Дикий вереск

Над Кумлой постепенно сгущались сумерки и далеко за холмами разносились звуки флейт и лир с громкими постукиваниями бубнов. Торговые ряды убрали и столы сдвинули по краю огромной поляны, ближе к Старому дубу. Все желающие принесли к вечерним танцам свои блюда: кто-то хвастался умениями в готовке, кто-то показывал свои съестные товары, надеясь продать их на третий день торга, а кто-то так старался привлечь понравившегося человека. Пивовары предлагали разные сорта пива, сваренные для таких вечеров – немного слабее, но слаще и более подходящие для юных омег, а старшим неизменно предлагалась медовая брага. На скамьях тут же сидели старики – в танцах не участвовали, но присматривали за юными чадами, чтобы не допустить непотребств или, не дай Боги, насилия. Свободные и готовые к браку омеги танцевали вокруг большого костра в самом центре поляны, показывая себя во всей своей юной красе. К ним присоединялись и альфы, которые были не прочь познакомиться и уже присмотрели себе кого-то днём в торговых рядах. Усон посидел какое-то время со стариками, выпил с друзьями и перекинулся парой слов со старейшинами, а потом, не находя в толпе стоящих поодаль омег нужную фигурку, попрощался со всеми, ссылаясь на дела. В темноте, накрывшей Кумлу, слышались крики ночных птиц, вышедших на охоту, и далеко разливающаяся музыка, а луна на чистом безоблачном небе освещала тропинки на холмах ярким светом. «Завтра будет хороший день…» – подумал Усон, глядя на звёзды и вдыхая свежий солоноватый воздух, принесённый ветром с моря. Он шёл неспеша, набираясь уверенности и решимости для очередного трудного разговора, и твердил себе, что на этот раз он сможет спокойно и понятно объяснить свои чувства, не сорвётся, не напугает и уж тем более не разозлит любимого омегу. Он умеет быть убедительным и настойчивым со всеми, даже с грувами, так почему же не удаётся быть таким с ним? Альфа помотал головой, тряхнув каштановыми кудрями, словно так смог бы отогнать тяжёлые воспоминания, не дающие ему покоя вот уже почти восемь зим. В первое время он страдал и ненавидел, потом отстранился и почти не разговаривал, но полностью выкинуть его из своей жизни не мог: слышал ли звонкий смех, чувствовал ли едва уловимый запах уже чужого недоступного омеги – сердце его рвалось на части и хотелось по-звериному выть от боли. Если бы он мог снова попасть в то далёкое время – ни за что бы не смалодушничал и не смотрел бы на мнение других, отстоял бы своего омегу перед всеми! А теперь… ему остаётся только просить, если придётся – умолять его простить и согласиться на их общее будущее. Усон теперь главный в клане и отступать не собирается, любым способом своего добьётся. Короткий глухой стук заставил Чимина открыть глаза и прислушаться – кто-то сопел за дверью и шепотом звал его: – Чимин, – хрипло и настолько тихо, что омега не сразу различил слова, но быстро поднялся и открыл дверь. Стоя перед альфой в длинной ночной рубахе до пола, он сделал глубокий вдох, собираясь высказать Киму возмущение, но почувствовал запах браги – Усон снова пил и разговаривать с ним было бесполезно. – Чего тебе, Усон, – так же шепотом и недовольно. – Надо поговорить, – настойчиво и строго. – До утра не подож… – не собираясь слушать возражения, альфа схватил его за руку и потащил на улицу. Чимин ошалел от такого, не ожидая от старшего ничего подобного, но шуметь и будить весь дом не стал – покорно шел за альфой на улицу к ближайшему сараю. – Всё, хватит, – одёрнул руку Пак и остановился у деревянной стены, требовательно глядя на Усона. – Что тебе надо? – Я хочу на тебе жениться, – сказал Ким и, видя, что омега шарахнулся от него, схватил того за плечо и прислонил к стене сарая, загородив путь. Чимин почувствовал боль в лопатках от удара: нахмурился, сузил глаза и нервно поджал губы, но вырываться не стал – силы не равны, да и шум поднимать не стоило, ведь очередной порыв Усона он всегда умел свести на нет, мягко убеждая в ненужности всего этого. – Усон, – Чимин закатил глаза и поморщился, – ты снова… – Постой, помолчи и послушай, – перебил альфа и приложил палец к губам Пака. Тот тут же отвернулся, не давая прикасаться к себе. Ким резко выдохнул, понимая, что разговор будет трудным, но старался не давить, зная каким упрямым может быть этот омега. – Чимин, тебе пора отпустить прошлое и начать новую жизнь. – С тобой? – криво усмехнулся омега, поднимая бровь. – Со мной, – уверенно ответил Усон, не обращая внимания на ощетинившегося младшего и его напряжение. – Прошло уже шесть зим, Мини, он не вернётся… если бы был жив, то вернулся бы. – Ты не можешь знать, – голос омеги дрогнул, а глаза предательски повлажнели – снова говорить о потере не хотелось. Больно было как в самые первые дни, и время эту боль не смягчило. – Любой бы к тебе вернулся, – продолжал Ким, касаясь скулы Чимина кончиками пальцев. – Он был твоим братом, Усон, – брови Пака изогнулись, а губы задрожали, – ты не можешь… не должен… – Братом, старшим и любимым, – согласно кивнул альфа, поглаживая щеку Чимина, – и мой долг, как главы нашей семьи и всего рода Ким оберегать и заботиться о каждом, кто является её частью. Чимин отвернулся, избегая касаний Усона, но тот взял его за подбородок и повернул к себе, неотрывно глядя на пухлые поджатые губы: – Я позабочусь о тебе, Мини, обещаю… – последнее слово он произнёс почти на выдохе. – Замолчи! – зашипел Пак, оскалившись и сверкая злыми глазами. Он упёрся руками в крепкую альфью грудь, не давая прижаться к себе: – Ты не смеешь говорить такое… – Смею, Чимин, смею, – весь настрой Усона на спокойный разговор сменился раздражением и недовольством. Они снова и снова говорили об одном и том же, и Пак не хотел его слышать – не хотел понимать, что уже вторую зиму является вдовцом и ему придётся снова создать семью. Даны в вопросе свободы омег были так же категоричны, как и юты с белгами: никакого одиночества, с возраста пятнадцати зим рядом должен быть альфа – если не муж, то отец или взрослый сын, а иначе омега становился причиной для косых взглядов или злых языков, и не спасал ни статус семьи, ни вдовство. – Намджун оставил тебя мне, – Ким выпрямился и расправил плечи. Выше Чимина почти на голову, он смотрел на омегу с высоты своего роста совсем не так, как бывало раньше. Не было ни заботливого нависания, чтобы прикрыть от непогоды, ни окутывания силой, чтобы появилось чувство защищённости – на этот раз из Усона вырвалась давящая и угнетающая альфья сущность. Он достаточно уговаривал и терпел отказы, теперь он заставит Пака подчиниться его слову и принять его самого. – Что? – в глазах Чимина мелькнуло неверие и удивление – ещё никогда Усон не позволял себе таких слов и не был так настойчив. – Я обещал ему позаботиться о тебе, – продолжил он уже спокойнее, видя как сжался и вздрогнул Чимин. – И я сделаю тебя своим омегой – главным омегой данов… – Я не хочу, – решительно замотал головой Чимин, беря себя в руки, – ни тебя, ни главенства – ничего. – Тебе придётся согласиться на второй брак, – Усон упёрся рукой в стену у его головы и уже не сдерживал своё недовольство. – Я решаю выдать ли тебя замуж и могу отдать любому, кто попросит, а ты не посмеешь ослушаться. Младший быстро задышал, не зная что ответить: Усон прав – его власть была не только над его Чимина судьбой, как старшего альфы семьи, но и над всеми данами, как главы клана. Ослушаться главу – значит пойти против клана, значит получить наказание или вовсе его покинуть. – На празднике я сделаю тебе подарок, и ты его примешь, – воркующе произнёс Ким, наклоняясь к лицу Чимина и неотрывно глядя на его губы. – Ну же, не упирайся… Чимин почувствовал руку Усона на своих рёбрах, сжимающую его бок в нетерпении, и горячее дыхание на своей щеке. А затем нос заполнил запах скошенной травы: не такой, который ему был знаком с детства и который немного напоминал ему Намджуна, нет, теперь запах казался омеге удушающим, словно трава горела, а дымная горечь не давала дышать. Ким прижал его собою к стене, прикрыл глаза и поцеловал – настойчиво и властно сминая губы Чимина, стараясь ворваться языком в его рот. Чимин отворачивался, но одна широкая ладонь альфы держала его за шею, не давая увернуться, а вторая уже хозяйничала на его теле: оглаживала бок, скользила по спине, еще сильнее прижимая тонкое тело к себе. А когда рука Усона сжала его ягодицу, Чимин почувствовал, как в его рот довольно заурчали… – Нет! – Пак с силой оттолкнул альфу, замечая, как нега на его лице тут же сменилась недовольством, а глаза налились злостью. – Я никогда не соглашусь на брак. Усон опустил голову и с плохо скрываемым гневом глухо произнёс: – Согласишься. И лучше тебе выбрать меня. Иначе… – Мини! – послышался окрик Тэхёна, стоявшего в ночной рубахе до пят на ступеньках дома. – Ты где? – Я здесь, – отозвался Пак, окончательно вырываясь из объятий Усона, – иду... – У тебя день подумать над моим предложением, – сказал ему вслед Усон, прислоняясь спиной к стене, где только что стоял Чимин. Омега растерянно оглянулся, но не ответил и побежал к другу. – О чём это он? – спросил Тэхён, обнимая Чимина за плечи и заглядывая тому в лицо. – Да так, снова звал замуж, – отмахнулся Пак. – Никак не успокоится? – вздохнул младший, зарываясь в растрёпанные белые кудри носом и тут же кривясь: – Ты весь им пропах… – Он становится настойчивее, – недовольно поморщился Чимин, входя в свою комнату. – Это плохо, – Тэхён вошёл следом и прикрыл дверь. – Его старейшины донимают с женитьбой, и он вроде как должен до зимы выбрать омегу. – Откуда знаешь? – насторожился Чимин, поправляя подушки. – Гису вчера рассказала. Она убиралась у старейшины Хвана и слышала, как он говорил своему омеге, что они Усона дожали и тот согласился. – До зимы ещё есть время, – ответил Чимин, падая на кровать и тут же отодвигаясь, давая место другу. – Ещё Хван говорил… что в нашей семье засиживаются омеги, которых тоже пора выдать замуж, и брат очень разозлился на совет, но против решения старейшин пойти не сможет – он же глава. Я волнуюсь, Мини… – Хван тот ещё болтун, – фыркнул Пак, но такие слухи ему очень не нравились. Он прекрасно понимал, что пять зим после пропажи Намджуна уже давно прошли, и он при желании может снова вступить в брак. Вот только желания у него никакого нет и не будет. Плохо, что до Усона это никак не дойдёт. Но что ещё хуже, он это сделать будет должен, как ни сопротивляется и не увиливает. Чимин тряхнул головой, отгоняя тяжелые мысли и повернулся на бок к другу: – А ты чего не спишь? – Жарко, хотел воды попить, а у тебя дверь открыта и никого, – лёг рядом с ним Тэхён и обнял Пака за талию, прижимаясь к его плечу. – Что будем делать с братом? – А что с ним делать? – Чимин вздохнул и прошептал: – Сам отстанет, не первый раз… – Он когда злой может наделать беды, – прошептал Тэхён, расслабляясь в самых любимых и надежных объятиях. – Значит, не будем его злить, – зевнул Чимин, вдыхая любимый и всегда его успокаивающий запах лаванды. – Спи…

***

Надоедливый осенний дождь не прекращался уже неделю и очень мешал сбору малины, которая в этом году была поздней, но на удивление сладкой. Чимин с другими омегами целый день проводил в лесу, собирая любимую ягоду и радуясь всё ещё тёплому дождю. Тэхён тоже был с ним, хотя семья Ким строго следила за младшим сыном и не разрешала в такую погоду «шляться целый день по лесам». Младший омега всеми правдами и неправдами выбирался из дома, но его часто ловили и наказывали за побеги. – Тебе хорошо, – жаловался Ким лучшему другу, – твой отец тебе ни слова не говорит – гуляй сколько хочешь. – Да, мне повезло, – улыбался Чимин, пряча погрустневшие глаза и берясь за корзинку поудобнее. Сегодня они ушли в лес без Усона, которого глава Ким снова взял с собой на совет, и тащить ягоды пришлось самим. Кроме рабов в его семье мало кто знал, что глава Пак Юджин своего единственного сына просто не замечает. Есть ли он дома, голоден ли, весел или несчастен, плачет или смеется – отца не интересовало. До его пятнадцатой зимы уж точно. Существовать для него омега стал только тогда, когда Ким Усон ­– средний сын главы данов подошёл к нему как-то после совета и спросил: – Глава Пак, вы не думаете, что Чимину уже пора участвовать в празднике сватовства? Юджин успел подавить удивление и со снисходительным кивком улыбнулся молодому альфе уголками рта: – После твоих слов, Усон, я подумаю над этим. Дома он впервые с интересом посмотрел на сына: хрупкий, худенький, почти прозрачный с белыми длинными кудрями вокруг бледного лица, на котором блестят глаза цвета бушующего моря с длинными ресницами. И… губы. Пухлые губы Чивона, заплатившего своей жизнью за рождение сына… Стоило ли оно того? Юджин до этого дня был уверен, что нет. И жалел вот уже пятнадцать зим, что поддался на уговоры своего мужа и зачал тому ребёнка. Все отговаривали статного и гордого Юджина брать в мужья омегу из бедной семьи Ли. С детства Чивон отличался от других омег: болезненный, хилый, тощий, словно дух, который вот-вот вернётся к предкам – так говорили все вокруг. Но альфа видел не только красивые серые глаза, яркие пухлые губы и белые вьющиеся локоны – доброте и нежной душе Чивона он впервые открыл и свою. Других омег для него не существовало, ни до Чивона, ни после. И рождение сына, после которого любимый омега закрыл глаза навсегда, стало для него самой большой утратой, которую уже ничто не могло восполнить, а душа навсегда очерствела. С первого дня жизни Чимина отец не хотел ни приближаться к нему, ни смотреть на него. Ребенок рос в окружении рабов, которые как могли, так и дарили ему свою любовь, понимая, что положение сына их хозяина немногим лучше их самих. А ещё у него была Харин – кормилица и самая добрая омега из всех, кого он знал, и кто дарил любовь маленькому Чимину, словно он действительно был её сыном. А маленький омежка, подрастая, возвращал всем свою любовь сторицей – рос добрым, мягким, искренним и участливым. Работу по дому он разделял со всеми и вполне мог справляться со множеством омежьих обязанностей, но непоседливый и живой характер порой вырывался из него и тогда омежка сбегал в лес и днями гулял с друзьями. Сначала он боялся и переживал, что отец накажет его за такие проступки, но поняв, что тому нет дела до него, и отсутствие замечают только слуги, стал более уверенным и смелым. Среди приятелей-омег самым важным и любимым был для него Тэхён – младший омега правящей семьи: первый и единственный друг, который всегда разделял его игры, шалости и прочие подвиги, за которые им могло здорово прилететь от Кимов и не только. Но Тэхён частенько ввязывал в их шалости Усона – брата-альфу, старшего на четыре зимы, и тот старательно защищал омежек от наказания, беря вину на себя. И вот друзья выросли – незаметно похорошели и расцвели полной омежьей красотой. Темноволосый высокий и стройный Тэхён с пронзительным взглядом янтарных глаз и невысокий и тонкий Чимин с большими глазами цвета их моря в грозу, как у отца, и пухлыми губами и белыми кудряшками как у папы. Чимин часто слышал от старших о том, что похож на Чивона. Но равнодушный взгляд отца не давал юному омежке уверенности, что это так. Ведь разве отец относился бы так к нему, будь он настолько похож на папу? Нет, наверняка нет. Все вокруг с детства говорили, что Юджин обожал своего мужа и до сих пор тоскует по нему, и если бы Чимин был похож на папу, то отец бы тоже его любил, разве нет? Но такого чувства у отца к нему нет и никогда не будет… Чимин вздохнул и снова принялся раскладывать на столе ужин. Мысли непрестанно вертелись в юной голове, неизменно возвращаясь к утренним новостям, которые как он ни старался, а выкинуть из головы не мог: «Намджун вернулся в Кумлу!» Старший сын Кимов был старше Чимина и Тэхёна на восемь зим и последние две провёл в разных кланах в качестве посла, договариваясь от имени данов о дружбе и торговых делах. Старик Ким Хёну готовил сына на своё место и всячески старался передать ему свои обязанности. Об этом Чимину рассказывал Усон, подолгу гуляя с омегами и делясь всем, что происходило в его семье. Тэхён никогда особо не вникал в альфьи дела, а Чимин… ловил каждое слово Усона о брате и прятал появлявшийся румянец на бледных щеках, когда слышал что-то о Намджуне. Последний раз они виделись семь зим назад, но с той поры Пак помнил крепкие и надёжные руки старшего альфы, спасшего ему жизнь. – Ты пролил пиво, – раздался голос отца, и Чимин вздрогнул, возвращаясь из воспоминаний. Он робко поднял глаза на Юджина, сидящего за столом и ждущего кружку. – Прости, отец, – омега схватил тряпку и промокнул потёки на столе. – Присядь, – сказал Юджин и кивнул на стул напротив. Чимин замер от неожиданности и неверяще посмотрел на отца – никогда еще тот не предлагал ему ужинать вместе. И никогда ещё так на него не смотрел: пристально, изучающе, глубоко. От такого взгляда захотелось спрятаться, но некуда. – Завтра возьмешь одежду, которую утром принесёт тебе Бора и пойдёшь с другими омегами на озеро готовиться к сватовству, – произнёс альфа и взялся за ложку. – С-сватовству? – растерянно произнёс Чимин, хлопнув ресницами. – Зачем? Юджин неспешно прожевал мясо и отпил пиво, глядя сквозь сына, и ответил: – Ким Усон хочет взять тебя своим омегой. Чимин продолжил смотреть на него всё так же удивлённо. Усон? Его друг Усон, с которым они знают друг друга сколько себя помнят? Этого быть не может! – Вижу, ты удивлён? – хмыкнул альфа, отодвигая миску. – Я тоже. Не думал, что… хотя… Юджин посерьёзнел и хмуро рассматривал сына. Он впервые увидел, что омега вырос и стал похож на Чивона – настолько, что снова возвращается та глухая боль от потери, которая немного притупилась за последние годы. Но не отпустила до конца. И не отпустит. А с Чимином перед глазами станет ещё невыносимей. – Я могу отказаться?.. – робко прошептал омега, не поднимая глаз. – Нет, – Юджин встал из-за стола и ушёл к себе, оставив сына одного принимать новость и не желая видеть его расстроенное лицо. Утром к Кимам его не отпустили: отец строго запретил ему уходить со двора и пригрозил слугам наказанием, если те оставят сына без присмотра. Спасло Чимина только то, что Тэхён сам пришёл, не дождавшись Пака в назначенном месте. – Тэтэ, пожалуйста, поговори с ним, – плакал Чимин, обнимая друга, который растерянно гладил его по спине, свыкаясь с новостью – Усон? Его брат хочет взять Чимина в мужья? – Я попробую, Мини, не плачь… – Мне надо знать, Тэтэ, я уже завтра должен буду… – очередной поток слёз намочил уже изрядно мокрое плечо Кима. – Чимини, – позвалаомегуХарин, ждущая его с корзинкой, в которой был сложена чистая одежда и покрывало. – Пора… Оторвавшись от друга, Чимин вытер рукавом мокрые глаза и поплёлся за женщиной, а Тэхён побежал домой, выяснять у брата что за ерунда тут происходит. Но весь его пыл и возмущения потонули в резком отпоре старшего брата, не желающего слушать омежью болтовню: – Это не твоё дело, Тэхёни, – оборвал Усон. – Думай о том, что тебе самому скоро придётся быть женихом и твоего мнения никто спрашивать не будет. – Я знаю, что мой брак – это союз с тем, кого выберет отец. И это не новость и не трагедия для меня, но Мини… Усон, он ведь не любит тебя… Ну, не то чтобы не любит… не как альфу, – Тэхён запутался в своих мыслях, стараясь донести до брата и не рассердить того. Усон хоть и был ему ближе других, но нравом отличался вспыльчивым и гонористым. Только в присутствии Чимина этот альфа становился похожим на большого ласкового щенка, а с остальными был резким и злым псом. Раньше Тэхён не обращал на это внимания, но теперь такие мелочи сами всплывали в его памяти. – Он любит кого-то другого? – неожиданно спросил Усон, вперившись в брата потемневшим взглядом. – Нет, – отмахнулся омега, – не в этом же дело! – Тогда он сможет полюбить меня, – хмыкнул, расслабившись, Усон. – К тому же, Тэтэ, для тебя это тоже будет выгодно – Чимин будет жить тут, и вы сможете не расставаться ни днём ни… А нет, ночью будете. Усон громко рассмеялся, видя румянец на щеках смутившегося брата, хлопнул его по спине и, продолжая смеяться над своей шуткой, вышел из дома. Старшие альфы каждой семьи сватали своих детей с младого возраста – пятнадцать зим считалось достаточным для вступления в брак, и чем раньше это произойдёт, тем больше вероятность, что омега войдёт в семью мужа и быстро привыкнет к её укладу. Скотом и земледелием занимались в основном рабы, и потому у младших омег была только одна основная обязанность – рождение здорового ребёнка и его воспитание. Старшие омеги брали на себя обучение младших ведению хозяйства, ткачеству, шитью, мастерству вышивки или рисования. И только пение и танцы считались недостойным занятием для замужнего омеги – такими талантами было принято радовать на праздниках лишь до замужества, а после – только своего альфу и в своём доме. После омовения на лесном озере и получения наставления от старших о предстоящем сватовстве, омеги возвращались домой и готовились к празднику по строгому обряду. Слуги принесли Чимину отобранные его отцом рубаху и штаны, и омега впервые увидел вещи, которые когда-то вышил его папа: на светлом тонком льняном полотне расцветали яркие жёлтые цветки горицвета и нежные голубые колокольчики. Чивон успел приготовить наряд для своего ребёнка ещё до его рождения, но даже эти вещи не могли подсластить горечи предстоящего, и омега зарыдал, прикрывая лицо ладонями. С Тэхёном увидеться не получилось – младшего Кима из дома не выпустили, и Чимин понял, что другу ничего поделать не удалось, а значит… Он будет жить в доме Кимов и каждый день видеть Намджуна, а каждую ночь… Он будет видеть, как Намджун выберет себе омегу и как они будут счастливы, а он… Он будет жить только тем, что все его мысли принадлежат Намджуну, а сам он… – Что ты делаешь? Недовольный голос отца застал плачущего Чимина врасплох, и он дёрнулся от неожиданности, а в следующее мгновение уже обнимал ноги Юджина тихо скуля: – Отец, прошу тебя, не отдавай меня, – всхлипывания переросли в рыдания, – я сделаю всё, что только захочешь, буду незаметным, уйду в дом к слугам, чтобы ты меня больше не видел… Тяжёлый пинок откинул мальчишку в сторону, и он растянулся на полу, больно ударившись локтем о деревянный настил. Юджин присел рядом и схватил сына за растрепавшиеся волосы: – Твоё замужество с Кимом – единственная польза, которую ты можешь принести в эту семью, если уж родился, – альфа скривился, всматриваясь в лицо Чимина. – И не вздумай этому помешать. Он намотал белые пряди на кулак и дёрнул вверх, вырывая из сына вскрик: – Понял? – Да, – выдохнул Чимин, с ужасом глядя в лицо отца и понимая, что ненависть – единственное чувство, которое к нему питает единственный родной человек. После ухода Юджина Чимин так и сидел на полу: слёзы высохли, сердце словно не билось, а в груди было пусто и холодно, и только мысли разрывали голову, беспрерывно стуча: «Ещё не всё. Ещё есть время… Ещё целая ночь…» И когда в доме всё затихло, а за окном раздавался только стрекот кузнечиков, Чимин поднялся и тихо вышел из своей комнаты. Отец, видимо уже лёг, слуги тоже покинули дом, а потому самое время сделать то, что он задумал. В кухне светились угли из очага, и потому зажигать свечу Чимин не стал. В небольшую кожаную торбу он кинул огниво, бутыль с водой и сыр, оставшийся от ужина, а когда собирался отрезать кусок закопчённого мяса, услышал за спиной смешок. Резко развернувшись, он увидел отца, держащего в руках плеть:  – А я-то думал, что у нас тут мыши завелись… – хмыкнул он, медленно расправляя кожаные косы. – Куда-то собрался? Чимина затрясло, и нож задрожал в тонких пальцах. Омега затравленно зыркнул на отца, а в следующий миг быстро резанул по скрученным волосам почти у самого затылка. Белые пряди опали к его ногам, а следом щеку обожгло болью от тяжёлой отцовской руки: – Сука! – выругался Юджин, хлестнув плетью упавшего на пол сына, но больше бить не стал. – Не знаю кому ты теперь такой будешь нужен, но отдам любому, кто попросит. Схватив Чимина за шею, он втолкнул его в комнату и запер двери на засов. А спустя время с улицы послышался стук в окно и тихий голос их конюха: – Мини, прости, я тебя стерегу…

Nightwish - Eva

Отвечать он не стал. Забрался на кровать с ногами и, обняв колени, только сейчас осознал что натворил. Обрезать волосы омеги данов могли только в некоторых редких случаях: с разрешения старшего альфы, если на то была особая причина и о ней предупреждали главу клана; когда омега при свидетелях заявлял о разводе с супругом; и когда отрекался от родных и уходил из семьи – последнее влекло за собой полное одиночество вдали от всех, если только какой-то отчаянный альфа не рисковал и вступал в брак с таким отщепенцем. А то, что сделал Чимин, было настолько неправильным, что он даже не представлял что могло ждать его завтра – позор или изгнание?.. Завтра наступило с яркими солнечными лучами, щебетанием птиц и гулом подготовки к празднику. Чимин слышал, что к нему пытался добраться Тэхён, но отец запретил им видеться и разговаривать. Младший омега старался докричаться к другу издалека, но ответа не дождался и, пиная попадавшиеся по дороге камни, всё же вернулся домой. Глава Ким, видя, что погода не слишком радовала в последние дни и быстро менялась, приказал уже с полудня расставлять столы и готовиться к празднику, не дожидаясь вечера. Юджин зашёл к сыну с двумя рабами и указал на одежду, в которую надо было одеть омегу. На молчаливый вопрос раба о шкатулке, которую он держал в руках, Юджин ответил: – Одень на него жемчуг. И сделай хоть что-то с его волосами. Раб поклонился и принялся за работу. Чимин на этот раз выполнял всё, что от него требовалось: разделся, молча терпел, пока его обтёрли душистыми тряпками, смоченными в отваре вереска, усиливая его аромат, и надели праздничную одежду. На шею нацепили серебряную витую цепочку с кулоном в виде нежного цветка, собранного из мелких жемчужин, а в уши вдели длинные серьги с жемчужинами покрупнее на серебряных цепочках. Красивому образу не хватало только одного – жемчужного гребня в светлых локонах, валяющихся сейчас возле корзины с помоями. Чимин безразличным взглядом смотрел на лежащий перед ним гребень, который наверняка был бы самым дорогим из украшений, надетых на омег на этом празднике, но желания видеть его на своей голове не было. Раб всячески зачёсывал неровные короткие пряди то за его уши, то вперёд на шею, стараясь придать им хоть какой-то привлекательный вид, даже попробовал скрутить остатки волос на затылке Пака и сдержать их тем же гребнем. Но при первом же повороте головы прическа рассыпалась, а гребень соскользнул на пол – раб растерянно смотрел на поникшую голову сына хозяина и неловко погладил его по макушке. Юджин зашёл так тихо, что Чимин даже не заметил когда, и лишь случайно посмотрев в зеркало, увидел внимательный взгляд тёмно-синих глаз. На этот раз в них не было ни злости, ни ненависти, ни привычного раздражения, а лишь какая-то тоска. Увидев, что его заметили, Юджин посерьёзнел и произнёс: – Думаю, танцы тебе ни к чему – пойдём на праздник позже. Последняя надежда Чимина увидеться с Тэхёном хотя бы в хороводе пропала. Вечером становилось прохладно и потому поверх праздничного наряда Юджин накинул на сына лёгкий плащ с капюшоном – пытаясь прикрыть его позорный вид хотя бы до самого сватовства. Глава Пак уже придумал причину, хоть как-то оправдывающую поступок сына, но был не уверен, что Чимин подтвердит его ложь, а позориться дважды он не хотел. И потому отвёл сына за стол женихов и молча усадил на крайнюю скамью. Чимин так и замер, не поднимая головы и не смотря напротив, где был накрыт стол для альф. Сидел ли Усон там или же со своей семьёй за центральным столом – было неважно. Как было неважным и то, что с ним будет и с кем его соединят сегодня Боги. Жизнь его закончится, как только альфа заявит на него свои права, а то, что желающих породниться с Паками всегда было много и их вряд ли остановит его остриженный вид, лишь добавляло горечи. Когда музыка стихла, и омеги расселись в ожидании самого важного, рядом с ним оказались близняшки Джанди и Джанми – хохотушки и болтушки, которые заметили на голове Пака капюшон и тут же стащили его, собираясь рассмотреть украшения омеги. Увидев его короткие волосы, они замерли и тут же отстранились, молча усевшись поодаль, зыркая в его сторону и перешёптываясь. Чимин чувствовал на себе чужие взгляды и слышал шепотки, в которых мелькало его имя, но глаз не поднимал, молясь, чтобы это всё поскорее закончилось. Семья Ким занимала центральный стол, за которым расселились в основном альфы. Тэхёна Усон держал за руку с момента появления Паков и не давал подойти к другу, как тот ни рвался. – Если не угомонишься, я тебя отведу домой и там запру, – пригрозил альфа. Тэхён присмирел и не сводил с Чимина глаз, а когда близняшки сдёрнули с него капюшон, потрясённо охнул, прикрыв ладонью рот – не увидеть в сумерках короткие белые волосы было невозможно. То тут то там раздавались удивлённые возгласы омег и обсуждения младшего Пака: старики осуждающе качали головами, а молодежь, недолюбливавшая Чимина, открыто посмеивалась. Тэхён повернулся к Усону и понял, что тот в бешенстве: дыхание рваное, сквозь сцепленные зубы вырвалась не то ругань, не то звериный рык, а руки сжались в кулаки. Спрашивать его о Чимине Тэхён не рискнул, снова смотря на друга, который так и сидел с опущенной головой. – Пришло время альфам просить омег о благосклонности, – громко произнёс глава Ким улыбаясь. Усон остался сидеть за столом, не двигаясь и молча смотря в сторону музыкантов. – Ты собирался позвать в мужья Чимина, – раздался над ним тихий голос Намджуна, и тяжёлая рука старшего брата легла на его плечо. – Передумал? – Я не… не в этот раз, – выдавил из себя Усон, не находясь что сказать брату, которому в последнюю неделю все уши прожужжал о своей любви к младшему Паку и получил одобрение семьи на брак с ним. – Следующего раза не будет, – голос Намджуна стал предупреждающим и строгим. – Не с этим омегой. – Будет другой, – ответил Усон, избегая встречаться с ним взглядом. – Как знаешь, – донеслось до него насмешливое хмыканье, и потяжелевшая аура старшего брата, словно гора, придавила его плечи. Усон опустил глаза, не двигаясь и не смотря на суету у стола омег, а Намджун, не дождавшись больше ни слова, отошёл в сторону, недовольно качая головой. Вокруг Чимина всё двигалось и звучало: альфы что-то басили, омеги звонко смеялись, его задевали, извинялись, но он себя чувствовал так, словно находился совсем один посреди этой поляны, а вокруг собрались люди, тыкали в него пальцами и насмехались. И уйти от этого или спрятаться было невозможно. Усон не придёт – в этом Чимин был уверен, как и уверен в том, что если к нему вообще никто не подойдёт – клеймо позора ещё долго будет на нём, и скорее всего отец отдаст его любому альфе из чужого клана на ближайшем торге. Страх оказаться где-то в чужом краю среди чужих людей сжал горло, сердце в груди забилось быстрее: Чимину захотелось разрыдаться и умолять отца о прощении – он не вынесет, если больше не увидит ни Тэхёна, ни Харин, ни свой родной дом. Он согласится на всё, только чтобы остаться здесь, в Кумле… Внезапно вокруг него действительно всё стихло, кто-то присел перед ним и спросил: – У меня не такой подарок, которого ты заслуживаешь, но может быть ты его примешь? Голос был таким же, каким его Чимин помнил ещё с того дня, как впервые услышал, ну, может быть чуть-чуть грубее, но спутать его с чьим-либо он не мог. Робко подняв взгляд, омега увидел перед собой присевшего Намджуна. За время, что они не виделись, альфа изменился – повзрослел и стал намного крупнее своего отца, но на погрубевшем и загоревшем лице светилась всё та же улыбка, и на щеках появились всё те же ямочки, а ещё, золотистые глаза, как у Тэхёна – бесконечно любимые и смотрящие на него с хитринкой и ожиданием. – Я?.. – неуверенно переспросил омега, проморгавшись от выступивших слёз. Намджун поднялся во весь рост и громко повторил: – Пак Чимин, примешь ли ты мой подарок? – и, ожидая ответа, уже тихо добавил: – Даже если он тебе не понравится… И в следующее мгновение, отодвинув край кожаной безрукавки, показал то, что хотел подарить – на груди альфы пригрелся и спал крохотный полосатый котёнок… – Чимина… – погладил его Тэхён, – проснись… – Что? – вскинулся Чимин, не сразу понимая где он, а когда увидел свою комнату и рядом лежащего Тэхёна, упал на спину и потёр ладонями мокрое лицо. – Ты снова плакал во сне, – прошептал младший и прилёг на его плечо, поглаживая того по волосам. – Плохой сон, – ответил Пак, закрывая глаза и смаргивая остатки прошлой жизни.