Вспомни, капитан

14 Когда они пришли к народу, то подошел к Нему человек и, преклоняя пред Ним колени,

15 сказал: Господи! помилуй сына моего; он в новолуния беснуется и тяжко страдает, ибо часто бросается в огонь и часто в воду,

16 я приводил его к ученикам Твоим, и они не могли исцелить его.

17 Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? приведите его ко Мне сюда.

Элиас пришел на пристань намного раньше, оказавшись не в силах сидеть в ожидании в четырёх стенах, постоянно поглядывая на часы. Свежий воздух слегка охладил его горячую голову по дороге, но она всё еще теплилась у него на плечах тлеющими угольками чёрных волос. Эта зима была в разы теплее. Море взяло Дайзерт в свои тёплые объятья, согревая теплом непромерзающей воды. Люди приветливо сновали по улицам, раскланиваясь перед друг другом, а возле католической церкви не прекращался гомон. Сегодня был канун. В прошлом году Риах приехал до него, но в этом возникли определённые проблемы. В любом случае, Хозисон не сильно возражал. Всё равно было не воскресенье, да и увидеть долгожданную персону было важнее, чем подобные детали. Гектора легко было выделить из толпы: низкий рост, светлые волосы, зелёные глаза — слишком нетипичная для местных внешность. Он неуютно озирался по сторонам, мельтеша взглядом по лицам в попытке найти необходимое. Когда они столкнулись взглядами, на его лицо легла улыбка. — С кануном. — Тебя тоже, — ответил ему Элиас и даже позволил себе обнять его, готовясь в случае чего спихнуть всё на предпраздничность. — Ты меня сейчас задушишь, — донеслось откуда-то снизу, и ему пришлось разжать объятья. Его лицо было будто подсвечено краской мороза. В его глазах искрилось спокойствие, такое, которое обычно находит, когда ты долго-долго нервничаешь и наконец перестаёшь. Он правда хотел его увидеть? — Я очень рад тебя видеть, — выдал наконец Хозисон банально-вежливо. — В прошлый раз ты сказал то же самое. — Правда? — Да, — Риах слегка опустил голову. Секундой позже раздалось неожиданное: — «Ковенант»? — Что? — его брови удивленно взлетели вверх. — Ничего, я просто подумал, что, наверное, ты захочешь её показать… И Элиас растаял. Вокруг витали капли кристаллизировавшейся на ходу воды, опускающейся ему на непромокаемые сапоги белоснежными хлопьями снега, а он стоял и таял, будто резко наступил июль. Гектор сам спросил о корабле. Это было что-то настолько интимное, что нельзя было передать словами, насколько он был тронут. — Ещё успеем, — выдал он наконец, собираясь обратно из своего смазанного состояния. — Как скажешь, — Риах пожал плечами. Вверх-вниз. — Ты не замёрз? — Да нет, тепло же, — их диалоги продолжали быть неловко-скомканными. Хозисон недоумённо посмотрел по сторонам. — Ты брился? — А, это, — он провёл пальцами по щеке, ощупывая свежий, совсем слегка слегка затянувшийся порез. — Да. — Промыл? — Ну да, водой… — Лучше алкоголем. У него эти… асептические свойства. Элиас наклонил голову набок. — Я учту. На лицо Гектора легло выражение осознание собственной полезности, и он не мог за него не порадоваться. В конце концов, это всяко полезнее в быту, чем тригонометрия… Риах, устав поддерживать статичное положение, развернулся к пристани, на секунду остановил свой взгляд на линии горизонта и снова отпустил в свободный полёт. Реальным он нравился Хозисону намного больше. Такой приятно-живой, которого можно было ощутить, прижавшись плечом через ткань плаща. Гектор вызывал такой непривычный прилив нежности, что его широкая грудная клетка не вмещала это чувство, треща по рёбрам. На его рукавах ещё осталось чужое тепло недавних объятий, и Элиас бы хотел, чтоб оно осталось надолго. — Пойдём домой, — наконец выдал он. Дома ждало тепло натопленного камина и горячая пища. Дома царило спокойствие и уют, не нарушаемые абсолютно ничем, в которые он как в гавань бросал якорь и оставался. Он звал туда Риаха. Он звал его в свою маленькую, выстроенную идиллию, не опасаясь того, какие беспорядки он там может навести одним своим присутствием. Еще хуже тех, что он уже вызывал. Ему ответили кивком. Это была довольно долгая, но привычная дорога. Снег лип к подошвам, и они отвечали ему взаимностью. За чертой города продолжали на расстоянии стоять дома, не позволяя равнине слиться снежной линией горизонта с небом. Элиас держал Гектора за руку. Он просто в один момент обвил чужие худощавые пальцы своими, непроизвольно проводя подушечками по прохладным фалангам, согревая. Это получилось случайно, но когда голос разума решил подсказать ему, что он вытворяет, он препочёл игнорировать. Да и Риах не возвражал. Он даже чуть сжал чужую руку. По крайней мере, так казалось. Зеленые глаза. Они оживляли серо-белый пейзаж каждый раз, когда он оглядывался по сторонам. Они бегали зрачком по глазному яблоку, напоминая, что он живой. Живой. Рядом с ним. Его хотелось прижать вплотную, вдохнуть запах рыжих волос и не отпускать. Никогда. — Мелисса! — воскликнул Гектор, первым заприметив пятнистый комок, не выбежавший, но вальяжно, медленно прошагавшей. Он слегка удивленно наклонил голову. — Она в порядке? — Да, просто родила недавно, — Хозисон с лёгкой подхватил Мелиссу на руки, и она калачиком свернулась у него на руках, ощущая тепло и защищённость. — Нахлебница, и ведь её теперь тащить до дома обратно… — Это самая покладистая кошка, которую я знаю. Ну, по крайней мере, одна из. — Да, она тихая, — согласился с Риахом Элиас. — Очень тихая, скромная и целомудренная, пока в один момент у вас на руках не оказывается несколько котят. — Топите? — Не всех, — он пожал плечами. Гектор молчаливо погладил двумя пальцами пушистую голову между двух ушей, на что кошка только прикрыла глаза. — Кому-то везёт чуть больше. Кому-то чуть меньше. Кого-то всегда удаётся раздать, максимум двух. Но кому они нужны? У каждого уже есть свои. И что, отпускать их в холодную, голодную зиму? — он выдержал паузу. — Может ли мучительная смерть быть лучше короткой? Я не знаю. Всегда есть часть, которая выживает… и та, которая нет. Риах не ответил. Он просто мерно поглаживал Мелиссу, наслаждаясь утробным мурчанием, исходящим из её диафрагмы. Элиас почувствовал всю нелепость ситуации: они стоят посреди дороги, он дежит на руках кошку, а его собеседник преспокойно гладит её по шерсти с таким видом, будто это самая ответственная задача в его жизни. — Я подумал только что, — наконец выдал Гектор, все ещё не отрываяст от процесса, — что вот у меня есть две младших сестры. — Да?.. — А могло бы быть ещё три младших брата, — остановился он. — Они все умерли, не дожив до года. — А… — Но я выжил. Мать рассказывала, что я был слабым ребёнком и часто болел, но я все равно выжил, — его лицо стало таким серьёзным, даже еще более серьёзным чем то, с которым он обычно находился. — И я, и Кэтлин, и Одри. Значит ли это, что не только среди котят есть те, кому везёт больше? — Они есть всегда, — ответил Элиас. — Просто иногда надо помнить, что есть еще и другая часть. Они помолчали. Мелисса повернулась на спину, подставляя пушистый живот. Она совсем не догадывалась, насколько серьёзный разговор только что произошёл из-за того, что когда-то ей вздумалось побегать по котам. Однако почувствовав, как Риах оторвал руку, она недовольно уставилась на него, осуждая. — Я так рад… — неожиданно начал Хозисон, сам смутился постоянной тавтологии и несвоевременности и на секунду замялся. — Я благодарен за то, что мы когда-то встретились. Он не выдерживал этих глаз. Он думал, что они прожгут в нём две маленьких сквозных дырки с обугленными в зелёный цвет краями. В них тяжело было читать спектр эмоций. В основном потому, что их там почти и не было. — Я благодарен за то, что мы встретились сейчас, сегодня и в этот день. Как же Элиас надеялся, что он был не последним. *** Хозисон чувствовал какое-то невесомое счастье каждый раз, когда их взгляды пересекались за столом, и неловкость от того, насколько быстро Гектор отводил глаза. Изначально будучи молчаливым, он как обычно разговорился через пару бокалов, ощущая себя вполне уютно. Даже уверенно. Это не могло не радовать, и это значило, что ему было комфортно в его окружении, даже с тем, насколько медленно, с четкими паузами говорила Кристина Хозисон со своим бесконечным запасом временем за хрупкими плечами, даже с пушистым слюнявым клубком, в который превращалась Мелисса на любых коленях, даже с тем, как Элиас скомканно топтался возле него, провожая его в комнату, когда стрелки часов стремительно доползли до одиннадцати. — Если тебе что-то понадобится, обязательно говори, — выдал он не совсем уместно, особенно с учетом того, что это был не его первый визит. — Да, конечно — кивнул Гектор. Пламя свечи трепетало в его руке под лёгким сквозняком, ходящим по коридорам, и вместе с ним ходили ходуном блики на его лице, неизменно подсвечивая радужку глаз. Он знал Риаха так хорошо… нет, он не знал его совсем. Ему одновременно казалось, что это единственный человек, которому он может изливать свою душу, и при этом его поведение и речь сквозило скрытностью и откровенностью такой, какая свойственна скорее светскому обществу. То есть никакой. Да, точно, вот оно. Дворянин. Лэрд. Зачем ему стоять здесь, в этом зябком худом коридоре перед сыном местного спившегося и так не состоявшегося юриста? Гектор заслужил чего-то получше, а Элиас не заслужил и его. Но он был здесь, перед ним. Значило ли это, что ему здесь нравилось? Или у него не было выбора, потому что ему хотелось найти друга? Или посмеяться? Хозисон решил отложить свои метания, облизнув губы и сглотнув, прежде чем выдать хриплое: — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — Гектор кивнул головой, и копна светлых волос, которая казалась ещё более рыжеватой при свете фитиля, качнулась вверх и вниз. Он даже не успел подумать, потому что если бы успел, то этого бы вообще не было. Элиас положил ладонь на чужую щёку, давая несколько коротких секунд на то, чтоб от него отшатнулись. Даже так он на подкорке понимал, что творит что-то неправильное, что сейчас он потеряет его окончательно, однако остановиться он не успел. Элиас наклонил голову. И они поцеловались. На его губах остался привкус вина — или, вздумалось ему вдруг, он не остался, а вообще никуда никогда не уходил, впечатавшись уже навечно. Он старался запечатлеть все это, начиная от того, как почувствовал тепло чужого тела и закончив тем, как Гектор прикрыл удивленные глаза, обводя языком контур его собственных губ, явно с намеком на углубление поцелуя. Медленно остатки сознания возвращались, и к моменту, когда он услышал женский голос, окликнувший его, паника уже господствовала над телом. — Элиас, ты не видел Мелиссу? — они остранились с невероятной стремительностью, и тонкая нитка слюны протянулась между, стремительно разрываясь. Риах пару раз ошарашенно моргнул глазами и нырнул в гостевую комнату, закрывая дверь. У Хозисона шансов на побег не было. — Я хотела забрать её на ночь в дом. — Нет, не видел, — краска начала жаром заливать ему щёки. В этот момент откуда-то он почувствовал пушистую голову, трущуюся ему о ногу. — Ну как не видел! — мать подхватила Мелиссу на руки. — Тебе стоит выспаться. Завтра Рождество. — Да, конечно, — промямлил он и нетвёрдым шагом направился к своей комнате. Дверь неприветливо скрипнула не смазанной петлей, и он, даже не зажигая свечи, обесиленно рухнул на пол у стены. Элиас, ты поцеловал мужчину. Опять. Хозисон повернул голову, облокотившись щекой о стену. Это было уже слишком. Слишком был уже сам факт того, что он о таком думал, что ему такое снилось, но то, что он испытывал сейчас что-то большее, чем просто физическое влечение, то, какую нежность он вкладывал в этот поцелуй, припечатывая чужие губы, было точкой кипения. — Господи Боже, — воздух вылетал из него рваными клочьями, и грудь часто вздымалась в попытке успокоиться. У него не хватало слов для того, чтоб уложить в своей голове то, что он сделал. Последний раз, когда он просыпался бок о бок с мужчиной, он обещал себе кое-что. Он обещал себе, что больше так не будет. Никогда нельзя обещать что-то самому себе. — Господи Боже, — тупо повторил он, постепенно нормализуя дыхание. Но Риаху ведь понравилось… — Нет, — он вдохнул, чувствуя нарастающий ком в горле, грозящийся разлиться слезами, если он произнесёт хоть ещё одно слово. — Ему не могло такое понравиться. Он же нормальный. И он почувствовал, как сжалась глотка, и зашёлся в беззвучной истерике. Глаза и нос резко стали подозрительно влажными. Элиас ревел, как маленький ребёнок, над своей невероятнейшей глупостью, которая всегда выливалась в это. В нарушение закона. Закона Божьего. — Господи Боже, — всхлипнул он в третий раз, — я клянусь… нет, не клянусь… нет… Хозисон встал. Он собрал все свои силы ради этого крохотного действия, но тут же упал на подкосившиеся колени, накрывая их ладонями. В этот раз это должно было быть наверняка, думалось ему, так что он готов был вложить все. В этот раз. — Господи, — начал он неловко. Он ни разу до этого не молился вслух, ограничаясь скорее краткими, внутренними мольбами, и даже толком не знал, что надо говорить. Наверное, надо начинать с обычных, а потом добавлять свое? Стыдно, стыдно, стыдно… По памяти он начал читать пятидесятый псалм, неуверенно спотыкаясь на каждом слове и сглатывая новый порыв рыданий. -… Ибо я беззаконие мое знаю, и грех мой… всегда… да, всегда предо мною, — руки дрожали. Вот он, его грех, самый главный, самый отвратительно-постыдный, лежащий на ладони и скрытый глубоко внутри. Когда же возмездие господне придёт за этот кошмар. Он уже не мог продолжать так же. Но остановиться он тоже не мог. — Если ты меня слышишь, Господи, то закончи это наконец. Пусть его настигнет кара за все его прегрешения. Или прощение. Но вряд ли. Это было слишком тяжело для его хрупкого, слабого тела. Все невзгоды корабельной жизни меркли по сравнению с суровостью его приговора. — Мне так жаль… Ему не было жаль. Ни капли. Элиас не мог лгать о том, что ему не нравилось всё это. Что ему не понравился этот поцелуй. Что он не хотел потеряться в этих зелёных глазах, заблудиться в них как в лесу и завернуться, прилечь на поляне где-то в самой глуши. Он хотел прижать Гектора к себе и никогда, никогда не отпускать, прижимаясь к чужим волосам губами. Нет, ему было совсем не жаль. Но это всё ещё было ошибкой. Для того, чтоб так держаться, нужно было быть сильным человеком. Хозисон им не был. Хозисон всегда шёл на уступки с собой и своей совестью, каждый раз упрекая себя за это потом. Уроборос. Упрекать себя за те же действия, от которых невозможно удержаться. Но он должен был… должен… Раздался стук в дверь. Он моментально вскочил на ноги, и темнота резкого подъема накрыла мокрые глаза, которые он вытер рукавом. Раздалось сиплое «Входите», и на секунду дверь отворилась, впуская ночного посетителя. Риах отразился в оконном стекле едва очерчиваемой тенью, как и предмет в его руке. Если он оставался в той комнате, то… — Как ты нашёл её? — Хозисон все еще не поворачивался к нему лицом, наблюдая за отражением. Зеркальный Гектор наклонил голову набок. — Я искал. Именно так обычно и находят вещи, — Элиас истерично хмыкнул. У него все было так просто. Так очевидно. — Знаешь, когда я прятал эту бутылку, — голос всё ещё дрожал от всего пережитого, но он очень старался держаться, — то человек, от которого я её прятал, искал её неделю. И не нашёл, — держись. Тебе ещё надо будет с ним поговорить. — А он жил здесь почти сорок лет, понимаешь? — Ну, возможно, у меня была более весомая причина, — Риах пожал плечами. Ночь уронила тишину в комнату. Они оба понимали, зачем стоят здесь, но никто не решался сделать первый шаг к другому. — Элиас… — терпение Гектора закончилось быстрее, и слово тихо слетело с его губ. Имя. Хозисон почувствовал непривычное тепло, растекающееся по груди от этого простого, родного набора звуков. Он развернулся. И тут начали бить часы. Они проводили бесконечные, но такие короткие удары, смотря друг на друга. Луна подсвечивала Риаху волосы по рассечённой диагонали, и в ее свете они казались сероватыми. Красивыми. Слишком красивыми, чтоб быть реальностью. За двенадцатым ударом разлилось секундное молчание. — У вас не пускают фейерверки? — Нет. А в Глазго пускают? — Да, каждый год, — кивнул Гектор, и Хозисон удивлённо поднял брови. — Я ни разу не видел фейерверки. Секундное замешательство. — Нет, даже не пытайся, какие тут к чёрту фейерверки?! — блондин сделал уверенный шаг вперёд, и Элиас не рискнул попятиться. — Ты понимаешь, зачем я здесь. И что я хочу узнать. Ты начал это первым, так-то, — выдал он слегка по-детски. Увидев реакцию Хозисона (наверное, его лицо выразило сейчас весь спектр эмоций от сбитого морального компаса), он смягчил выражение лица. — Извини, я не знаю, что на меня нашло, мне очень неприятно доставлять тебе такие заботы, я пойму, если… — Так, я сюда пришёл не за этим, — он положил руки ему на плечи. Красноречиво. Слишком красноречиво. Элиас должен был спросить об этом, но вопрос казался ему нелепо-грубым, и открыть рот и произнести его вслух. — Тебе понравилось? — Да, мне понравилось, — выдохнул Риах напряжённо, — и я потратил уже достаточно времени на размышлении о том, должно ли мне это нравиться или нет. Пауза сдавливала ему горло, выдавливая из него одно, всего одно слово. — Гектор, — твёрдо, намного твёрже, чем он вообще надеялся это произнести. Блеснувшая искорка в болотного цвета глазах безумно ободрила его, и он снова положил ладонь ему на щёку. Привстав на цыпочки, Гектор подался вперёд и прикоснулся к его губам. Аккуратно, будто боясь зайти дальше. Но жребий был уже брошен, и Элиас переложил руку ему на затылок, надавливая сильнее, углубляя поцелуй. Без сопротивления, абсолютно спокойно он провел языком по чужому небу, обвел линию дёсен. Риах прикрыл глаза, вжимаясь в чужие плечи сильнее. Порез на щеке слегка ныл, но это отошло на задний фон его мыслей. Слишком много чувств он испытывал сейчас, столько, сколько не испытывал уже очень давно, если вообще испытывал. И теперь он не возражал. Они отсранились нескоро, больше из необходимости, чем от собственного желания. Он обнял Гектора, намного крепче, чем с утра, ощущая пальцамм выступающие рёбра даже через одежду. Чужой нос уткнулся ему где-то под ключицами и приятно щекотал размеренным дыханием. — Так, ладно, вот сейчас ты меня точно задушишь, — сдавленно прошептал Риах. Элиас ослабил хватку, но не отпустил. Тепло чужого тела проникало ему под кожу и согревало изнутри. — Эй, так немножко неудобно разговаривать. — И о чём же ты хочешь поговорить? — Да хотя бы про фейерверки рассказать, — Гектор наконец вылез из-под чужих рук. — Это настолько интересно? — Хозисон вопросительно вскинул бровь. — Ну, лучше знать, чем не знать… Элиас! — его нагло прижали к себе. — Я уже двадцать восемь лет как Элиас, — язвительно выдал он, проводя по чужой макушке кончиками пальцев, постепенно спускаясь вниз и пересчитывая позвонки на шее и спине, ощущая, как дёрнулся Риах под ним. Гектор больше не был отдалённым красивым образом в его сознании, он стал реальным и ощутимым человеком, но от этого ничуть хуже не стал. Только лучше. — И да, с Рождеством Христовым. — С Рождеством. Он обязательно справиться со всем этим. Найдёт способ всё это закончить и вернуть в норму. Но это будет потом. А сейчас… — Останешься еще ненадолго? Ну, если ты хочешь… — А разве можно не хотеть? — Гектор. Правитель Трои. Обожаемый всеми человек, который добивался всего, чего бы не захотел. Нет, это всё неправда, его Гектор был совсем другим, его Гектор был самым лучшим человеком в его жизни. — Тебе, Гектор, можно всё. И он был уверен, что эту фразу ему ещё вспомнят.