Север

Дворец после долгой дороги в желании вернуть погибших по своим сторонам кажется до противного сияющим даже в свете закатного солнца: стены, насовсем потерявшие былое тепло внутри, отражают последние лучи, пускают их по пескам до самых домов столицы и угрожающе очерчивают зону допустимого вторжения, слуги, что протаскивают полные телами мешки вглубь к пустым погребам, все так же фальшиво улыбчивы и спокойны, даже когда нечаянно касаются липких пятен на них, а внутри все мастерски разделывается осколком яркой мозаики от непонятного предчувствия. Внутреннее чувство взрывает мысли в попытках докричаться об опасности, которая вот-вот снова разрушит едва сложившийся покой — Душа моя, — выдыхают в шею близко-близко, ладонями тут же неторопливо обводя кончиками пальцев ребра. Вокруг жар, в купели не может быть иначе, даже если она заготовлена второпях, но кожа одинаково чувствительна и к температуре воды, и к близости мужа. Ему, кажется, в удовольствие наконец сбросить груз с плеч и смыть остатки их затянувшегося путешествия с кожи. Под слоем пыли и трупных выделений все это время продолжало цвести нежное чувство, неуверенное и глупое, которому не было места в череде «важных дел». Стоит ли Кею извиняться за это? — Я даже успел забыть, насколько приятно тебя так называть. — Скажи еще раз, — он не может сдержаться, устало откидываясь на чужое плечо. — Я соскучился по тому, что твои слова вызывают во мне. Признать это уже просто, откровенность бежит по телу вместе с долгожданным расслаблением, а в носу щипет от аромата масел. Оно похоже на запах камина в его собственных покоях, правда без окружения холодных стен и метели за окном это теряет всякую ценность. Северная зараза теперь сидит слишком глубоко, чтобы ее достать, и даже если Старым Богам он однажды наскучит, он останется на Севере. На южных землях точно не его место. — Душа моя, мое племя, моя вьюга и ледяная вода, моя сушеная клубника… — Ты влюблен в меня? — Люблю больше, чем Старые Боги любят легенды, а луна любит звезды Глаза закрываются сами собой, а на губах появляется новая, совсем нежная улыбка. Просто невозможное спокойствие наступает сейчас, после долгого пути и работы. — И я в тебя тоже влюблен, — шепот выходит еще тише, почти сливается с плеском воды от движений собственных рук и оседает у самого уха мужа, вызывая заметные мурашки. Едва удается себя сдержать, чтобы не пройтись по бьющейся венке на шее, мазнуть губами по линии челюсти и окончательно раствориться в чужих объятиях… — Что мы будем делать дальше? — Что ты имеешь в виду? — Мы завершили то, зачем приезжали сюда. Кажется, Тецуро просто хотел сбежать от ответа, но понял все с первого раза. Кей слышит, как меняется чужое дыхание, на смену мурашкам приходит напряжение в руках, что почти до боли сжимают под водой, но это слишком важно, чтобы замалчивать это до начала нового дня. — Я хочу вернуться домой, — выходит вымученно и по-детски, на манер малышей, что скучают по родителям спустя всего пару минут разлуки. — Я понимаю, что это твой дом, но для меня это все еще странное место. Здесь умирали мои люди, твой король равнодушен к народу, а голод мучает даже детей. — Ты бы хотел все это изменить? — Только сделать так, чтобы все было проще, остальное не в моей власти, — виноватый поцелуй приземляется на мокрый висок и чуть путается в светлых волосах. — Но мой дом будет там, где будешь ты, поэтому- Голос Тецуро обрывается резко, словно отрезанный на полуслове неаккуратным мясником, но в плече тепло, а в голове сами собой складываются нужные слова. Правда даже их хочется услышать, а не додумать. — Ты ведь хочешь что-то исправить. Кивают. Даже не раскрывают губ. Сейчас Цукишима видит перед собой не короля Севера, не крепкого война, который прошел многое, не мужа, что готов укутывать в тепло и прохладу каждую секунду, а лисенка, смущенно прячущего нос в собственном хвосте. И шансов остаться равнодушным не остается совсем, новым поцелуем губы размыкаются. Любовь все еще секретное оружие, наверное поэтому Куроо и собирается с силами. — Я хочу увезти с собой Алису и Льва. Не выйдет просто забыть об их судьбе. Которая испортилась по глупости взрослых, а продолжается с огромным крестом на плечах совсем юной девчонки. — Мне нужно твое согласие, Кей, у нас не принято решать все в одиночку. — Думаешь, что я буду протестовать их возможности выбраться в нормальную жизнь? — Ты можешь знать лучше, как будет для них. Все же они здешние дети, кто знает, что может сделать для них Юг. Вряд ли хоть кому-то будет до них дело, бездомных и сирот хватает и в других поселениях, а столица всегда полна не только оглушающей роскошью, но и нищетой. Правда эти дети все еще не знают, кто они, а шрам Тецуро успешно удается скрывать. Что если Алиса откажется связываться с Севером? — Мы… Нам стоит быть откровенными с ней. Нужно вернуть в дом отца и помочь им проститься, — наверное, это единственное, что они могут сделать без принуждения. Даже если эти дети решат остаться в столице, их души не будет терзать глупая надежда найти потерянную любовь. — Будем следовать ее воле, над сердцами мы все еще не властны. — Только ты мое все еще держишь уверенно. Кажется, лисенок заново выпустил хитрость и природное очарование, и Кей в шутку плескает водой в лицо Тецуро.

...

Все еще слишком опасно покидать дворец в приближении полуночи, глупо просить у слуг еды и свежего молока, когда им стоит уже отправляться спать, чтобы с самого утра служить королевской семье, только друг с другом вместе казаться глупыми совсем не страшно. Правда в этот раз менять одежду на старье нет нужды, поэтому все вышивки с полами темных плащей тянутся по песку от ворот в сторону первых домов столицы. Они все еще действуют тихо, но чувствуют каждую мысль, пролетающую в головах, идут шаг в шаг, не расцепляя рук, а потому наверняка кажутся издалека парой призраков, что бредут по пустыне в поиске жертв, или еще что хуже придумают для детей из домов с окраин. Впереди непривычно идет Тецуро, тянет в нужную сторону и мужа, и мешок с единственным телом, что все еще ужасно пахнет. После купели этот запах особенно легко оседает на чистую кожу и ткань, кажется, что заражает даже молоко в руке Кея, и все происходящее, не иначе, сюжет легенды или картины, но никак не реальности, в которой нет места такой удивительной силе уже разлагающегося тела. Дверь все так же слаба, на стене все те же рисунки, но внутри наравне с беспокойством за чужие жизни, волнение. Правда может прийтись совсем не по душе Алисе. — В этот раз мы позже обычного, — легко слетает с губ, но практически сразу подхватывается собирающимся пустынным ветром. — Может они уже спят? — Она выглядит как та, кто не заснет, пока не будет уверена, что Лев в безопасности, — и Тецуро на секунду сокращает расстояние между ними, чтобы то ли в шутку, то ли всерьез с желанием остановиться хоть на секунду носом ведет по щеке, собирая успевшую скопиться пыть, но после тут же возвращается на место. — Готов? — Если ты готов. Помни, что я буду рядом. У них нет выбора, кроме как решиться на это, поэтому ночную тишину рушит три негромких стука, которые спустя пару мгновений продолжает скрип двери. Чужое лицо все еще слишком худое, в тени скулы кажутся еще больше наточенными, как ножи, которые хорошо защищают от обидчиков, но в глазах все же поселилось маленькое облегчение. Если все прошло так, как нужно, молока должно было хватить ровно до их возвращения, а значит на одну сторону забот у Алисы стало меньше. — Мы вернулись, — обессиленно и совсем тихо выдавливает Тецуро, но мешок оставляет позади себя, как будто не решаясь рассказать все, как есть. А чужой сонный взгляд в это время ловко проходится по одеждам, тут же цепляясь за вышивки и неприлично ровную для простолюдинов ткань. — Значит вы из дворца? — Лишь наполовину. Я Цукишима Кей, принц Юга и король Севера. — А кто вы? — ее взгляд озлобленно цепляется за Куроо, и кажется, что она вот-вот воткнет нож с первой встречи с еще большим желанием и усердием, стоит ей услышать правду. — Говорите. — Я с Севера. Меня зовут Куроо Тецуро.