Север

Угадать, что перед ним отец Тецуро нетрудно, между морщин угадываются знакомые черты, а линия губ, растянутых в улыбке, кажется абсолютно одинаковой, и это невольно пускает дрожь по телу. Она же ворочает воспоминания, улавливая голос Королевы и то, с каким восхищением она рассказывала о том, кого не увидит, кого Цукишиме вряд ли удалось бы повстречать где-то еще. Но сейчас для размышлений и погружений в мысли совсем нет времени. — Помогите мне. Вы слышите, что он там, — а смех детей и ласковое пение мужа все не заканчиваются, как будто становятся громче и манят, намеренно выводя на новые шаги. — Мне нужно вернуть его, он не должен уходить вот так, он заслуживает долгой жизни и… Взгляд глаз напротив как будто прибивает к полу еще больше, не ведется на искренность и молчит, как будто знает, что борьба бессмысленна. Почему он здесь? Сколько людей с Севера забирались сюда, на другую сторону мира? Каким богам Цукишиме нужно молиться, чтобы услышали всего одну просьбу, от которой зависит уже давно не одна жизнь? — Тебя заманивают туда с одной целью. Мертвые любят живых только мучить, — мужчина оглядывается по сторонам коридора, видимо, рассчитывая на нападение, но вокруг тишина, а ноги окончательно врастают красным месивом в камни. Кей все еще не чувствует ничего: ни боли, ни холода, ни страха, ни ужаса. Наверняка все осталось «снаружи», пережито за несколько часов без Души, только с обессилевшим телом. Незаметно рядом со стопами ставят сапоги, все те же, что носят северяне, правда ощущающиеся все еще слишком легко, южным шелком, оборачивающим ноги. Никакого тепла, только форма и выученное движение, дабы сохранить тепло. Руки оказывается краснеют тоже, пальцы, сжатые на кромке потертой кожи, подрагивают безбожно, но собирают остатки сил, чтобы наконец натянуть сапоги до конца и заново выпрямиться перед величественной фигурой Короля. Он все еще не говорит лишних слов, только наблюдает за тем, как от таких близких голосов все внутри сходит с ума, но даже руку протянуть в сторону дверей чужих покоев не хватит сил. Кей застывает безвольной отнюдь не мраморной статуей и чувствует, как внутри разрастается пустота. Спасает только чужая шуба: черная, тяжелая и пропахшая насквозь то ли северными отварами, то ли простой хвоей, широкая и мягкая даже изнутри. Определенно даже Тецуро она бы не стала по размеру, у его отца шире плечи и длиннее рукава рубахи. — Спрячься внутри, мне есть что тебе передать, — шепчут едва слышно, открывая тяжелую дверь шире, и внутри наконец находятся силы сдвинуться с места. Цукишима внутрь заходит медленно, совсем не смотрит по сторонам, а только упирает взгляд в носки собственных ног, что под сапогами наверняка успели посинеть. Это все еще кажется одним большим безумством, а образ Короля-медведя простым видением, но тепло, пусть и едва заметное, реальное, человеческое, а чужие руки все так же крепко держатся за дерево, позволяя сесть на стул. Как живые. — Что вы делаете здесь? — Это стоит спрашивать не меня, — в чужом голосе сквозит недоверием и осуждением, как будто Цукишима, не иначе, ребенок, прорвавшийся в соседский сад на парой ягод. Совесть в момент подъедает и без того разорванное сердце. — Зачем ты пришел туда, где не различить, где душа, а где ее копия? Не будь меня здесь, ты бы зашел в ту комнату, а после и тело, и душу растерзали бы на сотни кусочков! Без кулона ты бы даже не добрался до замка. Пальцы совсем слабо касаются белого резного камня, медвежьей метки в нем и чувствуют впервые, что где-то там внутри хранится огромная сила, связь поколений и родов, и вся она доверена ему — все еще южанину, пусть и замужнему за северянином. Должно быть, отец Тецуро знал, что однажды ему, несмышленому в северных правилах, понадобится помощь. Только совсем не на землях Севера. — Простите. — Думаешь, Тецу был бы рад встретить тебя сразу на том свете, если бы узнал, по какой глупости ты попал туда? Это было бы совсем неважно, по крайней мере, он бы снова смог увидеть его, коснуться, пусть и без привычного тепла тела, щек и губ, услышать его голос и обрести покой там, где никто не сможет их разлучить. Разве этого мало? Собственная смерть не пугает, она всегда шла слишком близко. — Вы бы не хотели этого, зная, что у вас есть шанс вернуть все обратно? — в голос пробирается дрожь, а пальцы все сильнее дрожат на черной шерсти шубы. Так несдержанно, что становится стыдно, но одна лишь мысль, что между ними всего пара каких-то жалких шагов, перекрывает здравый смысл. — Не от ваших рук умирали близкие, не вам предстояло жить в одиночку, пока не состаришься… Вы любили большую часть жизни, а я всего несколько месяцев! Почему я не должен бороться за наше будущее? Тецуро и есть жизнь, такая непредсказуемая, но не менее яркая, смелая и открытая, с милыми прозвищами и мозолями на ладонях. Без него не останется ничего, только вечные льды на сердце Цукишимы и никакой надежды на спасение. — Вы оставили Королеву одну, знали, что не вернетесь, но позаботились о кулоне, а не о ней! — голос звучит все громче, а руки рвут ненавистную черную шубу, что так долго прятала уже немолодые плечи той, кому корону пришлось нести за двоих. Что почувствует она, если не станет и единственного сына? — Вы не думали о том, что будет дальше, только оставили ее в одиночестве, остались далеко даже от границы, а он умирал на моих руках! — Ты думаешь- — Молчите! — все внутри горит, ноги в момент находят силу встать и переступить через пару камней, чтобы схватиться за ворот чужой до боли знакомой рубахи. Под ней мышцы, сила кровожадного медведя, но все это не имеет значения по сравнению с тем, насколько заново захлестывает отчаяние. — Вы не имеете права говорить! Вы не имеете права останавливать меня от того, чтобы я остался здесь или вернул его обратно! Вы не имеете права осуждать за то, что я готов бороться за наше счастье! За его счастье тоже. Хотя бы раз в жизни разве он не имеет права получить то, что следует? Судьба и без того часто смеется над ним, должны же быть хоть какие-то утешения. Кажется, он переходит грань, когда наносит неумелый удар в щеку, как это мечталось сделать с собственным отцом, но в следующую же секунду прилетает ответ, правда без кулаков и силы. Ни одна мышца не дрогнула ни в теле, ни в лице Короля. Достаточно было лишь слов. — Он не будет счастлив с тобой, — долгая пауза, почти разбивающая заново сердце, — если будет знать, что ты выменял его на себя. Если ты останешься тут, вернув его к жизни, он никогда себя не простит за это и уже будет винить себя в том, что тебя нет. Готов ли ты дать ему жизнь, полную сожалений? Руки опускаются заново, но тело все еще наполнено остатками решимости, потому выпрямляясь все еще держит плечи, как будто на них что-то большее, чем простые небеса из легенд. Он король. Если не станет Куроо, то останется единственным правителем государства, которому и без того пришлось тяжело в день потери предыдущего Короля. Если он останется здесь, если действительно решится разменяться на жизнь того, кого любит всем сердцем, его решение никак не будет отличаться от того, что он проделывал на Юге. Бежать от ответственности может быть и весело, но не когда от этого зависит уже не только своя спокойная жизнь. — Я знаю своего сына, он бы желал для тебя лучшего, даже если без него самого. Любовь… Она делает нас несдержанными, глупыми и зависимыми, — кажется, чужие мысли погружаются в воспоминания, что Цукишима уже видел в дневниках Королевы, широкие брови ломаются, выдают очевидное сожаление, правда где-то совсем в глубине, он чувствует, закралось повиновение, но не Старым Богам, а Ей одной. Как будто иначе было нельзя, как будто только смертью собственной медведь мог подарить жизнь Королеве, как самый главный символ, не сравнимый с брачными метками. — И за нее приходится платить. За нее нужно бороться, но не из мыслей о том, как вернуть все, а как будет лучше для тех, кому предстоит любить уже за вами. «Если бы не было войны, мы бы не встретились» повисает тяжелым осознанием на шее и тянет куда-то вдаль, за границы замка. Голоса неподалеку утихают, пока не замолкают совсем, а Цукишима чувствует руками, какое же старое дерево чужого стола. Кажется, ответ нашел его раньше смерти. — Его душа найдет свое место, будет наблюдать за тобой и за матерью, а тебе еще не время оставаться здесь, — ладонь Короля поднимается к кулону, гладит с особой нежностью и отчего-то сжимает до красных отметин. — И когда вернешься в замок, передай ей, что люблю, и я все еще с ней. — Она начнет вас искать. — Не придется, моя шуба это все, что осталось после меня. Я согреваю ее каждый день и молю Старых Богов, чтобы наша встреча не была такой скорой. Удивительно нерациональное желание — чтобы встреча отдалялась как можно дальше. — Спасибо, — шепчет Цукишима, кланяясь вмиг иссохшей фигуре и лишь напоследок позволяет себе пройтись по знакомым чертам в попытке запечатлеть Тецуро таким, каким его увидеть уже никогда не удастся, — с россыпью морщин и прожитой жизнью, полной побед. Возвращает в себя уже на одной из кроватей лазарета, все в том же свете одинокой лампы, и Тадаши тут же оказывается рядом, ощупывает вмиг потяжелевшую голову, спрашивает о чем-то наверняка важном, но Кей слышит чужой голос где-то на отдалении. Сейчас он точно знает что делать.