Север

По северным шатрам идется легче: никаких напуганных взглядов, шепотков или шипения в сторону детей, что смотрят на них с Тецуро, как на самих Старых Богов, сошедших с легенд и рассказов старших. Все же вернуть тела погибших в родные племена было верной затеей, потому и вожаки жмут руки без лишней лести. Уважают. Благодарят. Обещают немо следовать за ним, как за настоящим королем, а не вглядываться в вышивки на южных одеждах. — Ваша рука коснулась каждого, — мимоходом в пути уже до разгоревшегося костра шепчет Ойкава, по-оленьи нежничая с ладошкой рядом идущих южан. Его малыши уже убежали на свет огня сами, местным же нужно время довериться. — Мои люди отвечали за то, чтобы все добрались до племен, и на каждом теле было ваше тепло. Вы достали поочередно всех без разбору, хотя не были обязаны. — Нет, это точно моя обязанность, — без всякой гордости, с простым весом ответственности на плечах, которыми Кей может лишь устало повести. Куроо обещал встретиться уже на месте, сейчас нужно снова справляться в одиночку. — Это важно- — Для нас, но не для вас сначала. Какими бы принимающими не были Старые Боги, они не решают человеческие предрассудки, а вы сломали их. Сломал… Скорее подрезал отсыхающие ветки и дал шанс вырасти новым, но поправить оленя не поворачивается язык. Пускай эта благодарность останется такой неидеальной, неотесанной, как ложки в северных шатрах. В этом и ее притягательность, иначе не объяснить, почему мальчишка с зелеными глазами и легкой одеждой вместо шуб так крепко держит чужую руку. А костер становится все ближе, трещит, манит едва слышным шепотом откуда-то из пламени, обещающим новую историю, и Кей невольно засматривается в глубину. Горячий, большой, объединяющий… Может ли он сам быть таким? Вечным костром в наступившей ночи, чтобы греть и сближать, давать надежду и память предков. «Старые Боги, поведайте в этот раз самую подходящую историю для того, чтобы изменить этот мир» Усаживаются на землю они вместе на самые ближайшие к Куроо места, и пока Тоору обходит всех южных малышей, двигая ближе и касаясь нежной ладонью светлых макушек, Кей ловит момент и валит голову на плечо мужа, на секунду прикрывая глаза. — Устал? — Чертовски, — шепчет совсем тихо, лишь бы никто кроме них двоих этого не заметил, но ладонью за чужое колено хватается крепче обычного. Нужно набрать сил из чужой безграничной души, чтобы суметь не пропустить легенду, но стоит разлепить глаза, тело обдает мурашками интереса. По левую руку через несколько десятков сиротских голов сидит Алиса, очарованно шепчущая невесть что тому самому юноше-косатке. — Ты видел их? — С момента, как мы пришли в их шатер, не отлипают друг от друга, — муж сдавленно отвечает, пальцами касаясь струн инструмента, которому еще только предстоит запеть. Без фальши в нотах, для костра все точно готово. — Это могли бы быть мы, если бы встретились раньше. — Мы бы были совсем другими, Душа моя, — поцелуй в макушку отчего-то душит все возражения и вынуждает смириться и принять, не рассчитывая на продолжение мысли Куроо. — Да и исход у нас у всех один. Северное Сияние случается только раз в жизни, и они точно нашлись тогда, когда было нужно. И уже хочется начать, услышать мягкий голос Тецуро, погружающий в старинные легенды, почувствовать присутствие теплой улыбки Некоматы совсем рядом и сказать одними лишь губами короткое «спасибо» за совершенное им чудо, но муж все никак не встает с места, только наблюдает. Выжидает. Хищниковый инстинкт. От опасности хочется прикрыть голую шею или, еще лучше, забраться прямо под чужую рубаху, правда малыш-волчонок, сидящий рядом, этого точно не поймет. Дети вокруг все смеются, норовят убежать и- Костер вмиг гаснет. Становится слишком темно и холодно, в первую секунду ладонь сжимается на колене Тецуро, во вторую королевское начало дает о себе знать, Кей вскакивает на ноги и уже готов сбежать до Иваизуми с просьбами вернуть огонь, но на третью все возвращается на свои места: огонь загорается снова, испуганные крики самых маленьких прекращаются, и из-за костра выходят двое. — Старые Боги дают увидеть свои истории, только в полной тишине, поэтому до конца Костра Легенд пообещайте хранить молчание, — Юкиэ почти бездушно чеканит, касаясь ладонью языков пламени и забирая каплю себе. Чужая ладонь держит огонь так легко, что всю округу заполняет детское восхищение, и это совсем не похоже на простые фокусы ласк. Она точно создана быть вожаком своего племени. — Огонь потухнет, если хотя бы один из вас позволит себе спугнуть его своим словом. — Покажите свое уважение Королям и откройте свои сердца, — голос Киеко мягче, нежнее, пропитанный все той же заботой, какая есть, видимо, в каждом вожаке, но не теряющий серьезности. У нее с Куроо точно есть схожие черты, северные лисы, должно быть, все как один похожи. — А сейчас закрывайте глаза и не бойтесь. Мы будем оберегать вас всю легенду. Северяне показывают клыки лишь в шутку, его собственные мгновенно прячутся, стоить услышать первые ноты музыки и голос Тецуро. Он все такой же родной и чуть хрипящий (думать о том, что это от смертельной раны, не хочется совсем), удивительно легко сливающийся с тоном голоса по ту сторону костра. Должно быть, для большей слышимости сегодня будут рассказывать легенды сразу двое. Исторический момент или частая практика на больших сборищах? Узнается позднее. Сейчас Кей только чувствует жжение метки на плече и холод, касающийся щек в бреду. Открывать глаза не торопится, скорее просто наслаждается уже давно забытым ветром собирающейся метели и старается совладать с подступающими к горлу слезами. Боги, он так скучает по этому чувству, которое осталось там, рядом с замком, с санями, горами, прячущими от остальных, и лесами, что тянутся, кажется, до самого края земли. Он знает, как это назвать, но все никак не осмелится признать это вслух, как будто боится. И все же, распахнуть глаза приходится, чтобы встретиться с огромным морем, полным волн, но не покрытое ни единой льдиной. Стоит опустить руку в воду прибоя, пальцы тут же обжигает холодом и прячутся за шубой ближе к груди. «Самое горячее, что дают Старые Боги, — души» щекочет воспоминания, но Кей упускает это намеренно. Все внимание приковано к воющему куда-то вдаль волку, который стоит лапами в воде и даже не думает сбежать в сторону. Ждет. Просит на своем родном, правда обращается совсем не к лесу, а все к тем же холодным волнам, как будто и правда надеясь на чудо, что выберется на сушу. И оно выходит, правда чуть погодя: косатка выбрасывается на берег, открывает пошире рот и позволяет потоку рыб вырваться наружу, но обращается в человека, только когда волчьи руки разжигают незатейливый костер. Он манит ближе, и Кей идет след в след за девушкой-косаткой, устраивается чуть поодаль от севших почти впритык двоих и просто смотрит на то, как рыба, насаженная на палки, румянится, как волк по-человечески нежно касается чужих ран и обводит границы едкой мазью (Цукишима ее встречал, редкостная травяная зараза, но действует против ран и болезней на отлично), как увлеченно девушка поедает готовый рыбный ужин, а юноша лишь точит ножом новую палку для рыбы, как будто не замечая ее безумного голода. Разные, живущие и на суше, и в море, но действующие вместе, без всяких слов и договоренностей. Вряд ли только из-за совместного ужина свежей рыбой, верно? «Старые Боги, передайте эту легенду всем тем детям, что ее услышали впервые, кому довелось встретиться лицом к лицу с жизнью невиданных земель. Пускай их будущее будет лучше и проще!» Кей возвращается нехотя, одним из первых открывает глаза в реальности и оглядывается: вокруг то сопящие, то только проснувшиеся, как и он, и никого равнодушно сбежавшего в свою палатку или шатер. Дети все на месте, Юкиэ лишь подмигивает, как будто забирая за это чудо всю ответственность. — Говорят, единственной просьбой Некоматы перед уходом было рассказать детям именно ее, — шепчет совсем тихо Тецуро, едва касаясь струн, только чтобы сказка для малышей не закончилась так резко. — Наверное, верил, что решение племенных распрей схоже с- — Он был прав, Тецу, — шипит с усталой улыбкой Цукишима, укладывая ладонь на чужую, занятую музыкой. Звук наконец пропадает, остается только треск костра и ветер, колышащий палатки и шатры, как хрупкую листву. — Между нами нет отличий, и это озарение станет чудом для тех, кто будет после нас. — Твои слова так громки. Может стоило оставить их для нашего шатра? Возможно, так что с едва заметным шуршанием тканей Кей поднимается на ноги и утягивает мужа за руку в сторону их временного жилища (Королева позаботилась, чтобы их шатер не был хуже любого другого). Многие уже спят, ни голосов, ни отблесков от свечей и ламп не осталось, их временное поселение погрузилось в беспокойный сон. Должно быть, за завтрашний день волнуется весь мир. И стоит только спрятаться в шатре, Тецуро по-хозяйски крепко целует, толкая все ближе к шкурам, валит на спину и игриво тянет за пояс одежд. Странное поведение для спокойного в обычные дни мужа, потому ладонь укладывается на чужую щеку и тянет вверх посмотреть сразу в глаза. — Тецу, что ты делаешь? — Беру все, что ты мне можешь дать. — Если ты волнуешься, лучше укладывайся рядом, я знаю одно лекарство от этого, — выдыхает без всяких надежд, но в следующую же секунду едва может вдохнуть из-за навалившегося сверху крепкого тела. Должно быть, Тецуро все же перенял от отца медвежьи повадки, но это успеет наскучить потом, сейчас Кей безбожно опьянен нежность, потому рука гладит по темным-темным волосам легко и с любовью. — Закрывай глаза, мой муж, я тоже спою тебе в эту ночь.