Север

Шумный пир медленно, как луна, выползающая на центр неба, но закономерно подходит к концу, музыка и песни обоих народов сменяются все более неохотно, а самые младшие уже давно отправлены в палатки и шатры с обещанием видеть сладкие сны. Взрослые же торопливо собирают остатки еды и выпивки, под уставшие струны уда сворачивают все празднество, и Кею кажется, что все это он видит откуда-то издалека, с высоты полета, как совершенно другой мир, такой же простой и понятный, как в детских сказках. — Ты уже видишь сны, Душа моя. Устал за эти дни? — муж все еще держит свое плечо, позволяет устроиться без всяких сил, но внутри все равно полно невысказанного, и Кей беспокойно елозит виском по чужой коже. — *Тебе точно стоит найти покой и отдохнуть*. — Не могу. Что-то не так. И если шипение северного языка не дает тревогам покинуть его голову, значит это «что-то» точно непростое. — Я могу побыть один? Обойду поселение и вернусь. — Кей, — и когда муж зовет его по имени, становится совсем не до шуток, а сердце с новой силой одолевает влюбленность, несущую за собой нежность. — Метки и кольца не дают мне права на тебя целиком. Запреты созданы для детей, что могут натворить глупостей, а тебе я верю. Цукишима чувствует, как чужие слова вселяют еще одну капельку сил, которая наконец позволяет подняться и с тихим шепотом «увидимся в постели» сбежать в сторону безлюдной части их поселения. Что-то манит туда сильнее, чем всякая рациональность, ноги несут все быстрее, и когда уже становится тяжело дышать, а тело ненарочно валится от накопившейся усталости на землю, он наконец позволяет себе хотя бы попробовать отыскать спокойствие. Вокруг ни души, только высокая трава, что путается в волосах и цепях, и стрекотание вокруг без всякого человеческого присутствия. Здесь точно должен быть покой, но проходит минута, две, а мысли все никак не улягутся, все бегают и цепляются углами за его кожу, а грудь жжется… Он вглядывается в кулон на шее, ищет причину жара, но ничего, кроме молчаливого свечения напротив луны этот некогда холодный камень не дает. Легко подумать, что это уже простой усталый бред, несуществующее безумство, которое стоит остановить, только забравшись под шкуры и устроившись носом в плече мужа, но в момент все меняется: стоит только сжать кулон в ладонях и сложить неосознанно их в молитве, как на плечо тут же укладывается знакомая тяжелая рука. Но никакой смолы или апельсинов, предыдущий Король точно любил не это. — Почему вы здесь? — первое, что слетает с губ, стоит только обернуться и увидеть все такую же крепкую фигуру, слишком похожую чертами лица на Тецуро. Неживую, почти прозрачную, как скопившийся утренний туман, и окутанную шубами, слишком теплыми даже для приграничной ночи. — Как вы… Это Старые Боги? — Это ты, — голос Короля по-знакомому тяжелый, отчего-то сразу ощущается свистом метели и морозом, что щекочет нос, но чужая неумелая улыбка окончательно обезоруживает. Должно быть, при жизни этому мужчине не довелось долго быть счастливым. — Ты путь с Севера на Юг и от живых до…меня. Я вымолил возможность увидеться в этот день. — Вы знали про свадьбу? — Это вы не видите нас, а духи за вами наблюдают постоянно. Это не было секретом, Цукишима. Он заново соскребает себя с земли, только чтобы склониться до чужого пояса, всмотреться в носки изношенных сапог и ножны меча, а после с заметным волнением выпрямиться и почти сложить губы в извинения. Не он должен был видеть Короля сейчас. Он точно нужнее Тецуро и Королеве. Нечестно, что их лишили такой встречи! — Вам нужно пойти со мной до поселения- — Мы можем только оставаться здесь, таков уговор, — и Король касается его груди, тычет в ребра и ведет ниже, пока не упирается в штаны и новые цепи. Кожа под его неощутимым прикосновением загорается с новой силой, вот только уже оставляет после себя сияние узоров. — Простому народу не стоит знать об этом. — А ваша семья? Разве вы пришли не за этим? — Живым вредно знать о делах мертвых, но тебе я хочу сказать пару слов. Ты же задумал объединить наши земли? — Да, как только вернусь в столицу, издам указ. Этот праздник был нужен только для этого, вашего сына я считаю своим не из-за клятв, меток и колец. Усмешка трогает чужое лицо, но только на секунду, после все снова сменяется мертвецким спокойствием. Может быть, это и правда его больная фантазия? Старые Боги, да и боги Юга тоже, не могли быть так несправедливы! — Когда вернешься на Север, не забывай о своем доме. Помни о тех людях, кто провел с тобой сегодняшний праздник и позаботься о них, как отец, — Кей чувствует между строк сожаление, невысказанное желание сменить нравоучительные речи на что-то более… искреннее и невозможное, но не решается прервать даже на секунду. Боится сделать больнее неосязаемому призраку прошлого, какая ирония. — Я видел будущее, оно не будет простым, но детям, что уже видят сны, не придется больше воевать. Это главное, в остальном поступай вместе с Тецуро как знаешь. — Он… наверняка скучает по вам. — И не только- — Душа моя! Крик жалостливый, неверящий, невозможно отчаянный, и легко догадаться, что обращен он совсем не к нему. Его муж обещался отпустить, дождаться, не связывать цепями в попытке контроля, Королева же никаких обещаний не давала, потому бежит навстречу, едва удерживая подол платья. От привычной добродушной материнской улыбки не осталось и следа, на ее месте только разломанная до основания маска собранности, пустившая по себе полосы слез. Она кажется совсем не той, какой осталась в северном замке, совсем молодой, цветущей, только нашедшей свое счастье в чужих плечах, готовой на все ради того чуда, что зовется в их краях Северным Сиянием… И Кей поступает честно, когда складывает ладони в еще большей молитве и мысленно упрашивает Старых Богов позволить большего, чем допустимо простым призракам прошлого. Не ради себя, но ради той, чье сердце единственное осталось пустым после столь долгого пути. Она заслуживает этот последний разговор. Цукишима жмурит глаза, покорно опускает голову, а внутри все обрывается от плача, совсем девичьего, застоялого и наконец выбравшегося наружу. Ему не нужно видеть, что происходит совсем близко, достаточно прислушаться, чтобы в потоке бессвязных слов, прерываемом слезами услышать «скучаю» и «люблю». Нужно ли больше? Его ответ не имеет значения, его смерть длилась всего несколько недель, существование Королевы — уже почти год. И он бы тоже сорвался, позволил себе сжать до боли чужие плечи, на понятном одним лишь двоим языке выплакал все наболевшее, потому, все так же не открывая глаз, поворачивается против чужих голосов и укладывается на траву, как ребенок в колыбели. «Пускай это будет всего лишь сказкой с недописанным концом, который точно станет хорошим благодаря чуду. Старые Боги, вы слышите?» — Мне так тебя не хватает, — шепчут едва слышно, а после продолжают, — Ты ушел, оставив нас с Тецу вдвоем, оставив замок и Север, а вернулся в одном только мешке… Скажи, зачем? Разве мы не должны были состариться вместе? Призрачный шепот разобрать уже слишком тяжело, да и ни к чему это, ответы понятны и без лишних слов. Был ли выход, когда на твой дом идут войной? — Но у меня больше нет тебя! И я… не могу быть до конца радостной за сына, потому что у него есть то, что забрала у меня эта война! У него есть Душа, а моей совсем не осталось! Порыв ветра щекочет полосы слез на собственных щеках, но Кей не спешит стирать их. Страшно отпустить, закончить эту встречу на полуслове, ведь его пустота и правда несравнима с той, которую хранит в себе Королева. Как долго это может продолжаться… Сколько живут такие люди, потерявшие единственную путеводную звезду? — Прости. Но не торопись ко мне, — шепот Короля наконец поднимается до серьезного, но все еще пропитанного насквозь нежностью, голоса. Кей едва сдерживается, чтобы не влезть со своим «Вы даже не представляете, как хочется отправиться на тот свет, только чтобы увидеться», но все же только крепче сжимает руки на кулоне. Он просто невольный зритель этой последней встречи, он может только молиться. — Я буду всегда с тобой, буду приходить к тебе по утрам метелью, буду следить за тем, чтобы твои костры и камины не потухли в ночи, буду каждую ночь луной следить за твоим покоем. — Ничего не нужно. Просто приходи почаще во снах. Мне так часто снится, что мы поседели вместе. Кей слышит шорох мехов шубы, путается в признаниях в любви, что никак не закончатся, и только когда ответный шепот становится совсем неслышным позволяет подглядеть. Король рассеивается в тот же момент, оставляя после себя только смятую траву и заплаканное лицо Королевы. Она уже совсем седая, отец Тецуро навсегда остался только с мелкой проседью. — Пойдем, мой мальчик, — но она все еще заботливая мать, женщина силы и любви, потому обратно прячет все самое сокровенное и протягивает руку. — Чудес на сегодня хватит.