоих. Так как в любовниках сохранить Ива ты точно не сможешь…       Девушка с тихим стоном закрыла руками лицо.       — Мне нравится Роже. Он очень милый. Но он почти на двадцать лет старше меня! — продолжала рассуждать Виктория, когда они вышли. — Но если я за него выйду… я знаю, что это огорчит Ива. Мне кажется, это всё поменяет для нас. Он ревнует, я вижу. А если я выйду за него… это вообще безумие! Все надо мной посмеются… нет, я не могу!             Они вдвоём шли под руку по тротуару, покрытому тончайшей снежной вуалью. Вики выглядела очаровательно в чёрном шерстяном пальто с меховым воротником, делавшим её похожим на породистую чёрную кошечку.       «Почему всегда и везде речь об Иве?»       — Вики, не переживай. Если вдруг ты потеряешь обоих своих кавалеров, я женюсь на тебе.       Он засмеялся, немного сам удивившись, что решил так пошутить. Виктория между тем остановилось и посмотрела на него с изумлением. Даже маленький ротик свой приоткрыла.       — Ты?!       — Нет-нет, я не делаю тебе предложение! С тебя на этой неделе достаточно… Но это я так… на всякий случай. — И добавил, внезапно: — А что? Меня ты как вариант не рассматриваешь?       Некоторое время она с сомнением смотрела на него, как будто пытаясь понять, насколько далеко может зайти эта шутка. Чем больше затягивалось это молчание, тем более неприятно ему становилось. Карл пожалел уже, что спросил.       — Ну, знаешь, от тебя такое предложение звучало бы ещё более странно, чем от Ива, — наконец вымолвила она.       — Вот как? И почему?       — Карл, не обижайся… — они остановились возле витрины кондитерского магазина. Карл отвёл взгляд и стал смотреть на изображения пирожных и кренделей. Вики осторожно дотронулась до воротника его пальто.       — Понятно. Я знаю, что не настолько презентабелен для тебя. У меня нет ни издательства, ни модного дома. — Он сам не понимал, почему ему сейчас был так неприятно. Настолько, что он не мог заставить себя посмотреть ей в глаза.       — Дело не в этом. — Вики была очень серьёзна и вместе с тем смущена. — Ты умный, красивый, талантливый… мне нравится твоё ужасное чувство юмора…       «Ну вот, начинается…»       — …но в тебе совершенно нет… нет нежности. И тепла.       Нежности? В нём нет нежности? Карл даже не знал, что на это ответить, поэтому только спросил:       — А в Иве есть?       — Конечно. Ив очень нежный. О, ну только не обижайся! — воскликнула она. — Просто я не могу тебя представить… женатым… или хотя бы влюблённым. А для меня это важно…       — Откуда тебя знать, что я ни в кого не влюблялся?       — А ты влюблялся? — засмеялась она. — В кого-то… ну, кроме твоей мамы…       Это было уже не смешно, хотя Карл понимал, что ему нужно бы ответить что-то такое… чтобы показалось, что ему всё равно. Что его это всё ну совсем не задело.       —Уже поздно. Мне пора… меня, знаешь, ждёт мама…— он вложил в голос весь яд, который мог только. — Ты хотела совет друга? Выходи за Роже.       Он потрепал её по щеке и, развернувшись, направился ко входу в метро. Как хорошо, что его машина в ремонте, и он освобождён от необходимости Викторию подвозить.

***

      «Я слышал, что Буссак не в восторге от того, что Сен-Лоран занял эту должность. Считает, что тот слишком молод и у него нет никакого опыта в управлении. Но это было желание Кристиана. Он видел в этом молодом человеке большой потенциал. Что ж, мы посмотрим», — заметил Бальман, когда в конце января они получили приглашение на премьерный показ новой коллекции от Диора. Карл ждал этого и боялся. Все эти недели, сидя за привычной работой, начиная новый эскиз, он гадал, что делает Ив в это время. Он оправдывал сам себя, что игнорирует друга, потому что… не хочет мешать. Они не могли уже как раньше просто встречаться втроём после работы и ехать куда-то развлекаться. Виктория, с которой он после последней их встречи созванивался всего пару раз, говорила, что на работе «обстановка не очень»       «Ив сильно нервничает. Иногда мне кажется, что он даже немножко сходит с ума».       Разговаривать с Ивом, когда он в таком состоянии, Карл знал, бесполезно. А из него утешитель плохой. Конечно, он хотел бы конкретнее узнать, ЧТО именно Ив делает, но от Виктории такой информации не добиться.       Разумеется, тот нервничал. Весь Париж смотрит на него в ожидании: оправдает ли ученик надежды учителя? Кажется, обстановку намеренно нагнетали. Первая коллекция от нового креативного директора Сен-Лорана… будет много народу и, конечно же, репортёров.       Карл тоже нервничал и не понимал, почему? Для него не имеет никакого значения возможный успех Ива. Но, кажется, для него имеет значение его возможный провал…       Из дома Жана Пату, куда он отправил своё резюме с ним, между прочим, на связь так и не вышли. Он предпочитал не слишком задумываться — почему.       Неожиданный звонок раздался поздно вечером двадцать девятого января — накануне премьеры. Услышав в трубке голос Ива, Карл даже слегка растерялся.       — Привет. Ты ведь завтра придёшь? — в интонациях не упрек, а только надежда.       — Конечно, приду. — И добавил, как того требовал политес: — Как ты? Как самочувствие?       — Если честно, ужасно. Мама меня сводит с ума. Приходи завтра пораньше. Мы сможем хоть чуть-чуть пообщаться…       Вот так вот просто. Карл выдохнул. Что ж, есть плюсы в том, что Ив сосредоточен всегда на себе. Он, Карл, думал о нём постоянно всё это время и теперь был уверен: Ив о нём не думал вообще.       На следующее утро Карл, как обещал, прибыл на авеню Монтень за два часа до начала показа. С момента его последнего визита здесь царила совсем другая атмосфера — более лёгкая, живая и вместе с тем нервная и суетливая. По главной лестнице туда-сюда бегал вперемешку весь персонал — закройщицы, модели, разнорабочие. Все шумели, передавали друг другу какие-то поручения. Ива он застал в мастерских — его высокая, худая фигура, облачённая в белый халат, напомнила Карлу в этот момент испуганную антилопу. Все жесты, движения стремительные, напряжённые. Он казался одновременно эпицентром происходящего и в то же время как будто бы вдалеке от всего. И был так погружён в работу с одной из моделей, что не сразу даже заметил его появление, дав Карлу возможность оглядеться.       Несмотря на то, что в день показа новой коллекции всегда царит небольшой хаос, он пришёл к выводу, что у Ива пока не очень получается продемонстрировать организаторские способности. В одном помещении было шумно и слишком много народу, вешалки валялись на полу, а на беспорядочно расставленных стульях небрежной грудой лежали аксессуары — шляпки, сумочки, перчатки, вуали. Здесь несомненно кипела работа, вот только крышка с этого котла грозила вот-вот слететь.       — Карл! Ну, наконец-то! — Ив бросился к нему, как к спасательному кругу и обнял. С него забавно сползали очки, как будто вдруг стали ему не по размеру. — Умоляю, выручи… можно попросить тебя об одолжении?       Карл ожидал, что тот попросит его помочь с примеркой или что-то ещё в этом роде, но Ив неожиданно выпалил:       — Ты можешь сходить купить мне сигарет? Я просто с ума схожу… не могу отойти ни не секунду!       Сигарет? Ну, разумеется. Это ведь совсем не трудно. Значит, вот, в чём состоит его роль… и он ни за что не мог поверить, что во всём доме моды Диор не найдется ни одного сотрудника, который не мог бы на полчаса стать посыльным!       Карлу очень хотелось съязвить по этому поводу, но он не стал и, сдерживая раздражение, спустился вниз, благо табачная лавка была напротив, через дорогу.       — Ох, спасибо… я деньги чуть позже отдам, — воскликнул Ив, с наслаждением закурив, когда они вдвоём вышли на пожарную лестницу через четверть часа. — Хотя бы десять минут побыть одному… ты видел маму?       Карл только вздохнул. Разумеется, он видел Люсьену, которая бродила по главному залу и заговаривала со всеми подряд. Он сам не смог проскочить мимо неё и был вынужден попасть в пахнущие терпкими духами объятья и получить горячий поцелуй, оставивший на щеке след от помады. Сестры Ива так же пришли, и можно ожидать, что сегодня здесь будет много знакомых.       — Я просил её быть скромней. Она уже всё всем разболтала… говорит, что хочет меня поддержать, но мне от такой поддержки ещё хуже…       Карл вспомнил томный взгляд и нервный, экзальтированный голос Люсьены и не удержался:       —Ив, она ничего не принимает? Я имею в виду, каких-то лекарств. Знаешь, у некоторых бывают такие эффекты…       — Нет, она не пьёт лекарств. А, наверное, стоит…— неожиданно он рассмеялся громко, как-то неестественно, и его угловатое, бледное лицо вдруг словно пронзила глубокая трещина, как будто расколов на две части. Карл даже вздрогнул от этого странного ощущения — таким жутким показался ему этот смех и это лицо.       Снизив голос до полушёпота, Ив принялся жаловаться. Ему не нравилось, как здесь все стали работать после смерти господина Диора.       — Они меня, кажется, не воспринимают всерьез. А Маргерит вообще ведёт себя, как будто это я у неё в подмастерьях… Я очень боюсь, что они сегодня могут меня подвести.       Он говорит, а Карл слушает. Он не удивлен. Ив совершенно не похож на Диора, который своей спокойной уверенностью и знанием дела создавал крепкую атмосферу доверия, восхищения и как следствие добровольного подчинения. Конечно же, его сотрудники не хотят подчиняться молодому наследнику, который ещё ничем не заслужил их уважение.       — Будь с ними пожёстче. Пригрози увольнением.       — Я не умею, ты знаешь… то есть, я могу… Карл, всё будет решаться сегодня! — воскликнул он.       Карл вполне понял. В зависимости от того, будет ли успех у его первой коллекции, к нему отнесутся либо с принятием и уважением, либо… сотрут в порошок.       — Ты будешь сидеть в первом ряду. Мне интересно, что ты скажешь. Боже… я сегодня спал три часа! И даже не завтракал. Не смог съесть ни кусочка…       Карл смотрел на него, такого напряжённого, напоминающего оголённый электрический провод, и снова подумал:       «Нет ничего хорошего в его положении. Ему можно лишь посочувствовать, а не позавидовать».       — Сходи пока на первый этаж… посмотри, как там обстановка. Что говорят? — Ив коснулся его плеча.       — Я думал, ты мне что-то покажешь…       — Ты скоро сам всё увидишь.       — Ты нам готовишь какой-то сюрприз? — Карл улыбнулся, а Ив покачал головой.       Нет, он определённо не выглядел довольным или счастливым.       Молодой человек спустился вниз. До начала показа оставалось около часа, но как это бывает обычно, народ потихонечку прибывал. Он встретил пару знакомых, в том числе всемогущую Раймонду Зенакер — главную помощницу Кристиана Диора, его «второе Я», как тот её называл. Эта женщина с холодными голубыми глазами, казалось, единственная, кто ещё сдерживал нарастающий хаос. Она перемещалась между подсобными помещениями, ателье и залом показа, проверяя, всё ли на месте. Всё ли идёт, так как надо.       «Кажется, у вас прибавилось работы, Раймонда…» — с улыбкой заметил ей Карл.       «Ив очень талантливый. Он художник. Но дом моды, Карл, как ты знаешь, это не студия творчества. — И добавила очень серьёзно: — Мы все стараемся ему помогать, потому что ему пока ещё трудно».       Гости постепенно заполняли помещение главного зала. Народу было даже больше, чем Карл ожидал. Несомненно, все с большим любопытством ждут сегодняшнего показа.       Неожиданно знакомые интонации мужского голоса заставили молодого человека в напряжении замереть.       — Бернар, а ты не рано присел? Здравствуйте, Глория, и вы сегодня здесь тоже? Да-да… мы не могли не прийти. Представляете, мы ведь были одни из последних, кто видел господина Диора… да, в Драгиньяке…       «Господи, а ОН что тут делает?»       Карл осторожно обернулся. Пьер и Бернар стояли у окна и говорили, должно быть, с какой-то знакомой. Демонстративный голос Берже он узнал бы в любой толпе. Он ему в этот момент напомнил даже чем-то голос Люсьены. А вот и она… села на стул в первом ряду и обмахивается своим чёрным веером. Не дай Бог заметит его и позовёт…       Карл не вспоминал о Пьере несколько месяцев. Выбросив из окна машины его телефон, он выбросил тогда как будто бы и мысли о нём. По прошествии времени тот эпизод после Мемфиса и вовсе стал казаться ему нереальным. Теперь же он чувствовал, как будто бы существуя само по себе, его сердце начинает бешено колотиться, а ладони потеют. Страх? Что если Пьер заметит его и крикнет: эй, Ролан!       Нет, он ведь с Бернаром, зачем ему это? Стало быть эта сладкая парочка примирилась…       Карл краем глаза глянул на них. Бюффе стоял молча, несколько хмурый, сунув руки в карманы. Пьер, как всегда, активно жестикулируя, что-то говорил.       Карл, вдруг, подумал, что тогда на квартире, его голос звучал всё же иначе… было странно сейчас видеть его вот таким. Перед глазами, как вспышка, возникло воспоминание об ощущении… запах сигарет, рома, кожаной куртки и почему-то образ руки, снимающей с него очки. А ещё… ещё вкус крепкого кофе… сова на стене… ощущение мягкого кожаного изголовья…       Карл машинально снял с себя очки и, сунув их в нагрудный карман, быстро стал пробираться к выходу из зала. Надо узнать у Раймонды, где он конкретно сидит, чтобы, не дай Бог, не оказаться поблизости от этой пары…       Первым, кого он увидел, вновь войдя в ателье, была Виктория в свадебном платье. Лёгкий, воздушный, лаконичный покрой. А-образная юбка, мягко облегающий талию атласный верх на тонких бретелях. Стоявший рядом с ней Ив расправлял на волосах девушки небольшую фату. Он снял свой белый халат, который скомканный лежал рядом на стуле. Облачённый в строгий чёрный костюм подле неё в белом платье, он удивительным образом напоминал жениха. Они почти одновременно обернулись к вошедшему Карлу.       — Очень красиво, — искренне произнёс он, испытывая между тем какое-то странное чувство и, подойдя, тихо шепнул ей на ухо: — Я так понимаю, предложение о замужестве принято?       Идеально покрытые матовой помадой губы Виктории изогнулись в улыбке.       — Да.       — Что там, много народу? — схватил его за руку Ив.       — Я видел Луизу Марию Буске из Harper's Bazaar, Элен Лозарел из Elle… и Бернара Бюффе, — добавил Карл неожиданно.       — Ну надо же… — Ив улыбнулся. — Я так и не смог попасть на ту его выставку. И вот он пришёл ко мне…       — Ив, пора начинать! — в комнату заглянула Раймонда. — Зал почти полный.       Ив кивнул и кровь отхлынула от и так бледного и худого лица.       — Ну что же, удачи. — Карл похлопал его по спине.       Карл точно помнил, что Ив сказал, что его место будет в первом ряду, но Раймонда в недоумении подняв брови, сообщила, что все места там заняты членами семьи и редакторами модных журналов. Ему пришлось искать себе свободное в третьем, почти с краю. И это можно было бы счесть за ерунду, если бы он не увидел, что Пьер и Бернар устроились рядом с Марией Луизой на ряд ближе и сели едва ли не спиной к нему. Карл хотел пересесть, но всё было занято.       «Как просить прийти раньше и отправить за сигаретами — это пожалуйста… а проследить, чтобы меня посадили туда, куда нужно — это, конечно же, не так обязательно… — в нарастающем раздражении подумал он. — Даже у Бернара и Пьера места ближе. Надо будет сказать ему, что мне было плохо всё видно…»       — Ты можешь перестать всем рассказывать, что мы были в гостях у Диора в тот вечер? — донёсся до него голос Бернара, сидевшего в полуметре от него. — Это выглядит странно.       — Странно? И почему?       — Ты как будто бы этим хочешь похвастаться. Человек уже умер…       — Ты это серьёзно сейчас говоришь? Я, по-твоему, этого не понимаю? — Пьер говорил полушёпотом, но даже тогда его голос звучал слишком громко. — Всё, тише… уже начинается. Потом поговорим.       Заиграла тихая музыка.       — Номер один! — объявила ведущая.       На подиум вышла первая девушка. Карл вспомнил, что Виктория сообщила ему название коллекции.       Первое дефиле Сен-Лорана для дома Диора называлось «Трапеция».       — Как всё прошло?       Мать встретила его в коридоре, наблюдая, как он неестественно долго снимает ботинки, пальто, перчатки и шарф. Одежда была запорошена снегом, и Карл старался не сходить с коврика у двери в коридоре, чтобы случайно не накапать на пол. Он подумал внезапно, что она как будто даже не ждёт его возвращения домой, а каждый раз… поджидает. Странное чувство.       — Хорошо.       — Просто хорошо? — Элизабет приподняла брови.       — На самом деле был полный успех. Всем всё очень понравилось. В конце народ даже аплодировал стоя… — Он обошёл мать, чтобы пройти в ванную и помыть руки.       Она дождалась, когда он выйдет, и спросила, не сводя с него цепкого взгляда, который как будто всегда говорил: даже не пытайся соврать:       —Тебе тоже понравилось? Коллекция, разумеется, а не успех Ива.       Карл прислонился к стене. Она ведь не отстанет… но что ему на это сказать? Он ведь и сам не мог до конца разобраться.       — Это было действительно очень красиво. Лаконично, просто, изящно. И это… Диор. Логичное продолжение его классической линии.       Они посмотрели друг на друга. На губах Элизабет возникла улыбка.       — А он умнее, чем кажется.       Одной этой короткой реплики было достаточно. Его мать, как всегда, поняла его лучше него самого. На что он надеялся? Что Ив решится провести революцию, и это шокирует спонсоров и Буссака? И всех отпугнёт? А он вместо этого, предварительно нагнав этой пены, дал публике то, что она и хотела. Продолжение традиции дома Диор.       Карл прошёл к себе в комнату, закрыл дверь, сел за письменный стол и достал из ящика немного помятый листок бумаги. Тот самый выброшенный Ивом эскиз. Молодой человек рассматривал рисунок платья, как будто бы по этим штрихам и линиям пытаясь что-то понять… Ив притворяется? Ломает комедию?       Не может быть, чтобы он не знал, что эта коллекция будет иметь успех. Он всё понимает, всё прекрасно учитывает. Мама права — он очень умён.       Карл не мог понять одного: почему он, он сам чувствует себя… как будто обманутым?              В комнату постучали. Карл удивился. Мама никогда не стучала, чтобы зайти к нему. Открыв дверь, он увидел молодую светловолосую девушку в рабочем переднике. Господи, это же их новая домработница… очередная!       — Ужин накрыт, месье. — У неё был очень приятный, мягкий и мелодичный голос. Но главное — это глаза. Большие, бирюзового цвета, какие-то совершенно бездонные и печальные.       — Я занят, Эмили. Спасибо. — Он хотел закрыть дверь, но девушка неожиданно произнесла:       — Так может быть, мне принести вам ужин сюда?       Как она угадала, что ему просто невыносима мысль, о том, чтобы ужинать сейчас вместе с матерью и выслушивать её комментарии по поводу сегодняшнего показа! Он так погрузился в свои мысли, что только сейчас понял, насколько был голоден — ведь он ничего не ел с самого утра.       Карл позволял себе есть в своей комнате, только когда мать отсутствовала. Странная привычка, тянувшаяся за ним с детства. Но ведь он уже давно не ребенок и может есть там, где сочтёт нужным. Разве она может ему запретить? Он будет есть, где он хочет, и столько, сколько захочет! В конце концов, это и его дом в том числе и он единственный здесь мужчина.       — Да, принесите. И можно вас попросить. Положите побольше, — и всё же добавил. — Только так, чтобы не видела моя мать.       В удивительных глазах на миг возникло недоумение, сменившиеся лёгкой улыбкой. Горничная кивнула.       — Ракель, месье. Меня зовут Ракель.       Он проводил её взглядом, машинально отметив, что у неё замечательная фигура и хороший рост. И кажется, очень милая родинка над верхней губой. И ей бы очень подошло то платье, которое он видел на показе у Ива сегодня… но кое-что он изменил бы, учитывая невероятный цвет её глаз…       Прилив радостного волнения. Молодой человек быстро сел за стол и, разложив бумагу, цветные мелки, краски и карандаши, принялся рисовать.