Север

Утро, кажется, наступает слишком быстро, голова все так же тяжела, как и после долгой работы, а плечи неприятно отдают болью при каждом движении. Должно быть, горячая вода купелей больше не справится, придется обрастать мышцами, собственной броней, которую снять никому не удастся… Кроме мужа. Отсутствующего в покоях мужа, оставившего в одиночестве на слишком большой для одного человека кровати. Она ощущается удивительно холодной без чужого присутствия даже в нарастающем жаре дня. Сегодня коронация. Важный день, наравне со свадьбой и с дуэлью, последний шаг к мечте о спокойной жизни вместе без страха и сожалений. День, когда всему дворцу придется жить в быстром темпе, на опережение ожиданий короля, и это не позволяет отклоняться от плана празднования ни на шаг. Служанки будят лучше солнца, почти стягивают его тело с кровати и кружат вокруг, то ли осматривая кожу, то ли проверяя параметры. Чтобы узнать наверняка, пришлось бы открыть глаза, а это выше его сил. И все же, по покоям быстро разносится аромат масел, а сухие руки напитываются, растягивая иссушенную кожу. Цукишима чувствует себя, не иначе, хорошей тушкой коровы, разделанной на рынке заранее и опущенной в маринад, чтобы к назначенному времени мясо стало вкусным и нежным. Легко спутать с бумагой для печей и одежды, что натягиваются спустя некоторое время, и впервые это не струящиеся ткани. Грудь легко обдает ветром снаружи, и это заставляет наконец разлепить глаза. На нем красный, почти кровавый кафтан, все так же исшитый золотом, но с узкими рукавами и короткими полами. Непохоже на то, что привычно носить принцу, настолько особенная вещь, что ощущается она как груз, крест всех предыдущих правителей. Теперь ему предстоит нести его, верить, что все к лучшему, а следующим королем станет достойнейший, а не просто получивший право по крови. — Это то, что надевал отец на коронацию? — Ваше тело схоже с его параметрами, поэтому мастерицы только добавили некоторые детали, — отвечает служанка с заметной опаской, поднимаясь до пуговиц у шеи. Давит уже сейчас, или это все простое сумасшествие. — И ваш муж приказал им добавить мех. — Муж? — Вашим первым приказом было исполнять его просьбы и считать их равноценными вашим словам. Кажется, это было так давно, что и вспомнить момент, когда с его губ могла сорваться такая неаккуратность, не удается. Выходит, Куроо причастен к церемонии напрямую, а потому сбежал, не дождавшись его пробуждения. Боялся, что Кей будет злиться? Он чертовски ошибся. — Покажите мне его, — голос хрипит спросонья, но в нем достаточно уверенных ноток, чтобы в руки всучили отрез черного меха с пуговицами по всей его небольшой длине. Кажется, это должно остаться где-то на плече, чтобы свернулось маленьким клубочком и не перекрывало фамильные узоры. Отчего-то внутри становится слишком тепло и даже радостно. Расстояние между Севером и Югом сократится, Тецуро верит в него. И только вместе с красным цветом ткани эта черная шерсть должна существовать, он издаст указ, чтобы ее не снимали с парадного кафтана. Это будет его особенный след. Цукишима, как только его оставляют в одиночестве, спешит в столовую в надежде отыскать мужа там, разделить настигающую эйфорию, сказать что-то столь же ценное, как северное шипящее «люблю», но встречает его только один набор приборов и накрытый лишь наполовину стол. Куроо нет. Ни запаха, ни слов слуг о том, что он добрался сюда еще раньше, ни предупреждений о задержке… Что этот лис задумал? Но приходится отложить все мысли в сторону и просто наполнять себя хотя бы фруктами, внушая себе, что в следующий раз удастся добраться до еды только под вечер, как только вся официальная часть закончится, как только удастся выразить всем уважение и внимание. Клубника нехотя проглатывается, вслед за ней ложка риса, немного мяса и… Все застревает. Тело сковывает страх. Не внезапный, закономерный перед любым первым шагом, но слишком сильный, чтобы даже донести новую ложку до рта. Все съеденное рвется наружу, и только упорство вперемешку с настойчивостью не дают так просто испортить еду вокруг. Коротким «я не голоден» прерывается немного затянувшаяся пытка. Живот, кажется, полон не едой, а камнями, что останутся там навсегда. — Ваше Величество, — у самых дверей обеденного зала Ямагучи ловит его взгляд и складывается в наигранно уважительном поклоне. — Мне было поручено сопроводить вас до места. — Тецуро? — Ваш муж удивительно настойчив, когда дело касается вас, — усмехается тот и намеком ведет в сторону балкона, где уже должна стоять и корона, и советники, собранные только для официальной части со столицы. — Слышал, вы думали об объединении стран. Не думаете, что это не увенчается успехом, а только разожжет огонь ненависти? — Я не позволю такому исходу случиться, — вызов не действует, Кей уже давно решил внутри себя, что другого пути у них просто нет. Разве кто-то может его просто остановить на- — Тогда корона и правда должна быть у вас. Карты никогда не врут, но ваша решимость в разы сильнее судьбы. Улыбку едва удается сдержать, но один шаг все же пропускается, чтобы остаться позади и гордо выдохнуть. Собственная сила пускай и ощутима, но когда ее признают другие, становится до безумия хорошо. Если Кей из прошлого, запертый в собственной мастерской, только мечтает о подвигах, то настоящий Кей их готов делать, потому что есть с кем и зачем. Вот подарок Старых Богов на его коронацию, и он не растратит его попусту. Шаги смягчаются с приближением к дверям нужного балкона, замедляются против бешеного биения сердца под кафтаном. Воплощение страха уже близко, буквально тычется новым мечом в его спину, и Цукишима не решается даже отдать приказ открыть двери. У него ведь есть еще пара минут, чтобы прийти в себя? У него готово все: и подходящий вид, и убедительная речь, и столица успела обрести краски за время его совсем недолгого правления… Готов ли он сам? Если бы рядом был муж, то он без сомнений шагнул бы навстречу солнцу. Сейчас же приходится делать глубокие вдохи и выдохи, пока его глаза подводят черным — давняя традиция для всех, кому приходится нести корону. — Где он? — Я поклялся, что не раскрою вам его сюрпризов, простите, — и в голосе Тадаши звучит искреннее сожаление, а не выработанная вежливость лекаря. Должно быть, Куроо и правда успел провернуть, пока он пропадал в рабочем кабинете. — Но будьте уверены, что он, весь дворец, южане с разных уголков страны уже верят вам и без всяких коронаций. — Настолько ли, чтобы принять объединение с недавними врагами. Вопрос без очевидного ответа, он просто повисает в воздухе, уже успевшем значительно нагреться. Больше тянуть некуда, солнце должно видеть его, как и народ. С легким кивком стражникам двери наконец открываются, а Цукишима делает первый уверенный шаг по цветастой плитке к целому постаменту, созданному специально для все еще запертой в стекле короны. Снизу от самых ворот дворца слышатся крики. Должно быть, советники отмашкой передали, что будущий король уже на месте. Голоса смешиваются с внутренней бурей, наседают все сильнее, как будто заранее обязывая сделать невозможное, или это он просто сходит с ума. Полуденное солнце щипает за подведенные глаза, жарит каждую секунду нахождения снаружи под долгую учтивую и наверняка не меняющуюся с годами речь советников. Интересно, хотя бы один из них застал коронацию отца? — Южное королевство, склонить головы! — оглушает крик армии в округе, и Кей видит, как одна за одной, словно деревянные фигурки, складываются пополам люди: и дети, и старики, и мужчины, и женщины, и бедняки, и богачи… Все его. Вернее все доверяет ему, но не принадлежит, да это и не нужно вовсе. Пускай у каждого из этих маленьких человечков внизу будет своя судьба. Его жизнь будет тоже особенной, поклясться в этом выходит проще, чем найти силы согнуться самому. И все же, макушка склонена прямо к мужчине поблизости, что сморщенными руками сначала снимает стекло, а после и опускает корону на голову. Она в разы тяжелее, чем южная, драгоценный монолит, сияющий в лучах еще больше, чем королевская слава, и от этого становится тошно. Стоит наравне с закреплением меха на одежде для коронации законом утвердить и другую корону. Более человеческую, связывающую каждого короля с наследием предыдущих. Цукишима, пусть и не сразу, но находит силы подняться, едва придерживает неуклюже корону и устремляет взгляд снова вниз, где толпа рассыпается в радостных криках. И где-то там, должен быть Тецуро. Его просто не может не быть в столь важный день, но сил разглядеть его нет совсем, а губы снова сохнут, решаясь лишь наконец представить свою первую речь. Нужно только сделать вдох.