der schlechteste

      — Пиздец.       Окрестить увиденное как-то иначе у Теуна не получилось. Уже проснувшийся и мало что соображающий Йост зыркнул на него как-то недовольно, хмурясь и жмурясь. Танту, конечно, был готов увидеть многое после десятка пропущенных звонков на телефон друга, но уж точно не мирно спящего рядом с ним Августа. Сложить пазлы в голове никак не получалось, поэтому ничего не понимающий Теун просто стоял в дверях комнаты и думал, чего бы такого остроумного сказать и при этом не получить подушкой в лицо. Уже отчаявшись додуматься до чего-то разумного и невинного, он стал разглядывать комнату в поисках намеков на возможный «жаркий секс», но этого, к счастью, не обнаружил.       И выдохнул с облегчением.       Йост поднял взгляд на Танту и качнул головой в сторону с видом «Выйди нахуй». Теун, конечно, немую просьбу исполнил, но далеко отходить не стал — интересно же, что у них тут творится.       Йост кое-как встал на ноги, быстро отыскал взглядом свои джинсы, но задел ногой пустую бутылку, заставив ее упасть. Тихое «блять» Танту услышал отчетливо.       Спустя минуту возни с джинсами Йост все-таки поплелся на выход из комнаты, поровнявшись с Теуном и встретив его проницательный взгляд, в котором читались и удивление, и миллион вопросов, и почти несдерживаемое желание пошутить так, чтобы его выгнали отсюда и больше не впускали.       — Ну что ты смотришь на меня? — Йост не выдержал и пяти секунд. — Он не захотел спать на полу.       Теун сдержал смех с трудом.       У Йоста гудела голова. Хотелось сходить в душ и потом завалиться спать еще суток на пять, а не объясняться перед Танту и не выслушивать его нескончаемые вопросы.       Но их почему-то не последовало. Йост чувствовал, что это затишье перед бурей. Молчание никогда ему не нравилось.       — Ты знаешь, что так врываться без предупреждения — не круто? — решил он воззвать к совести.       — Без предупреждения? — Танту вскинул брови. — Ты телефон свой из принципа в руки не берешь? Я тебе раз десять звонил, если не больше.       — Телефон… — пробормотал Йост, словно вспоминая. После этого он снова заглянул в комнату, окинул пространство взглядом, но нужную вещь не обнаружил. — А я не знаю, где он.       — Я к тебе скоро голубей начну посылать.       — Лучше уж голуби, чем твои визиты с утра.       — Полтретьего.       — Бля-я-ять…       Последние надежды на то, чтобы поспать еще немного, рассыпались в пыль.       Йост поплелся в сторону кухни. Теун посмотрел подозрительно.       — Что-то ты расслабился.       Йоста как будто по голове ударили.       — У нас сроки горят. Мы такими темпами в минус уйдем.       — Ты за этим приехал? Сказать, что я хуево работаю? — оставалось только защищаться. Йост, будто специально зацепив плечом дверной косяк, прошел на кухню.       — Я мог сказать тебе об этом по телефону, но ты не взял, — успокоить Йоста у Танту не получилось. Не то чтобы он пытался. — Приехал, потому что был неподалеку. Никакой срочности, но имей в виду.       Не самое приятное начало дня. Йост почувствовал нарастающее раздражение — скорее направленное на себя, чем на Теуна.       Расслабился… Вероятно.       Взгляд зацепился за собственный телефон, лежащий на столе. Йост вздохнул, но его даже не тронул — не очень-то хотелось подтверждать количество пропущенных звонков, которое озвучил Танту. Он молча налил себе воды, держа стакан крепче, чем требовалось, как будто этот жест мог удержать его от желания швырнуть что-то в стену.       — Я не говорил, что ты плохо работаешь, — Танту все же решил хотя бы немного уладить ситуацию. — Просто…       — Я займусь.       — Йост, ты понимаешь, в первую очередь я твой продюсер, — продолжил Теун. — Во вторую — друг. Обычно, конечно, получается по-другому, но я стараюсь держать статус.       — У тебя отлично выходит, — Йост с трудом сдерживался, чтобы не язвить слишком уж явно.       Почему-то упоминание того, что он начал сдавать позиции, разом испортило настроение. Йост не хотел злиться на Теуна. Он понимал, что тот просто выполнял свою работу, был честным. Но от осознания этого было только хуже. Потому что правда всегда била сильнее любых оскорблений.       У него, оказывается, не было ни времени, ни права на то, чтобы расслабляться.       — Я в душ.       Йост поставил стакан на стол и, пройдя мимо друга, поспешил уйти. Выходя из кухни, он, судя по всему, встретился с Аггу — это можно было понять по замогильному «Доброе утро», которое прозвучало скорее как пожелание смерти.       Теуна не особо впечатлила эта смена настроения Йоста в худшую сторону, потому что удивляться было нечему. А вот вошедший на кухню Август без своего привычного атрибута в виде очков его удивил, да еще как.       — Ну ничего себе.       — И тебе привет, — Аггу, видимо, еще не до конца проснувшийся, уткнулся лбом в дверной косяк.       Танту окинул взглядом кухню и приметил пустые бутылки в мусорном ведре. Ему даже обидно немного стало, что его не позвали — видать, самое интересное пропустил.       — А вы спелись, — выдал он окончательный вердикт. — Жаль, не в буквальном смысле… Не хочешь поработать с Йостом?       У Августа от слова «работа» снова поплавило голову.       — Я вообще не хочу работать, — заявил он, проходя к столу мимо Теуна и пытаясь взглядом отыскать свои очки. Обнаружились они быстро — на кухонном диване. Но надевать их Аггу не спешил — смысл уже теперь?       — Так вот кто на него так влияет, — протянул Теун, словно действительно уличил его в преступлении.       Август сел за стол, уложив на сложенные руки голову.       — А мне казалось, Йост только и делает, что работает.       — Вроде того, — не стал спорить Танту. — Но он это делает скачками. Никакой стабильности. А от этого люди с ума сходят.       — Как я? — невесело усмехнулся Август. — Или скажешь, что я просто обленился? Скажи мне, Танту, как профессионал, что не так со мной?       — Да я пока сам не понял, — заулыбался Теун. — Но клинит тебя конкретно. Как Йоста. Только его немного в другую сторону.       — Спасибо, — поблагодарил Август с таким видом, словно Танту действительно невероятно помог ему.       — Обращайся.       Аггу снова усмехнулся.       — Нет, правда. Обращайся, если что, — повторил Танту в очередной раз. Он говорил это уже не впервые. — У тебя вон какая мотивация… под боком, — и кивнул в сторону выхода из кухни, откуда минутами ранее вышел Йост.       Август потер руками лицо.       — На Йоста посмотришь, так вообще все бросить захочется. Он же… дикий? — он поднял взгляд на Теуна, будто действительно пытаясь удостовериться — он-то Йоста намного дольше знает. Теун рассмеялся, словно согласившись. — Это не плохо. Просто я так не умею.       Аггу до последнего не думал, что ему вдруг придется обсуждать Йоста, сидя на его же кухне. Но еще более неловко было говорить про себя — признавать, что Август действительно так, как Йост, не может.       — А ты попробуй, — Танту, вроде бы, и не осуждал даже. От этого становилось совсем уж странно.       Посидеть и помолчать с Теуном в квартире Йоста действительно казалось абсурдом (таковым и было). Но почему-то момент был приятным, и разрушать его не хотелось.       Как и думать о том, что произошло ночью. Хотя, думать, может, и не плохо было бы, а вот анализировать каждое совершенное действие уж точно было лишним.       Август опустил взгляд на стол и невидящим взглядом уставился на тонкую полоску света, падающую из окна. Все эти разговоры — о Йосте, о его «дикости», о том, как он все делает легко, как будто просто существует и не парится, — резали что-то внутри.       «Попробуй».       Теун сказал это так просто, будто быть похожим на Йоста — задача из разряда «сходить в магазин» или «вынести мусор». Да, просто возьми и стань тем, кто легко проходит через жизнь, оставляя за собой хаос и порядок одновременно. Легким, настоящим, искренним.       Август так не умел. Никогда не умел. Он жил как будто в два слоя: снаружи — все, что нужно, чтобы никто не копался глубже, а внутри — все то, что он прятал. Оглядываясь, он и сам не знал, когда в последний раз просто был собой. Наверное, никогда.       Йост не понимал таких людей, это было видно. Его собственное существование — как вызов всему этому. Он смотрел на Августа с каким-то странным сочувствием, но и с интересом. Как будто он для Йоста был чем-то вроде задачи, которую хотелось решить.       Аггу потер лицо руками. Мысли снова и снова возвращались к ночи.       Почему он остался?       Ответ был слишком простым и слишком тяжелым.       Потому что он не хотел уходить. Потому что в эту ночь, на этом диване, в этой чужой хаотичной жизни, ему было лучше, чем он готов был признать.       Йост дикий, да. Но он живой. А Август? Он вдруг осознал, что даже в эту секунду, сидя на чужой кухне, думает не о себе, а о нем. О Йосте. О том, как тот заставляет его — почти силой — выныривать из своей внутренней пустоты.       Только этого ему еще не хватало для полного счастья.       Аггу вдруг внезапно пожалел, что ночью был слишком пьяным для того, чтобы нормально осознать все происходящее и насладиться моментом этой мнимой близости с Йостом, которую теперь уже, наверное, в дальнейшем повторить не удастся. Он чувствовал себя дураком: сначала чуть ли не съедал Йоста взглядом, так бескультурно и вовлеченно пялясь, будто тот был чем-то таким запретным, что хотелось схватить и не отпускать, а оказавшись совсем рядом, он просто… потерялся.       Но момент, когда они были рядом, так близко, на этом ебаном диване, видимо, навсегда останется чем-то невозможным для повторения. Это не было чем-то физическим, это было… чем-то гораздо более хрупким, невидимым, но важным. И теперь, когда Аггу проснулся с похмельем и какой-то тяжестью в груди, ему становилось ясно — он потерял шанс понять, что именно это значит.       Из мыслей выдернул пристальный взгляд Теуна, направленный то на Аггу, то на его лежащие рядом очки. Август сначала пытался его игнорировать, но в конце концов почему-то поспешил объясниться:       — Бля, ну не в очках же мне спать…       — А что хуже: в очках или с Йостом? — интонация Теуна напоминала какой-то соцопрос. Он уже откровенно стебался, но Аггу по непонятной причине не чувствовал из-за этого раздражения или хотя бы малейшего смущения.       — В очках неудобно, — вмешался в разговор как-то внезапно появившийся в дверном проеме Йост — с мокрой головой, полотенцем на шее и голым торсом. Вид его красноречиво говорил об одном: «Мой дом — что хочу, то и делаю».       Хотя фраза эта была написана у него на лице постоянно. Так-то и планета Земля — его дом.       — …а со мной еще как, — продолжил Йост, проходя мимо стола. Аггу сверлил взглядом его поверхность. Поднимать взгляд на чужое тело как-то не хотелось — он тогда вообще с ума сойдет.       — Не сомневаюсь, — спокойно ответил Теун. — Да, Аггу?       Август запустил пальцы в волосы, видимо, борясь с желанием либо самому в окно сброситься, либо сделать это с кем-то другим.       Йост снова налил в стакан воды.       — Отстань ты от него, — заулыбался он и поставил его перед Августом.       Аггу посмотрел на стакан с таким выражением, будто ему только что предложили выпить чего-то гораздо более крепкого. Зато это хоть как-то отвлекло его от гнетущих мыслей. На секунду показалось, что Теун с Йостом обмениваются какими-то молчаливыми взглядами, но в это вмешиваться он не собирался.       Август не сразу ответил, слишком уж сосредоточившись на том, чтобы просто не смотреть на Йоста. Это превращалось в какой-то идиотский рефлекс. Как будто одно случайное движение глаз разрушит его хрупкий, почти болезненный контроль над ситуацией.       — Спасибо, — выдавил он наконец. И, чтобы не дать возможности самому себе продолжить разговор, сделал большой глоток.       — О чем шептались тут без меня? — как бы ненавязчиво поинтересовался Йост.       — О тебе и шептались, — Теун даже не юлил. — Обсуждали твой талант.       — О-о-о, — протянул Йост неверяще. — А Танту тебе рассказал о том, как до твоего прихода заявил, что я хуево работаю? — обратился он к Аггу. Тот качнул головой, спрятав лицо в кружке.       — Да никто не говорил, что ты плохо работаешь, — добродушно отозвался Теун. — Я просто тебя подталкиваю.       — К краю.       — От него.       — Ну, тогда поехали работать, умник, — без особого энтузиазма бросил Йост, стянув с шеи полотенце и принявшись вытирать им волосы.       Аггу встретился с ним взглядом — случайно — как раз в тот момент, когда Йост повернул в его сторону растрепанную голову.       — Ты с нами?       — Нет, — почти сразу ответил Август, отодвинув от себя стакан. — Я поеду спать.       — Везучий… — и Йост бросил недовольный взгляд на Танту.       — И на твоей улице когда-нибудь будет праздник.

***

мои страсти подарят мне новый стимул,

но все, что я люблю, меня делает уязвимым;

все, за что боюсь, меня делает уязвимым;

все, за что борюсь, меня делает уязвимым.

      На четвертые сутки добровольного заключения в четырех стенах Август окончательно почувствовал, что его начинает подводить голова. Сон сменялся короткими пробуждениями, перерывами на воду и кофе (а иногда — на что-то покрепче), бессмысленные хождения по квартире — и обратно в кровать. Пару раз он подходил к зеркалу, застывал напротив собственного отражения и пытался найти что-нибудь полезное в своем лице, но обнаруживал только мешки под глазами и уже привычную небритость.       От Йоста не было ничего слышно.       И это должно было Августа радовать.       Радовать… ага, конечно. Еще пару недель назад он сказал бы, что ему вообще плевать, где сейчас Йост. Работает? Отлично, пусть себе работает. Наверное, он теперь вообще из студии не вылезает, раз уж Танту его так прижал.       Но проблема была в том, что ему не было все равно. Эта мысль резала сильнее всего. Пауза в общении с Йостом оставляла ощущение какого-то отвратительного вакуума. Август привык к тому, что в его жизни все пусто — пустота была привычной и, вроде бы, даже правильной. Но теперь она начала казаться слишком уж убийственной.       Образ Йоста почему-то всплывал чаще других. Какая-то хаотичная энергия, которую он таскал за собой везде, как ветер. Его смех, фразы, невпопад брошенные. Эти взгляды, которые Август то ловил, то пытался, напротив, этого не делать. Даже лежа в полной тишине он чувствовал, как чужая улыбка всплывала в памяти. Она будто ехидно спрашивала: «Что, скучаешь?»       А скучал ли Аггу? Черт его знает. Скучать, в общем-то, он не привык. Кому это надо, если все равно в жизни ничего не меняется? Но в глубине души эта ебаная пустота почему-то отзывалась сильнее, чем обычно.       Возможно, ему и хотелось немного поскучать. Чтобы хоть что-нибудь почувствовать. Его собственный мозг играл с ним в идиотские игры. А может, дело было в том, что Август слишком привык к Йосту за те короткие встречи, за время разговоров, которые нельзя назвать важными, но которые, почему-то, помнились.       Голова болела. Пить стоило меньше. Но проще сказать, чем сделать. Вчера Аггу нашел в шкафу початую бутылку текилы, которую, кажется, с собой притащил еще из Берлина, и забрал ее в комнату. Не из желания напиться — просто чтобы чем-то занять руки.       Вообще, руки — отдельная тема. Они раздражали особенно. Слишком часто оказывались ничем не заняты. Слишком пусто. Август вертел в пальцах зажигалку, сигарету, свой телефон. Иногда просто хрустел костяшками — от скуки, от нервов. В какой-то момент поймал себя на мысли, что не помнит, когда в последний раз дотрагивался до кого-то.       Это пугало.       Нет, даже не пугало — бесило. Вызывало какую-то банальную, скучную тоску. Заставляло думать, что это от одиночества он уже почти свихнулся. Хотя, по сути, ничего нового. Еще в Берлине он научился мириться с отсутствием контакта. Август не из тех, кто постоянно лезет обниматься или, Боже упаси, устраивает эти нелепые теплые разговоры с подтекстом. Слишком… слащаво. Не для него это все, казалось бы.       Но почему-то сейчас… сейчас все это ощущалось иначе. Как будто Август осознал, что действительно давно не чувствовал кого-то живого рядом. А хотелось. Физического контакта. Хотя бы какого-то короткого прикосновения, чтобы убедиться, что он все еще существует. Что он жив, что он чувствует.       Когда Аггу в последний раз был с кем-то? Все его единоразовые встречи сложно было назвать нормальной интимностью, которая не ограничивалась исключительно пьяным или спонтанным сексом. Все мимо сердца, мимо души, блять, все бездумно и пошло. Он даже лица вспомнить не мог.       Временами это даже в полной мере устраивало. Дешевый дофамин, отсутствие обязательств, отсутствие чувств, которые в привычном укладе жизни Августа лишь мешали, не давали сосредотачиваться на чем-то более… важном, что ли? Любовь никогда не была его первостепенной целью.       Хотя у Аггу теперь, кажется, целей не осталось даже второстепенных. И важного тоже ничего не осталось. От этого он и бежал.       Лучше не стало.       Приступы почти животного голода по чему-то простому и человеческому легко было утолить, но сейчас хотелось лишь помучать себя, перетерпеть, чтоб не сорваться. Кому от этого было лучше? Да никому, ровным счетом. Но почему-то Август все равно хотел что-то кому-то доказать.       Себе ли? Да кто его знает.       Но чем больше он думал, тем хуже становилось.       Слишком долго никого не было рядом. Без нормального человеческого контакта. Без рук на теле, без чужого дыхания в ушах, без этой тупой, блядской интимности, которая раздражала его до тех пор, пока не исчезла.       Или, может, ее и не было-то никогда — настоящей. Лишь пошлость эта мерзкая, что внутри поселялась даже сейчас.       Но раздражало и то, что Аггу этой интимности хотел и теперь, когда, казалось бы, смысла в ней и не было никакого. И интимности не вообще, не абстрактно. А конкретно от…       …проще уж бошкой об стенку.       Чувство этой потребности раздражало Августа. Как будто он скатывался в какой-то дешевый примитив, который пытался не замечать годами. Только теперь он вдруг осознал, что человеческий контакт — уже и не бессмысленный бред, как он себя уверял.       Не такой, как все, блять — и любовь ему не нужна, и люди, и сам он себе тоже, оказывается, не сдался. Зачем живет тогда, спрашивается? Ему за двадцать — всего-то, — а в жизни уже успел разочароваться. И не поймешь, что же так сильно потрепало, если жил в свое удовольствие все эти годы и проблем не знал. И деньги есть, и девочек толпы, и люди к Августу, вроде как, даже тянутся — в Берлине его круг общения был далеко не самым маленьким. Что еще надо-то?       Действительно — только если головой об стену.       Мысли о том, что он совсем еще молод, но уже успел разочароваться во всех и вся, вертелись в голове Августа с какой-то невыносимой назойливостью. Не отпуская, они долбили по вискам, как будто напоминая: «Ты же все проебал, и даже не заметил, как».       Август никогда не считал себя слабым, никогда не позволял жалеть себя дольше одной бессонной ночи, но сейчас что-то было иначе. Это не похоже на грусть, не похоже даже на злость. Просто какая-то глухая, тупая пустота.       Он даже курить не хотел. Только лежать. И, может быть, ударить чем-нибудь по стене — хотя бы ради того, чтобы почувствовать, что он еще способен на что-то более физическое, чем бесконечное переливание мыслей из пустого в порожнее.       Йост всплывал в голове внезапно, хаотично. Не как личность — скорее как образ, кусками, отрывками. Его голос, эта чертова легкость в манерах, взгляд — слишком прямой, слишком цепляющий. Август поймал себя на том, что именно этот взгляд вызывал сейчас больше всего раздражения. Как будто Йост видел больше, чем нужно. Как будто он знал, что творится в его голове, — а это уже совсем неприемлемо.       Слишком много о нем думаешь, — прошептал внутренний голос.       Пошел нахуй, — ответил он сам себе.       День сурка стал преследовать ненавязчиво — Август даже не понял сразу, как это произошло.       Он много спал, потому что делать было, в общем-то, и нечего больше. Чуть реже — пил. Для галочки, даже не из-за действительного желания как свинья наебениться и не помнить ничего вплоть до собственного имени. Зависать в соцсетях стало какой-то бездарной привычкой. Руки тянулись автоматически, мозг отключался, но стоило экрану потухнуть — все возвращалось обратно.       Аггу даже маме успел позвонить целых два раза — настолько безысходность накрыла. Ему казалось, что он просто с ума сойдет, если не услышит хоть чей-нибудь голос. А мама, кажется, была единственным человеком, которому звонить было не так стыдно, как всем остальным.       Мысли сжирали, пережевывали и выплевывали. Мысли о том, как все в жизни Августа странно. О том, как он снова сидит в этой квартире, чужой, как и все вокруг. О том, что ничего не происходит. Даже выпивка перестала отвлекать. Тишина сжирала больше, чем любые мысли, которые к нему подбирались. Хотя, какие там мысли — одно месиво. То ли о том, как жизнь скатывается в какой-то вечный цикл из бессмысленных дней, то ли о том, что Аггу уже заебался. И заебался настолько, что перестал это осознавать.       И мысли о Йосте были до дикого отвращения приятными.       Никто не видел, никто не знал, но Август ненавидел себя за это. За то, что позволял этим мыслям поселяться в своей голове и оставаться там так долго, как будто это нормально. Как будто это не против его правил.       Он вспоминал, как рядом с Йостом становилось невыносимо жарко — и не в прямом смысле. Он мог сидеть с ним на расстоянии вытянутой руки и все равно чувствовать — его энергию, его бесцеремонную, нахальную уверенность. Его всего.       Блять.       Дурак. Проклятый идиот, который сам не знает, чего хочет. Йост был шумным, до безобразия уверенным в себе. И в этом была его сила — он будто никогда не сомневался ни в одном своем шаге.       Август, напротив, ощущал себя в связи с последними событиями… брошенным? Нет, это слово казалось слишком громким. Одиноким.       И это было мерзко. Потому что Август никогда по этому поводу не переживал.       Ты же не можешь быть настолько слабым.       И тут же понял, что отчасти уже все проиграл.

***

      В конце концов Август решил наведаться в уже знакомый бар вместе с Теуном, чтобы отвлечься, чтобы не думать, чтобы…       …узнать про Йоста.       И последняя мысль была соблазнительной и одновременно с этим страшной, опасной, непозволительной. Крыло его знатно, потому что противоречия и весь этот внутренний диссонанс почти изнутри разрывали. Но другого варианта не было — в конце концов, с Танту находится рядом было легче, чем с Йостом, поэтому его компания уж точно не помешала бы.       Аггу крутил в руках телефон, то и дело смотрел на время, будто оно действительно было чем-то важным. Когда Теун принес пиво и сел напротив, наконец-то получилось отвлечься. Фоновый гул голосов почему-то успокаивал, хотя Аггу казалось, что за эти несколько дней без нормального контакта с социумом он озверел окончательно.       — Как дела? — легко спросил Танту, устремив свой взгляд в собеседника. Аггу пожал плечами неоднозначно и потянулся к пиву.       — Ничего нового.       Вообще-то, нового полно — новых заебов и слишком уж странных мыслей, но навряд ли Теун должен об этом знать.       — А у тебя? — Август почти автоматически задал вопрос в ответ, чтобы перевести внимание на Теуна. Самому обсуждать себя и свои дела вообще не хотелось.       — Да тоже ничего, — Теун хмыкнул, взял кружку. — Работаю, как обычно. Йост меня изводит.       Август едва заметно дернулся, но быстро взял себя в руки. Надеялся, что это оказалось незамеченным.       — Чем на этот раз?       — Да всем. Ты же знаешь его, — Теун усмехнулся.       Знает? Смешно.       — Сначала он весь на энтузиазме, рвет и мечет, пишет по три трека за ночь. А потом внезапно сдувается и начинает злиться, что у него что-то не получается.       Август кивнул, сделав вид, что его это почти не задело. Но внутри что-то екнуло. Даже сейчас мысли не отпускали.       Теун откинулся назад, бросив взгляд на бармена, который вытирал стаканы в углу. Его легкая полуулыбка была чем-то между дружелюбной заботой и осторожной насмешкой.       — Что, у тебя совсем ничего нового? Даже не выходил никуда? — уточнил Танту, поднимая бровь.       Август скривил губы, будто попытался выдавить из себя усмешку, но получилось что-то больше похожее на нежелание отвечать.       — А куда мне выходить? — спросил он с неприкрытым сарказмом. — Здесь не особо-то весело.       — Да ну? Ты еще не исследовал местные достопримечательности? — Теун качнул головой. — Или ты тут решил в режиме отшельника пожить?       — Что-то вроде, — отрезал Аггу, скосив взгляд в сторону. Теун хмыкнул.       — Скучно же так.       Август пожал плечами, устремив взгляд на пену в кружке, а потом, наконец, сделал глоток. Добродушный взгляд Танту, казалось, даже внушал что-то похожее на доверие.       — Чувак, ты мне не нравишься, — качнул Теун головой. — Я, конечно, в душу лезть не хочу, но ты говори, если что. Мы тебя реабилитируем.       Август усмехнулся — так, что эта усмешка вскоре превратилась в подобие искренней улыбки. Он даже сам удивился.       — Спасибо, — кивнул он, снова сделав глоток из кружки. — Буду знать, что… вы у меня есть, — и по телу пробежали мурашки. — Ты пиво-то пей.       Теун усмехнулся, но больше выпытывать ничего не стал — уже и так донес все, что мог. Поднял кружку и, чокнувшись с Аггу, отпил пиво.       Они просидели в баре еще какое-то время, пока музыка на фоне не начала утомлять своим однообразием, а звуки чужих разговоров не превратились в глухой, раздражающий шум. Август все так же вертел в пальцах кружку, постепенно опустошая ее. Время будто размылось. С Танту они сидели за столом, сменяя кружки с пивом, пока фоновый шум бара плавно не стал частью их молчаливой компании. Августу казалось, что все вокруг утратило четкость — разговоры за соседними столами, неяркий свет ламп, даже собственные мысли, которые обычно пронизывали сознание слишком остро.       Теун что-то рассказывал — о новом проекте, о своих друзьях, о том, как планирует свалить на пару дней за город, чтобы «проветрить голову». Август слушал рассеянно, временами кивая, чтобы не казалось, что он совсем выпал из разговора. На самом деле его мысли скользили где-то на грани между настоящим моментом и той тупой вязкой пустотой, из которой он пытался выбраться последние дни.       Аггу слушал вполуха. Ему это не мешало. Даже, наоборот, позволяло чуть отдохнуть от своих собственных мыслей. Он кивал, иногда вставлял короткие реплики, чтобы поддержать разговор, но на деле просто наблюдал за Теуном — украдкой. Иногда думал, что Танту — из тех, кто знает больше, чем говорит, кто видит то, чего не должен. Это пугало. И одновременно с этим вызывало странное, раздражающее чувство благодарности. Как будто этот человек принимал его таким, какой он есть, со всеми изломанными мыслями и тягостной тишиной.       Теун не напрягал, не давил — просто был рядом, как всегда. Его расслабленность передавалась, заставляя Августа чувствовать себя чуть менее чужим, чуть менее выброшенным из общего ритма жизни. Теун обладал каким-то редким талантом: присутствовать, не требуя внимания, не отнимая пространства.       На прощание они разошлись без особых церемоний. Танту бросил пару слов на ходу и скрылся за углом, а Август остался стоять на тротуаре, глядя в ту сторону, где маячили амстердамские здания.       Тишина накрыла резко. И с этой тишиной вернулись мысли. Все та же пустота, которая так привычно вцепилась в него.       Но теперь было что-то еще. Тонкая, едва заметная мысль, что, может, не все так плохо.       Может, правда, кто-то есть.       Не в том смысле, чтобы спасать. Просто — быть рядом.

***