Север

Он сбегает из лазарета сразу в сторону библиотеки — когда-то излюбленного места, наравне с мастерской, но в полуночи пугающе пустого. Здесь никогда не кипит жизнь: прислуга не может себе позволить выделить время на чтение, а наследников, что требуют обучения, во дворце не осталось, и легко представить, что последний раз тяжелую дверь в отдалении от королевских покоев открывал сам Цукишима. Она поддается не сразу, нехотя скрипит, кажется, на все коридоры, но за собой прячет внутри тишину, которую рушит только торопливый стук корешков по полкам. Среди пыли и совсем неподходящих тем, в духе иноземных романов, он усердно ищет что-то про владение мечом, про искусство дуэли и становление духа. Если для того, чтобы исправить Юг и дать надежду Северу нужно сменить кисти в своих руках на наточенное оружие, то Кей сделает это без промедлений. Наконец спустя время в самом далеком углу, видимо, нетронутом со времен Акитеру, находится целая нужная полка. Рассматривать все подробно не хватит времени, да и лишние шепотки о том, почему же убитый горем принц прячется от мира не в покоях, ни к чему. Собрав все силы, которые со временем скопились за время работы лопатой, он утаскивает целую стопку книг к себе. Благо, в южном дворце нет на полу холодных и временами скользких камней, по северному замку вряд ли можно пробежаться почти вслепую. Рассчитывать на быстрое овладение глупо, почти все книги сбрасываются под кровать, тут же прикрываясь покрывалом, но самая первая устраивается на коленях перед окном с ярким лунным светом. Хочется верить, что отсутствие облаков это очередное благословение, послание, что все идет так, как нужно. Вначале неизвестный автор тратит слишком много времени на объяснение будущему наследнику принципов ведения войны и честности даже на поле боя, но спустя пару абзацев рука сама пролистывает лишнее. Вряд ли все это применимо к тому, что предстоит сделать, а у Кея своя мораль, вряд ли применимая к южным пособиям. Приходится снова и снова вчитываться в первые строки страниц, пропускать, пока не найдется хотя бы что-то применимое к делу, и когда взгляд цепляется за простое «поднимите меч», внутри сворачивается странное чувство. Он и правда соглашается собственными руками совершить убийство? Он собирается сделать то же самое, что делают те, кого убежденно осуждал за жестокость? Мысль вертится в голове раз за разом, пока в комнате ищется что-то подходящее для тренировок, сводит с ума, когда взгляд наконец находит крепкую палку (должно быть, осталась с детства), и окончательно тычется иглой в сердце, стоит только ухватиться за импровизированную рукоятку покрепче и поднять воображаемое лезвие. Какое у него может быть право быть таким? Может ли правда стоить того? Губами Тецуро, стоящего за меткой на плече, складывается простое, но тяжелое «да», и Кей пробует первый удар. Тело уставшее, тяжелое, двигается вымученно и с хрустом приводит суставы в движение, доводя до нужной позы, глаза норовят закрыться после пары минут активных действий, но приходится собраться, заново взглянуть в книгу, брошенную на полу, и встать так же, как требует иллюстрация. Раз за разом, снова и снова, пока не выйдет нужная ловкость, и Цукишима где-то на краю сознания ловит мысль о том, что ему нравится чувствовать власть. Не над кем-то, корона дает только головную боль, а над собой и своим телом. Как будто он тот самый герой из сказок, что читали нянечки на ночь, пират, бороздящий моря и встречающий новые корабли с очередной битвой. Поэтому люди возвращаются на поле боя и продолжают век за веком лить кровь других? Учение заканчивается под утро, с первыми лучами солнца и шагами за дверью спешащих на кухню слуг. От начала прошло всего несколько страниц, тело запомнило всего две основные позиции, мозг осмыслил только четверть текста о достоинстве и негласных правилах любой битвы, но сил хватает, чтобы улыбнуться и напоследок на сегодня сжать дерево. Он уже сделал первый шаг, и это вызывает гордость и легкое предвкушение. Все торопливо прячется снова под кровать, палка оказывается вложена в щель между стеной и полом, а одежды наконец сбрасываются на пол, позволяя спрятаться под одеялом. Чудится, что на другой половине кровати все еще кто-то есть, есть тепло и движения в попытке найти удобную позу, есть совсем теплый нос, который тычется со спины в основание шеи, обдавая горячим дыханием… Куроо здесь, он точно чувствует это. Пусть призраком, пусть сумасшествием, но Цукишима, проваливаясь в сон, протягивает ладонь назад, как будто поглаживая крепкий бок. Тепло по-настоящему. Сон долгий, крепкий, отключенный от всего, что происходит в реальности. Наверное, всему виной усталость, скопившаяся за все дни пребывания здесь, вперемешку с истерикой, которая забрала слишком много сил, и разлепить глаза удается только к вечеру. Закат из покоев выглядит совсем некрасиво, как плохо срисованная картина, но никак не живописная реальность. Все из-за золотой клетки и отсутствия мужа рядом. С Куроо все точно было бы ярче, но рядом только поднос с остывшей едой и запиской от матери. Как будто беспокоится. Хочется сбросить всю еду, разбить тарелки с грохотом о пол, снова дать волю чувствам, что обострились после долгого отдыха, но часть собственной личности, подбадриваемая волей, кричит с осуждением и запретом, вынуждает гневной тирадой оставить все в покое и пустить чувства в что-то более важное, применимое и полезное. Запоздалый обед все же приходится в себя уверенно запихнуть, сдерживая рвотные позывы, пока на глаза попадается знакомый почерк. Для тренировок нужна энергия. Правда единственное, что все же позволяется себе сделать, это написать на обратной стороне записки сухую благодарность в ответ и всунуть поднос проходящим мимо покоев слугам с просьбой не беспокоить. Пусть все считают, что у него затяжной траур, так будет проще придерживаться плана. И как только дверь закрывается, все возвращается на места ночи: книга на полу ближе к окну, а палка в руках, правда все же обмотанная на рукояти поясом от грязных одежд. Все приходится повторять снова, начиная с первых страниц, но сегодня руки в разы легче держат «оружие», а взгляд почти не касается страниц. Тело медленно, но верно перестраивается на нужный лад. В такт рассуждениям о том, как выразить уважение сопернику в поединке, Цукишима выучивает новые позиции, голыми ногами, как по снегу, ступает по полу неторопливо, но крепко, как того требуют рисунки, и все чаще внизу некоторых страниц появляются небрежные торопливые приписки. «Отвести локоть правее», «напрячь спину», «когда увидишь начало чужого замаха, сдвинь руки ниже по рукояти»… Темные линии ровного почерка узнаются не сразу, но смысл оказывается удивительно подходящим для обучения, как будто отхождение от привычных правил дает небольшое преимущество неожиданности на деле. В дуэли, перед которой тренироваться в деле не выйдет. И только спустя несколько дней и появление все большего количества маленьких посланий на свободных местах страниц ответ приходит сам собой, вернее повисает в воздухе вместе с «Кею это понравится» на стойке, которую всегда принимают герои, которые получают победу после долгой и упорной борьбы. — Акитеру, — с застывшей в горле смесью горечи и застоялого восхищения шепчет Кей, проводя всего секунду пальцами по выведенным когда-то давно буквам. Брат прошел то же самое: те же учебники, тренировки и наверняка знание о том, что у него нет другого выхода, кроме как победить, и это вселяет надежду наравне с луной, что следит за каждым движением в ночи и, хочется верить, передает на обратную сторону мира, что скоро все закончится. И Тецуро, и Королеве. Она как никто другой заслуживает услышать, что все наконец закончится навсегда. Каждый день начинается на закате и заканчивается на рассвете, палка стала удобнее после вырезанной старым ножом для угля рукояти, а перед погружением в сон, где обязательно встретят любимые глаза, полно обрывков мыслей со страниц, между которыми Цукишима пытается отыскать секреты владения мечом, но упирается только в мелкие подсказки. Пусть и в страницах появляется все больше слов, оставленных братом, видимо, на будущее, но все они не о нем, только о деле, которое казалось важным, пока не стало слишком поздно. Но в один день обложка одной книги кажется странно потолстевшей, а во внутренней части обложки находится маленький кармашек со спрятанным внутри посланием. Настоящим. С фамильной печатью и мелким «Кею» в уголке уже привычным почерком. Он открывает все неторопливо, как будто в страхе открыть, не иначе, ящик Пандоры и выпустить наружу еще более страшных демонов, чем отец, но стоит только пробежаться по тексту все такого же ровного, как подобает наследнику, письма, как внутри все обрывается и снова хочется кричать. В самом конце с жирной точкой оставлено «я знаю, что он убьет меня, и следующим станешь ты».