Север

— Думаешь, я поверю в это? — сразу лезут мысли о том, что это очередное отцовское представление, чтобы убить еще раз, потоптаться вдоволь на его разрушенном мире и получить банальное удовольствие от собственной власти, но Тадаши все так же непреклонен, а в глазах напротив ни капли лжи. Только решимость попробовать что-то, за что наверняка осудят. — С того света не возвращаются. — Вы видели магию? Вопрос с подвохом: Цукишима видел легенды, видел превращения в племенных зверей, видел, как бушуют узоры меток, но никогда не то, что зовется ей по-настоящему. Она всегда рядом, но не показывается открыто, только хвостом волнует окружение и убегает по снегам обратно в свое укрытие. Вряд ли у нее даже есть лицо или разум, скорее только форма, и то, подвижная, как воды застывших морей, но то, что она есть, он не посмеет оспорить. Даже если Старые Боги выдумка, она, сама человеческая магия, спасла его самого. — Да, но не припомню, чтобы она возвращала мертвых. — Она бывает разная, и есть такая, которая может вам помочь, — вдохновленно шепчет мальчишка, прохлопывая карманы, пока наконец не вытягивает лист с выведенными весьма искусно буквами. Рецепт обмена душ, как название раздела целой книги, звучит паршиво и совершенно ненормально, но сейчас с пока что только разгорающейся надеждой Кей пробегает взглядом по строкам. Подробности ритуала не рассказываются, только упоминают, что требуется кровь. — Если вы готовы, нам пора идти. Времени мало, души быстро уходят на тот свет. Ямагучи сбегает к двери первым, неторопливо, не желая вызвать лишний скрип, открывает дверь и смотрит прямо в глаза. У Кея не остается сомнений, только желание все вернуть, и дверь захлопывает пустоту в покоях. В пути до лазарета в мыслях проносится все: и последние моменты чужой жизни, и самая их первая встреча, и свадьба, и походы в сад… Вся жизнь, начатая заново с появлением Тецуро, кажется, вот-вот оборвется окончательно, и от этого щемит где-то в груди, а ладони решительно сжимаются в кулаки, как будто в попытке ухватиться за утекающую возможность. Может, все осталось в подвальной мастерской, но глаза иссушены, ни единой слезинки не оказывается в уголках, и это пугает. Потому что таким бездушным мир казался только когда дворец был единственным домом. Он снова возвращается назад, но не во времени. Только в обстоятельства, которые все еще делают безоружным ребенком наедине с огромным зверем. — Подождите здесь, я освобожу место в комнате, — шепчет Ямагучи, стоит только ступить в лазарет, и скрывается за шторами, оставляя наедине. Вокруг уже спящие люди — скорее всего прислуга, которой наверняка дорого обойдется непредвиденная болезнь, но все они выглядят хорошо, без худобы или хриплого дыхания. Должно быть, лекарь хорошо справляется с работой. Правда вокруг уже совсем не витражи и не плиты, стены закрыты слоями ковров, и отцу бы это точно не понравилось: прятать фамильные орнаменты и лица предыдущих правителей сродни верной смерти на площади, но лампа у одной из кроватей все еще горит, а все больничное крыло не снесено. Удивительное совпадение. Может и яды для оружия варятся тоже здесь, среди клятв о работе на благо людей и сказок о вечном выздоровлении. Зовут и правда быстро, не проходит даже перехода с размышлений на ненависть ко всему, чего касается Юг, и от полутьмы общей спальни парой шагов удается спрятаться в совсем узкой маленькой комнатке без окон и с высокими шкафами, забитыми невесть чем. С маленького стола свет отдают несколько свеч, в ступке сушеные травы, а на подушке, куда усаживает Тадаши, слишком много иноземных узоров. Должно быть, тоже не местный. Сколько же приезжих живет в этой стране! — Прежде чем начать вы должны знать, что ритуалы моего народа сложны и опасны. Вы можете пожертвовать своей жизнью просто так, пока ходите по той стороне мира, — голос Тадаши взволнован, но руки, сожженные до красноты жгучими лекарствами, все же раскладывают иглы и мешают отвар, как будто заранее знает, что согласятся даже без раздумий. — И у вас не так много времени, чтобы отыскать того, кто вам нужен. Пока вы- — Не трать время, я согласен на все. — Вы можете умереть следом. — Это будет для меня большим подарком. Многие ждут меня там, — выдыхает все еще устало Цукишима. На этой земле ничего не держит, на Север возвращаться с такой потерей не позволит совесть, вот и выходит, что места среди живого, цветущего и сияющего для него просто нет.

Без него. Без Души.

Ничего из того, что использует Ямагучи, он раньше не видел: ни карт, что рисунками больше походят на сказочные книжки, ни трав, аромат которых, кажется, проберется и за шторку и точно разбудит пряным запахом кого-то из больных, ни фигурной свечи, что загорается и остается единственными источником света во всей комнате, и все кажется невозможным и лишь отстраняющим неизбежное, но вот толченые травы заливаются теплой водой из кувшина, а огонек извивается все сильнее точно не из-за дыхания. — Пейте. Чаша совсем не королевская, простое дерево, пережившее не одно поколение здешних больных, но тепло пропускает хорошо, как волшебная. Кей берет ее из чужих рук бережно, нервно проводит кончиками по неровным краям и разом выпивает все до последней капли. Горло тут же обдает горечью, лицо корчится, а внутри оседает ком, который вряд ли выйдет, даже если сгладить ощущения сладкими фруктами. Спустя всего пару минут мысли начинают путаться, пламя множится вместе со свечами, а где-то позади ощущается невозможный холод, словно там, за шторкой, уже ходят те, кому живое, человеческое недоступно. Он едва находит силы держаться за стол и реальность, в бреду шепчет на северном, а вторая ладонь тем временем воруется и режется вдоль, как будто требуя много-много крови. На границе сознания Цукишима слышит незнакомый язык, уже без успевшего стать привычным шипения, с особой мелодичностью, что делает все слова больше похожими на вечно льющуюся песню, и держится за эту черту из последних сил. Что ему делать дальше? — Я дам вам направление его души, но найти его сможете только вы, — громко, в попытке докричаться до центра урагана, который охватил все живое внутри, чеканит лекарь, и как только первая капля с раны на ладони падает вниз, все гаснет: и луна, и свеча, и он сам. Последнее происходит лишь на секунду, в следующий же миг глаза ослепляет снежная равнина, на которой все еще стоит, как в реальности, замок, окруженный горами и старым-престарым лесом. Холода нет, только невероятный ослепляющий свет отовсюду, как будто южное настойчивое солнце решило посетить северные края, и Цукишима идет шаг за шагом по забытым сугробам, проваливаясь и снова поднимаясь, не сбиваясь с избранного пути. Так же, как в пути до Дерева Предков, в начале их союза с Тецуро и новой власти Севера. И это дается просто, тело наполнено силой, а в мыслях лишь уверенность, что все под силу, и муж ждет сразу за тяжелой дверью, правда ожидания разбиваются, стоит зайти внутрь. Никого, кроме портретов, висящих по всему коридору на местах, где могли быть двери в покои: начинают Старые Боги, следом их дети, затем и их дети, поколения за поколениями, пока последними не оказывается вписан сам Тецуро. Пальцы неверяще проводят по тяжелой деревянной рамке, а внутри скапливается отрицание, ведь если портрет, совсем юный, со следом южного загара, оказался здесь, значит… — Он не может умереть! — собственный голос наполняет всю тишину безлюдного замка, и ноги несут в сторону покоев, которые всегда принадлежали Куроо. Стопы все еще не чувствуют ни боли, ни холода, но определенно краснеют, как живые, а потому двигаются все медленнее, как будто вмерзая в камень на полу, и вся борьба заканчивается, когда остается всего ничего до чужой двери. Кажется, он даже слышит знакомый голос, все так же смеющийся с младшими северянами, чувствует, как отнюдь не пламя камина согревает комнату, и внутри все умирает от отчаяния. — Пожалуйста, вернись! Хоть на Юг, хоть на Север, хоть на неизведанные прежде людьми земли, только пожалуйста, просто выйди, как прежде, и обними меня. Ты нужен мне. — Ты ищешь Тецуро? — раздается голос совсем близко, из двери бывших покоев королевы высовывается голова, а после выходит и целый крепкий мужчина с проседью в волосах и давно знакомыми чертами, как будто содранными с картин и угольных рисунков. — Кем ты приходишься ему? Это не сумасшествие? Не обман и не глупость? Цукишима с остатками недоверия проводит взглядом по всему телу, спрятанному за черной, все еще очень знакомой шубой, но все же сдается, полностью переставая двигаться. — Я его муж. Он знает меня, знает и- — Вот мы и встретились, южный принц, — с потерявшей мастерство и живость улыбкой мужчина вытягивает широкую крепкую руку, а после, как будто невзначай проходится по кулону на шее. — Раз он на тебе, значит не врешь, а мой подарок достиг нужного человека. Королевская предусмотрительность есть даже на том свете, не иначе. Перед ним тот, кто ближе всего на другой стороне жизни к Тецуро… — Вы его отец.