Я, ты и он

      Хотел бы Азирафель сказать, что соглашение, которое заключили они с мальчиками между собой, работало хорошо.       Они, и правда, продолжили общение. Азирафелю доставляло огромное удовольствие наблюдать за Энтони на парах. Тот оказался действительно очень талантливым и глубоко мыслящим студентом. Он выделялся на фоне остальной группы своими острыми, но точными суждениями, трудоспособностью и обязательностью.       К Рафаэлю Азирафель приходил несколько раз в неделю, чтобы выпить великолепно приготовленный кофе или какао, и обменяться новостями и впечатлениями дня. Приятно было видеть, как отдавался юноша своей работе и с какой доброжелательностью общался он с посетителями. Когда Азирафель приходил в конце смены, то Рафаэль, весело подмигивая ему, всегда хвалился большими чаевыми, которые ему оставляли довольные таким приятным общением посетители.       Но вместе с этим — и Азирафель не мог закрывать на это глаза — было явно, что относительно сдержанное поведение Энтони на парах держалось на честном слове. То и дело в его речи, почти незаметно, проскальзывали иронично-вызывающие нотки, которые тем не менее слышали и остальные студенты. Азирафель ждал, когда уйдет эта скрытая в его отношении агрессия, но она никуда не делась за те три недели, что действовало их соглашение.       Когда они виделись втроем в кофейне Рафаэля, Энтони вел себя спокойно, нейтрально, но общался с ним меньше, чем брат. Сам же Рафаэль, что опять же не скрылось от Азирафеля, в веселье и непринужденности скрывал тихую мелодию своей грусти. Задерживался на лице мужчины чуть дольше, чем было нужно, говорил чуть тише, чем мог, и улыбался слишком часто, как будто хотел намеренно показать, что нисколько не печален.       Азирафель прекрасно отдавал себе отчет в том, что соглашение не работало и для него.       У него не получалось снова привыкнуть к одиночеству, которое казалось ему таким комфортным все предыдущие годы его жизни. Теперь, после того, как он встретил мальчиков, после того, как узнал, насколько наполненными могут быть дни и мысли — он не понимал, как теперь жить дальше.       Ждать, когда наваждение спадет? Но оно не спадало, перерастая в постоянное чувство нехватки и пустоты.       Азирафель не мог и представить сейчас, что в обозримом будущем сможет встречаться с кем-то другим, улыбаться какому-то другому мужчине, лечь с кем-то еще в постель.       Он просыпался по ночам от снов, в которых его обнимали, ласкали и любили близнецы. Он просыпался в жаре желания. Ему приходилось снимать напряжение самому, но никакого облегчения или удовольствия это ему не приносило. Наоборот, Азирафель, отпуская обмякающий после быстрых движений рукой член, чувствовал себя жалким и грязным, как будто он нарушал самому же себе данное обещание.       Нет, чувства его не проходили. Значит, ему надо было искать другой выход. И Азирафель его искал.       Его жизнь, такая, какой она была сейчас, была результатом его осознанного выбора. Он всегда мечтал посвятить себя науке, жить в книгах, передавать знания студентам — не просто знания, а вечные истины, спрятаные в иногда путанных мыслях и изречениях философов.       Ему казалось в его возрасте, что он достиг того, к чему стремился всю жизнь, обрел ту стабильность, которую так жаждал в силу своего характера.       Но именно сейчас, когда, казалось бы, ему удалось стать тем, кем он так хотел стать — появилось чувство пустоты, ограниченности. Как будто он так долго стремился попасть в комнату, стены которой оказались слишком узкими.       Ему пришлось снова задать себе вопрос — «Чего я хочу?». Пришлось встретиться с очевидным пониманием того, что он хочет чего-то нового. Хочет, чтобы его жизнь была глубже, чтобы она была наполнена не только комфортом и стабильностью, но и эмоциями, теплом. Любовью.       И так получилось, что все его эмоции лежали в стороне отношений с близнецами. Он хотел быть с ними. Это то, что он знал четко и определенно. И это то, что никак не сочеталось с тем, где и как он работал и жил сейчас.       Но что, если…       Мысли крутились в его голове, пока не до конца оформленные, просто тени старых фантазий, какие были у него еще ребенком, пока он не придумал, как облечь мечты в более-менее адекватную для реального мира форму. Но теперь Азирафель доставал детские фантазии со дна сознания, рассматривал, словно цветные камушки из сундука сокровищ, и примерял к себе нынешнему.       Одна мечта всегда была с ним. И, возможно, на ней ему и стоило сосредоточиться…       Хотя, откровенно говоря, в некоторые моменты их с Энтони пар больше всего на свете Азирафелю хотелось не думать никуда в будущее, а, сосредоточившись на настоящем, нетипично для себя грубо выругаться и проявить не подобающий для профессора характер.       В тот вторник Кроули, как обычно сидящий между своих новых друзей — Хастура и Лигура, которых всех вместе Азирафель про себя прозвал демоническим трио, снова вел себя вызывающе.       — Сегодня мы с вами поговорим о классическом произведении — «Пире» Платона… — Азирафель начал занятие, но сразу же увидел, как скептически взметнулась бровь Энтони. Он наклонился, что-то шепнул на ухо Лигуру и тот тихо прыснул в кулак, поглядывая на стоящего у доски профессора.       — Кто-нибудь изложит нам быстро содержание этого диалога? — Тот оглядел аудиторию и уже хотел было попросить засыпающего на заднем ряду Ньютона Пульцифера, как увидел взметнувшуюся руку Энтони.       Мужчина подавил вздох.       — Мистер Кроули, буду вам благодарен. — С вежливостью кивнул Азирафель.       Энтони, широко, нагловато улыбнувшись, начал:       — «Пир», или «Симпосий» — одно из самых известных произведений Платона, в котором в форме диалога изложены воззрения на предмет любви, удовольствия и двойственности бытия. — Сделав маленькую паузу, Энтони продолжил, — «Затем Сократ возлег. Пообедал и он и все прочие, совершили возлияния, воспели хвалу богу, исполнили все другое, что полагается, и обратились к питью. Тут Павсаний повел такую речь: Как бы нам устроить теперь попойку наивозможно легким способом?».       В аудитории раздались смешки, а Кроули добавил:       — Разве это не проходят еще на первом курсе, профессор Фелл? Где-то на третьем занятии, что-то такое.       Азирафель позволил себе растянуть губы в некотором подобии улыбки — от нее веяло арктическим холодом.       — Признателен вашей цепкой памяти, мистер Кроули, а также вашему мнению относительно программы курса, однако, стоит заметить, что несмотря на то, что чаще всего этот диалог проходят на первом курсе, его больше рассматривают с позиции того, какие взгляды Платон имел относительно предмета любви… — Он взял паузу, поняв, что смог завладеть вниманием аудитории, в том числе и Энтони. — … мы же с вами рассмотрим этот диалог относительно политических взглядов Платона — настолько, насколько это будет возможно, ведь политика не идет главной темой этого произведения…       И снова Кроули был захвачен его предметом. И снова отвечал, смягчившись, так хорошо и интересно, что Азирафель понимал, что был бы не прочь провести с ним несколько вечеров за бутылочкой-второй, рассуждая о самых сложных вопросах, которые только ставил перед собой человек.       Но эти саркастические выпады… Они очень раздражали Азирафеля, выводили из себя. Он понимал их природу, и, одновременно, не мог не злиться — неужели Энтони не может держать себя в руках?       Каждое занятие становилось полем боя, в котором сражающиеся стороны раз за разом складывали оружие, чтобы выйти через несколько дней на битву снова, и снова, и снова.       Одно отдохновение было для Азирафеля — его общение с Рафаэлем. С ним он мог расслабиться. С ним его поступок не ощущался тяжелым камнем на шее. И поэтому, после долгого дня в университете, профессор направился прямиком в кофейню.       Юноша, как обычно, был за стойкой и протирал только что вымытую кружку, пока черноволосый парень — его клиент — стоял напротив и пил кофе из бумажного стаканчика. Он что-то говорил Рафаэлю, иногда отвлекаясь на салфетку, на которой писал.       Когда Азирафель подошел ближе, то услышал тихую реплику Рафаэля:       — … не интересно.       — Вдруг передумаешь. — Парень подтолкнул салфетку вперёд, подмигнул Рафаэлю и вышел, а Азирафель с каким-то удовлетворением в душе проследил за тем, как юноша одним движением отправляет салфетку с номером телефона в урну под барной стойкой.       — Как день? — Без приветствий и слишком довольный происходящим, спросил Азирафель.       — Уже лучше. Знаешь, это уже второе предложение встретиться за сегодня. — Рафаэль закатил глаза, совсем как его брат. — Раньше мне бы это польстило…       — А сейчас?       — А сейчас утомляет.       Азирафель слегка нахмурился и положил руку на стойку.       — Рафаэль, это ведь не из-за…       — Ты тут не при чем. — Юноша как-то резко и весело улыбнулся и достал с кофемашины теплую чашку. — Итак. Какое у тебя настроение сегодня?       — Я замерз и немного утомлен. В частности, из-за твоего брата. — Мужчина усмехнулся. Он знал, что любой выпад в сторону Энтони Рафаэль поймет верно. — Любит он пощекотать мои нервы.       — Это он умеет! Значит… какао?       — Какао, — кивнул Азирафель.       — Хорошо. — Юноша поставил перед собой весы и потянулся к холодильнику за молоком. — Я добавлю чили, он тебя согреет. Присаживайся, пока ждешь.       Мужчина сел за столик у окна. Он хотел поставить портфель на соседний стул, но заметил на нём газету. Кажется, её забыл кто-то из посетителей кофейни. Азирафель от нечего делать решил посмотреть её, чтобы как-то скоротать минуты ожидания.       Ещё до того как Рафаэль добавил в молоко какао-порошок со специями, в кофейню зашла большая компания девушек. Азирафель посмотрел на юношу и махнул рукой на них, жестом показывая, что подождет свой напиток. Ему не хотелось пить какао в одиночестве. К тому же, у мужчины появилась дополнительная возможность понаблюдать, как Рафаэль работает. Было в его жестах что-то притягивающее внимание. Или это просто сам Азирафель так соскучился, что не мог отвести глаз…       Когда наблюдение за юношей стало слишком явным и пристальным, Азирафель смутился и раскрыл перед собой газету. Он невольно прислушивался к девушкам, которые о чем-то щебетали между собой и Рафаэлем. Мужчина слышал в их голосе интерес к юноше, и всецело его разделял.       Обреченно вздохнув, он опустил голову и начал листать газету. На первых пяти страницах не было ничего интересного: социально-политические диалоги, аналитические интервью и освещение событий в Лондоне за последнюю неделю. А вот шестая страница привлекла Азирафеля новостью о продаже старинного здания, которое более пятидесяти лет значилось как антикварная лавка.       Ранее мужчина не видел этого строения в Лондоне, потому что был не частым гостем в Сохо. Но при взгляде на него как будто что-то в мужчине загорелось.       Азирафель уже начал обдумывать информацию, которую дала ему газета, как тут же к нему наконец подошел Рафаэль с чашкой какао.       — Что читаешь? — Спросил он и сел напротив.       Азирафель сложил газету, а потом, немного поколебавшись, сунул её в портфель. Он ещё вернется к шестой странице, но позже…       — Новости за последнюю неделю. Ничего интересного. Расскажи, как ты?       — Хорошо. — Рафаэль грустно улыбнулся и подался вперёд, чтобы облокотиться локтями о столешницу.       — Точно? Ты выглядишь слегка подавленным. Или я ошибаюсь? — Азирафель не мог не отметить в юноше некую отстраненность.       — Да… нет… Сегодня просто ровно шесть лет с тех пор как… как мы с Тони оказались в Лондоне.       Азирафель сделал глоток обжигающего напитка, катая на языке вкус шоколада, корицы, перца и гвоздики, а затем аккуратно попросил:       — Расскажи мне? Я мало что знаю о вас…       Рафаэль глубоко вздохнул. Не далее как вчера он вместе с братом вспоминал тот день, который изменил в их судьбах абсолютно всё. Вечер кончился тем, что из их мини-бара исчезла бутылка вина, а на сердце образовался небольшой осадок от осознания, что в их жизнях было мало чего хорошего. Полное принятие этого резало их обоих, особенно сильно в присутствии Азирафеля.       — Это очень грустная история, я не хочу омрачать твой день. — В итоге проговорил юноша и снова улыбнулся.       А Азирафель, наоборот, нахмурился. Он чувствовал, что если надавить, то тот все выложит как на духу. И ему очень хотелось узнать о братьях как можно больше. Только если…       — Мой мальчик, ничего связанного с тобой или Энтони не сможет омрачить мой день. Никогда. Слышишь? — Дождавшись от Рафаэля короткого кивка, он продолжил. — Если тебе неприятно говорить об этом, или я переступаю границы, то ты вправе молчать и дальше. Но если нет… мне правда хотелось бы узнать вас ещё ближе.       — Ближе, чем мы уже есть? — Усмехнулся юноша.       — Именно так.       — Хорошо… Но ты сам попросил! — Рафаэль встал, передвинул стул чуть ближе и снова сел. Теперь его колено касалось Азирафеля под столом. — Нам было шестнадцать, когда мы сбежали из дома… Мы жили с отцом, потому что мама умерла, когда родила нас.       На какое-то время юноша замолчал, а Азирафель преодолел желание взять того за руку.       — У нас была неблагополучная семья. Отец пил столько, сколько я его помню. Иногда он подрабатывал в автомастерской, но его денег не хватало даже на еду. Поэтому мы с Тони работали… примерно с десяти лет, да… — На лице парня скользнула горечь при воспоминании о тех годах, когда они вместе с братом голодали. — Я начинал с разноски газет, а Тони мыл окна. Когда стали чуть постарше, он… — Рафаэль вдруг улыбнулся, — … он всегда был умным. Благодаря ему ученики нашей школы заметно повысили свой уровень знаний, а Тони сколотил на них целое состояние. Правда однажды отец нашел его заначку и пропил. Там было восемьсот фунтов — деньги которые Тони копил целый год, чтобы нам было на что жить, когда мы решимся покинуть дом. — Юноша тяжело сглотнул. Азирафель кожей чувствовал его волнение, и на этот раз он протянул руку и взял того за ладонь. — Я всё понял, когда пришел домой с вечерней смены из местной кофейни. Там были дружки нашего отца, куча еды и алкоголя. Когда я спросил, откуда все это, он сказал мне, что мы неблагодарные дети… Зарабатываем и не делимся…       — Не может быть… — Азирафель неверяще покачал головой.       — Может, Азирафель, может. — Рафаэль взял небольшую паузу, чтобы перевести дыхание. — Я разозлился и решил, что должен прекратить это всё… Взял чугунную сковороду и ударил ею отца, а затем и одного из его дружков. Я был так глуп… Тогда мне казалось, что я смогу… Но, вспоминая это сейчас, понимаю, как был мал на фоне взрослых, пьяных мужиков…       — Ох, мой мальчик…       — Они все были в неадеквате… Особенно он… Мой дрожайший папочка… который смотрел и ничего не делал, пока меня били и раздевали.       Азирафель поперхнулся воздухом и сильнее сжал теплую ладонь в его руке.       — Один из них сказал, что давно заметил, как я пялюсь на его сына… Поэтому он решил проучить меня. Раз я гей, то… Хм… Но он не успел. — Рафаэль улыбнулся и наконец посмотрел на Азирафеля. — Пришел Тони и увидел, что происходит. Он как с цепи сорвался… Начал разбивать бутылки с пивом об их головы. И когда ему удалось перехватить меня у этих гандонов, то мы прыгнули в семейную Бентли и уехали. На полпути в Лондон он увидел у меня кровь. Чтобы я был покладистее мне угрожали ножом, и в какой-то момент пырнули под ребра, чтобы не вырывался.       Рафаэль расцепил завязки фартука и приподнял футболку, демонстрируя мужчине тонкий, еле заметный шрам, которого он не видел раньше. Азирафель провел по нему кончиками пальцев. Теперь, зная, через что прошел юноша в столь раннем возрасте, ему хотелось крепко обнять его и не отпускать, таким образом защищая от всего мира в коконе тепла и любви. Но он не мог… И это был его выбор.       — Тони не справился с управлением из-за испуга за меня. Я тогда, кажется, впал в состояние шока… молчал, и эта кровь повсюду… В общем, мы врезались в дерево. А потом все как в тумане…       Звон колокольчика над дверью заставил Азирафеля вздрогнуть. Он так проникся историей близнецов, что мысленно выругался за то, что кому-то приспичило выпить кофе и перебить их.       Откровения Рафаэля отозвались в мужчине тихой грустью. Он смотрел, как тот улыбается посетителю, смотрел на то, как живо он работает, вспоминал все их моменты близости и не мог поверить в то, что этот нежный, чувствительный юноша пережил когда-то…       — Как ты с этим справился? Что с вами случилось потом? — В нетерпении спросил мужчина, когда они снова остались наедине. В кофейне, на радость обоих, сейчас было пусто.       — Мир не без добрых людей, Азирафель. Нам помогли. — Рафаэль продолжил рассказ, уже не отводя взгляда в сторону. Они снова сидели на том же уровне и снова были увлечены историей. — Сначала какие-то люди на трассе. Недалеко была забегаловка, и нас услышали. А в Лондоне, уже после больницы, я связался со своей давней подругой, которая приезжала к нам в Рединг каждое лето. Она приютила нас ненадолго. Как-то выкарабкались… Иногда было тяжело.       — Мне жаль, что это с вами случилось… Так жаль… Можно мне обнять тебя?       Рафаэль несколько секунд колебался, не уверенный в том, что это предложение не сподвигнет их на что-то большее, но все же не выдержал. Он буквально упал в объятия Азирафеля, утыкаясь носом в шею и вдыхая теплый, полюбившийся ему аромат его кожи. И в этот момент из памяти стерлось всё плохое, а на сердце стало не так тяжело.       — Спасибо, что поделился со мной. — Тихо шепнул Азирафель и провел ладонью по мягким кудрявым волосам. — Что доверился…       Рафаэль кивнул и крепче вцепился пальцами в плечи мужчины, а затем сказал:       — Прошу тебя, не надо меня жалеть. Хорошо?       — Я и не собираюсь. — Азирафель приподнял юношу со своей груди и заглянул ему в глаза, — Ты невероятный человек, Рафаэль. И я никогда не буду тебя жалеть, это не самое хорошее чувство. Я восхищаюсь тобой. Тобой и Энтони.       Он убрал несколько прилипших ко лбу прядей в сторону, положил ладонь на щеку и провел по ней большим пальцем.       — Не надо… — Шепнул Рафаэль и коснулся Азирафеля пальцами.       — Что?       — Вот это…       Прикосновения Азирафеля обжигали, и Рафаэлю было сложно не поддаться искушению. Жизнь оставила на его душе слишком много шрамов, которые в присутствии этого мужчины рассасывались, предоставляя место светлым надеждам. И, не в силах больше терпеть пытку от разлуки, от невозможности быть единым целым, юноша резко подался вперёд и поцеловал мужчину так, словно от этого действия зависела их жизнь.       Азирафель ответил на поцелуй. Он не мог не ответить… Он так этого хотел… Целовал и чувствовал на мягких губах вкус любви и восторга. Вкус маленькой искры, которая начала разгораться в опасную и пожирающую тело страсть.       Как же он скучал… По Рафаэлю, по Энтони, по ним, черт возьми, втроем… Ему нужен был этот поцелуй, чтобы окончательно решить для себя все то, о чем раньше думал лишь вскользь.       Когда Рафаэль отстранился, то в глазах его было раскаяние и какая-то загнанность.       — Прости, — резко, на выдохе сказал юноша и облизал губы. Он мягко отстранился, а затем встал со стула и уперся ладонями в деревянную спинку. — Прости, я не хотел! Точнее хотел, но…       — Все в порядке, Рафаэль. Это нормально, что у нас не выходит просто общаться. Нормально, что нас тянет друг к другу. Ты не один это чувствуешь…       Юноша был готов распасться на куски. Он знал, что однажды им придется поговорить о своих чувствах, но не был готов к тому, что это произойдет так скоро.       — Энтони тоже ведет себя не совсем корректно, — Азирафель улыбнулся и вскинул голову, глядя на Рафаэля. — Он не может сдержаться, чтобы не подшутить надо мной перед всей аудиторией или съязвить… И это нормально. Мы не просто знакомые.       — Что же нам делать, Азирафель? Я так не могу больше… Видеть тебя… и не быть вместе! Это сильнее меня.       — Тише… — Азирафель встал и поравнялся с юношей. Он легко провел рукой по обнаженному предплечью, посылая по телу Рафаэля импульсы. — Я что-то придумаю. Есть у меня одна идея.       — Какая?       — Пока не могу сказать. Мне нужно самому для начала все узнать. Обещаю, что мы найдем выход. Скажи, ты готов подождать?       — Конечно я готов. Черт… — Рафаэль снова не сдержался и прильнул к губам мужчины. На этот раз поцелуй был мягким и тягучим, сладким и запоминающимся каждым вздохом и трепетом. Этот поцелуй был словно обещание, оседающее на кончике языка. Обещание, которое открыло для Азирафеля второе дыхание, а Рафаэлю дало надежду. Надежду на то, что все будет хорошо. У них троих.       Насытившись друг другом, оба отстранились, и юноша слабо улыбнулся. Он выглядел так, словно принял легкие наркотики. Азирафель был не в силах оторвать взгляд от его лица.       — Твой какао уже остыл. — Тихо, чуть сиплым от частого дыхания голосом, сказал Рафаэль. — Сделать тебе новый?       — Нет, не нужно. Я скоро пойду. Допью этот и пойду.       — Хорошо.       — Ты расскажешь об этом Энтони?       — Ты не против?       — Нет, мой мальчик. — Азирафель улыбнулся уголками губ и взял чашку. Остывший какао был не менее хорош на вкус, чем горячий. — Я думаю между нами не должно быть секретов. Это ведь основа здоровых отношений.       Рафаэль кивнул и тоже улыбнулся. Этот серый, обычный день стал намного ярче.       — И ещё я ему скажу, чтобы он прекратил тебя нервировать на занятиях.       — Нет-нет. Не беспокойся на этот счет. Это своего рода игра, природу которой мы оба понимаем.       Спустя двадцать минут бесконечных улыбок, легко брошенных реплик и щедрых чаевых, Азирафель ушел, оставляя Рафаэля заканчивать смену. Он подумал о том, что человеку совсем немного нужно для счастья — всего-то понимание, что его любят и ждут.       И даже квартира этим вечером показалась ему не такой пустой.