Север

Кей поет. Не так умело, как это делал Тецуро, не так нежно, как выходит из струн северной лиры, но в каждое слово вкладывая все то, что есть в душе. Кей цветет изнутри от такой близости, от запаха, полного чистейшей смолы, тихого сопения куда-то в грудь, потому что муж так и остался там, не собираясь подниматься до подушки, и от этого цветения щекочет нос. Внутри спокойно. Настолько, что пальцы двигаются все медленнее и медленнее, а глаза закрываются почти полностью, оставляя в своем личном комфорте, должно быть, на всю ночь, но это все еще не полноценный отдых. Такого не случалось с ними и вряд ли будет так скоро. Вот проведут свадьбу, вот объединятся народы, вот станет жизнь лучше, а еда появится в каждом доме, тогда можно и отдохнуть. Сейчас только передышка, большой вдох перед погружением на глубину, куда-то в темноту, неизведанную человеком раньше. Цукишима кутается в шкуры, ведет виском по мягкой шерсти и сжимает мужа в объятиях, как детскую игрушку, кажется, даже слышит, как тот цокает во сне, как лошадка, качающаяся из стороны в сторону, но стоящая на одном месте. Цок-цок... Цок-цок.. Цок-цок-цок. Это не муж. Осознание пробуждает резко настолько, что веки отдает всей многодневной усталостью, но выбраться удается из-под чужого веса спустя долгие секунды. Цокот за это время множится, становится громче, как будто... Он едва находит смелость выглянуть из шатра, и тут же все внутри замирает. На секунду. В следующую приходится действовать. -- Тецуро, на нас напали! -- Цукишима расталкивает мужа нервно, тут же сбрасывая большую часть одежд и с надеждой, как будто это стоило предугадать, взглядом мечется по шатру в поисках оружия. Пусто. Черт, почему это так невовремя?! -- Кто там? -- Тецуро наконец приходит в себя, и тут же оглушают крики снаружи. Нет времени даже объясниться, приходится схватиться за нож для мяса (видимо, оставленный для ужина) и тут выбраться наружу. Люди с Востока. Выдает звенящее, кажется, на весь мир, золото на их груди, знамя восточного царства на флагах и те самые лошади - пятнистые, как коровы, или совсем светлые. Личная конница царя решила напасть на них во время праздника? И все же, кони останавливаются перед рядом вооруженных мечами северян, южные мужчины стоят позади, как будто готовые поддержать чужие плечи и не дать упасть, выбежавшие из шатров дети кричат, но их второпях затаскивают внутрь, что в южный, что в северный. Все были готовы к этому. Все, кроме него одного, неумелого короля, своими добрыми намерениями снова выстраивая двум целым народам дорогу прямиком в Ад. Но корить себя Цукишима сможет в другое время, может даже на том свете, сейчас же приходится взять себя в руки и торопливо идти навстречу целому взводу на конях и с оружием, и если бы это только были мечи... Их луки с легкостью перебьют всех здесь даже не подходя близко. Битва проиграна заранее, и сошедший с лошади, видимо, это прекрасно знает. -- Короли Севера и Юга, -- голос посланника удивительно пискляв, что не дает даже на секунду отвлечься и расслабиться. Кею остается только сжать рукав левой руки почти до хруста золотых нитей и... молиться. Лишь о том, чтобы то, с чем пришли посланники, не было очередной войной. -- Восточное царство решением Его Величества Танджи Вашиджо требует от вас склонить голову перед новым царем. -- Короли не склоняют голов, -- Тецуро все же самообладание имеет большее, раз так неприкрыто дерзит и ступает еще ближе. Сказывается лишь то, что он видел, что умел, что терял до их знакомства... Вот он достоин быть королем своей страны, вести племена за собой, а он сам лишь жалкая попытка "сделать лучше", заранее обреченная на провал. -- И наши народы собрались здесь, чтобы- -- Южная столица захвачена без боя, остальные поселения в пути до нее тоже, царская армия захватывает все больше, и если вы не сдадитесь до рассвета, по приказу Его Величества вы будете уничтожены. От них не ждут других слов, помимо вынужденного согласия, не дают даже права вставить слово против, и это шах, который не вывести из настигающего мата. Они проиграли. Вдвоем. Желая лучшего, потеряли все то немногое, что было ценным. И от их проигрыша тысячи жизней прекратятся в один миг. Кей уже слышит, как натягивается тетива в чужих луках и чувствует боль от меткого попадания в самое сердце. -- Разве это по чести нападать на безоружных? -- Савамура заполняет тишину, все еще направляя меч прямо на посланника и не спуская его ни на сантиметр. Остальные вороны не отстают, хотя бы внешне изображая защиту, не спешат превращаться и улетать подальше, до самых границ за подмогой... А может ли она быть вообще? Столица правда захвачена? Что с поселениями, которые оказались под чужой властью самыми первыми? Была ли уже пролита кровь невинных в пути до сюда? -- Его Величество волнует торговля, а новый король совсем неохотно пускает торговцев на Юг, повысил налог, и такие земли не могут быть в руках неумелого правителя долго. Их стоит отдать по-хорошему, и тогда вы останетесь живы. -- Но здесь северяне, -- муж, все еще слишком уверенный для подобной неожиданности, забирает меч у все того же рыжего вороненка, идет ближе строя, почти вжимаясь кончиком меча в нос усталой лошади. -- Мой народ, который не виновен- -- Ваши варварские земли нас не интересуют, они- -- Хватит, -- выдыхает почти неслышно Кей, сжимая до боли ладони. Он зол, чувства внутри бурлят все сильнее, пуская яростную волну по всему телу, но взгляд все еще устремлен в землю. Он позади, как и остальные южные мужчины, но только он строил последние месяцы новую страну, это он боролся за то, чтобы у них всех было счастливое будущее, это он выждал, возродил, затеял то, чего не доводилось видеть ни на своем веку, ни в историях со страниц книг... Это его работа. Его страна. Его ответственность и дитя, пускай совсем далекое от игрушек и сказок на ночь. -- Ни один чужеземец не посмеет требовать меня снять корону, -- голос шипит неистово, рука красит траву и едва заметную землю кровью. Нож совсем некстати держится за лезвие, и оно легко прорезает сухую кожу, как будто снимая с мяса шкуру, по ощущениям уже упирается в кость, но Кей бездумно давит еще сильнее. Упивается болью, которую приносит сам себе, но становится свободен от бурлящей изнутри злости. -- Ни одна восточная шавка, ни одна ваша хваленая армия, даже ваш царь. Цукишима идет вперед, и от каждого шага земля трясется не на шутку, пускает вибрации, ощутимые для всех вокруг, кроме него, и чем ближе он становится к чужой коннице, тем толчки становятся чаще. Они отбивают ритм его сердца, словно большой барабан, подвластный его полной крови ладони, но он идет ровно вперед, не поднимая взгляда ни на одного из чужаков. -- Пока восходит солнце, а снега прячут в тебе тепло сердец, -- Кей переходит на северный бездумно, но чувствует лишь силу и смелость, а потому продолжает, -- пока колесо движется, а солнце ласкает плоды в садах... Земля сходит с ума, дрожит, как листва на сильном ветру, Луна становится ближе, а плечо обжигает жаром. Пространство вокруг снова заполняет крик, отовсюду несет страхом и мольбами о прощении, но он непреклонен, только делает последний шаг, заставляя землю на секунду затихнуть. Кей поднимает взгляд на писклявого посланника, и не чувствует абсолютно ничего. Пустота занимает все существующие земли, и только его рука поднимается в резком взмахе. -- Пока я держу в руках два сердца разных народов, моя рука убьет каждого чужака, что посмел вломиться в мои владения. Треск. Хруст. Крики. Падение всего вокруг. Кровавая ладонь держит большой разлом пальцами растягивая дыру все больше, схватывая в себя все войско, что огромной грудой валится под землю. Он сходит с ума, покидает собственное тело, лишь со стороны способен наблюдать за тем, как пальцы смыкаются, а земля, как живая и послушная, стягивается обратно, превращая все упавшее: и людей, и лошадей, и их оружие... В месиво, которое навеки останется на границе Севера и Юга и никогда не вернется на Восток. Милость короля Цукишимы Кея закончилась, теперь на его месте совсем не человек. Медовые глаза светятся, подобно луне и всматриваются вдаль, в сторону столицы и дворца. Единственное, что остается недвижимым и спасенным - последняя лошадь с совсем молодым наездником. Под шлемом наверняка мальчишка, не старше ни его самого, ни даже Алисы, сосланный скорее всего по чистой случайности. Его собственная фигура подзывает ближе, а когда чувствует страх и отсутствие хоть какого-то движения, подходит сама, правда в этот раз земля спокойна и не выдает в себе могилы для десятков, если не сотни, воинов. -- Возвращайся на Восток, -- голос тоже ему не принадлежит, чужой, инородный, слишком басовитый, как будто несущийся из самых северных гор. -- Передай своему царю, что ни одного его посланника не осталось, и это произойдет с каждым, кто посмеет вторгнуться в мой дом. Окровавленная рука взмахивается в другую сторону, ведущую к ближайшей границе с восточным царством, и Кей со стороны может только наблюдать, как срывается с места чужая лошадь, а испуганное дыхание из-под шлема больше отбивает ритм ничуть не хуже, чем внутренние потоки земли. Наконец тело обращается прямо к луне, кутается в ее лучах и срывает верх одежд, тут же вскидывая руки к небу. Свечение глаз не становится меньше, только множится, а стоит прикрыть их, вся сила и мощь чудятся в в собственных руках. Он становится, не иначе, частью каждой частички этого мира: песчинки в пути до дома, стекла, рассыпанного от разбитых витражей, совсем зеленой клубникой и ящерицы, что прячется на ночлег у большого камня... Он есть начало и конец, Север и Юг, Луна, правящая в отсутствие солнца. И земля дрожит во второй раз.