Север

Ритуал позади, кольцо отдает непривычной тяжестью на ладони, а взгляд Тецуро наконец может опуститься ниже. Он горячий, прожигающий сквозь и без того легкую ткань и цепи, щекочет где-то внутри самое важное чувство, и всего на секунду, пока весь остальной мир увлечен собственной радостью, Кей позволяет себе упасть в чужое плечо. Он ждал этого так долго, что нахлынувшее облегчение вызывает только одно желание — отоспаться за все упущенное время, но уже без кошмаров, мыслей о возможном несчастье и страхов. Все действительно в порядке, Арна бы наверняка заподозрила все заранее, а сейчас лишь спокойно сидит на чужих руках. — У нас еще есть дело, знаешь? — Как я могу не знать, если это обычаи моей страны? — Вдруг в тебе «северная зараза» убила все южное, — и муж говорит это с усмешкой, без всякого злого умысла, только с намеком на самое начало их истории, и в этом есть доля правды. Только Север со Старыми Богами дал всему этому случиться, не будь первой простуды, Костров Легенд и выпитого в порыве глупости вина, они бы точно не стояли здесь. — Пойдем, Душа моя, покажешь себя во всей красе. Арна отвечает звонким лаем быстрее Кея, соскакивает с рук и уносится куда-то в сторону, огибая людей в расходящихся кругах, и причин оставаться на месте не остается. Близится закат, а им предстоит еще многое успеть до полуночи. Вместе с народом, что кучкуется уже не по странам, а по чувству, они доходят до растянутых, как будто до края света, рядов столов, что ломятся от еды и выпивки: северное мясо, южные фрукты, вино и пиво, листья мяты, что давно считаются символом крепкого союза… Всего и не усмотришь, пробегающие рядом снова и снова дети стаскивают по кусочку отовсюду, куда только могут дотянуться, и это безбожно смешит. Все же они точно самыми первыми поймут, что различий между ними нет, а войны должны быть только за последний кусок мягкого сыра, не более. — Племена собрали все, что могли, на этот праздник, — Королева появляется словно из ниоткуда, но со знакомой улыбкой обводит их лица взглядом. — Главы южных поселений тоже не пожалели сил. Боюсь представить, как опустеет казна после такого празднества. Не боитесь, что упустите свою власть, мальчишки? — Правят двое, мама, — и объятиями Кей обрушивается на чужие плечи, как будто уверяя, что все идет как нужно без ее вмешательства. — Если ошибусь, меня подхватят. Спасибо за помощь со… всем. — Да брось, мой мальчик, это меньшее, что я могу сделать для вас. И немой просьбой Тецуро просит оставить его с матерью наедине, а потому приходится с легкой улыбкой ускорить шаг и сконцентрироваться только на столах и звоне цепей на теле. Кажется, в этом нет ничего особенного, вот только фантазия, опьяненная силой, считает каждый шаг как отдельный такт музыки, каждый шаг, словно по волшебству, становится частью большой ровной песни, хранящей в своей простоте и шум смолистых колючих деревьев, и шелест травы, и шуршание песка по каменным стенам домов столицы. Цукишима, не иначе, один сплошной музыкальный инструмент, чудом награжденный зрением и языком. Все на своих местах на всех столах (не то, чтобы он смел сомневаться в Королеве, но лучше самому удостовериться во всех деталях), люди усаживаются плотно, тут же цепляют нетерпеливо первые кусочки еды, и это наконец позволяет выдохнуть в образовавшуюся всего на секунду в чужих разговорах тишину, пряча все сомнения. Тецуро все еще не рядом, приходится сесть за главное место в одиночку и скучающе захватить с ближайшей тарелки дольку яблока. Не апельсины. Не орехи. Не рагу или медовые сладости. На вкус отдает легким чувством разлуки и почти грусти. Должно быть, это единственный недостаток любви — даже секунда порознь ощущается вечностью и кусок в горло не лезет совсем. Приходится схватиться за кубок, налить себе немного южного вина и потягивать медленно, отсчитывая секунды. Лицо в момент кривится от горечи, но стоит снова укусить яблоко, сознание медленно, но верно расслабляется, позволяет смотреть шире исключительно столов и людей, собравшихся на праздник. И все же, в каждом сантиметре, что удается выцепить глазами, Кей ищет мужа, хотя бы клочок черного меха, что снова будет рядом и позволит свободно дышать. Он ждет, не прикасаясь к блюдам, мучает только фрукты, едва заглушающие разыгравшийся не на шутку аппетит, и собственный наряд, что без прикованного взгляда Куроо кажется бесполезными тряпками. Когда закончится это ожидание? Прерывает его мысли только резкий звук, доносящийся из глубины их временного поселения. Крик целой стаи воронов, сулящий то ли беспросветную мглу, то ли счастливые века, становится все громче, пока наконец над рядами в небе птичьи крылья не вырисовывают ровный круг. Они кричат в унисон, как будто дышат вместе с горами на границе, становятся все ближе, пока наконец не слетаются в большую черную крылатую кучу и тут же разлетаются по разным сторонам. Народу же хочется еще, и сотни, если не тысячи, глаз все еще устремлены в закатное небо, не сдерживая восторгов. И только после мелкую тишину заполняет музыка, совсем не похожая на ту, что была на церемонии. Она знакомая. Северная. Свистящая метелью и наполненная гулом живущего своей жизнью леса. Цукишима знает, чьих это рук дело, уже выглядывает за рядами белок, вот только рядом с близнецами видит и своих людей, южан, заменивших щипки струн на длинные, почти застывающие движения, что вплетаются в мелодию идеально настолько, что бегут мурашки. Вот оно — родина по крови и родина по сердцу слились воедино и даруют новый звук. Звук будущего, надежды и мира. Он точно ему по душе. — Нравится? — ответ слишком просто читается в его лице, губы не могут даже сложиться в простое «да», и это совсем не вино. Королева не требует большего, всего лишь гладит по плечу и становится за спиной в отчаянной попытке защитить его уязвимое наслаждение. — А теперь посмотри в центр. Цукишима слушается, переводит взгляд с музыкантов и тут же упирается в мужа, чуть смущенного, но настроенного решительно на… Как только начинают играть барабаны, тело Тецуро сминается, крепкие мышцы пластично находятся в знакомых движениях, любимые руки, словно морские волны, оглаживают каждый изгиб, но взмывают вверх, словно разбившись о берег, чтобы заново вернуться в поток. Куроо никогда не выглядел настолько соблазнительным, как сейчас: в одежде его народа, с запахом его любимого сада, исполняющий то, что он сам, южная перелетная птичка, принес на холодную церемонию свадьбы Севера. Он не сдерживается, допивает все налитое вино и, легко сбросив ладони Королевы, выбирается ближе, прямо в центр, чувствуя ногами жар земли. В этом виноват исключительно Тецуро, но осуждать его хочется в последнюю очередь, и только сейчас Кей замечает чужие сжатые в напряжении глаза. Стыдится? Волнуется? Не так уж и важно, решение все равно одно — поймать чужие движения, влиться в музыку и легкими касаниями перевести все внимание на себя. И только ради того, каким восхищенным становится взгляд мужа стоило поддаваться такой глупости. Метку на плече греет неописуемо, пуская по телу дрожь. Страшно представить, как ощущается это сумасшествие на чужом теле, ведь целая спина Тецуро покрыта его значениями, но Кей знает наверняка, что никакая секундная слабость не остановит Куроо. Он действует по-хозяйски, ладонями касается соблазнительно, позволяет и прижиматься в ответ, соединяясь двумя реками в один большой океан, беспокойный и хранящий в себе огромные тайны, но точно ценный. Золото журчит звоном, ноги путаются, как в бреду, и мыслей никаких не остается, кроме тех, что о Тецуро: о запахе, силе, сиянии чужой смуглой кожи и желании во взгляде. Музыка заканчивается, вместо двух рук в небеса вытянуты четыре, а стопы не могут найти покоя в холоде. Сейчас их представление не топило мерзлоту, пробуждая ото сна зарытые на много лет под снег травинки, а морозило, покрывало холодной корочкой, обещая убаюкать землю чуть позже и укрыть большим снежным одеялом. Они стоят на льду, но не чувствуют ни капли мороза, только жар, не сравнимый даже с солнечным в период засухи, и сплестись всеми конечностями, чтобы утолить жажду и прийти в себя кажется лучшим решением. — Старые Боги знали заранее, кем тебе суждено стать, — шепчут любимые губы прямо на ушко, но Кей отстраняется быстро, затыкая чужие мысли поцелуем. Неважно кто, где и как решил, важнее только то, что эта магия не принадлежит только ему, и муж часть этого чуда. — Ты растопил лед во мне, Тецуро, это в разы сложнее.