Нет цены великому

Наверное, это всё-таки действительно было слишком. После внезапного ночного звонка Девин недоумевал: что случилось? Что могло случиться, что Честер позвонил ему сам? Заскучал? Или испугался, что как-то невольно нарушит их договор? Рядом с недоумением свернулось что-то, похожее на неуверенность, на тревогу — завуалированная просьба о помощи? Попытка откуда-то сбежать через звонок и «дела»? Какого вообще хрена Охотник делает? И позже, дома, понятней не стало. Честер действительно ждал его — встретил, сбежав по лестнице, стоило Торнтону закрыть дверь, и улыбался с предвкушением, и даже ещё раз вежливо сказал спасибо за то, что Девин нашел для него время. Воздух вокруг парня пропах ледяным дождем — точнее, дождем и не пахло, только этим зимним-зимним мокрым холодом. Запах Девину… не нравился. Но улыбка, чужое желание, дурманное, так звонко отдающееся в сердцебиении, и послушно обнаженное тело пригасили сомнения. К тому же, для Честера он был садистичным вампиром. Странно было бы отказаться от Охотника, по своей воле вставшего на колени, в последний момент. И всё же, рискнув сложившимся образом, Девин напомнил (вкрадчиво прошипел, прихватив со спины за горло) о стоп-жесте — о трех поднятых пальцах, о просьбе остановиться, если что-то будет слишком, но… стоило догадаться, что парень примет это за очередной челлендж. Хорошо, что терзающий обоняние холод не давал увлечься — откровенно говоря, он отвлекал и всё портил, — и поэтому Девин почти сразу уловил, что накрывшее любовника состояние, расслабившее мышцы и заставившие тренированное тело обмякнуть, в этот раз какое-то неправильное. Слишком позднее — Честера или накрывало от боли почти сразу, или не накрывало совсем. Девин негромко позвал его, но парень даже не отозвался. Обычно он слабо, но реагировал — милыми мягкими звуками, немного похожими на стоны, которые иногда смазывались всхлипами, если дело доходило до слез. Должно было дойти и сейчас, но… Ничего. Мысленно выругавшись, Девин коснулся разума Охотника и весь передернулся от ледяной болотной воды, утягивавшей куда-то вниз, в темноту и удушье. Он знал это ощущение слишком хорошо. Девин отбросил снейк и потянулся к кожаным наручам. Он не стал их снимать — долго — просто расцепил. Подставил предплечье, поймал бледнокожее тело подмышки, аккуратно развернул. Руки у Честера были вялые, прохладные, но приказов он всё ещё слушался, и обнял его за шею, чтобы Девину проще было поднять его на руки. Девин старался не давить на следы, но сейчас было важнее побыстрее привести Охотника в порядок. Хотя бы физически. «И зачем он терпел и изображал, что ему нравится, если это было для него слишком сильно?» — крутилось в голове у Девина, пока он аккуратно нес Охотника к ванной. И ведь подавался обратно, когда справлялся с болью, и не уворачивался от ударов, и за вскриками следил, и… Глупый юнец. Телекинез был ужасно удобным умением сейчас — плотная дверь в ванную открылась сама, и свет включился тоже. Закрыл за собой Девин уже ногой, наплевав на этикет. Пробка в ванной сдвинулась, затыкая слив, серебристый вентиль прокрутился, пуская кипяток, и воздух быстро нагрелся и потяжелел. Девин легонько ткнулся виском в темноволосую макушку на его плече, но Честер даже не вздрогнул, апатичный ко всему. Вздохнув, Девин стянул обувь, надавив по очереди на пятки. Ему не жалко было одежду, его больше беспокоило, что телекинез не позволял подобрать температуру воды — а он сам, даже будь у него свободны руки, был таким себе мерилом. Ошпарить Охотника в его планы не входило. Следующая мысль — смешная в своей простоте — почти заставила Девина криво улыбнуться. Он сосредоточился, вдохнул… Холодом больше не пахло. Пришлось попотеть — в прямом смысле, до пота на висках от усилий, — но через минуту дверь в ванную снова приоткрылась, и кухонный градусник медленной медузой вплыл в комнату. Девин захлопнул дверь и провел девайс до уголка ванной, опустил на край… последним слабым усилием столкнул датчик в воду. Он изрядно потратился: по памяти, издалека, вслепую, открыв и закрыв тугую дверь в полуподвал, хорошо хоть штука совсем маленькая, — и от шумной горячей крови так близко почти зудели десны, но нет. Даже несмотря на то, что Охотник разрешил ему. Он не будет пить его кровь. Десяток минут и несколько усталых колебаний вентилей спустя температура воды установилась вроде бы комфортной для человека. Держать Честера на весу всё это время было несложно, проще, чем двигать вещи силой мысли, и да парень, кажется, понемногу приходил в себя — дышал теперь точно иначе. И двинуться как будто… боялся. Девин перевел дыхание. — Сначала ванная, — произнес он без спешки. — Потом… поздновато для ужина. Я найду тебе чего-нибудь сладкого, сделаю чаю, и ты поспишь. Где-то между всем этим мы можем поговорить, либо сделаем это потом. Надеюсь, тебе не нужно никуда с утра? Честер едва заметно мотнул головой в отрицании, скрещивая лодыжки. — Хорошо, — вздохнул Девин и перешагнул высокий белый бортик. Хоть это выбило у Честера реакцию — краткое, изумленное мычание. Парень даже схватился за его плечо, но Девин, не обращая внимания на разом промокшие носки и потяжелевшие штанины, осторожно опустил голые ноги Охотника в воду. Тот не дернулся инстинктивно и не зашипел — значит, не слишком горячо. Встал сам, боком к нему, но Девин продолжал придерживать его за пояс — на всякий случай. — Снимешь наручи? — спросил он негромко, и Честер задвигался. И вполне справлялся с пряжкой и ремнем поверх левого. — Кинь на пол, я потом подберу. Кажется, Охотник что-то хотел сказать — но захлопнул рот. Когда оба наруча упруго прокатились по кафелю, Девин слегка разжал объятие. — Садись в воду. Если где-то будет особенно больно, скажи мне. — Вся спина, — с вымученной, блеклой шутливостью отозвался Честер, вцепившись ему в локоть и медленно присаживаясь. Бледные колени уже розовели от жара воды. Ванная была достаточно большой для двоих — в конце концов, и эту комнату Девин проектировал как часть игровой, — поэтому он мог следовать за опускающимся Охотником. Брюки намокали всё выше, и когда колени тронули дно, а вода дошла почти до пояса, Девин шепнул: — Повернись ко мне спиной, — и Честер тяжело, неловко сдвинулся. Замер. Смертное сердце забилось быстрее, почти напуганно. Легко оказалось подхватить парня за бок и плечо, фиксируя, наклониться и лизнуть первый глубокий след. Честер с хныканием попытался увернуться, кажется, сжимая кулаки. — Ш-ш-ш, я быстро, — успокоил его Девин, как мог, поглаживая по голому бедру. — Станет лучше. Наклонись. От молчаливой послушности Честера впервые было кисло. Тот согнулся, опираясь на край ванной и подставляя спину, и только задерживал дыхание, когда Девин прослеживал языком очередную темно-алую полосу. Девин даже вкуса толком не чувствовал — только испарину под губами на влажнеющей горячей коже, даже там, где розги или снейк ссадили её до крови. — Тебе не надо… — пробормотал Честер, когда он спустился ниже лопаток. Девин слегка царапнул зубами напряженную мышцу, заставив тело перед ним дернуться. — Я сам буду решать, что мне нужно и что нет, — произнес он сухо, перехватывая парня под живот. Хотелось надавить сильнее — и пальцами, и словами, какого черта ты не использовал стоп-жест, идиот? — но сейчас, право слово, был не лучший момент. Честер пытался контролировать свои реакции, а не подчинился ему и не расслабился. Зачем-то хотел убедить Девина, что ему всё нравится — зачем? Проверял границы, не сказав ему? Хотел зайти за них? Хотел, вот смешно, ублажить его? Согласившись на то, чего не хотел? На конкретную практику или на всю сессию? Да вроде нет, сессию он как раз хотел, и даже сам сказал — экстремально болевую… Думал, что это то, что нужно, но оказалось, что не угадал? И постеснялся об этом сказать? Честер-то, этот чертов брэт? Нет, всё ещё возможно… Или хотел получить совсем не удовольствие в результате?.. Аргх! Девин подавил желание снова слегка вцепиться зубами в бледную спину. Как же его бесили иногда смертные! Нет, ладно, это эмоции. Сейчас это лишнее. Бессмертные тоже умели бесить. Наконец, спина снова забелела — точнее, легко зарозовела в тепле ванной. Девин ещё раз оценил её, уделив особое внимание состоянию тонкой темной татуировки на лопатке, и негромко произнес: — Ложись в воду. С секундной задержкой Честер снова заерзал, привстал, чтобы распрямить ноги, и Девин сделал то же самое. Вдвоем они устроились в ванной — Охотник меж его бедер, вытянув вперед ноги и опершись на его грудь спиной. Честер подвигался ещё немного, сложил руки на животе и всё-таки замер. Неуверенно опустил голову ему на плечо, отвернувшись к стене. Темные волосы расползались по воде, намокая. — Так странно, что ты одет, — пробормотал Охотник. Высокие скулы заметно раскраснелись — может, тоже от воды. Девин не стал отвечать. — Ничего не понимаю. Ты не… не собираешься меня топить? — Не собирался, — чуть удивился Девин. Честер на секунду стиснул губы — мимолетное, едва уловимое напряжение мышц. — А… кусать? — уточнил он так же осторожно. — В смысле, ты выпьешь сегодня моей крови? — Нет, — ответил Девин честно. Тронул клыки кончиком языка. — Думаю, сейчас она ужасна на вкус. Охотник отозвался изумленным и чуть недовольным мычанием. — Кровь есть кровь, нет? — спросил он — это что, разочарование в голосе? Девин незаметным движением пальцев подтянул поближе гель для душа, но пока оставил его наверху, на полке. — Если ты голодный отщепенец без единого донора — конечно. И крысы с птицами сгодятся, — кивнул он. — В твоем состоянии я предпочту потревожить другого донора. Или даже ограничусь пакетом. — Тетрапак с кровью, — пробормотал Честер себе под нос, заставив Девина ухмыльнуться. Чуть тряхнул темной головой. — Бр-р. В ванной воцарилась тишина, прерываемая только плеском воды, когда кто-то из них чуть менял позу. Девин не знал, о чем думал замерший в его руках Охотник, живая кровь, горячо пульсирующая в молодом теле — сам он вспоминал вид озлобленной Глории, дикой кошки, метавшейся туда-сюда по маленькой трактирной комнатке — только темные кудри покачивались. «Как ты, блядь, туда только забрался?! — она редко сквернословила, но тогда побила все рекорды. — Самоубийца хуев!» «Я бессмертный», — напомнил Девин вполголоса. И — тяжелая пощечина, от которой у него дернулась голова и на мгновение укололо щеку. «Ты вполне себе, блядь, смертен, если я этого захочу! Показать?!» Он помнил, что произошло дальше. Как он кивнул и опустился на колени, чтобы невысокой Охотнице было удобнее, а Глория, даже пылающая от злости, так и не вытащила посеребренный кинжал. Не смогла убить его. Злилась потом две недели, срываясь на него по каждой мелочи, дергала приказами, но так и не полоснула его по горлу, не вонзила серебро меж ребер. Закончилось всё иначе, но очень похоже — Глорию попытались отравить, Девин успел напоить её верным противоядием, но всю ночь Охотницу выворачивало. Ей было так плохо, что с утра, когда позывы наконец-то иссякли, она даже не сопротивлялась, когда Девин раздел её и точно так же уложил в лохань с горячей водой. На двоих там места, конечно, не было, на одну-то не самую крупную женщину едва хватало, и Девин сидел на полу рядом, подставив предплечье под тяжелую черноволосую голову, и неспешно обмывал её тело. «Я злилась на твоё пренебрежение собственной жизнью, — пробормотала Глория тогда, не открывая глаз, осунувшаяся и зеленовато-бледная. — Посмертием, ладно. И на себя — за то, что беспокоилась о… вампире. О нежити. О… друге. Прости». Она нечасто извинялась вслух — Девин хорошо помнил каждый такой случай. И сейчас он, похоже, начинал понимать, что именно она тогда чувствовала. Когда чужой риск — не просто глупость, не просто самонадеянность, не просто неоправданность, а… Девин вздохнул. — Вода не остыла? — спросил он у Охотника — тоже черноволосого, зеленоглазого, родившегося под определенным положением планет и не знавшего родителей. Но, в отличие от Глории, ещё живого. Тот чуть вытянул ноги, ерзая в его объятиях. — Пока нормально, но начинает остывать, — парень провел ладонью по воде, пустая мелкую волну. — Разденься, пожалуйста, мне очень… не по себе. Девин не сдержал сухого смешка. — Хорошо. Включи пока душ. И закрой с той стороны стекло, — сказал он, и Охотник послушно перебрался в противоположную часть ванны. Девин сел прямее и начал расстегивать маленькие пуговицы — на мокрой одежде это было просто адским занятием, и он быстро выдохся. Но упрямо продолжал, потому что… Честер попросил его. Им нужно было наладить контакт… обратно. Если он хотел продолжать то, что между ними происходило. Если он и дальше хотел защищать Охотника от самого себя. Такой себе из него защитник выходил, конечно. Да и доминант, получается, тоже. Нет. Нет, он делал всё, что от него зависело, не нарушая границ чужого разума. Без договоренности использовать талант было бы гораздо большей ошибкой. Охотник, в конце концов, не немой и не глухой, и озвученные правила принял. Озвученные. И написанные. Неужели он… Снимать липнущую к коже ткань оказалось ничуть не проще, чем бороться с пуговицами. Под шелест душа Девин провозился с рубашкой и носками — слегка отжав и отправив метким броском в раковину, — а при взгляде на брюки вполне серьезно задумался: не разрезать ли к чертям. Увы, вряд ли помогло бы — кромсать пришлось бы по швам, и дьявол знает, что оказалось бы в итоге быстрее. Маленькая волна плеснула в голени и бока, и Девин поднял голову. Честер замер напротив на коленях, оперевшись на бортик ванной. — Я могу… помочь, — предложил он негромко, весь красный и распаренный. Вода била его по затылку, приглаживая прилипшие к коже черные волосы, и стремительно, шумно утекала в открытый слив. Девин едва не огрызнулся: «Себе помоги сначала, придурок», — но чудом сдержался. Вместо этого протянул руку, чтобы взять с полки гель. — Я справлюсь, — ответил он коротко, без лишних слов передавая темно-серый матовый флакон. Честер взял. Тоже без лишних слов. И отвернулся. «Похоже на попытку загладить вину, — подумал Девин отстраненно, расстегивая пуговицу на поясе и ширинку; горячая кровь пульсировала так близко, так маняще, всего лишь под тонкой мокрой кожей… — Неужели действительно намеренно всё устроил?» Очень хотелось, как Далия, уметь незаметно забираться человеку в голову и читать, как книгу, но этому Девин так и не научился. Он так и не зашел дальше эмоций и нечетких образов, и сейчас опасался, что это могло только сильнее всё запутать, поэтому приходилось… по старинке. Словами через рот и звуками через уши. Тяжелые влажные брюки сопротивлялись отчаянно, но он справился и с ними, и с потемневшими в графитовый боксерами. Тоже отправил в раковину — с небольшой помощью таланта, чтобы точно не оставить мокрую кучу на сером полу. Без одежды захотелось поежиться, и не от холода. Девин подумал чуточку мрачно: неудивительно. Костюм был для него не только очевидной демонстрацией роли, но и значительной частью образа. Как и раньше, когда вместо того, чтобы изучать строительное дело и так интересовавшие его трактаты по инженерии, он выходил в свет вместе с семьей и прятал неуверенность и нежелание за парчой, золотом и наигранным равнодушием. Так и сейчас — когда изображал из себя человека, которым до конца не был. А безо всей шелухи они с Охотником были всего лишь парой голых мужчин в одной ванной. Честер всё ещё замер под душем — под горячим, судя по быстрому, утробно-барабанному сердцебиению и покрасневшей коже. Влажный пар забивал ноздри, Девин глубоко вдохнул тяжелый безвкусный воздух и шагнул ближе. Протянул руку, чтобы убавить горячую — парень чуть отдернулся к стене, заметив его руку. Флакон Честер так и сжимал в ладонях, неоткрытый. — Ты не закончил, — произнес Охотник глухо. — Я не справился? Или сделал что-то не так? — Ты… — Девин вытянул из расслабившихся рук флакон и щелкнул крышкой. Щедро вылил в ладонь скользкого прозрачного геля. В небольшом пространстве ванной приятно запахло терпким вишневым деревом, кардамоном и плотной амбровой ноткой. Согревая гель в ладони, Девин отставил флакон и чуть отвернул в сторону душ. Убрал мокрые волосы в сторону, провел по горячим плечам (он почти чувствовал кровь…), по темной татуировке, лопаткам, растирая скользкую мыльную пленку — и пряный тяжелый запах, быстро перекрывший покалывавшую слабую свежесть. Но мышцы под ладонями оставались твердыми и напряженными. Девин вздохнул. — Почему ты так думаешь? Что я не закончил? Я сделал то, что посчитал нужным. Когда посчитал нужным. А ты не послушался моих приказов. — В смысле? — Охотник обернулся, хлестнув Девина тяжелыми от воды прядями по подбородку. Темные зеленоватые глаза были прищурены. — Я разделся, я дал приковать себя, я дал тебе выпороть меня — моё послушание и боль, что ещё я должен был отдать? Ещё и следов меня лишил в итоге! За что?! С каждым словом Девин мрачнел всё сильнее: всё было даже хуже, чем он думал. — Видимо, я недооценил твою незрелость. Ты так и не прочел договор до конца, да? — спросил он, неспешно намыливая теперь подставленный рукам вздымающийся живот и твердую поясницу. Взгляд Честера слишком заметно, нервно дернулся вбок. — Я разочарован. Не думал, что надо предварительно проверять умение партнеров читать и воспринимать больше пары фраз письменного текста. Да и не только письменного. Перед началом я сказал тебе использовать стоп-жест, когда… Честер отвернулся. — «Когда». Как будто ты бы остановился от вида поднятых пальцев, — на грани разборчивости фыркнул он, скрещивая руки на груди. Девин прекратил неспешные движения, очень стараясь не сжать ладони на чужом поясе. Он всё-таки должен был удостовериться, надавить, если нужно, а не оставлять всё это на доверии. Он думал, что Честер не… а, да какая разница, что он думал. Глупый смертный. И глупый бессмертный. — Ты пытаешься разозлить меня, Охотник? — спросил Девин ровно, склонившись к скрытому за мокрыми волосами уху. Честер замер в его случайном полуобъятии — даже дыхание задержал. — Хорошо, невежественный ты идиот. Ты крепкий, но у всех смертных есть граница, за которую переходить бессмысленно. Израненным и сломанным ты мне… Хах. Твоё восстановление обойдется мне несоизмеримо дороже, чем пара лишних минут твоей боли. И вместо того, чтобы соблюдать договор к взаимному удовольствию, ты использовал меня как какое-то пугало с розгами, чтобы решить какие-то… свои… проблемы. И я этим. Крайне. Разочарован. Девин вкрадчиво прихватил застывшего парня за крепкие плечи, прогладил до локтей без спешки, нанося пену — и стискивая в тесной хватке. Злость теснилась на языке, делая слова такими же, как и тело рядом — жесткими, неподатливыми, насквозь фальшивыми на вкус, даже когда Девин говорил искренне, и впервые он был рад, что его мертвое сердце бьется одинаково медленно в любой ситуации. — Но вечер всё равно закончится так, как я сказал, — добавил он суше. — Утром я отвезу тебя в город. И правда надеюсь, что ты подумаешь над своими ошибками… и больше не будешь вслепую перекладывать на меня свои разочарования. Он продолжил неспешно массировать влажную кожу, прослеживая твердые мышцы теперь на груди и чуть ниже, на ребрах — и Охотник вдруг чуть оперся на него скользкой спиной. Склонил голову к плечу, открывая облепленную длинными волосами шею. Подставляя под клыки. — Ты холодный, — выдохнул Честер. — Значит, действительно хочешь крови. Зачем ждать? Как у него при этом колотилось сердце!.. Девин с трудом перевел дыхание. Десны гудели. — Твои попытки манипулировать мной бесполезны, — произнес он ледяным тоном. Честер вздрогнул. — И весьма отвратительны, Охотник. И впервые Девин был рад, что вместо свежего запаха на его коже останется другой, яркий и древесно-пряный. Ему нужен был… перерыв.