Связанные небом

      Мы наконец дошли. Дорога была ужасно изматывающая, порой болезненная и показывающая, как, однако, нам с Ято хорошо жилось до этого, но мы дошли.       Не скажу, что место, куда мы держали свой путь и где оказались, было городом. Точнее, по размеру — да, вполне себе небольшой городок, но только лишь за счёт рисовых полей, которые тут были исполинских размеров. Просто смотришь-смотришь, а они до горизонта тянутся, будто бесконечные. И среди этого влажного, покрытого водой грунта, всего два островка сухой земли: один прямо здесь, в низине, где стоят бараки для рабочих, и второй намного выше, на горе — скорее всего, там дома хозяев и тех, кто к ним приближен.       Никаких рынков, таверн, палаток с травами или мёдом — ничего. И я даже задалась вопросом: «А как живущие тут вообще еду покупают?», но пока спрашивать вслух не стала. Ведь работают же они как-то? Не воздухом питаются. Значит, это тут продумано. Волноваться не стоит. — Надо найти главного, — Ято немного запыхался, потому что снова нёс меня на руках: тропинка сюда была ужасно каменистой и ступать по ней мне было всё больнее с каждым шагом. — Эх, не успели с утра прийти, так бы точно застали. А сейчас уже все за работой. — Прости, — мне захотелось плакать от того, что я была виной задержки. — Я хотела идти быстрее. Я… — Глупости, ты же не виновата, — бросил Ято, хотя выглядел раздражённым.       Но это вряд ли было из-за моей травмы. Он всё понимал. Но на Ято сейчас была большая ответственность — он сам так говорил. Если ранее он был озадачен лишь тем, как заработать горсть монет на ужин и в оплату за комнату — теперь ломал голову, где нам жить, что есть, как работать и пережить зиму. — Знаю, но всё равно прости, — уткнувшись носом в шею любимого, я глубоко вдохнула аромат его кожи. — А пока поставь меня лучше. А то увидят, что хромаю — точно никуда не возьмут. — Думаешь, так они не заметят? — недоверчиво глянув мне в глаза, он тут же отвернулся. — Ладно, прости. Я… не с той ноги встал. Волнуюсь и за тебя, и за… всё. Давай немного осмотримся, поспрашиваем. Идёт? — Давай, — я была рада смене темы. — Я попробую узнать, что да как, у кого-нибудь из женщин постарше. Мне кажется, они добрее.       Не знаю, почему сделала такой вывод, но Ято усмехнулся. — Какая же ты всё-таки маленькая и наивная, Минами. Но… попробуй. Добро к добру тянется — может, тебе повезёт?       И мне вправду улыбнулась удача. Почти сразу я наткнулась на одну женщину, которая, судя по возрасту, могла бы сгодиться мне в матери. Кажется, она драила бараки, потому что, когда я её приметила — она как раз выливала грязную воду в ручей, текущий вниз, мимо полей, а ещё там же мыла уже порядком грязную и засаленную тряпку.       Я как полагается поздоровалась и, поняв, что собеседница не настроена агрессивно, начала спрашивать. Как живут, сколько работают, много ли получают, что едят. И как ни странно, она на все вопросы отвечала, будто женщина так изголодалась по общению, что и этому была рада. — Ох, не место тебе тут, — рассказав, что да как, она как бы в завершение разговора сказала это, покачав головой. — Места тут суровые, не для такой, как ты. — Считаете меня слабой? — в голосе появилась злость.       Знала бы она, как много я всего умею, как хорошо выполняла работу, которую мне раньше поручали! — Нет, но… Пойми, ты попала в змеиный клубок. Мы — не семья, как может показаться. И хоть спим под одной крышей, едим с общего стола — ненавидим друг друга. И если что — каждый пытается сдать другого да награду за это получить, — вытерев пот со лба тыльной стороной руки, она указала в ту сторону, откуда мы пришли. — Там дальше, днях в пяти пути, есть город. Большой! Там и жильё, и работа. — Нет, не получится, — было обидно вспоминать, что из-за моей оплошности мы с Ято упустили замечательный шанс жить и трудиться у богача, ни в чём себе не отказывая. — Но вы не переживайте! Я справлюсь! — Ну… добро, — похоже, она поняла, что отговаривать меня бесполезно. — С закатом главные придут — спросишь, чем помочь. Людей много, но и работы, как видишь, уйма. Думаю, что-то да подберут. — Спасибо, — я сказала это искренне, с душой, надеясь, что в будущем смогу и дальше общаться с этой женщиной. Может, она даже будет помогать мне поначалу? — Да что уж там. Ступай — под деревом подожди. Долго ещё до заката. Вода-то у тебя есть? — Нет, но… — я указала на ручей, который бежал с гор. Как бы показывая, что от жажды не умру.       Однако женщина тут же активно замотала головой. — Нет-нет, отсюда не пей! Источник с хозяйских домов — им-то вода чистая достаётся, с вершин, только они все помои в неё же выливают и скот в ней моют. Так что не хочешь животом болеть — не пей, — она достала маленький кожаный мешок с крышкой. — На, глотни. Вода чистая есть, в боках в бараке. Её с гор каждые несколько дней лошади тягают, только коли дни жаркие — не всегда хватает. Будь к этому готова. — Ничего, — сделав глоток, я чуть поморщилась: вода была будто с привкусом рыбы. Точно когда-то она и вправду отличалась чистотой, но стухла. — Спасибо вам ещё раз.       А после мы попрощались, но ненадолго. Томико — так звали женщину, позже стала для меня настоящим другом, хотя для всех остальных была изгоем. Именно поэтому она была так рада поговорить со мной в первый день знакомства: её отовсюду гнали, не любили. Но причину этого я узнала многим позже, а пока, в тот самый день, отправилась искать Ято, ступая медленно и осторожно, чтобы не хромать и не привлекать к этому внимания.       А когда мы всё же встретились и поделились тем, что каждый узнал, устроились под деревом, как и посоветовала моя новая знакомая, и стали ждать. С надеждой, что вот-вот наша жизнь всё же изменится к лучшему.       Как жаль, что нельзя заранее узнать, во что выльется какое-то твоё решение. Иначе бежала бы я оттуда, не обращая внимания на больную ногу. Но нет. В тот день я была в предвкушении и, наблюдая за заходящим солнцем, верила, что оно предзнаменует рассвет чего-то хорошего.       А ещё рядом был Ято. Чего мне было бояться? И прижавшись к нему, я ждала. Вдыхая запах влаги с полей и начавших желтеть листьев.       Верила, что всё будет хорошо.

***

— Мина. Мина, проснись! — я услышала, как Ято зовёт меня, но открывать глаза не хотелось. — Кажется, начальство приехало. Давай! Ну же! Поднимайся.       Но когда он начал толкать меня в бок, пришлось поддаться. Эх, а сон такой хороший снился! Точно не помню, но кажется, мы с Ято были в доме и, похоже, в своём! И нам было так уютно! Не холодно, не голодно, не печально. Я была там такой счастливой! А теперь пришлось вернуться в реальность, где нужно улыбаться незнакомому человеку, чтобы он дал шанс иметь крышу над головой. — Проснулась? Точно? — Ято пощелкал пальцами у меня перед глазами. — Помни, меня люди почти не видят. Вся надежда на тебя. — Зна-аю, — протянула я измученно, но тут же натянула на себя видимость радости и направилась к самому здоровому на вид мужчине, который был в компании новоприбывших.       Скорее всего, он и есть главный. Да ещё и кнут в руке держит… Жуть. — Здравствуйте! — произнесла я тихо, но мужчина меня даже не услышал. Пришлось повторить. — Здравствуйте-е-е! Мы по поводу работы. Это ведь к вам?       Мужчина и вправду был очень высокий и в целом большой. И когда он обернулся на звук голоса, даже не сразу меня заметил: настолько я была крохотная по сравнению с ним, макушкой доставая до груди. — О чëм ты, деточка? — произнёс он грозно, в одной руке продолжая сжимать кожаную верёвку, а другой плавно поглаживая её и пропуская сквозь пальцы. — Я вообще-то конюх. А тебе туда.       Он указал на… девочку? Или мне показалось? Хотя, судя по тому, как все перед ней лебезили и смотрели виновато-испуганным взглядом — да, она была главной. Но ведь на вид никак не старше меня! Даже, может, на год помладше.       «Ничего не понимаю», — подумала я, но двинулась дальше, оглядываясь на Ято. Он тоже был в замешательстве. — Здравствуйте, — уже в который раз за сегодня произнесла я, не понимая, как общаться с этой девушкой дальше? Как с ровесницей? Или?..       Но она тут же расставила всё по своим местам. Высокомерно и властно взглянув на меня, как на грязь под ногтями, она, казалось бы, сейчас накричит на меня или даже ударит, хотя и не было причины, однако тут её взгляд упал на Ято. Это было так, будто время стало течь медленнее или даже почти застыло: вот она вглядывается в него, чуть сощурив глаза, вот рассматривает его лицо, тело, ноги, а после снова лицо, а вот вдруг улыбается, как девчонка, коей она и является: без злобы, без надменности, разглядывая Ято, как какое-то чудо. — Ого! Вот это да! — сорвалось с её губ, и она даже шаг сделала в нашу сторону. Ну… в сторону моего любимого.       Меня же будто и не заметили вовсе. — Приветствую, — он как будто смутился сначала, но после расслабился, наблюдая, как девушка улыбается, надув губы. — Это вы тут главная? Правильно? — Правильно, — будто бы передразнила она. — А как такой красавчик да в наших землях? Неужто на работу устроиться?       Сглотнув, а после глубоко вздохнув, она выглядела так, будто… хочет по-маленькому. Не могла устоять на одном месте и странно дёргалась, кусала губу, точно ей было некомфортно в собственном теле. — Совершенно верно, госпожа. Поэтому мы вас и ждали. — Ой, да ладно. Госпожа! — она громко и звонко засмеялась, махнув изящными длинными пальцами, почти задевая Ято длинными коготками. — Это всё отец. Сказал, если смолоду не привыкну управлять всем этим — в будущем ни от кого доверия не увижу. Вот… привыкаю, понимаешь ли. Хотя ведь явно сюда не вписываюсь, правда?       Странно, что ей было интересно мнение мужчины, которого она видела впервые.       И я правда совершенно не понимала, что происходит, но мне это уже не нравилось. — Ну, признаюсь, вы очень юны и прекрасны: по разговорам тут работающих я ожидал увидеть… — Какого-нибудь мужлана с палкой в руках? — она снова засмеялась. — Для этого у меня есть Исао, — она указала на того здоровяка, с которым я говорила. — Он меня защищает, хотя знаете… в вашем присутствии мне совсем не страшно. Кстати, я Каори!       Она чуть склонила голову в сторону Ято, отчего рабочие, что стали невольными свидетелями этого разговора, рты пооткрывали. Кажется, хозяйка не часто проявляла уважение к собеседнику. — А я Ято, — он тоже поклонился, причём почти до самой земли. — Очень рад знакомству. А это Минами.       Он наконец указал на меня, да так неожиданно, что первые мгновения я даже не понимала, что делать, и просто таращилась в сторону Каори. — Ой, извините. Я… мне тоже… я тоже очень рада! — я прямо ощутила, как кровь прилила к лицу, и тоже склонилась, но скорее не ради уважения, а чтобы скрыть этот казус. — А… Минами. А это кто? — голос девушки резко стал… как будто свежий, вкусный и наваристый рыбный суп вмиг прокис. — Моя… — Ято замешкался, смотря то на новую знакомую, то на меня. — Он мой муж! — сама не зная, что делаю, громко ответила я, причём намного громче, чем того требовала ситуация.       И хотела ещё что-то дополнить, но ком встал в горле, и, постоянно сглатывая, я некоторое время и слова не могла произнести. Наблюдала за тем, как общение Каори и Ято будет строиться теперь.       Однако… она меня будто не услышала. Точно я сказала глупость или соврала. И впервые за всё время я ощутила, каково приходится Ято, когда его не замечают: вроде вот, рядом со мной стоит человек, но и глазом не ведёт. И совершенно точно, даже если я ещё что-нибудь скажу — эта юная госпожа всё пропустит мимо ушей. — Ято, мне конечно же нужны такие сильные мужчины… — на какое-то время я будто выпала из разговора, но когда снова начала вслушиваться в беседу любимого и этой девушки — во мне закипела самая что ни на есть злость. И ревность! — Знаете, думаю, вам будет удобнее работать там, на холме — она указала в сторону домов, среди которых один точно принадлежал ей. — Я… глупо признаваться, но, кажется, в моей спальне не хватает стола, да и пол что-то стал неровным. Думаю, его нужно заменить. Как думаете, справитесь?       Приподняв уголок губ, она взялась за прядь идеально гладких, отливающих здоровьем волос и некоторое время смотрела под ноги, а после резко подняла взгляд, будто хотела пронзить им Ято. — Думаю, справлюсь, — он пожал плечами. — Я работы не боюсь, так что сделаю в лучшем виде! Но… — он как бы невзначай перебил девушку, которая уже захлопала в ладоши, — что насчёт Минами? Где может работать она?       Странно, но меня разозлило даже это. Хотелось бросить что-то вроде: «Рада, что ты и про меня помнишь», но я не стала. Пусть Ято мил с этой девушкой. Пусть. Но он ведь мой, верно?       Верно?.. — Ну не знаю. Сомневаюсь я как-то, да и… У неё с ногой что-то? Мне тут калеки ни к чему! — Нет-нет! Это временно! — взяла слово я, представляя, что Ято всё же устраивается сюда на работу, а меня прогоняют вон. Стало жутко и страшно. — Я недавно подвернула ногу, но… Она пройдёт, уверяю. А так я сильная! И многое могу. — Это правда, — Ято тут же вступился за меня. — Понимаю, вы рискуете, но… если бы вы могли… найти для Мины какое-то место, где она могла какое-то время трудиться сидя… Я был бы вам безмерно благодарен! Честно!       А после он тоже как-то странно на неё взглянул. И… подмигнул?! — Ну… если только вы очень просите, — девушка не долго сомневалась в решении. — В этом году у многих урожай риса погиб, а у нас всё цело. Сёгуны сюда не доходят, поэтому и продаж будет много. Для отправки в другие поселения нужны корзины: маленькие, большие — всякие. Умеешь плести?       Она, наконец, посмотрела на меня, удостоив вопросом.       Только вот я никогда в жизни таким делом не занималась, но увидев, как Ято еле заметно кивнул, скрепя сердцем начала врать. — Разумеется, — я тоже постаралась засмеяться, как и Каори недавно, но вышло совсем не так мило. Как-то убого. — Только… Мы делали для рыбы — в них, знаете, отверстия больше, не для сыпучего.       Я на ходу придумывала причину, почему мне может понадобиться помощь, и, понимая, что Ято одобряет эту версию, продолжила более уверенно. — Так вот, если бы мне кто-нибудь показал раз или два — я бы запомнила, — я ещё думала предложить, чтобы помогала мне та милая женщина, которую встретила тут сегодня, но я ведь даже не знала, как её зовут. — Я готова! — Ну… ладно, — Каори пожала плечами: говорить со мной ей явно не доставляло наслаждения. Поэтому она вновь вернулась к объекту своего интереса. К Ято. — Ну тогда решили! Миоко будет делать корзины… — Минами! — перебила я, хоть это и было некрасиво.       Но девушка даже не заметила. — …Пусть живёт и работает тут, а вас, Ято, я забираю. Спать будете недалеко от моей комнаты. Вдруг мне понадобится помощь. Ну, знаете, что-нибудь поднять или подвинуть… — она кокетливо пожала плечами и сложила руки на груди, как бы показывая, какая она маленькая и беспомощная. — Простите, Каори, но нет, — он сказал это не грозно, не выказывая неуважения, однако его голос был твёрдым. — Я могу работать где и сколько угодно, но ночую я только со своей… женой, — кажется, он впервые произнёс это слово, и ему понравилось. — Не хочу показаться неблагодарным, но пусть это будет моим условием. — Но вам придётся вставать очень рано! В гору идти, а потом назад. Ято, это неблагоразумно! — она даже ножкой притопнула, а я тем временем чуть прикрыла рот рукой, чтобы скрыть улыбку. — Ничего, я буду приходить утром и уходить вечером. Когда можно приступать?       Он так мастерски закончил разговор, что я ещё пуще заулыбалась. Но всё же последнее слово было за Каори, и мы с ним оба замерли, ожидая её решения. — Через два дня, а пока попросите кого-нибудь показать, что здесь и как, — теперь она уже не была так весела, но, кажется, ещё надеялась, что Ято передумает. Её глаза продолжали блестеть, стоило хозяйке полей взглянуть на него. — И да, Ято, — садясь в повозку, которой управлял Исао, она подмигнула моему любимому. — Советую не опаздывать на работу, а то могу наказать…

***

      Самыми сложными были первые дни. Не потому, что трудиться с рассвета до заката тяжело — к этому я как раз привыкла. Люди… люди здесь были злые, как и предупреждала Томико. Помимо неё была жалкая горстка тех, кто готов помочь, кто не насмехался надо мной, не злорадствовал из-за больной ноги, а пытался заговорить. Это удручало. Ладно бы Ято был рядом, но он приходил глубокой ночью, и единственное, чего ему хотелось, — лечь и забыться сном, пока рассвет не забрезжит, предвещая новый рабочий день.       Отрадой же стали выходные, которых тут было ну очень мало! И в эти свободные часы все старались сходить к реке, подальше от тех мест, где сливаются помои, да постирать одежду, помыться самим, набрать ягод и грибов, чтобы обменяться с рабочими госпожи на что-то ценное: ткань, обувку или, самое дорогое — лекарственные травы.       Да, больных здесь оказалось много, но они были не такими, как я, со своей подвёрнутой ногой. Нет… Эти люди буквально положили своё здоровье на рисовых плантациях и теперь постоянно кашляли из-за влажности и горбились от того, как болела поясница. Поэтому я с ужасом представляла, что вскоре тоже пойду работать в поля, но пока этого не случилось, усердно плела корзины из гибкого бамбука. В первый день получалось не очень, но благодаря Томико я быстро всему научилась. Мне даже понравилось! Я подумала, если вдруг с этой работой не сложится, я смогу набирать бамбук сама, а после делать корзины на продажу.       Была только одна сложность: плести их было больно. В прямом смысле. Ведь, чтобы рис не просыпался в щели между лозами, затягивать каждую петлю корзины нужно было с силой, а от этого пальцы стирались в кровь. Да, казалось бы, бамбук гладкий, но после целого дня такого занятия руки горели нещадно.       Помню, на третий день плакала ночью от того, что кожа на большом пальце слезла до мяса, а Ято в это время лежал рядом, поглаживал меня по голове и убаюкивал. — Тихо-тихо. Всё наладится, малыш. Всё будет хорошо, надо только чуть-чуть потерпеть, — так он шептал.       И я терпела и спустя некоторое время заметила, что раны на пальцах и вправду перестают кровоточить, а кожа сделалась грубая, точно на пятках. Конечно, выглядело это не слишком красиво, да и шероховатыми пальцами было неприятно водить по телу и лицу, но лучше так, чем боль. Да и ещё одна девушка, с которой я дружила, меня успокоила. — Когда найдешь другую работу, кожа постепенно станет мягкой, как раньше. Не переживай, — она нажала мне на нос указательным пальцем — это был её своего рода ритуал по отношению к тем, кого она ценила, а после отправилась на заводи.       Да, помимо рисовых полей, у здешних господ были и другие хозяйства. Огромная конюшня с лоснящимися здоровьем рысаками, крупный рогатый скот, идущий в пищу гурманам, птица, свои заводи для ловли речной рыбы и небольшие суда для выхода в море. Если в чём-то одном случался провал: неурожайный год, шторма или болезнь скота, то другая область доход всё равно приносила. Именно поэтому люди, что здесь заведовали, были безмерно богаты! Честно сказать, когда мне по секрету сказали, сколько денег они получают, я даже растерялась. Пыталась представить, куда их можно потратить, и всё равно не смогла. Фантазии не хватило! Она у меня в этом плане скудная: мне бы было что поесть да где поспать. А в остальном… Украшения, расшитые шёлком наряды, невиданных цветов кандзаси — всё это, конечно, красиво, но разве может быть что-то важнее здоровья твоего и твоих близких?       Хотя… Где-то в мечтах, засыпая на пропотевшем татами и слушая храп десятков рабочих, живущих с нами в одном бараке, я мечтала о доме. Своём доме! Уютном, красивом, наполненным историей. Чтобы там были мои рисунки, стояли вещи, напоминающие о счастливых событиях, а комнаты наполнял детский смех: сначала моих сыновей и дочерей, а после внуков. Жаль, это невозможно… Ято сказал, детей у Богов быть не может, а я уж точно никогда не смогу с ним расстаться. Я очень люблю Ято. И никогда никого не смогу полюбить сильнее. А уж тем более отдаться.       Чем-то всегда приходится жертвовать. От этого стало грустно. И обидно. Выходит, я последняя в моём роду. Родители, брат и его семья — сгорели в том пожаре. Конечно, у нас нет фамилии, мы не богатый и не знаменитый род, но всё же так хотелось оставить после себя что-то ценное. Важное. Стоящее. А не просто гниющую плоть, что рано или поздно превратится в прах, смешавшись с землёй.       По щеке потекла слеза. — Мина, ты чего? — сегодня это вновь случилось, и Ято заметил, как я плачу. — Болит что-то? — Нет, всё хорошо. Спи, — я поспешила вытереть лицо и постаралась улыбнуться, правда, не была уверена, что Ято хорошо видит меня во тьме ночи. — Что значит хорошо? Не может так быть, что хорошо, а ты плачешь. Давай, рассказывай, — он окончательно ко мне повернулся, и я даже в темноте видела, как он сверлит меня своим голубым взглядом. — Давай потом… как-нибудь, — я хотела глубоко вздохнуть, но лишь громко всхлипнула. — Все спят. Мы их разбудим. — Тогда пошли на улицу, — приподнявшись, Ято взял меня за запястье и потянул к выходу.       Я знала, что он не отстанет, поэтому подчинилась. Чем быстрее всё расскажу, тем скорее мы снова ляжем спать. Ведь я-то ладно, вытерплю, а у Ято работа сложная, ему нужно отдохнуть. — Ну? — когда мы отошли от бараков на почтительное расстояние, любимый тут же плюхнулся на траву, облокотившись спиной на то самое дерево, у которого мы в первый день ждали начальство для приёма на работу. — Ты сама не своя. Я переживаю. Тебя кто-то обижает?       Сощурив глаза, он даже не моргал, словно боялся упустить, как я лгу. — Бывает, да… Но грустно мне не поэтому, — было странно и страшно сознаваться, но я решилась. — Просто мне… я знаю, что есть вещи, которые никогда не получу. Даже найди я целый сундук с монетами — есть то, что нельзя купить, и от этого досадно. — Что например? — сорвав травинку, Ято начал посасывать её кончик, и я ощутила, как тугой узел завязывается где-то ниже пупка. — Дети, — я думала не говорить напрямую, но внезапно подкравшееся возбуждение меня обескуражило. — Я хотела бы детей когда-нибудь… Но… с тобой… — Со мной это невозможно, так? — кивнув самому себе, любимый будто точно знал, к чему приведёт разговор. — Да, я тоже об этом рассуждал. Взвешивал все за и против: ведь ты наверняка стала бы прекрасной мамой, а я всё порчу. — Глупости! — я этого боялась: что он начнёт себя винить. — Ты так много дал мне, ты лучшее, что было в моей жизни, клянусь! Ты спас меня, Ято! Без тебя я бы тут не сидела, но…       Я остановилась, задумавшись. После пороть с горяча не хотелось, и я взвешивала каждое слово. — Я понимаю, — но продолжать не пришлось: Ято это сделал за меня. — Знаешь, Мина, я не знаю, насколько мои мысли тебя испугают, но… не всегда дети это те, в ком течёт твоя кровь. Как думаешь? — Ты говоришь о сиротах? — перед глазами тут же встали стены приюта, где я выросла. — Да, — любимого явно беспокоило то, как я восприму это. — Ты сама росла без родителей. Неужели тебе никогда не хотелось, чтобы дверь приюта открылась и туда вошла пара, которая забрала бы тебя с собой? Которых ты смогла бы называть родителями?       И сам того не ведая, Ято попал в самое больное. Я никогда ему об этом не рассказывала. Да и ни с кем не делилась, если честно, но самыми ужасными были минуты, когда приходили усыновители. И не потому, что они плохие, — было больно ждать. Когда сотни сиротских глаз смотрят на закрытую дверь, где обсуждают судьбу лишь одного из вас. А после она открывается, и произносят имя. Но не твоё… И кто-то уходит. Радостно покидает стены детского дома, где так тяжело и тоскливо, а ты остаёшься. И думаешь: а почему не меня? Чем я плоха? Теперь у той, что ещё вчера была тебе подругой, будет семья: мама и папа. А про тебя она забудет. Этой девочке наверняка дадут другое имя, чтобы полностью перечеркнуть всё, что было до, её станут называть доченька и говорить слова любви, а ты так и останешься сидеть, ждать, когда очень нескоро кто-то ещё зайдёт в эту дверь, чтобы выбрать не тебя. Снова.       В какой-то момент ждать устаешь. И злишься на тех, кто приходит. Вслух говоришь, как устала мыть за ними полы и что их угощают едой, которую нам не додают, но по ночам всё так же плачешь, представляя приходивших сегодня мужчину и женщину… родными. Что спишь ты сейчас в своей собственной постели, а проснувшись утром, почувствуешь, как приёмная мама целует тебя в щёку, спрашивая, как спалось. И сделает вкусный чай с лепестками цветов.       Но это всё только сон. Только сон. — Я не хочу об этом. — Не хочешь говорить о детях? — спросил Ято, кажется, всё ещё не понимая причину моей резкой смены настроения. — Извини. — Нет, я не об этом. Про себя. В общем… забудь. Давай вернёмся к… — я ощутила, как слёзы душат, и поспешила зацепиться хоть за что-то, о чем говорить было бы не грустно. — Я рада, что ты думал о том, как сделать лучше для меня, и что ты вообще думаешь так наперёд. Это ещё раз доказывает, что я для тебя не игрушка, не на время.       Я ляпнула то, что вслух произносить было нельзя. А всё потому, что спешила заполнить эту возникшую пустоту: когда я говорю, думать о другом, в том числе о своём сиротском прошлом, сложно. — А до этого я разве тебе не доказал? А, или ты про тот случай… — теперь и Ято стал грустным. — Мина, ещё раз прости. Мне нет оправдания! Но я больше никогда так не поступлю.       До меня не сразу дошло, что он имеет в виду ночь, когда взял меня силой. И даже удивилась, как тема нашей беседы сменилась так резко. — При чём тут это? Я уже и забыла, — будто отмахнувшись от назойливой мухи, я ощутила, как голова кружится от большого количества мыслей. Даже затошнило немного.       Захотелось сделать так, чтобы время вернулось назад ненадолго, дабы начать этот разговор заново. — Забыла или нет — для меня неважно. Я помню, и этого достаточно, — ранее Ято касался меня лишь плечом, а теперь и вовсе отодвинулся, точно решил, что и этого не достоин.       А я осознала, что этот жест меня расстроил. Ведь возбуждение никуда не делось. А ещё к нему добавилось желание ощутить себя в руках любимого, осознав тем самым, что точно не одна.       Я тоскую по родителям, и хоть не помню их лиц — мне очень грустно и больно порой. Но в руках Ято я забываюсь. Его тепло, ласка — я изголодалась по ним за последнее время. Да, он, разумеется, был очень нежен со мной, но я мечтала о близости более глубокой. О страсти. О том, как, касаясь моей щеки вспотевшим носом, он шептал мне на ухо, как любит, при этом двигаясь во мне, принося удовольствие.       Я уже забыла, каково это. И хотела вспомнить. Поэтому, удивив не только Ято, но и себя, поцеловала его. Он будто бы хотел отстраниться попервой, но я не дала, вцепившись в его одежду. Целовала и целовала, раз за разом проникая в его рот языком, ощущая странную сладость: наверное, это чай, который он пил перед сном. — Мина. Мина, Мина, прекрати, — но в какой-то момент он стал особо настойчивым и всё же разорвал поцелуй. — Я же тебе говорил. Я больше никогда…       Любимый глубоко вздохнул, некоторое время смотря в одну точку, не отрываясь. — А ты тем самым меня хочешь наказать или себя? — я подумала, нужно решить этот вопрос здесь и сейчас. — Потому что я соскучилась. — Знаю, я много работаю, — он совершенно точно понимал, о чём именно я говорила, но уходил от темы. — Я соскучилась не по общению с тобой и не по вниманию. Я соскучилась…       Сказать это было сложно. Вроде мы с Ято уже много раз спали вместе, он знал моё тело, кажется, даже лучше, чем я сама, однако произнести такое вслух для меня казалось чем-то сильно сложным. Это как стоять голой перед ним, только обнажёнными были мои слова. Странное сравнение, но какое есть. Я бы сейчас с большей уверенностью разделась перед ним, чем вслух сказала о том, что хочу его…       А, собственно, почему бы и нет? — Ми… Минами! Ты…       Реакция Ято была незамедлительна, когда я одним движением спустила кимоно с плечей, оголив грудь. И только потом подумала, что у нашего общения с Ято могут быть вольные или невольные свидетели, но постаралась не думать об этом. Смотрела лишь ему в глаза и ждала.       И он улыбнулся. Той самой коварной улыбкой, которую я помню по нашему первоначальному общению: когда Ято казался мне злым и недоступным. Хотя сейчас злости в нём не было и капли: лишь этот странный огонёк в глазах. Немного хищный, чуть-чуть пугающий, но в то же время притягивающий. — Какая же ты красивая, — произнёс он жадно, не отрывая взгляда от моей голой груди. — Очень… красивая.       Он сглотнул, совершено точно борясь с желанием поцеловать её. Поэтому я, хоть и жутко смущаясь, подалась чуть вперёд, взяла Ято за волосы и насильно притянула его голову, пока его губы не коснулись… — Ох, — вырвалось у меня, потому как моё тело резко дёрнулось, а внизу появилась одновременно приятная, но в то же время мучительная тяжесть. — Ято… — Я знаю, — после томительных поцелуев и посасываний моих чувствительных бугорков его губы чуть блестели в свете луны. — Но…       Я качнула головой. Понимала все эти его «но»: Ято боялся меня обидеть, снова сделать больно, испугать, но это же он. Мой Ято! И я хотела его всего, без остатка. Особенно когда где-то на задворках сознания всплыло лицо Каори: она проводит с Ято весь день и наверняка намекает на всякие непристойности. Смотрит, как он работает. Облизывает пухлые розовые губы. Представляет, как он с ней, в мягкой и уютной постели. — Сделай меня своей снова, — я всё же это сказала под напором прожигающей кости ревности. — Я очень хочу этого. Я ведь твоя, правда? А ты мой? — Конечно, — в голосе Ято не было злости за мой вопрос, лишь мягкость. — Я люблю тебя, мне больше никто не нужен.       А после…       Когда я вновь посмотрела на небо — уже светало. Новый день готовился вступить в свои права, птицы щебетали свои незамысловатые трели, а шум реки стал не таким громким: его заглушали порывы поднявшегося ветра, проснувшиеся жучки и мычание скота, доносившееся сверху.       Но люди ещё спали. У нас с Ято оставалось чуть-чуть времени, чтобы побыть наедине. Мы лежали на траве, на всякий случай уже одевшись, и смотрели на небо: моя голова покоилась на его плече и не было ничего приятнее! Я вновь думала о детях и о том, как хочу воспитывать их с Ято. Или даже не их… Хотя бы одного. Мальчика. Да.       Отчего-то я совершенно чётко представляла его лицо: круглое, улыбающееся… Если бы Ято мог иметь детей, то у нашего сына наверняка были бы его глаза. Я бы так хотела! Ведь глаза Ято такие красивые, как бескрайний океан. И этот малыш, когда вырос, был бы таким же храбрым и сильным, как папа, таким же заботливым и справедливым.       Я вновь улыбнулась своим мыслям, засыпая. А перед глазами всё так же стояло лицо этого малютки: он продолжал смеяться, но теперь махал мне рукой. Мне было приятно. И влажность от росы перестала ощущаться на коже. Стало тепло.       И тоже мысленно помахав несуществующему мальчику, я окончательно уснула.

***

      Следующие дни я ощущала себя такой воздушной и окрылённой… Не знаю, как описать, но я словно готова была свернуть горы, и даже трудности, что, хочешь не хочешь, встречались на пути, воспринимались как нечто хорошее.       Я вновь ощутила близость с Ято, хотя ещё недавно было чувство, что мы отдалились так, что как раньше уже не будет. Но я была не права. Наши отношения словно перешли на какую-то новую стадию, и я даже сама себе не могла объяснить, на какую именно. Но что-то точно поменялось. И быть рядом с ним, целовать его, ощущать прикосновения Ято сейчас стало не дарованием Небес, а необходимостью.       Да, нуждаться в нём я стала сильнее — это верно. Но наши разлуки длиною в день меня не тревожили. Конечно, порой я тосковала по любимому, зато как приятны были мгновения, когда его силуэт показывался на вершине горы, а после — он стремительно приближался, потому что Ято нёсся в мои объятия, как угорелый, а я всё думала в этот момент: «Только бы не упал», — так быстро он бежал. И я тоже бежала навстречу, а когда он оказывался на расстоянии вытянутой руки — прыгала вперёд, буквально падая в его объятия, ощущая, как по телу медленно, но верно растекается тепло. И мурашки по коже от этого: «Здравствуй, родная». И поцелуя, нежного, трепетного!..       Однако, как показывала жизнь, ничего не бывает хорошо надолго. Как тёплое лето сменяет дождливая осень, так и замечательные моменты сменяются плохими.       Томико заболела, и сильно. Она лежала в бараке, не вставая с места, и лишь изредка дрожавшей рукой тянулась к сосуду с водой, который я ставила рядом с женщиной каждое утро. И я боялась, что она не поправится. Это меня пугало! И не только потому, что она была невероятно доброй и всегда заступалась за меня, помогала, а потому что… Глупо прозвучит, но где-то глубоко в душе я воспринимала её как маму. Ту, к которой бежишь поделиться и плохим, и хорошим, по которой скучаешь, истории которой слушаешь, затаив дыхание.       Мне было больно от мысли, что я могу её потерять. Томико была одной из немногих, кто стал мне дорог в этой жизни, и каждый раз заходя в наш временный дом и видя её в таком состоянии — я плакала. Я вообще в последнее время стала какой-то эмоциональной… Мне бы поддержать её, сказать, мол, всё будет хорошо, но нет: слёзы сами текли по щекам, стоило ей зайтись очередным приступом кашля.       В дни, когда женщине стало совсем плохо, я даже не ходила встречать Ято на закате. Было какое-то странное предчувствие, что если я оставлю её одну — Томико тут же уйдёт. Навсегда. И после работы я бежала к ней, а утром уходила из барака самая последняя, только бы посидеть рядом хоть на чуточку дольше. — Ты хорошая, Мина, — прошептала она сегодня вечером, когда в комнате никого не осталось: завтра выходной и рабочие отправились в соседние города, дабы закупиться необходимым.       Они проводили ночь в пути, чтобы успеть вернуться обратно. Сегодня Ято отправился с ними, но я старалась не думать, что теперь увижу его только завтра. — Спасибо, — приложив руку к волосам Томико, я ощутила жар, пробивающийся через тонкие пряди. — Хотите чего-нибудь? — Рассказать, — спустя какое-то время пробормотала она хрипло. — Послушаешь меня, хорошо? — Конечно, — губы дрожали, и я опять пыталась не заплакать. — О чём? — О моём муже… и дочери, — смотря будто сквозь меня, женщина долго о чём-то вспоминала. — Как я оказалась здесь, как стала изгоем.       В её глазах была нескончаемая боль и тоска, и, теперь уже не сдержавшись, я всхлипнула, замаскировав всё под кашель. Понимая, что история меня ждёт не из простых.       Так и случилось. — Я жила тут неподалёку, — начала она и даже словно бы пободрела: наверное, так давно она хотела поделиться этим хоть с кем-то. — В двенадцать папа отдал меня замуж без моего согласия. Не то чтобы браки по расчёту были в части, но я была очень красива в юности, и волосы… Сейчас я уже седа, но когда-то цвет моих волос был похож на закатное солнце! А всё потому, что мама, умершая, когда мне было три, была родом издалека, вот и я выглядела по-иному. Отличалась.       Женщина улыбнулась, явно гордясь этим. — Были люди, которые меня избегали, но это в основном девчонки. Парни же… их завораживали моя внешность, рост, фигура. А я, честно признаться, очень этому радовалась и даже пользовалась. Ох, сколько же подарков я в своё время от них получила! — Томико хотела засмеяться, но закашлялась, ненадолго прерывая свою историю. — И отец видел это. Поэтому однажды договорился с одним… Хотел сосватать меня его сыну, юному наследнику больших земель, но, вопреки ожиданиям, я мальчику не понравилась. А вот его отец… Он был не прочь познакомиться со мной поближе, поэтому папа разрывать сделку не стал. Отдал меня в жёны богатею, что был даже старше его самого, а взамен что? Дом, который он в конце концов пропил… Но это уже неважно.       Женщина потянулась к воде, но я не стала дожидаться, когда она возьмёт в руки сосуд, а сама поднесла его к её потрескавшимся губам. Сделав глоток, Томико кивнула в знак благодарности. — Так я начала жить со взрослым мужчиной, и знаешь, это не было бы плохо. Перед свадьбой, что прошла тихо и скромно, я даже смогла настроить себя на то, что всё к лучшему: буду жить в красивом доме, ни в чëм не нуждаться. Я представляла, как щеголяю перед своими старыми знакомыми в шикарных нарядах, как покупаю самую дорогую еду и сладости, как мне завидуют мальчишки, которых я когда-то и близко к себе не подпускала. А на деле… — Томико посмотрела мне в глаза, — я с новым мужем и пикнуть не могла. Он оказался тираном… И даже когда выяснилось, что я жду ребёнка — не сменил гнев на милость. Лупил меня по чём зря, даже за то, что я жаловалась на тошноту. А я ничего не могла поделать… — Но как же! У вас был отец! — я только сейчас осознала, что за долгое время не проронила и звука. — Вы могли пожаловаться ему, разве нет? — Могла. И хотела! — женщина кивнула. — Один раз даже пришла в его новый дом, но он и слушать не стал. А его новая жена выгнала меня, как только поняла, в чём дело. Побоялась, что мой муж отнимет дом, в котором она нынче живёт… Поэтому помощи мне было ждать неоткуда.       И меня это поразило. Я, конечно, знала, что судьба моя тяжёлая, но всегда переплетала этот факт с отсутствием в моей жизни родителей, искренне считая, что те, у кого они есть, с такими трудностями не сталкиваются. Да, мама и папа не всегда могут накормить и обогреть: в жизни всякое случается. Однако я была полностью уверена, что они уж точно встанут на защиту своего ребенка. Всё сделают, даже жизнь отдадут за его здоровье, а тут выходит… Нет!       Мне стало очень жаль женщину, что лежала рядом, вновь заходясь истошным кашлем. Быть преданной кем-то незнакомым, кто когда-то вошёл в твою жизнь, чтобы покинуть её через время — не так больно. Но когда так поступил отец. Неужели так бывает? Как такое вообще возможно? — И что дальше? — я одновременно и хотела узнать продолжение, и страшилась, что было с Томико после. — Я убежала. Будучи на сносях, вся избитая, без поддержки — сбежала сюда. Надеясь, что хоть тут помогут. Хоть тут защитят! — Томико покачала головой. — Только муж меня нашёл. Конечно, я же бросила оскорбление в его адрес! А в тот вечер, когда это случись, я разродилась. Можно сказать, почти у него на глазах. Так совпало.       Моя знакомая невесело улыбнулась и еле заметно пожала плечами. — Девочка родилась больной и сразу умерла. Такой же рыжей была, как я, но без ручек и ножек, лишь один вздох смогла сделать, — по щекам Томико потекли слёзы, да и я уже во всю ревела, не понимая, как такое могло произойти со столь хорошим человеком. — А супруг мой как бросил взгляд на нашу дочь, так и сказал всем, что ребёнок мой от ёкая, а он меня и пальцем не трогал! С тех пор я и стала изгоем. Выкарабкалась, конечно, хоть роды и тяжёлые были, и стала работать. Считай, почти всю жизнь в этом бараке провела, стольких людей поведала! Многие уходили в другие города, но из уст в уста передавали эту байку про меня… И даже те, кто мою дочь и в помине не видел — уверовали в мою черноту. Что я… — Но почему вы не ушли! Там, где никто ничего не знает? — я почему-то увидела эту маленькую, беззащитную, новорождённую рыжую девочку. Она не смогла быть здоровой, потому как собственный отец издевался над женщиной, у которой малышка была в утробе. — Вы могли начать новую жизнь! — Не захотела, — Томико покачала головой и, подняв иссушенную работой руку, вытерла мокрые щёки. — Считала, что виновата в смерти дочери, а работа здесь — моё наказание. Расплата за грехи. — Но это глупости! — я сама не поняла, почему крикнула. — Это ваш муж виноват. Он и только он! Он бил вас… беременную! А после опозорил, оклеветал! А ещё отец — он тоже… Тоже виноват! — Их пусть Боги судят, Минами, а не мы, — было видно, что Томико очень часто думает о произошедшем. — А что касается меня — я несла эту ношу всю жизнь. Правильно ли али нет — кто знает? — Но вы такого не заслужили! — я упрямо это повторяла, словно, если это правда, время отмотается назад, сделав Томико молодой и жизнерадостной, полной сил и здоровья, готовой изменить всё к лучшему. — Да сейчас уже неважно, — она грустно улыбнулась и теперь потянулась ко мне: дотронувшись до подбородка кончиками пальцев, она не сводила с меня взгляда. — Знаешь, мне кажется, что если бы моя девочка родилась здоровой, она была бы такой, как ты: доброй, искренней, немного пугливой, но честной. Я даже иногда будто бы вижу её в тебе…       Я не поняла, как это случилось, но рука Томико резко упала вниз, а из её лёгких со свистом вышел воздух. Женщина замерла, хотя взгляд её всё ещё был сосредоточен на мне.       Она умирала. Прямо здесь и сейчас. И будто бы глядела не на меня, а на дочь, которую так любила все эти годы…       Точно прощалась с ней через меня. — А вы стали мне как мама, — прошептала я, давясь слезами, не зная, точно слышит ли Томико мой голос. — Спасибо вам за всё! Вы так помогли мне… во всём. Спасибо!       И она кивнула… или мне хотелось так думать. А после, будто немного дёрнувшись, обмякла. И глаза её медленно закрылись. Навсегда.       А я поняла, каково это: ощущать боль утраты не по тем, кто покинул меня давным-давно, а по ком-то, кто ещё вчера дарил улыбку. Осознавая, что Ято очень далеко и не сможет меня утешить. Чувствуя разъедающую пустоту и грусть.       Но где-то в глубине души я радовалась: теперь Томико встретится с дочерью и сможет её обнять. Я даже представила, как где-то там, высоко-высоко, две красивые женщины с волосами цвета закатного солнца впервые обняли друг друга.       От этого стало немного теплее. Ведь теперь не только родители смотрят на меня с Небес и оберегают. Томико присоединится к ним, я уверена! Она не ушла навсегда — мы лишь попрощались на время. — Мне будет тебя не хватать, — шепнула я напоследок, поднимаясь.       Собираясь найти кого-нибудь из мужчин, кто сможет вынести из барака мёртвое тело и сделать с ним что следует. Не желая за этим наблюдать. Надеясь, что смогу переночевать под деревом одна, потому как возвращаться в постель, что располагалась рядом с Томико, было не под силу.       Меня ждала тяжёлая ночь, но я пообещала себе справиться. Точно знала, что это важно, хоть и не понимала почему. Просто знала. Так надо.